Текст книги "Расследует Максимилиан Хеллер"

Автор книги: Анри Ковен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Annotation

В новом томе серии «Дедукция» мы выпускаем роман Анри Ковена "Расследует Максимилиан Хеллер", который вполне мог вдохновить Конан Дойла: Максимилиан Хеллер – депрессивный социопат, обладавший способностями к перевоплощению, а также владевший бесчисленными специализированными познаниями в области химии и прочих наук.

Расследует Максимилиан Хеллер

Глава I. Странный больной

Глава II. Арест

Глава III. Доктор Виксон

Глава IV. Таинственный постскриптум

Глава V. Опись

Глава VI. Пропажа драгоценностей

Глава VII. Загородный дом Кергена

Глава VIII. Сомнамбула

Глава IX. Открытие

Глава X. Укол иглой

Глава XI. Буле‑Руж

Эпилог

notes

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

Расследует Максимилиан Хеллер

Cauvain Henry Maximilien Heller 1871

Анри Ковен Расследует Максимилиан Хеллер

Над книгой работали:

Перевод. Оксана Делий

Корректура. Сергей Рекун

Верстка. Александр Кузнецов

от редакции:

Глава I. Странный больной

Третьего января 1845 года в восемь часов вечера я впервые познакомился с месье Максимилианом Хеллером.

За несколько дней до этого ко мне на улице подошел один из моих друзей Жюль Х.

– Я давно хотел навестить вас, мой дорогой доктор. Надеюсь, вы не откажите мне в небольшой услуге, – сказал он с особой настойчивостью, после того как мы обменялись предварительными любезностями. – Меня тревожит состояние одного из моих старых коллег по адвокатуре, который живет неподалеку. Его зовут Максимилиан Хеллер. Сначала мы с друзьями думали, что причина его недуга больше психического происхождения, нежели физического. Мы перепробовали все, что только могли придумать. Приложили максимум усилий, чтобы хоть как-то поднять ему настроение, отвлечь его внимание, взывая к разуму, который у него всегда отличался ослепительной ясностью. Я должен признать, что все наши усилия были напрасны. Нам остается только обратиться за помощью к науке. Там, где не помогла наша дружба, возможно, поможет ваш авторитет врача. Максимилиан имеет волевой характер, и, я полагаю, сможет прислушаться к такому компетентному и образованному человеку, как вы. Мой дорогой друг, нанесите ему визит в один из ближайших вечеров, и посмотрите, что вы можете сделать для этого несчастного парня. Я был бы вам за это очень благодарен.

Мне не очень хотелось этого делать, потому что я слышал, что месье Хеллер слыл неприятным человеком, к тому же угрюмым и эксцентричным. Но в соответствии с желанием моего друга, на следующей неделе я зашел к моему новому пациенту. Он жил на одной из извилистых улиц холма Сент-Рош.

Дом был очень узким (на фасаде помещалось всего два окна), но зато непропорционально высоким. Здание состояло из пяти этажей и двух мансардных крыш, уложенных одна на другую. Двери фруктового магазина, выкрашенного в зеленый цвет и занимавшего первый этаж, выходили на улицу.

Низкая дверь с металлической решеткой вела внутрь дома. Пройдя длинный темный коридор, паркет которого прогибался под ногами, я внезапно споткнулся о пару прогнивших ступенек, невидимых в темноте.

Шум падения предупредил консьержа о присутствии посетителя в здании. Безусловно, это был самый гениальный способ сэкономить на дверном звонке.

Я все еще мучился от боли после ушиба ноги в темноте, как вдруг услышал пронзительный голос, похожий на вопль горгульи, исходящий из небольшого пространства под лестницей.

– Что вам надо? Куда вы идете? – воскликнул невидимый Цербер.

– Месье Максимилиан Хеллер дома? – поинтересовался я, повернув голову в сторону голоса.

– Шестой этаж, дверь справа, – лаконично ответил бестелесный голос.

Я начал свой кропотливый подъем. Либо по незнанию, либо просто для упрощения своей задачи архитектор не придал лестнице привычную круговую форму. Вместо этого пролеты состояли из ряда прямых лестниц, соединенных узкими площадками, на которых открывались почерневшие двери в квартиры.

