Текст книги "Из-под снега (СИ)"

Автор книги: Аноним Чоргорр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

Вильяра слушала неумелую, но действенную песнь найдёныша. Кажется, она вложила в заклятие понимания многовато себя, не соизмерила силу. И когда будила – тоже. А, не беда, тем интереснее коротать зиму!

Мудрая отослала Тунью прочь, и силой своею, жаром своим поманила к себе чужое существо. Голосом тоже позвала:

– Нимрин!

Он отбил колдовской зов, будто летящий в лицо снежок, не раздумывая. Похоже, его учили таким вещам, хорошо учили. Уставился исподлобья:

– Чего ты хочешь от меня, мудрая Вильяра?

– Ты желаешь завалить меня на шкуры. Ты очень сильно этого желаешь.

Он упрямо мотнул головой, сглотнул и ответил:

– Это ты желаешь во мне. А я не знаю. Я опасаюсь прикасаться к твоему жару, прежде чем разберусь с собой.

– Ты живёшь одним моим жаром, Нимрин. Пока – только им. Это единственная защита от врага, идущего по твоему следу. Ты хочешь согреться, я хочу согреть тебя. Иди ко мне, Нимрин.

– Кувыркаться с тобой – единственный способ?

– Для тебя сейчас, да.

Вильяра не стала дожидаться новых вопросов. Она знала, что делает, знала, чего хочет. А у разодранного на части духа – откуда силы на сопротивление? Да и зачем сопротивляться-то?

Жар, ласковый и щедрый, наполнил тело Нимрина жизнью. Жар неистовый, неудержимо влекущий. Нимрин падал в пропасть, зажмурив глаза от блаженства и страха. Почему страха? Падал? Ну да, колдунья облапила его и опрокинулась навзничь, увлекая за собой. А губы её он нашёл сам, и груди, и... Вошёл туда, куда настойчиво приглашали. Смутно помнил привычку осторожничать, беречь женщину, а делал ровно наоборот. Вломился грубо и резко, зачастил. Вместо ожидаемого недовольства, едва не растаял в свирепом наслаждении Вильяры. Окончательно потерял края, верх и низ, желанное и нежеланное, своё, чужое...

Кончив, лежал, пустой и лёгкий, на груди колдуньи. Ощутил, как её горячий язык ласково щекочет ему ухо, потом шею. Кое-как выдернул себя из забытья, приподнялся, посмотрел в глаза – утонул в двух мерцающих серебристых омутах. Нет прошлого, нет будущего, лишь настоящее. Нет силы, нет воли... А что тогда вообще есть?

– Вильяра, кто я?

– Нимрин, – она ласково улыбнулась и снова притянула его к себе. – Не спеши, бродяга, ты ещё недостаточно согрелся. Твоя весна ещё не скоро.

Слова сказались сами:

– Ты – моя весна! Ты – моё великое солнце и светлейшая луна. Ты – тепло моего дома и пламя моего горна...

Нимрин осёкся. Дом у него, наверное, где-то был, а горна не было, точно. Что он несёт? И колдунья, разом напрягшись, перекатилась, подмяла его под себя, зарычала в лицо. Сперва нечленораздельно, потом словами:

– Спрашиваешь, кто ты? Зеркало кривое! Эхо в пустой башке! Одевайся, и пусть тебе покажут твоё место. Дерьмо талое!

Укусит? Ударит? Нет. Встала, подобрала штаны, скользнула в них, рывком затянула вздёржку пояса. Пошарила на столике со снедью, рванула зубами найденный кусок. Скалила клыки, прожигала злым косым взглядом, пока он разбирался с обновками из чужих обносков.

Заметил уже, что хозяева дома не ходят в жилых комнатах обутыми и в куртках. Может, им жарко, а ему – нет. Без прямого приказа Нимнин не собирался мёрзнуть. Шнуруя завязки меховых сапог, отметил: руки знают, что делать, словно не в первый раз. Как Вильяра ухитрилась запихнуть ему в голову не только язык, но и бытовые навыки, и умиротворяющую песню-заклинание-завывание? Кстати, не пора ли повыть самому? Но свирепая гримаса на лице Вильяры уже сменилась задумчиво-печальной. Интересно, на какую больную мозоль Нимрин ей наступил?

