Текст книги "Из-под снега (СИ)"

Автор книги: Аноним Чоргорр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

– Я пришёл говорить, а не драться с тобой, о мудрая Вильяра. Я объясню тебе, что происходит, и предложу выбор, – речь колдуна звучит изысканно вежливо, церемонно, все "поганые девчонки" отброшены, будто детские шалости.

Колдунья прохладно улыбается в ответ:

– Пришёл – говори, о мудрый Наритьяра Средний.

– Слыхала ли ты про "качели смерти", о Вильяра?

– Что-о-о?

От умиротворённости в миг – ни следа. Шерсть дыбом, рычание рвётся из горла, но охотница замерла, как перед стадом диких шерстолапов: шевельнёшься, издашь лишний звук – затопчут.

– Не беспокойся, о мудрая, я знаю, как раскачать "качели", и знаю, как их потом остановить. Я их обязательно остановлю, но после того, как все мудрые Голкья присягнут мне. Многих я уже привёл к присяге, теперь – твоя очередь.

Ужас леденит кровь, лучше бы беззаконник явился сюда просто убивать.

– Что будет, если я откажусь?

Он лучезарно улыбается:

– Да ничего, я же сказал: я пришёл говорить, а не драться... Ну, то есть, вот прямо сейчас – ничего. Однако если мудрые не присягнут мне достаточно быстро, я ведь могу и не совладать со стихиями. А если кто-нибудь попытается убить меня или как-то помешать мне...

И он замолкает многозначительно. Чем ответит мир на опаснейшую разновидность зова стихий, заранее не предскажет никто. Но падение Лати Голкья точно покажется рядом с этим даже не сезонным извержением – плевком грязевого вулкана. Беззаконник грозит убить всё живое на Нари Голкья – или на Голкья вообще. Мир до сих пор не затянул раны, нанесённые первыми "качелями смерти", а минуло тому более семисот зим. Эти – вторые.

– Наритьяра, зачем? Чего ты добиваешься?

Глаза неистово полыхают из-под густых белых бровей, горячее дыхание обжигает лицо, тяжёлые ладони на плечах не дают отстраниться. Колдун говорит – почти поёт:

– Голкья связана по рукам и ногам устаревшими законами и обычаями – я желаю освободить её. Голкья смертельно больна и еле дышит под гнётом снегов – я желаю исцелить её. Охотники ютятся в пещерах, перебиваются с рыбы на выползков – я желаю накормить всех достойных и поселить их в сияющих городах из снов. Я знаю, как этого добиться, мне нужно только повиновение. Для начала, повиновение всех мудрых.

Воля колдуна давит, мутит разум. Но подчинить Вильяру даже у наставника получалось редко. И этот не сможет, равно как и она не подчинит его (конечно, попробовала!). Вильяра стряхивает с плеч чужие загребущие лапы:

– О мудрый Наритьяра Средний, тебе же не хватит силы, чтобы удержать всю Голкья под своею рукой!

– У меня одного, конечно, не хватит, – он признал это неожиданно спокойно и трезво, с высокомерной ухмылочкой, мол, превосходство моё – не в силе. – Именно потому мне нужны все вы, живые: и мудрые, и одарённые из охотников... Ты приносишь мне присягу сейчас, о мудрая Вильяра? Или дать тебе время подумать?

Его спокойствие пугает, хуже бурного натиска: так неколебимо верит беззаконный колдун в свой замысел и в свой расчёт.

Вильяра, прячет взгляд, склоняет голову:

– Время. Дай мне время, о мудрый!

Довольный смешок, порыв ледяного ветра – и Вильяра в пещере одна. Она зябко охватывает себя за плечи, бродит взад-вперёд от стены до стены, трясёт головой, пытаясь избавиться от поганого ощущения давящей чужой воли. Подбрасывает угля в очаг и зовёт Латиру: "Старый, ты куда пропал, чурова сыть?" Вздрагивает от неожиданности, когда он откликается вслух из дальнего угла:

– Здесь я, малая! Никогда ещё не ворожил "морозную дымку" так быстро и так старательно.

Латира выходит на свет, но удержать взгляд на старом колдуне всё ещё трудно, и даже аура едва ощутима. Он нервно отряхивается, сбрасывая остатки заклятья вмести с тысячелетней пылью. Вильяра спрашивает:

– Зачем ты спрятался?

