Текст книги "Колдовство любви"
Автор книги: Аннет Клоу
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)
55
– Я не вижу Антонио, – шепнула Лали сестре.
– Вон он, – сказала Доминика, указывая на дальний конец лагеря, где под порывами утреннего ветра трепетали знамена Карриоццо.
– Не волнуйтесь за своего отца. Антонио пощадит его.
Услышав незнакомый голос, Лали рывком обернулась, и ее глаза встретились с голубым взором, окаймленным чудесными длинными ресницами. Филиппо ди Карриоццо вежливо склонился перед девушками. Доминика тут же отвернулась, делая вид, что рассматривает мужчин, готовящихся к состязанию.
– Вы так уверены в победе вашего брата, что пришли сообщить нам об этом? – изогнув тонкую бровь, скептически спросила Лали.
Лицо юноши осветила восхитительная улыбка. Точно такая, как ее описывала Доминика.
– Я подошел потому, что мне не терпится узнать вас получше. Мой брат очень изменился, и теперь я, кажется, начинаю понимать, в чем причина, – улыбка Филиппо стала еще очаровательнее.
– А мне кажется, что причина в другом – в отказе родственников выкупить Антонио из плена, невзирая на то, что тем самым обрекают его на вечное рабство.
Улыбка медленно сползла с лица юноши.
– Я имел в виду совсем иное.
Доминика решила, что следует принять участие в разговоре, и, повернувшись, небрежно кивнула Филиппо.
– Приветствую вас, синьор.
– Мое почтение, сеньорита, – юноша вежливо склонил голову. – Прекрасно выглядите. Не смею портить вам настроение, – сделав церемонный поклон, Филиппо тут же удалился.
– Негодяй… – пробормотала Доминика, глядя ему вслед сузившимися глазами.
– Ты до сих пор злишься на него? Значит, он все еще занимает часть твоего сердца? – осторожно поинтересовалась Лали.
– Я очень рада, что не должна выходить замуж за труса и предателя!
– Что-то радости я не вижу на твоем личике. Наверно, потому что Филиппо удивительно хорош собой? – лукаво усмехнулась Лали.
– Не спорю, – сердито пожала плечами кузина. – Его единственное достоинство – внешность, которая кружит голову женщинам. Что же касается характера, то мне больше нравится бешеный нрав его старшего брата. Не подумай только, что я могу влюбиться в мерзавца, оскорбившего тебя. Твое счастье, что ты не видела, как он обошелся с младшим братом! Он едва не убил его! – в голосе Доминики задрожала звенящая струна. – А Филиппо даже защищаться не стал и тут же предложил меня ему в жены! Храни меня Боже, я выйду замуж только за мужчину, который обладает сильным характером, но умеет себя держать в руках, способен на добрые чувства, не боится признаваться в своих слабостях и не станет мне изменять.
– Что касается последнего, то тебе туго пришлось бы в гареме, – заметила Лали, припомнив, с каким жадным любопытством слушала сестра рассказы о жизни во дворце Ибрагим-паши.
– Что ж, придется мне скучать в Парме, дожидаясь своего сказочного рыцаря на белом коне, – Доминика нарочито тяжело вздохнула.
Взяв сестру под руку, она повела ее к центральной трибуне, где, кроме семьи де Бельфлер, сидели самые важные синьоры. Лали с сожалением заметила, что там уже устроился епископ Строцци, а рядом с ним красовалась Монна, натянуто улыбаясь и внимательно следя за каждым движением падчерицы.
56
Лали никогда прежде не видела турниров. Ее отец шествовал первым, блистательный в своем голубом одеянии, расшитом золотыми тюльпанами, за ним следовали четыре церемониймейстера, выбранные для проведения состязаний, а вслед за ними – рыцари в сверкающих боевых доспехах и восседающие на конях, облаченных в не менее прекрасное, но вместе с тем прочное убранство.