Наконец я добрался до шестого этажа. Свет в конце узкого коридора служил моим ориентиром. Он исходил от маленькой дымящей лампы, висящей на гвозде возле первой двери справа.

– Должно быть это тут, – сказал я сам себе и осторожно постучал.

– Войдите, – произнес слабый голос.

Я толкнул дверь, запираемую только защелкой, и вошел в комнату Максимилиана Хеллера.

Моим глазам открылось печальное зрелище голых стен, которые лишь местами были прикрыты полосами безвкусных обоев. Слева висела персидская занавеска выцветшего розового цвета, несомненно, скрывающая кровать в нише стены. В маленьком камине горел огонь. Посредине стоял стол, на котором в полном беспорядке лежали стопки бумаг и книг.

Максимилиан Хеллер растянулся в большом кресле перед камином, запрокинув голову. Его ноги упирались в железную подставку для дров. Худосочная фигура хозяина комнаты, больше похожая на скелет, была закутана в длинное пальто. Прямо перед ним на углях журчала оловянная грелка^[1] с горячей водой, вступая в диалог со сверчком, прячущимся где-то за очагом.

Толстый кот, спрятав когти под пушистой шерстью на груди, полузакрыв глаза, издавал монотонное урчание. Услышав, как я вошел, кот встал и выгнул спину, его хозяин не пошевелился. Максимилиан лежал неподвижно, глаза смотрели в потолок, а тонкие белые руки покоились на подлокотниках кресла.

Я был удивлен приемом и замешкался на мгновение, но затем подошел к этому странному человеку, чтобы сообщить ему о цели моего визита.

– Ах! Это вы, доктор, – сказал он, слегка повернув ко мне голову, – меня предупредили, что вы зайдете. Прошу вас, присаживайтесь. В самом деле, я могу предложить вам стул? О да. Я полагаю, что у меня остался еще один. Он там в углу.

Я взял стул, на который он указал, и вернулся, чтобы сесть рядом с ним.

– Добрый старый Жюль! – продолжал Хеллер. – Решил, что я очень болен, когда он в последний раз был у меня с визитом, то пообещал прислать кого-нибудь с медицинского факультета… Вы же с факультета?

Я улыбнулся и кивнул.

– Да, вы знаете, я довольно сильно страдаю. Некоторое время у меня были периоды забывчивости, и я терпеть не мог яркий свет...

Больной наклонился своим длинным телом к ​​камину и пошевелил угли щипцами. Вспыхнувшее пламя залило лицо незнакомца красным светом. На вид ему было не больше тридцати лет, но черные круги вокруг его глаз, бледные губы, седеющие волосы и дрожащие конечности делали его почти стариком. Он неловко поерзал в кресле и протянул руку.

– У меня лихорадка, да? – спросил Хеллер.

Его рука горела, а пульс бился учащенно и прерывисто. Я задавал ему стандартные вопросы, на которые он отвечал слабым голосом, не шевеля головой. Когда я закончил обследование, то подумал про себя, что у моего пациента нет шансов.

– Я действительно болен, не так ли? Сколько мне осталось еще жить? – спросил мой новый подопечный, пристально глядя на меня.

Я не стал отвечать на неудобный вопрос и поинтересовался:

– Вы давно страдаете от болей?

– О да! – сказал он с таким надрывом, что у меня кровь застыла в жилах. – О да! – повторил Хеллер, стукнув себя по лбу.

– Хотите, я выпишу вам рецепт?

– Буду рад, – рассеянно ответил он.

Я подошел к столу, который, как я уже сказал, был завален книгами и рукописями, и там, при свете мерцающей свечи, набросал рецепт. Когда я закончил, то был удивлен, обнаружив, что рядом со мной стоит мой пациент, читающий написанные мною слова с веселой улыбкой на губах.

Он взял листок, некоторое время изучал его, затем пожал плечами.