– Мне ни в коем случае нельзя было попадаться ему на глаза, но и бросить тебя я не мог. Любопытно, как он попал сюда? Ему знакомо это место, или он искал тебя и нашёл?

– Я страшно сглупила, старый! Я послала ему зов. Считай, сама указала место.

– Зов?

– Да, я спросила, зачем он раскачивает Голкья.

Латира кривится горестно:

– Это можно назвать глупостью, но я не буду. Я скажу: хорошо, что теперь ты знаешь его цели, малая. Он сам объяснил тебе многое, чего не мог рассказать я.

– Мудрый Латира, ты что, присягнул ему?

– Прости, малая, но я не смею говорить об этом.

Ответ, равнозначный "да". Вильяра запрокинула голову и взвыла, а потом закрыла лицо руками и осела на колени, сворачиваясь в дрожащий, жалобно скулящий комок на полу. В точности, как Ирими, только вместо головы жениха у неё – не исполненный и совершенно неисполнимый уже долг перед кланом. А ещё ей, прошедшей огонь, воду и лёд посвящения, гораздо труднее расстаться с рассудком или соскользнуть хотя бы во временное в беспамятство. Мама, мамочка, как же больно!

Мудрый Латира в очередной раз удачно избежал внимания Безымянного. Уж если тебя связали смертной клятвой, если не можешь ударить врага, если знаешь, что выполнишь беспрекословно любой его приказ, лучшее, что можно придумать – закрыться от мысленной речи врага, не попадаться ему на глаза, не становиться оружием в его руке.

Латира слышал весь разговор и прекрасно понимал отчаяние Вильяры. Он сам пережил подобное: прошёл насквозь, будто стихии посвящения. Он успел изучить западню изнутри и видел выход, но не знал, как туда добраться. Пока не знал!

Он позволил Вильяре немного порыдать без помех, потом уселся рядом и запел, в точности, как пел над её несчастной матерью. Знахаркина дочь постепенно успокаивалась: ещё немного участия и ворожбы, ещё чуть-чуть терпения, и можно будет с нею дальше говорить.

Ромига держал на ладонях чёрно-рыжий обсидиановый нож. Археолог Роман Чернов, которого нав играл несколько лет, сказал бы, что видит шикарный образчик тонкого бифаса: клинок лавролистной формы на рукояти из кости, с обмоткой из жил. Похоже на культуру Кловис, в своём роде – почти совершенство. Нож был явно не новый, за ним умело ухаживали, подновляя кромки, вероятно, теми же руками, что когда-то изготовили. Прощай, Арайя, мастер каменных клинков, глава одноимённого дома...

Нав прикинул, что при необходимости, мог бы этим красивым ножичком довольно легко зарезаться. Знал, куда вогнать клинок и как дёрнуть... Нет, отхватить себе голову катаной – быстрее и надёжнее. Но самоубийство – самый крайний выход, а Ромиге до края очень-очень далеко.

Однако, покойник был большим любителем всего острого: кроме ножа на поясе, у него нашлась ещё пара засапожных. Один – кремнёвый, погрубее обсидианового, но той же работы. Второй – добрая сталь с клеймом мастера Лембы.

Помимо ножей, Ромигу заинтересовала снизка разноцветных камушков, похожая на чётки. Рука сама потянулась за ними, как за связкой ключей на поясе тюремщика... Стоп, да это же и есть ключи! На Голкья они выглядят именно так: волшебные каменные ключи от круглых каменных (и всех прочих) дверей, Вильяра передала найдёнышу это знание. Осталось разобраться, отопрёт ли какой-нибудь ключ дверь Ромигиной темницы, разомкнёт ли заклятие? Там ведь ещё что-то пели под дверью, прежде, чем войти... Покойный Арайя пел, а Ромига на всякий случай запомнил ту песенку.

Через полтора часа вдумчивой, предельно осторожной работы – сапёры со взломщиками пусть обзавидуются! – нав стоял в коридоре и соображал, куда дальше? По ощущениям, время было предрассветное, самое глухое. Гарка запросто мог проделать то, чего не позволил Арайе в доме у Лембы: пройтись по комнатам и зарезать сонными всех, кого найдёт. И пусть местные щуры разбираются, кто тут был беззаконником, а кому просто не повезло! Но лишнего кровопролития Ромига никогда не любил, к тому же, главной его проблемой были не обитатели дома, а беззаконный колдун... Правильнее сказать: отступник – мудрый... Нет, для наиполнейшего осознания проблемы: враждебно настроенный иерарх!