Если подумать, горн – атрибут кузнеца, и здешний хозяин – кузнец. Колдунья обозвала Нимрина зеркалом, эхом. Нимрин случайно повторил речи Лембы? А чего злиться-то? Кузнец и колдунья вместе. Они делают друг с другом, что хотят, к полному взаимному удовлетворению. И не стесняются никого. Что не так? Любопытная загадка, если бы в Нимрине сохранилась хоть толика любопытства. Но кое-что он решил прояснить для себя сразу.

– Вильяра, я прошу прощения за опрометчивые слова.

Поймал ещё один тяжёлый взгляд, но колдунья не разъярилась. Значит, можно продолжать.

– Я не знаю, чем я тебя задел. Но я надеюсь, ты не отказываешь мне защите и покровительстве? Твоё обещание в силе?

Вильяра сморщила нос, фыркнула.

– Не отказываю. Иначе ты сдохнешь, а я хочу видеть тебя живым. Вся зима впереди, скучно.

Нимрин встал со шкур, слегка поклонился – то ли колдунье, то ли столику с едой.

– Я благодарен тебе, о, мудрая.

– Повторишь в другой раз, когда в самом деле будешь благодарен. Иди. По коридору направо, вторая дверь по правой стороне.

Взгляд Вильяры неприятно сверлил спину, пока Нимрин откатывал круглый каменный диск, преграждавший выход из комнаты. Дверь гулко прогрохотала по аккуратно выдолбленным каменным пазам.

– За собой закрой! – донеслось вслед.

Нимрин не стал нарываться, молча закатил тяжёлую каменюку обратно. Похоже, слабаков в этом доме не водится. Нимрину дверь была по силам, но в забытой прошлой жизни он явно привык, что большинство окружающих не просто слабее, а намного слабее него. Здесь подобные привычки могли повредить. Сделал вывод, запомнил.

В коридоре оказалось холоднее, чем в комнате. Свод и стены отёсаны грубее, пол истёрт до гладкости и чисто выметен. Нимрин коснулся камня над головой, поскрёб ногтем. Песчаник или туф, плотный, однородный, но не слишком твёрдый. Самое то для катакомб. Выдолбили низковато и узковато, кузнецу Лембе – еле-еле пройти, не цепляясь макушкой и плечами. Однако сухо и не душно. Запахи гари, нечистот, чего-то аппетитно-кухонного присутствовали, но не шибали в нос. В стенной нише мерцал зелёным маленький светильник. Нимрин наклонился рассмотреть – в мутноватом стеклянном пузыре среди тёмного и рассыпчатого копошились мелкие светящиеся черви. Света они давали чуть-чуть, следующий светильник – за изгибом коридора. Сам Нимрин обошёлся бы и вовсе без подсветки, а вот те, среди кого он жил раньше...

Пророкотала дверь, колыхнулся воздух, прошуршали шаги.

– Эй, ты всё ещё здесь? Светляков никогда не видел?

Вильяра задала вопрос скорее удивлённо, чем рассержено, потому Нимрин спокойно и честно ответил:

– Таких не видел. Или не помню.

– Иди уже, пустоголовый. Или забыл, куда?

– Вторая дверь по правой стороне.

– Вот и иди.

Тунья злилась и скоблила большую белую шкуру. Перелинявший на зиму зверь был прекрасен, силён и не желал становиться новой курткой охотницы. Ха, кто бы его спрашивал! Тунья тогда управилась со зверем в одиночку, и сейчас продолжала. Лучшую одежду, самую почётную, правильную, надёжную, охотник создаёт собственными руками, от начала до конца. Сам украшает простым и строгим, заповеданным от предков узором или оставляет вовсе без украшений, кому как больше нравится. Нет, охотнику не зазорно принять одежду в дар, подарить, обменяться, но это особые, редкие случаи. Малые, старые и слабые ходят во всём дарёном, щедро изукрашенном в знак заботы. Целое послание можно составить, украшая одёжку того, кто тебе дорог. А уж разгадывать узоры – любимая забава. Ещё некоторые мастера придумали шить одежду на продажу, бесприютные неудачники покупают себе это на ярмарках. Но самое последнее дело – обноски с чужого плеча. Вытертые, драные, перешитые, со споротым узором, если был. Новому слуге Тунья отдала самую истрёпанную рванину, какую нашла...

Вот некоторых только вспомни! Дверь открывается, и то самое пугало, на пороге. Пялится своими дурацкими чёрными глазищами, сообщает, зачем явилось.

– Распорядительница Тунья, мудрая Вильяра прислала меня сюда, чтобы мне указали моё место.