– Лекарства, – сказал Максимилиан, – всегда лекарства. Вы действительно думаете, месье, что они могут меня вылечить? – Говоря это, он посмотрел на меня меланхолическим взглядом, затем, смяв рецепт в руках, бросил бумагу в огонь.

Больной прислонился к камину и взял меня за руку.

– Простите за внезапный жест, но, боже мой, у вас была отличная идея, – сказал он неожиданно мягким голосом, – вы молоды, – продолжал он со своей таинственной улыбкой, – и верите, что лекарства всемогущи.

– Мой дорогой месье, – довольно резко ответил я, – для вас лучше всего было бы следовать курсу лечения и диете, которые соответствуют вашему состоянию.

– Вы имеете в виду мое психическое состояние? Вы думаете, что я сумасшедший, не так ли? Что ж, вы правы. В моем случае мозг доминирует над всем и постоянно кипит, пожирая меня и не оставляя мне ни минуты покоя. Разум, как стервятник, истязает мою измученную душу и рвет ее на куски.

– Почему вы не пытаетесь освободиться от этого жестокого ига? Почему бы вам не отдохнуть?

– Лекарства только отвлекают! – резко возразил Хеллер. – Они все одинаковы. Одни мы покупаем в аптеке, другие у дверей театра. Вы надеетесь, что они вас вылечат, а без лекарств – вы умрете. И тут нет вины медицины.

– У вас есть родители, друзья?

– Родители? – прервал он меня. – Мой отец умер очень молодым, сразу после того, как я родился. А моя бедная мать, – его голос изменился, когда он произнес это слово, – двадцать лет моя бедная мать трудилась до изнеможения, чтобы вырастить меня и дать мне хорошее образование, пока не умерла от перенапряжения. И вот по насмешке судьбы, через неделю после ее смерти я унаследовал кругленькую сумму от старого дяди, о существовании которого даже не подозревал. Друзья? У меня есть несколько. Жюль, например, отличный парень, хотя и слишком много смеется, и от этого меня просто тошнит. Есть те, кто заботится обо мне, и даже порекомендовал вам опекать меня. Они все считают меня сумасшедшим, и когда я среди них, они относятся ко мне как к предмету своих шуток. Я – их развлечение, их придворный шут, с большими глазами, длинными волосами, большим носом и грустным видом. Вот и все, что я могу сказать о моих друзьях. Вы видите там эти книги и стопку рукописей? Они доказательство того, что я пытался забыться в работе. Я сдал экзамен на адвоката и даже выступал в суде. Но я быстро понял, что моя тяжелая работа привела к тому, что негодяи были вознаграждены, а преступники спасены от эшафота, которого они так заслуживали. Мне стыдно за профессию! Я написал... Я много написал для того, чтобы успокоить свой бедный мозг и погасить горящее внутри меня пламя. Но это не помогло. Что вы ожидаете? Я философ, и я умру как философ.

Последовало долгое молчание.

– Не думайте, что я ненавижу человечество за все это, – продолжил он. – Боже мой, нет! Но я считаю людей бесполезными созданиями. Я могу обойтись без их остроумия, их книг и их искусства. Эти несколько углей в камине, журчание кипящей воды и кошачье мурлыканье вдохновили меня писать стихи, в тысячу раз прекраснее стихов величайших поэтов; мыслить в тысячу раз изобретательнее, чем мыслят ваши философы; и размышлять о вещах более глубоких и высоких, чем те, о которых вы можете услышать в самых выдающихся проповедях. Зачем же тогда мне читать их работы? Зачем мне слушать их выступления? Итак, уже довольно давно вся моя жизнь проходит в этой комнате и в этом кресле, и я думаю… А думаю я все время, и никогда этот мыслительный процесс не останавливается. У меня здесь, – продолжил Максимилиан, указывая на свой лоб, – трактаты по политической экономике, которые смогут возродить ваше разрушенное и вырождающееся общество. У меня есть философская система, которая может поместить все человеческие знания в одну таблицу и расширить их, освободив от ограничений, налагаемых стандартным профессорским преподаванием. У меня есть разработанные кодексы, в которых справедливость и честность являются основой законодательства. Но какой смысл все это раскрывать? Я разработал план, как построить более комфортные дома, чем те, в которых вы когда-либо жили, и сельскохозяйственные проекты, которые могли бы превратить Францию ​​в огромный сад, где каждый гражданин смог бы сыграть свою созидательную роль. Но зачем показывать, что я могу сделать с миром? Станут ли люди лучше? Почему это должно меня волновать! Уменьшится ли моя боль? Нет! Посмотрите на сотни рукописей на моем чердаке. Все они вышли из моей головы, и я все еще страдаю.