Таких серьёзных противников у Ромиги ещё не бывало, но гарку учили убивать магов сильнее себя. Нужно ли убивать? Нав прикинул и решил, что достаточно понаблюдал и прочувствовал, чтобы однозначно сказать: "да". Что необходимо для успеха? Первое и самое трудное: подобраться к объекту незамеченным. Второе: накрыть его "навским арканом" прежде, чем объект успеет предпринять контрмеры. Если аркан зацепит удачно, то уже не важно, насколько силён маг, и много ли у него энергии: вся она уйдёт в никуда, да ещё оставит мерзкие ощущения, от которых мало кто быстро оклемается. Соответственно, третье: не позволить объекту прийти в себя и восполнить потерю энергии. И, наконец, четвёртое: быстро добить в ближнем бою, магией, оружием или сочетанием того и другого. Не слишком сложно: на словах.

Ромига крался по дому у фиорда единственным знакомым путём: как шёл с Наритьярой от Зачарованных Камней. Вряд ли эти Камни наделят чужака силой, скорее, как в прошлый раз, начнут убивать. Но в круг-то Ромиге не надо, у него другая идея: перехватить беззаконника на пути туда или оттуда. Идея кажется здравой и перспективной. Главное, дождаться мудрого, не околев на морозе. Кто знает, когда колдуну в следующий раз понадобятся Камни? Но вдруг, скоро? Вдруг, наву повезёт?

А кстати ещё, любопытный вопрос: почему труп Арайи, при всех ключах, бросили в комнате пленника? Это была дурость двух напуганных женщин – или некий хитрый умысел? Чего охотницы так испугались, когда он с ними заговорил? Увы, даже для предположений слишком мало информации.

Знакомая дверь отворилась и затворилась со знакомым мелодичным скрипом: ключик нашёлся и для неё. Знакомо метались огни в двух плошках, знакомо мела и кружила пурга. А вот подсвеченной тропинки не было, зато над косогором полыхало зарево, разноцветное, будто полярное сияние, даже густая пелена летящего снега не могла его заглушить. Красиво, только от разлитого в воздухе напряжения – мурашки по хребту, и боль стреляет в виски. А в доме, кстати, ничего такого не ощущалось... Кажется, Ромига угадал время: Наритьяра ворожит в круге, очень серьёзно ворожит. А как закончит – пойдёт домой. Может быть.

Едва соступив с каменной площадки у двери, нав по шейку провалился в снег. Идти без лыж тут было немыслимо, а где взять лыжи? Можно наколдовать, или левитировать, но лучше уж сразу... Если получится...

Ромига открыл портал на самый верх склона, к каменным клыкам, выше которых видел твёрдый фирн, а не рыхляк. Портал – кривой и какой-то серый, в лучшие времена гарка без приказа в такой не сунулся бы. Но рискнул: интуиция подгоняла пуще приказа. Вывалился на плотный снег ярдов с пяти, помятый, но живой. Ветер сбивал с ног, швырял в лицо ледяные иглы. Близкое эхо чужой ворожбы отзывалось болью во всём теле, неистовый свет резал глаза так, что Ромига старался даже не смотреть в ту сторону. Вспомнил, где шла тропа, и спрятался рядом, среди торчащих из-под снега камней: через пару минут чёрный комбинезон так же запорошит, залепит белым. Вспомнил, как Вильяра пела "морозную дымку" и постарался изобразить нечто подобное. Пусть не постиг важных нюансов заклятья, но лишь бы характерная тёмная аура не маячила на весь склон!

Ромига уже начал сомневаться в своей затее, когда световой конус, вершиной упиравшийся в гору, широким основанием – в тучи, начал тускнеть и погас. Нав сморгнул "зайчики" и на пару мгновений сжал веки, чтобы поскорее восстановилось ночное зрение. Проверил, хорошо ли ходят клинки в ножнах? Только бы энергии хватило на "навский аркан"! Только бы на чужой энергии удалось его построить! А главное, пусть беззаконник спустится именно здесь, а то может ведь, гад, уйти куда-нибудь прямо из круга...

Тропа засветилась, когда затаившийся в засаде гарка почти уже не надеялся. Перевёл дыхание. Замер, будто взведённый капкан.

