Текст книги "История рабства в античном мире. Греция. Рим"

Автор книги: Анри Валлон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 37 страниц)

Подобно тому как были рабы государственные, были также и рабы городские. Муниципии, являясь копией Рима в административном отношении, заимствовали у него также и организацию низшего служебного аппарата, более или менее многочисленного в зависимости от их средств; внутри этих муниципий различные коллегии и корпорации, организованные как на основании закона, так и на свободных началах, употребляли для своих внутренних нужд городских рабов. Таким образом, и компании откупщиков повсюду рассылали своих слуг, которых они обучили всем своим грабительским приемам. Но на последней ступени этой иерархии мы соприкасаемся уже с группой рабов, принадлежащих частным лицам, группой наиболее многочисленной и значительно более интересной.

Эта именно категория поможет нам изучить рабство во всем его многообразии и даст нам возможность определить степень расширения рабства.

5

В раннюю эпоху один и тот же раб обслуживал своего господина и в городе и в деревне, в последней притом чаще, чем в городе, так как именно там протекала трудовая жизнь древнего римлянина. Но понемногу его земельные владения расширились, нравы изменились, а развитие рабства повлекло за собой разделение рабского населения римского дома на две группы: на рабов в деревне и рабов в городе. Это различие, вошедшее в обычай, было санкционировано законом; тем не менее им нередко пренебрегали на практике, что сильно затрудняло применение закона. Роскошь, обусловившая это различие, казалось, должна была бы вновь стереть его в процессе дальнейшего развития, в результате которого римская знать вернулась в деревню, превратившуюся из места труда в место неги и досуга.

Пребывание в городе или в деревне, не влиявшее больше на образ жизни господ, не отвечало больше и законом установленному делению между рабами. В том случае, если необходимо было установить это различие перед судом, приходилось справляться о мнении самого господина и просматривать записи по хозяйству. Как бы там ни было, мы не предвидим никаких затруднений от того, что мы поставим описание частновладельческого рабства в эту двойную, законом признанную, рамку. Так поступали все авторы, писавшие по этому вопросу. Принимая, как и они, это деление, мы заимствуем у них и некоторые детали их изложения, дополняя их отдельными замечаниями, сделанными нами на основании собственного исследования.

Деревня, как мы видели, была обычным местопребыванием древнего римлянина раннего периода. Вполне естественно, что именно здесь должны были находить убежище старые нравы и именно здесь оказывать наибольшее сопротивление новому духу; и опять-таки именно здесь новые нравы с особой гордостью выставляли свое торжество, когда на развалинах прежних жалких деревенских домов были воздвигнуты пышные виллы. Но прежде чем эта революция завершилась, потребовался большой подготовительный период. Не ожидая водворения этих чуждых ему нравов, древний римский дух сам подготовлял для них почву в силу того инстинкта, который заставлял его стремиться к земельной собственности. Мы видели, что патриций с давних пор стал присоединять к своему наследственному участку земли из государственного фонда, а затем упорно стремился превратить это долгосрочное владение в настоящую собственность, т. е. завладеть тем, что составляло неотъемлемое право государства. Затем, став крупным собственником, он продолжал преследовать свою цель, захватывая все те маленькие наследственные участки, которые нищета и ростовщичество отдавали ему в руки. Это был весьма значительный переворот, сильно отразившийся и на городской жизни, роковые последствия которого были оценены лишь позднее. Однако некоторые из них, начиная уже с данного момента, стали обнаруживаться в сельскохозяйственном труде. Богатый, прогнавший бедняка с его участка, очень скоро заменил его рабом, считая для себя более выгодным иметь работника, чем его нанимать. Эта перемена в эксплуатации земли, изменившая отношения между классом свободных и классом рабов, сильно отразилась также на распределении труда. Произошло разделение труда. Различные виды труда были распределены между различными категориями трудящихся, которые в свою очередь стали группироваться в зависимости от значения и рода занятий. Земельные владения, ставшие более обширными, имели вполне законченный штат служащих. Во главе этой иерархии стояли управляющий и его жена, данная ему, по словам Колумеллы, в качестве помощницы, а также для того, чтобы привязать его к месту его службы, затем помощник управляющего, надсмотрщики второго разряда, лесные и полевые сторожа и руководители работ.