Максимилиан бросился в кресло и еще более страстно продолжил свой монолог:

– Вы хотите знать, почему пламя внутри меня горит так ярко и испепеляет меня? Потому что я никогда не плакал. Никогда слеза не смочила мое веко. Посмотрите, какие черные круги вокруг моих глаз. Видите, какие у меня бледные губы, и какой морщинистый лоб? Это потому, что благодатная роса слез никогда не омыла мое горе и не облегчила мои страдания. Все остается во мне, ничего не высвобождается, – тут его голос дрогнул, – другие люди, когда они страдают, находят утешение на груди друга. Я не могу этого сделать. Я – Прометей, которого рвет на куски адский стервятник – мысль. Эта жестокая, непрекращающаяся, доминирующая мысль. Моя боль подобна острому копью, которое при попытке выбросить его, возвращается с еще большей силой, вонзаясь в мою грудь, и терзает мое сердце. Послушайте, я не знаю почему, но вы внушаете мне доверие, и я вам все расскажу. Вы знаете, что мне, вероятно, осталось недолго жить, и я не хочу, чтобы мои секреты умерли вместе со мной. Все, что я собираюсь вам рассказать, содержится там.

Хеллер указал на стопку пыльных бумаг, брошенную в углу комнаты.

– Да и что вам до всего этого…

– Нет, нет, пожалуйста, продолжайте, – поспешно сказал я, – вы даже не представляете, насколько меня заинтересовали.

И это было правдой, меня искренне тронули слова странного пациента.

– Итак, на чем я закончил? Боже мой, здесь очень жарко. Как будто моя голова сжата в тисках. Возможно, немного льда мне бы не помешало. Не могли бы вы приоткрыть окно?

Я встал в ответ на его просьбу и подошел к нему. Глаза Максимилиана были закрыты, дышал он хрипло, а лоб заливал пот. Он заснул.

Я долго созерцал этого несчастного спящего мужчину, внезапное усилие которого истощило все его силы. Он лежал передо мной бледный, неподвижный и безжизненный. Тлеющие угли огня осветили лицо Максимилиана Хеллера, обладавшего удивительной, почти фантастической красотой. Это было действительно печально видеть философа, который еще до тридцатилетия предпочел уйти из общества других людей, потому что нашел их бесполезными. Он был мечтателем, которого медленно убивали его же фантазии. Он был мыслителем, которого заставляли умирать его же идеи.

Несколько слов, которыми мы только что обменялись, вызвали у меня сочувствие и необъяснимую симпатию к этому несчастному молодому человеку. Когда я смотрел на него, я задавался вопросом, были ли в его случае непоправимо повреждены невидимые нити, связывающие человека с обществом, и есть ли способ излечить глубокую душевную рану, поглотившую его дух и тело.

Глава II. Арест

Я уже собирался уходить, пообещав себе, что вскоре вернусь к моему интересному пациенту, как услышал тяжелый топот по лестнице. Я прислушался. Шаги приближались. Возможно, это было иллюзией? Мне даже показалось, что я слышу тихие рыдания. Внезапный стук сотряс дверь, и резкий голос закричал: «Именем закона, откройте!»

Кот чуть не выпрыгнул из шкуры. Максимилиан изо всех сил пытался открыть глаза. Его взгляд упал на меня.

– Что такое? Ах, я помню, – сказал он вялым голосом, – зачем вы, месье, разбудили меня таким стуком?

Раздался второй удар, сильнее первого.