Ждал, ждал – дождался!

Наритьяра шествовал с горы неторопливо и важно. Он был не один: тащил кого-то мелкого, перекинув через плечо, как ветошь. По сторонам не смотрел, утомлённый трудами, глубоко задумавшись или ведя безмолвный диалог. Первую атаку, "навским арканом", бездарно пропустил, или здесь не знали подобных заклятий? Судя по ступору, по вытаращенным глазам, он даже не понял, что случилось: была сила – ой! – утекла. Моргнуть не успел, как в один глаз вошёл нож, во второй – "эльфийская стрела". Зашатался, уронил, кого нёс, схватился за лицо... Свист чёрной стали – и на снег, разбрызгивая кровь, рухнули куски того, что только что было беззаконным колдуном. Так неожиданно просто...

Голову Ромига сцапал на лету: враг ещё жил, ещё пытался что-то сказать, мучительно кривя рот. Жаль, в глаза напоследок не заглянешь, нету глаз, но по губам читалось что-то вроде: "Тьма победила свет. Умрём все вместе: я и Голкья". Голова ещё жила, эти мудрые поразительно живучи, но проку от неё уже никакого. Ромига с сожалением положил трофей на снег – энергии для "иглы инквизитора" точно не хватит – и сам еле увернулся от летящего в лицо ножа. Рыкнул сурово:

– Эй, ты, не балуй!

"Ветошь", которую Наритьяра нёс на плече, оказалась молоденькой охотницей, немногим старше Рыньи. Теперь она, с макушки до ног заляпанная кровью мудрого, скалилась и сверкала зрачками, отползая на заднице от Ромиги. Он в два шага оказался рядом, схватил её за шкирку, рывком поднял на ноги – оцепенела в ужасе. Охлопал по одежде, проверяя, нет ли другого оружия: нету. Заглянул в огромные жёлто-зелёные глазища, сказал, как можно мягче:

– Эй, я тебя не трону, всё будет хорошо.

Она вытаращилась пуще прежнего, затараторила лихорадочной, заплетающейся скороговоркой:

– Нет, нет, нет! Не будет, ничего больше не будет! Ты убил наше Солнце, оборотень, ты убил Великого Безымянного, мы теперь все умрём. И ты, ты, ты тоже умрёшь вместе со всеми, вместе с Голкья. Великая песнь не допета, оборотень, мы умрём все скоро и страшно.

– Как это, не допета, глупенькая? Мудрый же вышел из круга?!

– Безымянный сказал, великая песнь не поётся за раз. До полнолуния он должен был её петь, до следующего полнолуния, а теперь некому, некому! О горе, горе, горе великое! Смерть, смерть!

Девчонка мотала головой, как полоумная, разбрызгивая слёзы пополам с кровью колдуна, сплошь залившей лицо. Потом попыталась вцепиться ногтями себе в щёки – Ромига перехватил её за запястья, сильно встряхнул, рявкнул:

– Имя! Как твоё имя?

– Му... Му... Мули! О... О... Оборотень, убей, убей, убей, съешь меня поскорее, я не хочу видеть, как небо падёт на голкья, – паника, паника, паника.

Слова девчонки могли быть бредом, а могли и не быть. Но прежде, чем разбираться с этим, нав решил проверить вменяемость собеседницы:

– Сколько тебе полных лун, Мули?

Девушка сперва опешила от неожиданного вопроса, потом в глазах появился проблеск разума. Она загнула и сложила пальцы на руках, показывая число, так называемым, купеческим счётом. Ромига, конечно, знал, как здесь считают: на левой руке – до двадцати, на обеих – до четырёхсот. На всякий случай, он запомнил комбинацию пальцев, может, потом пригодится. Но сейчас ему не важно было, сколько Мули лун, важно, чтобы она слушала, говорила и чуть-чуть думала.

– Чья ты, Мули?

– Я из великого клана Наритья, из дома Вильгрина, – охотница даже чуть приосанилась. – Отец мой – Вильгрин купец, сын Поджи, а мамино имя я храню в памяти. Она была из дома, из дома Ксавирны, дочь Ванслу и Натти... Зачем, зачем тебе моя родословная, оборотень? Я же заговорила с тобой, значит, значит, с... с... сейчас ты меня съешь. Ешь, ешь, ешь поскорее, а то мне очень страшно!