Неожиданно все женщины и девушки принялись снимать с себя ленты, вуали и перчатки, а порой и вовсе отрывать кружева от своих нарядных платьев. Лали обернулась к Доминике, надеясь спросить ее о причине происходящего, и с удивлением обнаружила, что сестра занята совершенно неприличным делом – стараясь не обнажать ноги, она увлеченно снимала свои подвязки.
– Будь внимательна, когда показываешь свое расположение, – предупредила ее Доминика, – иначе окажется, что ты одарила своим вниманием не того, кого надо. Заметив удивление на лице сестры, она указала ей подбородком в сторону женщин, которые спешили привязать к копьям рыцарей разноцветные ленты и кружева.
– Женщинам дозволено открыто оказывать свое предпочтение?
– На турнире – да, – Доминика гордо взмахнула лентами своих подвязок.
– И кому ты их отдашь?
Сестра смутилась, ресницы затрепетали, а губы сложились в нежную улыбку.
– Не знаю… – она задумчиво приложила пальчик к губам. – Думаю, один из семейства Джентилле вполне этого достоин.
– А Филиппо? Он ведь тоже участвует в турнире?
– Этот красавчик, скорее всего, сейчас сидит на трибуне куртизанок вместо того, чтобы доказывать свою любовь к достойной женщине, – Доминика пренебрежительно пожала плечами.
– Кто такие куртизанки?
– Ах, Лали, тебе еще многое предстоит узнать. Видишь тех женщин в излишне ярких нарядах? – Доминика показала на трибуну, стоящую подле шатров, в которых устроились участники турнира. – Эти особы продают любовь за деньги. Позволяют мужчине делать с собой то, что настоящая дама никогда не допустит, – прошептала девушка, боязливо косясь в сторону епископа и Монны.
Лали изумленно подняла брови, не совсем понимая, о чем говорит кузина. Ей было трудно понять, что дозволено в любви даме, а что – нет.
– Об этом мы с тобой позже поболтаем, – заговорщицки улыбнулась Доминика. – Лучше скажи: кому ты окажешь предпочтение? Антонио?
– Никогда, – вспыхнула Лали. – Мне кажется, он скорее позволит одной из этих особ в ярких одеяниях привязать чулок к своему копью, нежели подпустит меня к себе.
– Но тебе нужно кого-нибудь выбрать, – окинув взглядом участников турнира, кузина ненадолго задумалась, затем обрадовано воскликнула: – Бенедетто де Мессино!
Лали вспомнила добродушного, веселого молодого мужчину, с которым мило беседовала на пиру. Хотя ростом он явно не вышел и был чуть выше Лали, зато привлекал к себе открытым характером и приятной внешностью.
– Да, ты права, – согласилась она.
– Достань платок, – предложила сестра.
– Быть может, кружево?
Доминика хихикнула.
– Испортишь платье. А бедняга решит, что ты испытываешь к нему определенные чувства.
Лали хотела было заметить, что подвязки, по ее мнению, значат намного больше, нежели полоска кружев, но смолчала, удивившись про себя странным обычаям своей родины.
А Доминика вскочила с места и подозвала приближающегося рыцаря:
– Пьетро! Идите сюда!
Улыбаясь, молодой мужчина протянул свое копье, и Доминика тут же завязала на нем свою подвязку.
– Большая честь для меня, сеньорита Доминика, – искреннее уважение и восхищение чувствовались в голосе Джентилле.
Щеки Доминики порозовели, и, весьма довольная собой, она уселась в кресло. А Лали в это мгновение наконец увидела Антонио.
Ожидая, пока герольд объявит его имя, Карриоццо сидел верхом на огромном черном коне, покрытом вышитой попоной. Рассматривая шатры и находящихся в них дам, Антонио старательно избегал смотреть в сторону дочери Бельфлера.
Лали разозлилась. Что ж, она сумеет досадить ему. Ее лента будет украшать копье Бенедетто.
– Я не верю своим глазам! – воскликнула Доминика. – Филиппо ди Карриоццо участвует в турнире!
Только сейчас Лали заметила, что рядом с Антонио находится его юная копия.
– Возможно, ты слишком сурово осудила бывшего жениха.
Кузина в ответ лишь сердито фыркнула.