– Что это все значит? – спросил Максимилиан, нахмурившись. – Пожалуйста, откройте, доктор…

Я открыл дверь. На пороге появился полный мужчина в трехцветном кушаке. Позади него стояло несколько темных фигур.

– Прошу прошения, месье, за поздний визит, – сказал вновь прибывший, несколько раз поклонившись мне, – но я здесь по долгу службы и отложить на завтра никак не возможно. Вы Максимилиан Хеллер?

Максимилиан встал и спокойно посмотрел на этого человека.

– Нет, месье! – ответил он, делая шаг вперед. – Максимилиан Хеллер это я!

– А! Тысяча извинений, я вас не увидел. В вашем доме немного темно, молодой человек. Ну что ж, начнем. Во-первых, позвольте мне заверить вас, что вид моего шарфа никоим образом не должен вас беспокоить.

– Месье, – довольно резко ответил философ, – я себя неважно чувствую. Не могли бы вы, как можно короче изложить суть дела, чтобы я мог вернуться в постель.

Шарф с триколором^[2], обхватывающий широкую талию толстяка, достаточно красноречиво указывал на то, что перед нами стоит всеми уважаемый комиссар полиции при исполнении своих обязанностей.

На мгновение я испугался, что резкость Максимилиана могла быть неправильно истолкована.

К счастью, комиссар был наделен терпением, пониманием и вежливостью, что говорило о его житейской мудрости. Привыкший по долгу службы сталкиваться с грубыми и недисциплинированными людьми, этот человек приобрел удивительную выдержку.

Его сердце должно было бы быть нечувствительным и мертвым ко всем человеческим чувствам, разрушающим ту безмятежность души, которую справедливость, как и религия, требует от тех, кто хочет ей служить.

– Прошу вас, будьте любезны проследовать со мной, месье, – вежливо сказал комиссар, – мы не задержим вас дольше, чем будет необходимо, нам нужны ваши показания.

Максимилиан с трудом поднялся с кресла. Он был настолько слаб, что я спросил у полицейского, могу ли я пойти с ними, дабы мой друг смог опереться на мою руку.

Месье Бьенассис, именно так звали этого достойного представителя власти, охотно согласился.

Мы прошли по длинному темному коридору, и подошли к двери, которую в темноте почти не было видно. Один из агентов зажег лампу, а рабочий, которого комиссар привез с собой, разбил замок быстрым ударом молотка.

Порыв ледяного ветра ударил нам в лицо.

– Ха! – прорычал позади меня один из полицейских. – Он мог бы, по крайней мере, закрыть окно перед тем, как уйти.

– Гюстав, – сказал месье Бьенассис, обращаясь к мужчине позади него, – зажгите свечу и закройте окно.

Полицейский сделал, как ему сказали. Мы вошли в комнату мансарды, даже меньшую, чем у Максимилиана. Единственной мебелью там служили: стол, два стула и кровать, на которой лежал отвратительный соломенный матрас. В одном углу комнаты мы смогли разглядеть небольшой сундук с замком. Комиссар сел за стол и разложил несколько бумаг, достав их из большой папки. Приглашающим жестом он дал понять Максимилиану, что ему надлежит сесть рядом с ним, затем он сделал знак одному из своих людей, который подошел к двери.

– Приведите ответчика, – крикнул слуга закона.

Я стоял позади мистера Хеллера. В коридоре послышались шаги, а затем в дверном проеме появился бледный мужчина с диким взглядом и взъерошенными волосами. Двое полицейских держали его за подмышки.

– Подойдите ближе! – приказал месье Бьенассис, внимательно наблюдая за вновь прибывшим через очки в золотой оправе.

С помощью двух офицеров мужчина сделал несколько шагов в комнату.

– Вас зовут Жан-Луи Герэн? – спросил комиссар.

Несчастный недоуменно посмотрел на полицейского.

– Были ли вы в течение последней недели на службе у месье Бреа-Ленуара?

Нет ответа.

– Известно ли вам о выдвинутых против вас обвинениях? – спокойно продолжил месье Бьенассис. – Вас подозревают в том, что вы отравили своего хозяина. Что вы можете сказать?