– Знаешь, Мули, я неправильный оборотень, у меня всё наоборот, – Ромига улыбнулся осторожно, не показывая зубов. – Обычно я не ем тех, кто со мной говорит. Тебя я точно не стану есть, а то твоя мудрая тётка на меня обидится.

Он ждал вопроса про тётку, но едва вынырнув из истерики, девушка стремительно погружалась обратно, только бормотала теперь всё тише и неразборчивее. Пошатнулась, закатила глаза и начала заваливаться. Нав подхватил её на руки: не пушинка, но гораздо легче Вильяры. Очевидно, нужно было поскорее тащить её в дом, в тепло, да и самому хотелось поскорее убраться с ветродуя, а то даже на лёгкий щит не напасёшься энергии. Сколько ещё отнимет обратный портал к двери – или экономнее материализовать лыжи?

Прежде, чем уходить, Ромига придирчиво отсмотрел место схватки... То есть, расправы, но кто ж знал, что убить мудрого окажется настолько легко? Ой, нет, какая-то жизнь ещё теплится в останках Наритьяры, и хуже того, от недалёких Зачарованных Камней тянется к ним ощутимый поток силы! Вряд ли возможно собрать себя из такого шуркь'а, но наву картина не понравилось. Пинками, чтобы не выпускать из рук Мули, Ромига подкатил голову колдуна к обрубкам тела, отошёл на несколько шагов и выжег всё "дыханием дракона"... Не дотла! Снежные вихри, пар и дым над обугленными костями сплелись в подобие рослого, плечистого охотника – "эльфийская стрела" пронзила его насквозь, и порыв ветра развеял. Вот теперь живая аура несостоявшегося Голкиры окончательно поблекла, дело можно считать сделанным. А чего там беззаконник успел накрутить, что не исчезнет с его смертью, с этим пусть разбираются остальные мудрые. Жаль, Ромига не освоил мысленную речь: очень хотел обсудить ситуацию с Вильярой, но увы.

Он поудобнее перехватил свою ношу:

– А теперь мы, Мули, быстро-быстро бежим домой. Греться!

Нав с девчонкой на руках длинными прыжками заскакал вниз по горе, засаживая пятки в фирн, чтобы не оскользнуться на всё более крутом склоне.

– Не ходи, не ходи прямо, оборотень, это тропа Великого Безымянного. Иди левее, там наша, наша тропа смертных.

Подсказка оказалась кстати. Утоптанную и расчищенную тропинку, местами, сильно перемело, но бежать по ней было гораздо удобнее, чем по целине. Только вела тропа не к знакомой певучей двери, а куда-то в сторону и гораздо ниже по склону.

– Мули, что там, дальше?

– Ворота, ворота охотников. Все одарённые дома Вильгрина ходят к Зачарованному Камню по этой тропе, по тропе смертных.

– А ты одарённая, Мули?

– Да, я сильная, очень сильная колдунья. Только со мною что-то случилось, когда ты напал на Великого, оборотень. Вся сила вдруг ушла, будто не было.

Естественно! "Навский аркан" с ней случился, но Ромига не собирался объяснять охотнице, что это такое.

– Отдохнёшь и сходишь завтра к Камню. Может, он вернёт тебе силу, Мули.

– Завтра, завтра...

Кажется, Ромига зря сказал про завтра: сейчас девчонка опять затараторит, мол, все-все-все умрём. Чтобы перебить её панические мысли, он поспешно переспросил:

– Мули, скажи, а ворота у вас кто-нибудь сторожит?

– Стражи, стражи стоят у ворот, оборотень. День и ночь стерегут наши ворота стражи из одарённых...

Понятно, значит, туда ему не надо. Сделал портал до скрипучей двери, благо, с тропы близко. Мули взвизгнула и вцепилась в Ромигу, когда он шагнул в тёмный вихрь, а оттуда – на каменную площадку.

Огни не горели. То ли угасли сами собой, то ли их не питала больше ворожба убитого колдуна.

– Вот и всё, мы дома, – сказал нав, придерживая девушку одной рукой, второй перетряхивая камушки-ключи в поисках нужного.