Голос без выражения, нелепая рожица, то ли страшная, то ли смешная, и тощая долговязая фигура.

– Лучшее место тебе – стоять на меже и гонять кричавок от сыти. Жаль, сейчас не лето!

Согласно склоняет голову:

– Жаль, не лето.

– Будешь грести снег, возить навоз, кидать уголь?

Отвечает тем же ровным голосом:

– Мастер Лемба обещал мне работу в тепле.

– Ну, раз обещал... Навоз или уголь?

Пугало вдруг встряхивается, подмигивает, скалит мелкие зубы:

– Нимрин та нимри, – уголёк к углю.

Вот так прямо и сказал, Тунья ушам не поверила. "Уголёк к углю, пар в туман, озноб к морозу" – слова из погребального причитания. Не для простых похорон, по охотникам воют без слов. Со словами хоронят мудрых и не поминают те слова всуе. Тунья фыркнула:

– Нет уж, младший из младших слуг! Навоз к навозу! Пошли. Надеюсь, шерстолапы тебя не затопчут.

– Кто?

Тунья не стала отвечать. Отложила скребок, взяла светильник и пошла впереди, показывая дорогу. Слуга потянулся следом молча и настолько бесшумно, что показалось, отстал. Оглянулась – пробрало жутью, будто узрела нежить из детских страшилок, тень во плоти. Дальше погнала его впереди себя, подсказывая повороты. А в хлеву слуга вылупился на скотину, будто, правда, первый раз увидел. Поймал удивлённый взгляд Туньи, сглотнул и сообщил:

– Распорядительница Тунья, имей в виду, я ничего, совсем ничего не помню и не умею. Я ничего не знаю про этих ваших шерстолапов. Что едят, куда гадят, повадки, как управлять... Дети знают, а я нет. Научусь или вспомню, но пока могу только самую простую работу. Я сейчас сильный, но глупый.

Тунью передёрнуло ознобом от его слов. Нелепое пугало, да. А если представить, что с хорошим, правильным охотником случилась такая беда? Например, с ней самой? Или, хуже, с Лембой?

Тунья набрала в грудь побольше воздуха и рявкнула:

– Эй, Рыньи, ты тут?

Подбежавшего подростка наградила подзатыльником, сгребла в охапку, стиснула до возмущённого писка:

– Ну, тёть!

Отстранила от себя, держа за плечи, заглядывая в хитрющие жёлтые глаза.

– Рыньи, я привела тебе новенького. Его кто-то стукнул по башке, и он забыл всё, кроме как дышать, есть, ходить. Вильяра научила его словам, болтает он бойко, иногда даже слишком. Но что понимает, что нет, я не знаю. Хвастается, что глупый, но сильный. Проверь. Поставь его на самую простую работу, чтобы по дурости не нагадил и сам не угробился. Глаз не спускай первое время. Учи всему.

Тут же оглянулась – новичок не слушал разговора, стоял столбом, рассеяно смотрел на серые спины в загоне. Племянничек тем временем вывернулся из цепких лап Туньи.

– Ну, тёть! Сколько можно ковыряться в навозе и пасти дураков? Я в кузницу хочу, подмастерьем. Ты обещала!

– Зима длинная, Рыньи. Сперва докажи, что ты по праву жуёшь мясо в этом доме. Пока у тебя получается. Говорю не от нашего с тобой родства, а от гривны, – Тунья со значением коснулась золотого обруча на шее, – А новичка, чтоб ты знал, нашёл и привёз сам мастер Лемба. Новичок зачем-то нужен мудрым и лично Вильяре. Позаботишься о нём хорошо, тебя заметят и поблагодарят.

– Ладно, – буркнул подросток, оборачиваясь к новенькому и разглядывая его в упор. – Ну и ну! Я таких, как ты, даже во сне не видел. Звать-то тебя как?

Новенький ответил:

– Не помню. Мудрая Вильяра и мастер Лемба назвали меня Нимрином.

– А я – Рыньи. Я здесь главный. Старший над младшими слугами. Будешь меня слушаться. Сперва походишь за мной, посмотришь, поучишься. Что непонятно, сразу спрашивай. Потом поставлю работать.