Эти работы заключали в себе все, что касалось эксплуатации имения. Там были пахари, выбиравшиеся из среды самых рослых рабов, виноделы – из среды самых крепких, рабы, приставленные для культивирования оливковых деревьев, и те, на которых были возложены второстепенные работы по хозяйству, рабы, которые должны были все делать, так сказать, «рабы на все руки»; им давали неопределенное название. Изготовление различного рода продуктов, приготовление масла, вина требовало столько же различных категорий рабов. К работам, касавшимся обработки земли и ее продуктов, прибавьте воспитание и содержание скота, занятия, носившие сперва подсобный характер при земледелии, а затем погубившие его в Италии. Специальные рабы заведовали конюшнями: лошадьми, ослами, мулами; скотным двором: волами, козами, овцами и свиньями; птичником.

Кроме того, в поместье был довольно многочисленный штат служащих, необходимых для обслуживания людей или инвентаря, связанных с хозяйством: ключник, мельник и пекарь, женщины, приготовлявшие пищу, ткачи и прядильщицы для изготовления одежд; кроме того, врачи, лазаретные служители для ухода за больными, различного рода ремесленники для ремонта зданий и орудий. Во вполне благоустроенных виллах были также рабы-охотники, необходимые для охотничьих развлечений господина; птицеловы, охотники, выслеживавшие зверя и приручавшие его после того, как он был пойман. Кроме того, были рабыпалачи, которые должны были наказывать эту многочисленную челядь. «Работный дом» являлся как бы естественным придатком и дополнением к деревенскому дому и служил не только местом наказания для провинившихся, но и местом отдыха для работников.

Иногда один раб занимал несколько должностей сразу; чаще же всего одну и ту же должность, одни и те же обязанности несло несколько человек одновременно. В больших имениях существовало не только одно разделение труда: там были созданы специальные группы рабов для наиболее важных видов труда; эти группы, состоявшие из десяти человек, назывались декуриями и находились под наблюдением раба или вольноотпущенника – декуриона. Древние весьма одобрительно отзывались об этой организации труда, которая, не представляя опасности в смысле возможности серьезного заговора, гарантировала значительные преимущества в смысле надзора и доброкачественности обработки. Этот способ работы практиковался еще в рабовладельческих колониях Франции.

Таково было разделение труда и различные права и обязанности сельских рабов. Судя по этому описанию, они должны были быть очень многочисленными. Но можно ли в этом вопросе прийти к какомунибудь вполне определенному или по крайней мере более или менее вероятному выводу?

Само собой разумеется, что не все имения были точной копией этой образцовой виллы, в которой мы намеренно объединили различные детали сельскохозяйственного производства. Но Катон дает нам точные указания о количестве штата, необходимого для обработки имения определенного типа и определенного размера. Для обработки 240 югеров (60 3/4 гектара), засаженных маслинами, он считает необходимым иметь: управляющего или фермера, экономку, пять работников, трех людей для ухода за волами, одного – для ухода за ослом, одного – для свиней и одного для овец – всего тринадцать человек. Для обработки 100 югеров виноградников он предусматривает, включая управляющего и экономку, десять работников, одного волопаса, одного погонщика ослов, одного свинопаса, одного человека для ухода и подвязывания виноградных лоз – всего шестнадцать. Варрон подвергает это место критике. Он хотел бы, чтобы Катон взял более нормальную меру и более круглые цифры, с тем чтобы его формулу было легче применить к имениям средней величины. Кроме того, он находит, что руководителя или фермера и экономку не следует принимать в расчет, так как их число не меняется в зависимости от изменения величины имения. Но в конце концов все его советы сводятся к тому, что следует изучать характер почвы, господствующие в окрестностях обычаи и брать за исходный пункт для каждого нового исследования предшествующий опыт других.

Что бы мы ни говорили о нововведениях, которые Варрон предлагает с такой осторожностью, его критика не отнимает у цифр Катона силы опыта и практического значения; при условии внесения некоторых изменений, обусловленных их специальным применением, их можно взять за основание при общем определении численности населения, занятого этими работами. Итак, если за отсутствием аналогичных данных для современной Италии мы опять возьмем в качестве объекта для сравнения юго-восточную область Франции, то мы найдем, что на 13287463 гектара приходится 116798 гектаров, занятых под культурой оливковых деревьев; Италия по сю сторону Рубикона и Макры пропорционально этому имела бы на своих 15356109 гектарах площади 134981 гектар, занятый той же культурой. Эта культура требовала 13 человек на 240 югеров, или 60 3/4 гектара; следовательно, полученные нами 134981 гектар потребовали бы 28917 человек.