Ощущение: что-то не так. А, ясно: половина снизки – уже не ключи, простые бусины. Оба ключика, которыми Ромига пользовался по пути наружу, не уцелели... Интересно, много ли Наритьяра наколдовал в доме у фиорда? Если разом перестала действовать куча заклятий, вряд ли это прошло незамеченным. Светает уже, дом просыпается. Если охотникам было, что замечать, непременно заметили.

Нав толкнул створку – она отворилась тихо, без скрипучего "добро пожаловать", и это хорошо, лишний шум ни к чему. Мули перестала отчаянно цепляться за Ромигину шею.

– Тебе нельзя, нельзя сюда, оборотень! Это вход в покои Великого Безымянного!

– А тебе, Мули, тебе можно в его покои?

– Великий разрешал мне приходить к нему, велел приходить.

– Отлично! Тебе можно, значит, и мне тоже можно, ведь я тебя несу.

– Пусти, пусти меня! Поставь меня на пол, оборотень!

– Ну уж, нет!

Ромига с Мули в охапке шагнул под своды дома у фиорда, рассудив, что шансы пережить общение с беззаконниками, пожалуй, всё-таки выше шансов пережить долгую пургу в снегах Голкья. Скверно, что он опять практически на нуле, но ничего не поделаешь: ни один аркан сегодня не был лишним. "Вильяра, где ты, зараза пушистая? Эсть'ейпнхар, где тебя твои щуры носят?"

Отчаяние спеклось на сердце Вильяры ледяной корой, но слёзы иссякли, и сходить с ума знахаркина дочь больше не желала. Спасибо стихиям посвящения, подарившим ей силу. Спасибо тому, кто был рядом и пел. Вильяра села на пятки, встряхнулась – и тут же получила кружку тёплого пряного питья. Отхлебнула, глянула поверх кружки на того, кто подал. Мудрый Латира смотрел на сестру по служению тяжело, устало, однако был спокоен и собран, как надлежит мудрому. Вильяра залпом осушила кружку. Достала гребень и маленькое серебряное зеркальце, быстро привела себя в порядок внешне. Латира наблюдал и ждал, когда она заговорит.

– Судя по твоему спокойствию, старый, ты уже знаешь, что делать?

– У меня есть мысли. Но я слишком крепко связан, чтобы действовать, и даже рассказать тебе толком не могу. Удивительно ещё, что он дал тебе время подумать.

– Он попытался подчинить меня, но не смог. Мы с ним сейчас примерно равны по силе. А потом... Мне показалось, он уверен, что я уже никуда не денусь. Мы все никуда не денемся? Мы же не хотим, чтобы он убил Голкья, значит, должны покориться? Старый, скажи, каково это – быть под его присягой?

– Тебе не понравится, малая. Как ни беззаконна такая мысль, но я думаю, не лучше ли охотникам Голкья погибнуть от гнева стихий, чем стать игрушками в руках безумца?

– Всё настолько страшно? Средний Наритьяра не выглядит сумасшедшим. Я вижу: у него есть мечта и есть план.

– Да, он не безумен в полном смысле слова. Но его мечта и его план отрицают сами себя. Вспомни, что он тебе говорил: "Я желаю освободить Голкья –для этого мне нужно всеобщее повиновение". А что он творит, добившись повиновения... В общем, я говорю, тебе не понравится.

– Но что же делать? Ловить и убивать беззаконника, получается, поздно. Может ли кто-то остановить "качели смерти"? Другой, не тот, кто их раскачал?

– Я не знаю, малая. Я никогда не изучал это запретное заклятье. Я впервые услышал сегодня, что "качели" можно остановить. Выведал он это у кого-то из старейших, или сам пересоздал древнюю песнь на новый лад? Попробуй ещё раз поговорить с другими мудрыми.

Вильяра обменивалась безрадостными новостями с Рунирой, когда мир содрогнулся. Воздух встал поперёк горла, померк огонь в очаге, тяжко, натужно застонала голкья. Мудрые схватились за головы, готовые лопнуть от внезапной боли... Миг ужаса, и вроде бы, всё прошло.

Мудрый Нельмара не помнил, сколько дней провёл в заточении: два, три, больше? Связанный и одурманенный заклятьями, он не мог действовать ни наяву, ни во сне, ни во плоти, ни призраком, и едва сознавал себя. После пережитого, после вероломного, чудовищного удара, который нанёс ему... Брат по служению? Временный ученик? Друг? Самый молодой мудрый в круге старейших, самый любознательный и одарённый среди молодых... После того, как этот блистательный, но совершенно беззаконный колдун распорядился доверенными ему древними тайнами, сознавать себя хранителем знаний было невыносимо больно и стыдно. Даже в забытьи Нельмаре мерещилось, будто весь он – боль, стыд и запоздалое сожаление.