На самом деле, Рыньи просился в кузницу не слишком искренне. Глава дома Рамуи отправил внука учиться в дом Лембы, чтобы у них потом тоже был свой кузнец. А тётка приставила к делу, которое получалось у племянника лучше всего. Да, ухаживать за скотиной Рыньи умел и любил. Шерстолапы слушались его, как никого другого. Своенравные и опасные гиганты позволяли вычёсывать себя во всех местах, кататься верхом и даже таскать за хоботы. Рыньи видел малейшие перемены в их настроении ясно, как раскрытую ладонь... Так вот, шерстолапам Нимрин не понравился! Как пришёл вместе с Туньей, так они забеспокоились, будто почуяли хищника. То ли привыкнут к странному двуногому и примут, то ли нет. Проводя Нимрина по пещере-загону, объясняя, что здесь к чему и почему, Рыньи пристально наблюдал за своими подопечными. Шерстолапы буравили Нимрина свирепыми взглядами, переставали кормиться, матухи прятали за собой сеголетков.

– Не маши руками и не подходи близко к краю, могут сдёрнуть хоботом, – на всякий случай предупредил Рыньи новичка.

– Понял, – коротко отозвался Нимрин.

Обзорная галерея была выдолблена под потолком огромного пещерного зала так, чтобы снизу не достали. Кое-где высоты не хватало: Рыньи слышал, будто раньше шерстолапы не росли такими большими. Нимрин без подсказок определял опасные места и мягко, плывуче скользил вдоль самой стены. Вылитая горная зверюга, честное слово! Шарил вокруг диковатым взглядом, что-то варил у себя в башке, а вопросов не задавал. Тогда Рыньи спросил его сам.

– Эй, Нимрин, тебя вся скотина боится?

– Не знаю, не помню. А разве они меня боятся?

– Да, и это плохо, потому что шерстолапы стараются затоптать всё, что их пугает. Они умные и памятливые, могут долго ждать удобного случая. Запомни, если видишь такой изгиб хобота хотя бы у одного, близко не подходи.

– Близко – это сколько? Как они атакуют?

Рыньи мог рассказывать о повадках скотины до позеленения, своего и слушателя. Но стадо в пещере совсем перестало кормиться и сбилось в тесную кучу, хоботами и бивнями наружу.

– Пошли отсюда, быстро, – велел Рыньи. – Потом попробую приучить их к тебе. Если не привыкнут, пусть Тунья ищет тебе другую работу.

Нырнули с галереи в узкий коридорчик с лестницей, вышли в соседнем зале, на нижнем уровне. Здесь шерстолапов не было, пятеро слуг выгребали из загона водорослевую сечку с навозом, грузили в тележки и увозили к мусорному колодцу. Рыньи оценил объём работы, сделанной в его отсутствие, привычно прикрикнул:

– Имейте в виду, дармоеды, пока не заменим подстилку в этом загоне, спать никто не пойдёт.

Вместо того, чтобы зашевелиться шустрее, слуги насупились, сдвинулись плечом к плечу, сжимая тяжёлые кулаки. Самый мелкий из горе-работников был выше Рыньи на голову и вдвое тяжелее. За Рыньи стояла власть дома, потому он не испугался сразу, только опешил. Приоткрыл рот, ища верное слово, чтобы окоротить подчинённых. Да что ж за день такой! Шерстолапы бузят, и эти туда же! Нимрин молча встал рядом, готовый к драке. Пятеро громил мерзко заухмылялись, глядя на подростка и тощее нечто в обносках. Ясно же, в чью пользу расклад сил! Но когда Рыньи похолодел от страха, Нимрин вдруг положил руку ему на плечо и затянул Зимнюю Песнь Умиротворения. Рыньи поскорее подхватил напев. Пятеро бузотёров, нехотя, медленно, но всё-таки разжали кулаки и замкнули круг. Когда допели, Рыньи осталось перезнакомить всех и выдать Нимрину грабли, вилы, тележку. Рыньи подождал немного, убедился, что здесь дела пошли на лад, и отправился успокаивать скотину.

Самого его тоже потряхивало, несмотря на Песнь. Неразлучная пятёрка теряла край. Как далеко они могли зайти сегодня? Что взбредёт им в голову завтра? Стыдно жаловаться Тунье, мол, не справляюсь с подчинёнными, а делать-то что?