Виноградники занимают в юго-восточной части Франции 618705 гектаров из общей площади в 13287463 гектара; в Италии они заняли бы 715025 из общей площади в 15356109; принимая во внимание, что на каждые 100 югеров, или 25,3 гектара, требуется 16 человек, мы получим 452475 работников для площади в 713025 гектаров.

Культура хлебных злаков была значительно более распространенной, чем культура маслин и виноградников, однако Катон не дает никаких указаний о количестве штата, необходимого для хозяйств, где главное место занимала зерновая культура. Мы уже знаем, что в раннюю эпоху участок каждого гражданина равнялся двум, а впоследствии семи гектарам. Это была норма плебея, которую имел в виду Колумелла, напоминая принцип карфагенской агрономии: «Не следует, чтобы земля превышала силы пахаря». Переход от мелкого хозяйства к крупному необходимо влечет за собой уменьшение количества рабочих рук. Но вначале, пока увеличенные участки еще не достигли размеров латифундий, сила привычки заставляла римлян сохранять старые способы обработки, а следовательно, и число работников держалось приблизительно в тех же границах. Доказательством этого служат правила, даваемые Катоном относительно оливковых плантаций и виноградников. Агрономы, цитировавшие и комментировавшие его текст, не заполняют его пробела относительно хозяйств с зерновой культурой; но Сазерна, по свидетельству Варрона, по-видимому, устанавливает в качестве общей рабочей нормы 8 югеров на человека; возьмем 10 югеров, отбросив в сторону всякие соображения гуманности, которыми он еще думал руководствоваться, и допустим, что для обработки 100 югеров требовался штат в десять человек, состоящий из управляющего, слуг и землепашцев, как и в примерах, предложенных Катоном. Италия, в тех границах, которые мы раньше установили, имела 2878336 гектаров ежегодно обрабатываемой площади (не включая пара). Считая по одному человеку на 10 югеров, или 2,5 гектара, потребовалось бы 1138400 работников, что для всех трех культур и для ухода за соответствующим количеством скота составит около 1500000 человек.

Но не все эти 1500000 человек были рабами. Слово operarius, которое охотно употребляют агрономы, означает, независимо от свободного или рабского состояния, рабочего, работника. Существовали не только колоны, бравшие на откуп имения,– своего рода аренда, которую агрономы советовали заключать на возможно долгий срок, – были и мелкие свободные земледельцы, работавшие, по словам Варрона и Колумеллы, вместе с своими детьми где-нибудь на периферии; были также и поденные рабочие, которых приглашали для работы в нездоровых местностях и для тяжелых спешных работ во время жатвы и сбора винограда. Это был бедный люд, приходивший, вероятно, из густонаселенных долин Цизальпинской Галлии или спускавшийся с Апеннинских гор, точно так же как и в настоящее время многочисленные группы рабочих передвигаются в те же времена года из Бельгии и Оверни. Но исключения лишь подтверждают правило. Хотя главная масса этих работников не принадлежала еще к рабскому сословию, тем не менее она обнаруживала определенную тенденцию стать рабами, начиная со времен Катона и Колумеллы вплоть до Варрона. На это указывают все детали в расположении виллы, равно и характер перечисления служащих и выполнения самых работ. Почему существуют в этих виллах эти «рабочие бараки», упоминаемые впервые Катоном, затем Варроном и Колумеллой, зачем эти подробности о ночлегах, одежде и питании этой «фамилии»? К чему все эти наставления управляющему, эти бесчисленные заботы и та бдительность, которую они наперерыв предписывают ему, если главная масса работников не является постоянной и не принадлежит к дому? Особенное внимание следует при этом обратить на то, что цифры Катона, которыми мы пользовались для определения количества работников по каждой отдельной специальности всей Италии, обязательно включают в себя 8 рабов из общего числа 13 для культуры оливковых деревьев, а для виноградников – 6 из 16, всего 14 из 29. Само собой разумеется, что пастух не был наемной рабочей силой, точно так же как не были ею и волы, а работники, дополняющие эти цифры, т. е. лица, непосредственно занятые культурой маслин и винограда, тоже, по всей вероятности, рабы. Труд свободного человека применялся для этих работ не как правило, а лишь в виде исключения. Что же представляли собой эти закованные в цепи люди, о которых говорит Катон? Это, конечно, не были те рабы, которым поручали уход за скотом или перевозку продуктов, – это были те, которые работали в поле, пахари, спавшие ночью на сыром каменном полу работного дома, и те многочисленные виноградари, называвшиеся на виноградниках Катона operarii, о которых Колу-мелла говорит, что их чаще всего набирали среди осужденных рабов: «…и равным образом виноградники чаще всего возделываются колодниками».