К братьям Карриоццо подъехал знаменосец, и Антонио, пришпорив коня, выехал на поле, за ним последовал Филиппо. Дамы на трибунах оживились, радостно приветствуя братьев.
– Антонио раньше отлично сражался, – объяснила Доминика. – Его считали лучшим рыцарем, и не без оснований. Я помню, как он выиграл турнир незадолго до свадьбы дядюшки. Мне тогда было лет двенадцать… А вот и Мессино, – кузина толкнула Лали, не спускавшую глаз с Антонио. – Бенедетто, идите к нам!
Улыбка приветливого рыцаря стала еще очаровательнее, когда он приблизился к девушкам.
– Сеньорита Мальвина, – нежно проговорил он, опуская копье. – Я очень признателен.
Склонив голову, девушка старательно привязала ленту рядом с двумя другими знаками внимания. Бенедетто поднял копье и торжественно помахал им, не скрывая ликования, а затем, пришпорив коня, поехал дальше.
А Лали с вызовом уставилась на Антонио, приближавшегося к их трибуне. На древке его оружия развевалось не менее полудюжины разноцветных вещиц. Остановив коня прямо напротив Лали, Карриоццо в упор взглянул на девушку, однако копья не опустил, даже когда дама, сидящая рядом с Монной, подала ему знак. На трибунах мгновенно прекратились веселые разговоры, и волна возбужденного шепота прокатилась по рядам – все, затаив дыхание, смотрели на эту пару.
Девушка не отрывала глаз от рыцаря. Карриоццо казался ей самым красивым из участников турнира, пусть даже с ледяным взглядом и сжатыми губами без тени улыбки. Втайне желая, чтобы Антонио подал ей хоть какой-нибудь знак, Лали нерешительно улыбнулась ему. Но в его глазах застыли холод и отчуждение. Осознав безнадежность своего ожидания, девушка опустилась в кресло, а Антонио поехал дальше, получая на свое копье новые знаки внимания.
Филиппо также сделал остановку у центральной трибуны. Его оружие было подобием копья Антонио и точно так же походило на майское дерево. Не обращая внимания на бывшего жениха, Доминика свою вторую подвязку привязала к копью юноши, следовавшего вслед за юным Карриоццо. В глазах Филиппо мелькнуло горькое разочарование.
– Ты обратила внимание на Монну? – прошептала Доминика, когда рыцари закончили круг почета. – Я думала, она не удержится и повесит свой чулок на копье Антонио.
Лали нахмурилась и покосилась в сторону мачехи.
– Ты думаешь, он ей все еще нравится?
– Кто ее знает… Возможно, твое возвращение вместе с ним вызвало у нее ревность и, как следствие, желание напомнить Антонио о себе.
Раздался голос герольда, призывающего рыцарей принять участие в поединке. Затрубили трубы, и знаки внимания, которые дамы еще не успели привязать своим избранникам, плавно опустились на песок ристалища.
57
По трибунам прокатилась волна возбуждения. Подняв голову, Лали увидела, как с разных концов поля оруженосцы ведут коней, на которых восседают Антонио и Людовико. На какую-то долю секунды ей показалось, что сердце у нее остановилось, а затем бешено забилось. Этот поединок не предвещает ничего хорошего.
Заняв позицию друг против друга, Карриоццо и Бельфлер опустили забрала, приготовившись к атаке. Оруженосцы сделали знак распорядителю, и тот велел начинать.
– Во имя Господа нашего – вперед! Мужчины одновременно пригнулись в седлах, подняли щиты, взяли копья на перевес и пришпорили коней. Их столкновение было оглушительным, а звук дерева, разбивающегося о дерево, походил на раскаты грома. Закрыв уши руками, девушка с ужасом смотрела на коней, пытающихся устоять на земле, и всадников, размахивающих сломанными копьями и разбитыми щитами.
Доминика рассказывала Лали о турнирах, расписывая их во всех подробностях, но Лали и в голову не могло прийти, что действительность будет так ужасна.