Матёрые охотники, назвавшие себя Арайя, Руо, Фарна, Литсу и Му, объявились в доме кузнеца уже по снегу. Поклонились Лембе и попросились в услужение, хотя бы младшими слугами. Рассказали про снесённый оползнем дом. Сами, якобы, ездили на ярмарку, потому выжили, но без крова – это ненадолго. Зима мела на порог, кузнец пожалел живые души, принял, пустил. Беда в том, что живые души никогда не знали или напрочь забыли, каково быть младшими слугами. От грязной и нудной работы они быстро начали звереть. Отпросились на охоту раз, другой. В незнакомых угодьях ничего не добыли, вернулись пустыми. Или такие же охотники, как работники? Да чтоб их дикая стая взяла!

А шерстолапы до сих пор жались в круг, вот же скальный оборотень Нимрин! Но Песнь он запел очень, очень вовремя. Досада, что сам Рыньи не сообразил, стоял и язык жевал.

Корноухая, старшая матуха, потянулась хоботом навстречу Рыньи, обдала теплом дыхания. Он нырнул под бивни, обнял неохватную шею, прижался к косматому плечу. Корноухая изогнула хобот и ласково потрепала по спине ещё одного напуганного детёныша, раздула ему пушистую шерсть на затылке. Рыньи рассмеялся и принялся начёсывать скотине подмышку. Рядом с шерстолапами ему всегда было хорошо и спокойно. Он уже не понимал, как мог испугаться подчинённых? С чего решил, будто они нападут? Нет, конечно! Брали на испуг, проверяли, каков он, старший слуга. Но ничего не сделали бы! Не спятили же они совсем, нарываться, чтобы мастер Лемба отказал им от дома?

Нимрин работал с размеренностью голема.

Едва колдунья обозначила его статус, едва он осознал своё плачевное состояние, так сразу решил: рвать жилы, выслуживаясь, он не будет, бунтовать – тоже. По крайней мере, сначала разберётся с собой, с врагом, с тем, как здесь всё устроено.

Он грёб навоз, кидал в тачку, возил, сбрасывал в колодец, гнал порожняк обратно, с каждым кругом двигаясь всё точнее и экономнее. Память тела не отозвалась на работу, как на знакомую. Интересной и приятной её тоже не назовёшь. Однако освоить легко, и сил хватает. А голова свободна – хорошо. Было бы хорошо, кабы не болезненная пустота на месте воспоминаний и жизненных планов. Разум барахтался, тонул в этой пустоте, дух изнывал от отчаяния, а тело исправно зарабатывало себе на ужин.

И так же исправно оно ответило на тычок в спину на краю колодца. Шаг в сторону, поворот, немного подправить чужое движение – толкавший сам чуть не загремел вниз. Загремел бы, но Нимрин придержал. Заглянул в расширенные мгновенным страхом зрачки, ласково улыбнулся:

– Ой, извини, напугал, я такой неуклюжий. Ты – Руо?

– Выползок навозный! – рявкнул Руо, отступая от края и оттесняя подальше Нимрина.

– Ой, я не понял, это тебя так звать? – Нимрин приоткрыл рот, поднял брови, рисуя на лице выражение запредельной тупости.

– Ты – выползок навозный! Будешь выделываться или защищать хозяйского щенка, прибьём вместе с ним.

– А? – тупее некуда, но Нимрин превзошёл себя. – Я это... Я не выделываюсь. Я работаю.

– Вот и работай дальше, целее будешь.

– А ты не подкрадывайся сзади, а то испугаюсь и зашибу, – Нимрин постарался, чтобы прозвучало не угрожающе, а как бы даже виновато. Однако, если что, он честно предупредил.

Руо скроил брезгливую гримасу и больше ничего говорить не стал. Опорожнил тачку, покатил следом за Нимрином.

В пещере-загоне очень медленно, но верно воцарялась чистота. Нимрин исподволь наблюдал за пятёркой громил, явно гнушавшихся работой, делавших её "на отвяжись", спустя рукава. Совершенно квадратный Арайя филонил больше всех, зато постоянно пенял товарищам, чтоб не спали на ходу. На него почти не огрызались, признавая за вожака. Ему же Руо шепнул на ухо, мол, поосторожнее с новеньким, чуть в колодец не столкнул. Нимрин был далеко, на пределе слышимости, но разобрал шёпот и стал прислушиваться.

– Ты его, или он тебя? – вполголоса переспросил Арайя.

– Взаимно, станцевали на краю. Ловкий, погань. А потом прикинулся тупым. Пожа-а-алуйста, не подкрадывайся со спины, а то испугаюсь и зашибу, – передразнил Руо.

– А я тебе говорил, не лезь. Может он вообще на нашей стороне будет.

– Зачем тебе эта образина, Арайя?