Если число 1500000, может быть, и слишком высоко для рабов, занятых вышеупомянутыми работами, то, с другой стороны, оно слишком низко для всей совокупности сельских рабов.

Обработка земли, разведение маслин и винограда или обработка их продуктов, уход за скотом, входящим в состав хозяйства,– все это не исчерпывало всех сельскохозяйственных работ. К работникам земли следует добавить еще ремесленников, кузнецов, сукновалов и прочих, которых или нанимали, если поместье находилось недалеко от города (обычно это опять-таки были рабы, содержащиеся именно с этой целью), или держали в самом имении, если их наем был сопряжен с большими неудобствами или шел в ущерб главному производству. К пастухам, живущим в поместье, следует прибавить еще лесных и горных пастухов, пасущих свои многочисленные стада в горных долинах Апеннин, народ совсем особый, численность которого сильно возросла за счет земледельческого населения, когда Италия, привыкнув жить податями, собираемыми ею со всего мира, решила прекратить собственное производство хлеба и превратила свои пашни в пастбища. Сюда же следует причислить весь служебный персонал, необходимый для обслуживания рабского коллектива, и, наконец, женщин и детей.

В имениях Катона, положенных нами в основу наших вычислений, упоминается только одна женщина – экономка, или villica – и один или два ребенка, выбранные среди самых больших и самых сильных, – это свинопас и пастух овец. Хотя число женщин уступало числу мужчин, однако оно не могло быть столь незначительным. Варрон не видел никаких неудобств или невыгоды в том, чтобы давать пастухам, живущим в имении, подругу по рабству; что же касается горных пастухов, то он считал это даже выгодным, так как эти подруги помогали им пасти стада, приготовляли им пищу и нередко укрощали их необузданные страсти.

Но это должны были быть женщины крепкие, способные носить за собой своих детей, как, например, те иллирийские женщины, которые при первых родовых схватках на короткое время покидали свою работу и вскоре возвращались, неся с собой новорожденного, как будто бы они его где-нибудь нашли, а не сами родили. Варрон, а вслед за ним и Колумелла советовали также давать отдельных жен начальникам работ, чтобы посредством этих семейных уз крепче привязать их к поместью. Среди мужчин различали таких, которых в особенности следовало женить; это не касалось женщин, ибо все они находились в более или менее постоянных или же временных связях; Колумелла высказывал пожелание, чтобы матерей, у которых было несколько детей, награждали, освобождая их от работ или отпуская на волю. Наконец, те препятствия, которые ставил Катон обычным отношениям между лицами различного пола, и цена, за которую он разрешал их, доказывают, что в поместье были и другие жены, кроме жены управляющего; тот барыш, который он получал путем этой странной спекуляции, нисколько не уменьшал того, который он ожидал от плодовитости этих рабынь; эти связи, случайные или временные, так же как и связи более постоянные, приносили хозяину обычные плоды, эти «весенние плоды». Считая этих женщин и их детей, а также рабов, переставших работать вследствие преклонного возраста и все же продолжавших жить гденибудь в имении, несмотря на советы Катона продавать их, легко можно получить цифру для сельских рабов в 2 миллиона. Но эта цифра не удержалась. Сельское хозяйство приходило в упадок, будучи всецело предоставлено людям менее опытным, и кроме того, оно сильно страдало от войн, которые Рим, победивший весь мир, перенес в свои недра. Вместе с уменьшением площади обработанной земли, размеры которой мы положили в основу наших исчислений, уменьшилось и число занятых обработкой рабов. Только одна группа рабов увеличилась за счет других – это пастухи, которые отныне свободно пасли стада на покинутых пахарями полях.