Сперва-то Нельмара рассмеялся в ответ на предложение молодого колдуна: признать его, Наритьяру Среднего, Великим Голкирой и принести ему присягу полного подчинения. Ни уговоры, долгие и довольно убедительные, ни едва прикрытые угрозы не склонили хранителя знаний под руку самонадеянного выскочки. И тогда Наритьяра с ошеломляющей лёгкостью сломал Нельмару силой. Ворожбой поставил его на четвереньки и заставил есть снег из своих следов. Сначала просто снег, потом – политый мочой. А после наступил на спину хранителя знаний и сказал:

– Или я сейчас отобью тебе всё и проломлю хребет, или ты, старый упрямец, присягнёшь мне немедленно! Раз! – прыжок, удар обеими ногами в почки, отскок. Боль сводит нутро, а пошевелиться невозможно, тело задеревенело, словно табуретка. – Мне любопытно, сколько ты выдержишь? Два! – прыжок выше, удар сильнее, хруст рёбер. – А лучше, поупрямься-ка ты подольше! Три! – удар, ликующий хохот. – Ты не представляешь, как забавно прыгать на живом. Четыре! – ещё веселее. – Ой, ты уже кровью харкаешь, а утереться не можешь, рученьки не слушаются? Пять!

Старый Нельмара не боялся гибели от стихий, обычной для мудрого. Однако безудержно веселящийся перевёртыш-убийца был настолько жуток, а сам хранитель знаний – так беззащитен перед ним, что теперь можно сколько угодно корить себя за миг трусости...

– Хватит! Я присягну тебе, о Наритьяра Средний!

– А я только во вкус вошёл. И как-то ты пока неубедительно просишь... Шесть!

– О Голкира Могущественный, пощади! – прохрипел Нельмара.

– Так уже лучше. Клянись, ничтожный, что никогда не посмеешь причинить мне вред!

– Клянусь.

– Клянись, что никогда не станешь прятаться от меня, закрываться от моей безмолвной речи!

– Клянусь.

– Клянись, что будешь всегда беспрекословно подчиняться любому моему приказу!

Нельмара помедлил с ответом: унизительный ужас грозил стать вечным, надо ли длить такое существование? Помедлил, и тут же получил ещё удар.

– Семь! Если ты думаешь сбежать от меня к щурам, о мудрый недоумок, даже не надейся, я тебе не позволю... Клянись что будешь всегда беспрекословно подчиняться любому моему приказу! Или мы тут ещё немножко позабавимся?

Хранитель знаний, избитый, во всех смыслах раздавленный, выкашлял с кровью:

– Клянусь!

– А теперь – на колени и пой со мной, ничтожество, для скрепления клятв.

Нельмара думал, что уже не сможет разогнуться, но тело двигалось помимо воли и рассудка, сквозь сокрушительную боль. А вот запел он всё-таки сам, хотя правильнее было сдохнуть.

Чуть оклемавшись, Нельмара в подробностях узнал, чего хочет новоявленный Голкира, и тогда уже попытался убить и умереть, нарушив клятву о непричинении вреда. Убить не смог, и сам был зачарован не на смерть, в отличие от большинства слуг Великого. Слишком ценил Голкира источник запретных заклятий и прочих древних премудростей. Одной-единственной Песнью Познания всего не вытянешь...

А ведь сознание-то вернулось, раз он так ясно вспоминает тот ужас. И способность шевелиться вернулась... Как же всё болит! Мудрые – живучие, и лечили ценного пленника лучшие знахарки дома у фиорда. Но Голкира бил его слишком сильно, и времени прошло... Видимо, всё-таки немного времени, не больше двух суток.

Нельмара осторожно убедился, что может свободно думать, свободно двигаться, даже колдовать может свободно. А клятвы? Что?! Чары, скреплявшие щурову присягу, развеялись, будто небыль? Да неужели, Голкира по собственной воле освободил хранителя знаний – или просто умер? Нельмара послал зов и получил мерзкий, ледяной, но такой желанный отклик. Умер! Голкира умер! Наритьяра Средний, поганый беззаконный колдун, издох, так и не перекроив Голкья на свой безумный лад! Но какую-то погань он всё-таки успел сотворить. Мудрый чувствовал: растревоженные стихии замерли в замешательстве, напряжение растёт, медленно и неумолимо, будто снежный козырёк над обрывом.