– Например узнать, почему он тебя в колодец не скинул. Я бы на его месте, Руо... Эй, Му, скоро привезут ужин. Пойди послушай, о чём поварята будут сплетничать с нашим старшим младшим.

Му бросил инвентарь и смылся, остальные продолжали вяло ковыряться в навозе. Что-то здесь назревало, возможно, бунт. Смердело грядущими неприятностями сильнее, чем дерьмом из того колодца.

Нимрину было плевать на распри в доме кузнеца, но лишь до тех пор, пока они не задевали его самого. Вильяра обещала ему защиту от врага, Лемба – кров и еду за работу. Может ли кто-то здесь предложить больше? Сомнительно, но хорошо бы разъяснить вопрос напрямую. Он догнал Арайю возле колодца.

– Эй, Арайя, поговорить надо.

– Чего тебе? – резко обернулся Арайя.

– Я слышал, ты сказал: на нашей стороне. Это то, про что я думаю? Вы тоже не хотите зимовать здесь младшими слугами?

– Тоже? – Арайя смерил Нимрина оценивающим взглядом с головы до ног, потом с ног до головы, презрительно скривился.

Нимрин расправил плечи, вздёрнул подбородок:

– Я крепко влип и потерял всё. Но я воин, а не скотник. Мне вот это, – он пнул тачку, – Поперёк горла. Просто деваться было некуда. Но если за вами сила...

Арайя наморщил низкий лоб, поскрёб в затылке, ещё раз смерил собеседника взглядом.

– Не путайся под ногами, чужак, и останешься жив. Младшие слуги в этом доме нужны будут всегда. О чём-то большем поговорим, когда я к тебе пригляжусь. Уж больно ты тёмный. То ли сожрёшь во сне, то ли растаешь как тень. Иди, работай, воин!

Нимрин сдержал рвущуюся с языка резкость и задал ещё один животрепещущий вопрос:

– А мудрые на вашей стороне есть?

Арайя на миг удивлённо расширил глаза, потом сощурился, поджал губы. Промолчит? Нет, выдержав паузу, всё-таки ответил с немалой гордостью:

– В неведомом клане, в бездомном доме найдётся всё. Но только для тех, кто очень хорошо ищет. Пошли, чужак, работа не зверь, в снег не зароется.

– Извини за напоминание, Арайя, я лучше всего отзываюсь на Нимрина.

Арайя панибратски хлопнул его по плечу:

– Бери тележку, Нимрин, и вперёд.

А рука-то тяжела. Плечо загудело, и стоило некоторых усилий, чтобы не пошатнуться.

Поговорив со скотиной, успокоившись и успокоив, Рыньи засел чинить старую сбрую. Шорничать он тоже умел, руки росли, откуда надо. Эх, может и в кузнецах с него когда-нибудь будет толк.

Дважды отвлекался, ходил проверить, как работают пятеро и один. На пятерых смотреть было тошно, на новичка – неожиданно приятно. Вроде, не спешил, не рвался, а дело спорилось. Можно подумать, трудится так всю жизнь. Хотя кто его знает, беспамятного? Где он раньше жил, что делал? Как забрался в тот сугроб, где мастер Лемба его откопал?

Дини и Насью прикатили с кухни тележку с ужином. Пока расставляли утварь в трапезной пещерке, Дини тараторила так, что в ушах звенело. Про странного чужака из сугроба она рассказала ещё утром, а теперь делилась другими новостями, привезёнными кузнецом с ярмарки.

– Наш мастер – самый бесстрашный! Вернулся впереди обоза, один. А дикая стая, говорят, сожрала уже двух купцов.

– Да ну! – удивился Рыньи. – Зима только началась, снега мало, еды полно. Не время зверью жаться к жилью и тракту. Да и облава недавно была, кого не перебили, тех отогнали далеко.

– Вовсе не "ну"! – фыркнула Дини. – Лемба рассказал Тунье, та обсуждала с охотниками и старшими слугами. Мол, купцов ждали на ярмарке, да не дождались. Вопросили мудрого Латиру. Он послал зов, потом смотрел на огонь, на воду, на снег. Сказал, их нет в живых.

– А почему решили, что это стая?

– А кто? – расширила глаза Дини.

– В пурге заблудились, замёрзли. Или под лавину, или в полынью...

– Тогда как раз долго не было пурги. Помнишь, это те купцы, которые отдыхали у нас. До ярмарки с грузом – два-три дня. Отсюда выехали, туда не добрались.