Как бы велико ни было число сельских рабов, оно все же было ограничено самым характером их обязанностей; оно не могло превысить того, которое было необходимым при данном состоянии хозяйства; а если их число все же увеличилось, то это потому, что уменьшилось число самостоятельных хозяев, и рабы были призваны стать на место свободного населения в деревне. Городские рабы, напротив, были как бы чужеядным растением в недрах самого города; и видя те пышные побеги, которые ответвлялись от него во все стороны, можно было бы подумать, что именно здесь сосредоточилась вся сила рабства.

Во главе городского дома хозяина, как и во главе поместья, стоял управляющий; ему были подчинены многочисленные надзиратели: хранители мебели, одежды, серебра и всей парадной утвари, сверкавшей золотом и драгоценными камнями.

Затем следовал целый ряд самых разнообразных служб.

Во-первых, служба в доме. Некогда довольствовались тем, что молоток, висевший у дверей, извещал хозяина о приближении чужого человека; затем у входа поместили собаку на цепи, которую вскоре заменили рабом, которого не задумались также посадить на цепь по обычаю предков. Затем шли надсмотрщики за атриумом – кастеляны, уборщики, докладчики, рабы, приподнимавшие перед посетителями занавес у дверей, и целая толпа служителей по внутреннему обслуживанию дома.

Служба при банях, начиная с истопников и кончая банщиками, на обязанностях которых лежало обмывание и натирание тела ароматическими маслами и духами согласно обычаям южных стран.

Медицинское обслуживание. Римляне, некогда ограничивавшие искусство врачевания самыми грубыми приемами, пожелали иметь врачей, и порабощенная Греция в угоду им была вынуждена культивировать эту науку, составлявшую прежде привилегию свободных людей. Только теперь это искусство стало рабским и было вынуждено подчиняться всем прихотям господина.

Прислуживание у стола. Пока римляне продолжали придерживаться прежней умеренности в еде, раб, приставленный к приготовлению пищи, занимал одно из последних мест среди рабов; позднее, когда в Рим проникло уже греческое влияние, в случае необходимости более торжественного приема шли на рынок и нанимали там повара, забирая там же и провизию. Этот обычай Плавт в одинаковой степени мог заимствовать как из практики современного ему Рима, так и на основании примеров, имевших место в Греции. Впоследствии этих рабов стали покупать, и в домах, организованных наподобие целых государств, все то, что было связано с обслуживанием стола, составляло как бы особое ведомство.

Сюда принадлежали: метр д'отель, экономы, ключники, закупщики и весь штат, состоящий при кухне – главные повара, повара, помощники повара, слуги, поддерживавшие огонь, пекари и бесконечное множество кондитеров. Эти специальности, некогда не знакомые или презираемые, превратились в искусство, за которое платили, не спрашивая о цене. Начиная с эпохи Мария считали скупым человеком того, кто платил за заведующего кухней меньше, чем за ученого секретаря, руководителя умственной жизни. Затем шли рабы, заведовавшие приглашениями, заведовавший пиршественным залом, оправлявшие ложа, накрывавшие стол, заведовавшие устройством пиров; тот, кто нарезал мясо, – лицо важное: кулинарная анатомия составляла целую науку, имевшую своих учителей; раздатчики хлеба и мяса; рабы, пробовавшие кушанья, прежде чем подавать их гостям; молодые рабы, сидящие у ног своего господина, чтобы исполнять его приказания или забавлять своей болтовней. Вся эта толпа, набранная среди молодых рабов, прекрасных своей юностью и тем блеском, где сочетается искусство и природа, покрытых до плеч волною кудрей, со спускающейся до колен легкой белой туникой, складки которой мягко ложились, придерживаемые свободно завязанным поясом, – все эти рабы, распределенные по группам, смотря по возрасту, фигуре и цвету кожи, разливали вино в чаши или лили на руки гостям снеговую воду, а на голову духи. В более раннюю эпоху служителей этого рода не искали так далеко: мальчик из сельской местности, сын пастуха или волопаса, вследствие своей молодости еще мало пригодный для работы, следовал за своим господином в город и подавал вино во время собрания друзей; и еще Ювенал советовал вернуться к этим простым обычаям. Но впоследствии эти слуги должны были служить украшением пиршественной залы, и из всех частей света стали выписывать рабов наиболее редких: черного гетула; мавра, прирученного подобно львам Вакха; цветущую молодежь из Ликии, Фригии и Греции, – несчастные дети, которые под гнетом этого золоченого ярма испытывали столько бедствий и оскорблений; для полноты празднества следует еще прибавить танцы и пение молодых девушек из Гадеса, так как сладострастная Андалузия заслужила себе славу, могущую соперничать с местностями, наиболее известными своим культом Афродиты. К этим «пажеским корпусам», столь заботливо подобранным и столь искусно организованным для утехи господина (развратники), к этому блестящему обществу, отшлифованному всевозможными способами и как бы покрытому лаком изящества, пресыщенный вкус империи добавил карликов, уродов, шутов, этих несчастных, которые вызывали больше шуток, чем шутили сами.