Обвиняемого судорожно трясло. Он несколько раз открыл рот, чтобы что-то сказать, но был парализован страхом, и звуки, исходящие из его горла, были неразборчивы.

– Послушайте, Герэн, – сказал комиссар, отворачиваясь от обвиняемого и делая вид, что разбирает лежащие перед ним бумаги, – мы не судьи и не палачи, и мы не хотим причинить вам вред. Здесь нужно говорить без страха. Вы можете говорить все, что хотите, но вы должны говорить. Вполне возможно, что вы невиновны, даже если обвинения против вас очень серьезные. Я должен предупредить вас, что ваше молчание и замешательство могут быть неверно истолкованы и использованы против вас. Признаетесь ли вы, что позавчера купили мышьяк у травника Легра?

Обвиняемый безуспешно пытался освободиться от державших его рук. Он видел, что его борьба бесполезна и побег невозможен. Слезы потекли из его глаз.

– Отпустите меня! – сказал Герэн голосом, прерываемым рыданиями. – Отпустите меня! Я невиновен. Клянусь, я честный человек. Спросите людей, спросите, кто я. Они скажут вам, что я честный человек. У меня бедная старая мать. Я приехал в Париж, чтобы заработать денег, потому что она больна и не может работать. Я убийца? Боже мой! Мой Бог!

Он попытался поднять скованные руки к небу, но внезапно силы покинули несчастного, и, если бы полицейские не удерживали крепко его под руки, он упал бы лицом вниз на пол мансарды.

– Положите его на кровать, – сказал месье Бьенассис, указывая на соломенный матрас в углу маленькой комнаты.

– Вы хотите сказать, месье, – произнес Максимилиан с горькой улыбкой, положив свою длинную тонкую руку комиссару на плечо, – что этот человек – убийца?

Бьенассис несколько удивленно обернулся и покачал головой.

– Ему предъявлены неопровержимые обвинения, – пробормотал он таким тихим голосом, что слышать могли только мы, – но я должен согласиться, что он не похож на преступника. У нас не может быть двух вариантов: либо этот человек совершенно невиновен, либо он подлый злодей и замечательный актер.

Комиссар сделал знак одному из офицеров приглядывать за Герэном на случай, если обморок был симулирован. Затем он обратился к слесарю, стоявшему рядом с ним в ожидании приказа.

– Откройте сундук, – сказал он ему, – и давайте поторопимся.

Слесарь парой ударов молотка разбил замок. Бьенассис со свечой в руке подошел и поднял крышку.

Сундук был полон грубой крестьянской верхней одежды и нижнего белья, но одежда была тщательно вычищена, а ослепительно белое нижнее белье источало аромат лаванды. Все скромные предметы были сложены с заботой, свидетельствовавшей о женской руке, руке внимательной и заботливой матери.

Несчастный Герэн уже оправился от обморока и сидел на стуле. Со слезами на глазах он следил за действиями офицеров, которые быстро разрушали идеальный порядок, разбирали одежду бедолаги, трясли ее, обыскивали карманы и ощупывали подкладку.

– Здесь бутоньерка с лентами, – внезапно сказал один из офицеров, вытаскивая из сундука увядший букет, обернутый розовыми лентами.

Он в шутку бросил его одному из своих коллег.

– Держи, Гюстав, – крикнул он, – подаришь своей нареченной.

Месье Бьенассис сердито посмотрел на офицера. Услышав эту жестокую шутку, подозреваемый поднялся со своего места и яростно сцепил вместе связанные руки.

Максимилиан Хеллер тоже встал и печально огляделся.

– Месье комиссар, – умоляюще сказал обвиняемый, – вы же не заберете это?

– Покажите мне, – произнес Бьенассис.

Он исследовал связку, украшенную лентами в течение нескольких минут, прощупал ее по всей длине, и после секундного замешательства приказал передать ее обвиняемому.

Тем временем полицейские продолжали поиски под пристальным взглядом инспектора, но даже несмотря на то, что они снова и снова перебирали одежду и проникали во все тайные уголки сундука, они явно не нашли то, что искали.