Рыньи присвистнул:

– По набитому тракту, в тихую погоду? Два обоза?

– Так я о чём!

– И на тракте никто ничего не видел? Стая сожрала их вместе с санями, вместе с товаром?

– Лемба сказал, их могли взять на ночёвке, в стороне от тракта. Где-нибудь в береговых гротах, – вступила в разговор обычно молчаливая Насью. – Лемба и Тунья через несколько дней собирают большую облаву. Будут купцов искать, стаю гонять. И Вильяра с ними.

Рыньи поймал краем глаза какое-то движение в коридоре, обернулся.

– Му, ты чего припёрся? Хочешь сказать, вы всё закончили?

– Брюхо подвело, похлёбка стынет. До ужина никак не закончим, а после... Ты не бойся, Рыньи! Мы спать не ляжем, пока не перекидаем всё, – ухмыльнулся Му. Ухмылочка вышла паскудная, но Рыньи в любом случае не собирался морить работников голодом.

– Хорошо, доделаете после ужина. Зови всех за стол.

На залихватский посвист Му все его дружки побросали уборочный инвентарь и куда-то побежали. Нимрин решил не отставать. Он слишком плохо знал лабиринт, именуемый домом кузнеца, чтобы ходить тут без провожатых. Где уже побывал, запомнил дорогу, но этого мало.

Очередная извилистая нора привела в умывальню. Вода несколькими струями била в жёлоб на полу. Кому мало воды, в плошке нашлись куски мыльного корня, которые нужно было с усилием выкручивать и растирать в руках. Навык всплыл в памяти так же, как шнуровка обуви, Нимрин помянул Вильяру тихим незлым словом. Сок от корешков не давал пены, но грязь отъедал хорошо, оставалось только сполоснуть. Работники оттёрли руки, умыли лица, напились. Вода была чуть тёплой и солоноватой, пощипывала язык пузырьками газа. Вкусная.

Ещё один коридор наверх. Небольшая, по сравнению с загонами для шерстолапов, прямоугольная зала. Длинный стол посередине уже накрыт к ужину. Скромненько, по сравнению с первым угощением у кузнеца, но Нимрин проголодался так, что не до разносолов. По одной стороне стола уже сидели две девочки-подростка и Рыньи. Пятёрка громил плюхнулась напротив, тесным рядком. Места на длинных скамьях осталось ещё на двадцатерых, садись, куда хочешь. Рыньи заметил стоящего Нимрина, показал глазами место рядом с собой. А почему бы и нет?

Нимрин присел за стол последним, и девочки тут же встали. Сняли крышку с котла и стали большими поварёшками разливать похлёбку по глазурованным керамическим мискам. Быстро раздали порции, начиная с Рыньи и обойдя всех по кругу. Нимрин получил свою еду раньше пятёрки, что бы это ни значило. Возможно, ничего? Ужинать-то пока не начинал даже старший по статусу Рыньи. Нимрин принюхался к супчику: должно быть съедобно. В густом зеленоватом вареве плавал изрядный кусок мяса и мелко нарубленные травы. Есть это предлагалось большой деревянной ложкой, вприкуску с белым овощем, нарезанным пластинами, в отдельной миске посреди стола.

Раздав похлёбку всем поровну, девочки вернулись на свои места. Рыньи стукнул по опустевшему котлу, и не успело затихнуть эхо, как все дружно зашуровали ложками. Сочное мясо легко разделялось на волокна. Сомнительное на вид зелёное варево оказалось вкусным и сытным. Белый овощ смачно хрустел на зубах. Неплохо.

Трапеза началась первым блюдом, им же закончилась. Нимрин насытился, но не сказать, чтобы отяжелел. Соседи по столу откладывали ложки, довольно облизывались. Поражало полное безмолвие и то, как чинно вели себя все. Только когда последний закончил есть – последняя, младшая из девочек – только тогда Арайя обратился к Рыньи.

– Рыньи, а давай, мы дочистим загон завтра? Там осталось немного, и новую подстилку настелить.

– Правда, Рыньи, неохота всю ночь корячиться. Давай, завтра? – подхватил Фарна.

Рыньи нахмурился.

– Дармоеды! Ладно, так и быть, новую подстилку набросаете завтра. Но старую чтоб дочистили сегодня. Я сказал! – и ещё раз стукнул по котлу в знак окончания трапезы.