Затем следует штат слуг вне дома: это толпа рабов, составляющая свиту господина, идущая впереди и позади него, хотя бы выход и не являлся торжественным, или выходящая ему навстречу вечером и сопровождающая его с факелами («дадухи», «лихнухи»), а также рабы, служащие орудием подкупа и партийных интриг, которых господин держал при себе, направляясь на собрание, чтобы при их посредстве раздавать золото, а кроме денежных подарков еще и дружеские приветствия; ловкий слуга сообщал на ухо кандидату имена тех, кого он встречал. Впрочем, эту «толпу друзей» часто нанимали и поручали рабу составлять их список.

Женщина тоже имела своих рабов, не считая того «особого» раба, раба, полученного ею в приданое и столь же неприкосновенного, как это приданое, который часто пользовался с ее стороны значительно большим доверием, чем муж. Это был настоящий дом в доме: один ученый посвятил целый труд его описанию. В женских покоях были свои привратники, свои сторожа, были евнухи – сторожа весьма подозрительные («кто ж сторожить-то будет самих сторожей?»), «силенциарии» (следящие за тем, чтобы вокруг царила тишина), целый штат елуг, необходимых при рождении ребенка и для первого ухода за ним: повивальная бабка, сиделки, кормилица, заведующие колыбелью, носильщики, няньки и воспитатели. Вот во что вылился в этих новых гинекеях совет, данный философом Фавонием одной благородной матроне,

– самой кормить и воспитывать своих детей. Затем следовали женщины, необходимые для выполнения всевозможных домашних работ; старик Плавта так определяет их обязанности:

Нам зачем нужна служанка? Ткать, молоть, колоть дрова, Дом мести, урок свой делать, битой быть, на всю семью Каждый день готовить пищу.