Хранитель знаний прикинул расклад и послал зов тому, кто был то ли вдохновителем и сообщником несостоявшегося Голкиры, то ли таким же, как Нельмара, невольником под присягой. Нельмара позвал Наритьяру Старшего... Что, и этого уже нет в живых?

Зато Младший Наритьяра, последний из троих, отозвался с радостью. Он уже разобрался, что произошло: всё то время, пока Нельмара пролежал в забытьи, Младший был подручным Среднего, самым близким и осведомлённым. Затея Великого Голкиры ему была против шерсти, но выворачиваться из под смертных клятв он не рискнул, и теперь, похоже, все от этого выиграли. Даже если Младший замарался беззаконием добровольно, сейчас его желание спасти Голкья и спастись самому, остановив "качели смерти", не вызывало сомнений. Самое ценное, поистине бесценное: он примерно представлял, как это сделать!

Через несколько вздохов Нельмара уже смотрел в шалые зелёные глаза своего нежданного союзника, а дом у фиорда пусть проваливается к щурам! Беззаконные живоеды заслужили!

Миг ужаса, и вроде бы, всё прошло...

Вильяра содрогнулась от поганых ощущений вслед за Голкья, шерсть охотницы стояла дыбом:

– Латира, что это было?

Старик несколько мгновений прислушивался к чему-то то ли в себе, то ли вовне. Вдруг он вскинул голову, расправил плечи, по-молодому сверкнул глазами:

– Возможно, это наша смерть, малая. Возможно, избавление. Похоже, Наритьяра Средний доигрался, и его убили!

– Ты уверен? Я не понимаю, что происходит со стихиями! Идём скорее в круг.

– Да, сейчас идём. Одно я знаю точно: я больше не связан присягой. Надеюсь, остальные тоже.

– И много вас, связанных?

– Не знаю. Он приказывал хранить присягу в тайне. Теперь-то посчитаемся... Если не сдохнем все! Идём в круг, малая. И так всю ночь потратили на разговоры, а сила нужна.

Лестница спиралью вилась внутри скалы, двое мудрых бежали по ней вверх молча, чтобы не сбивать дыхание. Так повелось издревле: Зачарованные Камни всегда ставят на вершинах холмов и в знак почтения поднимаются к ним пешком, по пути настраиваясь на правильный лад, чтобы зачерпнуть полную чашу силы. Мало кто из мудрых не пробовал сокращать путь изнанкой сна, но никто не делает такую глупость дважды. Говорят, стихии немного ревнуют к магии снов, и перед Камнями это особенно заметно: если подойдешь неправильно, получишь вместо силы одни неприятности. Внутри круга – совсем другое дело, но круг и не принадлежит в полной мере ни стихиям, ни снам, не миру...

"Мудрая Вильяра, я обращаюсь к тебе первой, о хранительница угодий! Ты понимаешь, что происходит?" Вильяра с Латирой преодолели большую часть подъёма и заметно выдохлись. Услышав безмолвную речь последнего из Наритьяр, колдунья замедлила шаг и встала, предостерегающим жестом остановив Латиру. Под привычным уже суетливым испугом Младшего чудилась некая радость и облегчение. Вильяре хотелось бы разъяснить причину, так что на этот раз мудрая не стала отмалчиваться: "Нет, о Наритьяра Младший, я не понимаю, что происходит. А ты?" "Поганый беззаконник Наритьяра Средний раскачал "качели смерти" и умер после очередного напева. Он принудил меня помогать ему, зачаровал. Но теперь, когда он мёртв, я свободен. Я на Ярмарке, и здесь же мудрый Нельмара. Он тоже был пленён Средним и тоже освободился с его смертью. Мудрый Нельмара готовится петь в кругу Зачарованных Камней, а моим голосом он объявляет общий сбор Совета. Собираемся в твоих угодьях, мудрая Вильяра, где обычно, срочно. Мы знаем, как остановить "качели", как исправить содеянное Средним, но для этого нужно будет потрудиться многим мудрым. Ждём тебя до полудня!"