В Рыньи как начальнике Нимрин разочаровывался всё больше. Чем там довольна Тунья, ей видней. Но сколько бы парнишка на напускал на себя важный вид, а подчинённые помыкали им, как хотели. Он поставил задачу, они не выполнили. Плюнул, спустил на тормозах. И ладно бы потому, что побоялся настаивать на своём. Понятно, что пятёрка Арайи сожрёт его, не поморщась, и хорошо, если не в буквальном смысле. Но это Нимрину понятно, а Рыньи, кажется, нет. Даже после откровенного наезда, свидетелем которого Нимрин был, парень не начал всерьёз их бояться или опасаться. Считает "своими" и не ожидает подлянки? В принципе, доверчив? А зря!

Арайя встал из-за стола, следом потянулись его громилы. Нимрин тоже направился на выход, но Рыньи велел ему задержаться. Девочки шустро убирали со стола. Они сверлили чужака любопытными взглядами с начала ужина и вот, похоже, дозрели до расспросов. Если начнут допытываться, кто он, и откуда, он точно кого-нибудь покусает!

– Нимрин, а правда, что мастер Лемба нашёл тебя на тракте? – спросила одна из девочек, более старшая и серьёзная на вид.

– Мне так сказали, сам я этого не помню.

– А ты совсем-совсем ничего не помнишь, до того, как очнулся в доме мастера Лембы?

Воспоминание сохранилось единственное, и не из приятных. Нимрин поёжился. Прочёл во взглядах подростков любопытство и сочувствие. Собственно, почему бы не рассказать им немножко безвредной, бесполезной правды?

– Ночь, метель, накатанная колея... Наверное, это был тракт. Только не спрашивайте, куда я шёл. Я не помню.

– А вокруг ты не видел ничего странного? – спросил Рыньи.

– А что я должен был увидеть? Снег до окоёма, и с неба снег, – Нимрин прикрыл глаза, вздохнул поглубже, пережидая внезапную дурноту. – Знаете, помню ещё кое-что, только очень смутно. То ли наяву, то ли в бреду уже... Будто я кого-то спрашиваю, как бы мне найти мудрого. А мне отвечают, мол, ищи в неведомом клане, в бездомном доме.

Младшая девочка всплеснула руками:

– Ой, кто ж тебя к беззаконникам-то послал? Или ты сам вне закона?

Горестный вздох, который можно не сдерживать:

– Да не помню я!

Тут старшая девочка пихнула локтём младшую с таким видом, будто сделала невероятное открытие:

– Слушай, я поняла! Не просто дикая стая, а двуногая дикая стая. Беззаконники.

– Зимой?

Подростки переглянулись, на лицах – изумление, с примесью ужаса и восторга. Хоть бы объяснили убогому пришельцу, в чём тут дело. Но Рыньи погрузился в глубочайшую задумчивость, что-то высчитывая на пальцах, а девочки быстро сложили утварь на тележку и укатили прочь почти бегом. Рыньи на миг отвлёкся от подсчётов, буркнул раздражённо:

– Иди, работай, Нимрин. Сосульку в зад вам всем, и снежок в рот! Как тяжело с вами, двуногими! Когда уже Дюран вернётся с ярмарки?

Нимрин мог бы дать парнишке совет, предупредить кое о чём. Но сам ещё не решил, на какой стороне назревающей заварухи ему встать, или же тихо пересидеть в сторонке.

– Ты где застрял? – попытался ухватить его за шкирку Арайя. – О чём трепался с хозяйскими щенками?

Нимрин, ускользнув от загребущих лап, ответил:

– Любопытные детки допытывались, не видал ли я чего странного на тракте, где меня нашли.

– И?

– Снег до окоёма, и с неба снег. Что ещё, по-твоему, я мог там увидеть?

Арайя прожёг его суровым, пристальным взглядом, но отстал.

Навоз до вечера всё-таки убрали. Судя по тому, что работники не завалились сразу на боковую, никто из них особо не перетрудился. Расстелили несколько шкур в центре жилой пещеры, разложили доску для игры, уселись в кружок. Нимрин обживал свою спальную нишу, зябко кутаясь в облезлые шкуры. Мышцы ныли от непривычной работы и всепроникающего промозглого холода, но спать он пока не хотел, да и опасался. Дремал с полуоткрытыми глазами, перебирал дневные впечатления и жалкие обрывки, смутные тени воспоминаний. Прислушивался к разговорам, наблюдал сквозь ресницы за чужой игрой.