В женских покоях всегда находились рабыни, занятые пряжей, тканьем, шитьем, причем римские матроны все еще продолжали руководить этими работами, что подтверждает и Плавт в своих комедиях и Вергилий в своих поэтических сравнениях и в своих описаниях сельской жизни. Но теперь там царил новый дух, который направлял всю эту работу на удовлетворение порожденных им потребностей. Были женщины, обязанные гладить одежды под наблюдением надзирательницы за гардеробом. Другие женщины распределяли' между собой различные обязанности, связанные с мельчайшими подробностями дамского туалета, как то: причесывание, окраска волос и обрызгивание их мельчайшим дождем духов. Они владели всеми тайнами этого тонкого искусства – «возвращать то, что унесли с собой былые годы», т. е. придавать лицу прежнюю свежесть и блеск, натурально подкрашивать брови, вставлять зубы (одна рабыня каждый вечер укладывала их в ларчик), надевать украшения и оказывать тысячу мелких ежеминутных услуг, как-то: обмахивать опахалом, держать открытым зонтик или носить сандалии. Сохранилась надпись одной рабыни, которой был поручен уход за маленькой собачкой императрицы Ливии. Часто женщины поручали также воспитывать для себя и обучать группы молодых рабов. Пока они были детьми, ими любовались, когда они обнаженные играли вокруг стола своих господ, забавляя их во время еды своей болтовней. Когда же они подрастали, они должны были сопровождать свою госпожу, чтобы придать больше пышности ее выходу. Старик, выведенный Плавтом и цитированный уже несколько выше, подыскивал в качестве сопровождающей для госпожи – матери семейства – крепкую некрасивую девушку («здоровую девку»), происходившую из стран людей труда (Сирии, Египта), обычно занятую грубой работой; красота нередко бывала причиной скандалов, которых он хотел избежать. Но матроны совершенно не желали видеть в своей свите безобразных лиц. Среди женщин было уже сильно развито желание блистать в обществе, и это желание, вызвавшее с их стороны протест против закона Оппия, восторжествовало над суровым Катоном. То, что во времена Плавта было лишь пожеланием или слабой попыткой, превратилось в самый короткий срок в обычное явление, встречавшееся почти во всех знатных домах. Матроны пользовались своими выходами как наиболее удобным случаем похвастаться перед всем народом великолепием своего дома и утонченностью своего вкуса. Поэтому их свита состояла из самых отборных рабов: здесь были курьерши и лакеи женского пола, вестовые и посланцы для обмена любезностями, красивые молодые люди с завитыми и изящно причесанными волосами в качестве почетной стражи, множество возниц и носильщиков, приставленных к экипажам самого разнообразного вида: креслам, носилкам, колесницам, каретам с мулами и всякими иными упряжками. За колесницей полководца в день триумфа шли пленные побежденного народа; а в свите, окружавшей носилки матроны, были представители всех наций. В качестве носильщиков фигурировали сильные каппадокийцы, сирийцы и даже мидийцы, впоследствии варвары с берегов Дуная и Рейна; рядом шли либурны, держа скамеечки; впереди – курьеры из племени нумидийцев и мазаков (каппадокийцев) с кожей цвета эбенового дерева, на черном матовом фоне которой особенно резко выделялись серебряные дощечки, подвешенные у них на груди, с выгравированными на них именем и гербами госпожи, собственностью которой они являлись. Иногда, чтобы поразить многочисленностью своей свиты, женщины заставляли следовать за собой весь домашний штат, целую армию, как говорит Ювенал, так как все должно было отступать на задний план перед их тщеславием; в дни своего могущества они не только просили, но даже требовали у снисходительного мужа всех его слуг, целые толпы рабов:

Всех его рабов, целиком все его мастерские.

Под влиянием богатства различные виды личных услуг расширились и увеличились до указанных размеров, а специальное влияние Греции породило новые прихоти и новые потребности. Появилось желание стать образованным, появились и свои секретари; в богатых домах возникали библиотеки, а вместе с ними и штат, необходимый для приведения в порядок хранения и изготовления книг: хранители, аннотаторы, писатели, переписчики и другие подручные: рабы наклейщики, отбойщики, полировщики, рабы, приготовлявшие папирус или пергамент. Этого мало: надо было научиться извлекать пользу из этого богатства. Простое, суровое домашнее воспитание заменили воспитанием иностранным; ребенком завладели всякого рода педагоги, преподаватели, учителя– учителя по названию, по положению настоящие рабы; и это очень ясно давали им чувствовать их ученики. Впрочем, если знания, полученные в результате столь плохого преподавания, оказывались совершенно не удовлетворительными, то можно было купить готовую эрудицию; подобно тому как были собственные секретари, можно было иметь и собственных ученых. Богатый Сабин, не будучи даже в состоянии запомнить имена Ахилла, Одиссея и Приама и тем не менее претендовавший на ученость, вообразил, что может помочь делу, купив рабов, знания которых были его собственностью, как и все остальное их имущество («пекулиум»). Поэтому он купил по очень высокой цене нескольких рабов, из которых один знал Гомера, другой Гесиода, и девять остальных распределили между собой девять лириков. Он заплатил за них бешеную цену, и в этом нет ничего удивительного, так как их нельзя было встретить случайно, их надо было заказать. Обеспечивши себя таким образом, он заставлял их сидеть у своих ног за столом и подсказывать себе стихи, которые он поминутно цитировал в присутствии гостей, как можно предполагать, весьма некстати и чаще всего в искаженном виде. Один шутник советовал ему завести себе также ученых «аналектов». И так как он утверждал, что рабы стоили ему около миллиона, то другой говорил ему: «Почему ты не купил себе столько же ящиков для книг?». Но наш амфитрион был внутренне убежден, что он действительно обладает теми знаниями, которыми обладали лица, жившие в его доме.