– Прекратите обыскивать сундук, – сказал месье Бьенассис, когда стало очевидно, что поиски оказались безрезультатными, – обратите внимание на соломенный матрас. Может, там спрятаны деньги.

Матрас был подвергнут такому же тщательному осмотру и с тем же результатом. Однако комиссар не сдавался. Он заставил своих людей тщательно осмотреть плитку пола, расколоть дерево стульев на случай, если в них были выдолблены отверстия, чтобы спрятать золото. Стол разобрали. Стены простучали молотком, даже пепел в камине был осмотрен. В конце концов, после более чем часа кропотливой работы, полицейские остановились, измученные, застенчиво глядя друг на друга, как охотники, которые целый день били по кустам, не найдя дичи.

– Это непостижимо, поистине невероятно, – пробормотал месье Бьенассис, схватившись за голову обеими руками, – что случилось с деньгами? У этого человека не было контактов в Париже и, очевидно, никаких сообщников. Преступление было совершено вчера, мы арестовали его час назад, и сбыть добычу у него не было возможности.

Философ, похоже, не обратил внимания на монолог полицейского. Все его внимание, казалось, было приковано к Герэну, смущенное выражение лица которого он с интересом изучал.

После нескольких минут размышлений комиссар, по-видимому, принял решение о новом подходе в допросе обвиняемого.

– Хотя результаты нашего обыска, кажется, подтверждают ваше утверждение, что вы невиновны, – сказал он Герэну, – однако, ни на минуту даже не думайте, что полиция откажется от расследования. В ночь убийства была украдена значительная сумма денег. Ее нужно найти, и так оно и будет. Вы остаетесь под самым серьезным подозрением. Все указывает на вас как на убийцу Бреа-Ленуара и у нас есть веские доказательства этого. Для вас есть только один способ спастись – скажите нам правду. Признайтесь в преступлении, сообщите нам место, где спрятаны деньги, и назовите имена ваших сообщников. Суд учтет вашу искренность, и вы сможете избежать грозящей вам смертной казни.

Обвиняемый пробормотал свой ответ прерывающимся от волнения голосом:

– Я невиновен.

– Подумайте еще раз! Завтра может быть уже слишком поздно. Правосудие обнаружит, что вы скрывали, и больше не примет никаких признаний.

– Я невиновен!

– Отлично. Отныне не я буду иметь дело с вами. Судебный следователь знает, что делать, – затем комиссар полиции обратился к Максимилиану Хеллеру: – Мне жаль, что вам пришлось стать свидетелем этой сцены, месье, но ваши показания могут оказаться важными для нас, и я прошу вас рассказать нам все, что вы знаете об обвиняемом. Он провел неделю в комнате рядом с вашей. Вы заметили что-нибудь подозрительное в его поведении за это время?

– Так вот зачем вы привели меня сюда?

– Без сомнения, вы что-то должны знать о его привычках, ведь вы не могли жить рядом и не замечать ничего о своем соседе. Были ли у него посетители за то короткое время, что он был здесь? Вы когда-нибудь слышали звуки голосов из его комнаты? Часто ли он выходил из дома днем ​​или ночью?

Философ встал и подошел к Герэну, за которым он некоторое время наблюдал своим спокойным, глубоким взглядом.

– По возвращении домой вы должны были жениться, не так ли?

– Да, месье, – ответил обвиняемый, недоуменно округлив глаза.

– Вы можете заказывать свадебный наряд. А вы, – обратился он к полицейским, которые смотрели на него с удивлением, – внимательно следите за ним, потому что через два месяца он будет на свободе.

Сказав это, Максимилиан Хеллер закутался в свое длинное коричневое пальто и вышел из комнаты с надменным видом Дон Кихота, бросающего вызов своим ветряным мельницам.

– Это странно. Все это очень странно, – бормотал себе под нос комиссар, собирая бумаги.

– Прошу прощения, месье, – обратился я к нему с некоторым смущением, – мой друг болен, вы же понимаете…

– Ваш друг, месье, должен будет объясниться перед судебным следователем, – ответил полицейский с ноткой горечи в голосе, – что касается меня, моя работа здесь завершена и мне остается только представить свой отчет.

С этими словами он ушел в сопровождении группы своих подчиненных, окруживших обвиняемого. Звук их шагов по лестнице постепенно стих, и все погрузилось в тишину.

Я поспешил присоединиться к Максимилиану Хеллеру, который сидел в кресле и пытался расшевелить угасающий огонь щипцами.

– Ну и что вы обо всем этом думаете? – спросил я.

– У Лезюрка^[3] и Каласа^[4] будет спутник в мартирологе^[5] человеческого правосудия, – тихо ответил он, пожав плечами.

– Как вы думаете, этот человек невиновен?

– Да. Но, в конце концов, какое это имеет значение?

Он откинулся в кресле и закрыл глаза. Несмотря на кажущееся безразличие, было ясно, что он охвачен сильными эмоциями. Его руки в состоянии постоянного волнения лихорадочно скользили взад и вперед по подлокотникам кресла. Разум философа активно работал, а богатое воображение было заполнено печальным зрелищем, свидетелем которого он только что стал.

– Отдаете ли вы себе отчет, – сказал я с улыбкой, – что ваше поведение, несомненно, вызвало некоторые подозрения достойного комиссара полиции. Отказываясь давать показания, не боитесь, что вас признают сообщником? В недавнем прошлом этого было бы достаточно, чтобы повесить.

– Да, но вы также знаете, что раньше могли приговорить человека к смерти вообще без всяких оснований, гадая виновен или нет по руке обвиняемого. Надеюсь, теперь вы понимаете мое молчание?

В этот момент часы Сент-Рош^[6] пробили полночь.

– Вы утомлены, – сказал я Максимилиану, – я хочу дать вам возможность поспать.

– Действительно, сегодня вечером я чувствую себя более уставшим, чем обычно. Я собираюсь упасть на кровать и принять снотворное, чтобы попытаться уснуть. Завтра приходите пораньше, – сказал он мне очень настойчиво, когда я уже уходил, – я буду вас ждать. Нам нужно поговорить. Вы же придете, правда?

– Да, обещаю вам!

Я пожал ему руку и ушел, все еще сильно потрясенный тем, что я видел в течение вечера. Выйдя из его дома, я купил вечернюю газету и прочитал в колонке происшествий:

Загадочный инцидент вызвал ужас в люксембургском квартале. Два дня назад в своей постели был найден мертвым месье Бреа-Ленуар, известный банкир. Несколько лет назад он покинул финансовый мир, накопив огромное состояние. Сначала подозревали, что с ним случился апоплексический удар. Месье Бреа-Ленуар был полноват и вел малоподвижный образ жизни, но вскоре убедились, что смерть знаменитого миллионера наступила в результате умышленного убийства.

Месье Кастилль, племянник покойного, заметил, что в доме имеются следы взлома, также он обратил внимание, что бумаги в кабинете и спальне банкира в беспорядке разбросаны. На столе стоял стакан с жидкостью. Химический анализ показал, что там содержалось большое количество мышьяка.

Покойный не оставил завещания, поэтому все огромное состояние перейдет к его брату месье Бреа-Кергену.

* * *

Когда мы уже собирались печатать эту новость, к нам поступила информация, что полиция установила личность убийцы месье Бреа-Ленуара. Как сообщают наши источники, это слуга по имени Герэн, который служил покойному всего восемь дней. Негодяй, мотивируемый жадностью, отравил своего хозяина. Хотя преступник утверждает, что мышьяк был куплен исключительно для истребления крыс, которых стало много в спальне.

Вероятнее всего, он подмешал яд в напиток, который месье Бреа-Ленуар выпивал каждый вечер. Ложь задержанного слуги была настолько грубой, что, несмотря на все его заверения, что он не виновен и смехотворную попытку изобразить недоумение, был выдан ордер на его арест. В настоящее время преступник находится в руках полиции. Таким образом, дело оказалось обычной кражей, несмотря на интригующие детали этого происшествия. Завещание так и не было найдено.