«Боже, пусть все благополучно кончится, и они оба останутся живы, – взмолилась девушка. – Я согласна вновь оказаться в Стамбуле, где меня отдадут Мехмеду или старому паше, лишь бы не видеть, как мужчины убивают друг друга».
Развернув коней, противники поскакали на исходную позицию, где их поджидали оруженосцы с новыми копьями, а затем вновь помчались навстречу друг другу. И снова ничья – оба остались в седле, а копья были сломаны. Третья попытка закончилась с тем же результатом. Распорядитель предложил объявить ничью, однако участники поединка отказались и вновь ринулись друг на друга.
За секунду до столкновения Людовико слегка отклонился в сторону. Этого было достаточно, чтобы он потерял равновесие, и копье Антонио, со всего размаху ударившее его в щит, выбило графа де Бельфлер из седла. Он упал на землю, едва не под копыта собственной лошади.
– Бой не окончен! – закричал Людовико и вытащил меч, засверкавший на солнце. – Спускайся с коня, Карриоццо!
Антонио поднял забрало. На трибунах воцарилась мертвая тишина.
– Чего ты добиваешься, Бельфлер?
– Чтобы ты спас честь моей дочери. Ты опорочил ее и обязан жениться.
Карриоццо взглянул на Лали. Будь проклято солнце, что запуталось в ее волосах, напоминая о минутах нежности, о чувствах, от которых он никак не может избавиться. Как она посмела привязать свою ленту к копью этого болвана Мессино!
– Я ничего не должен семейству де Бельфлер. А вы мне должны очень многое. Начиная с рудника Майано, который ваши предки обманом заполучили лет двести назад, и заканчивая моей невестой, которую вы сумели соблазнить своим богатством, – чеканным голосом проговорил он. – И все же я отказываюсь продолжать бой, Бельфлер. Мне жаль огорчать твою нежную женушку. Ей вряд ли понравится терять свою молодость, ухаживая за больным стариком.
Взбешенный Бельфлер с силой вонзил меч в песок и крикнул оруженосцу:
– Принеси нам острые мечи!
– Ты рискуешь, Бельфлер.
– Если я выиграю бой – ты женишься на моей дочери, и мы заключим мир.
– А если я окажусь победителем – ты отдашь мне рудник Майано и забудешь о той давнишней помолвке. Ты принимаешь мои условия, Бельфлер?
– В память о моем друге – твоем отце – я не стану убивать тебя, мальчишка. Но за наглость ты заплатишь мне своей кровью, – рявкнул Людовико.
– Тогда, может, снимем доспехи? – хмуро предложил Антонио.
– Согласен!
Карриоццо приказал слуге принести острое оружие, затем спешился и передал поводья оруженосцу, который поспешил покинуть поле предстоящего сражения.
58
У перепуганной Лали пересохло в горле, от ужаса перехватило дыхание, когда рыцарям сменили мечи.
– Разве поединок не закончен? – девушка смотрела на кузину, не веря происходящему.
– Похоже, все только начинается, – испуганная Доминика в отчаянии кусала губы. – Хотя острое оружие запрещено на турнирах…
Девушки с тоскливой надеждой взглянули на епископа. Но оказалось, что священника вовсе не смутило решение противников биться насмерть. Епископ со странным для служителя церкви восторгом впился глазами в двух бойцов, уголки его губ изогнула легкая улыбка.
– Мама?.. – Доминика с удивлением уставилась на даму, сидевшую рядом с епископом. – Я не ожидала увидеть тебя здесь!
– Его преосвященство уговорил меня посетить Бельфлер. И впрямь глупо было пропустить столь занимательное зрелище.
Синьора дель Уциано окинула взглядом лицо Лали, скептически скривилась и, не соизволив даже поздороваться, вновь уставилась на поле, где началось сражение. Доротею, похоже, еще более чем епископа, интересовало происходящее. На лице женщины змеилась странная улыбка, глаза сверкали.
Лали оглянулась на остальных зрителей и поняла, что лишь ее и Доминику испугало сражение, а все остальные с восторгом подбадривали Антонио и Бельфлера. Правда, лицо Монны заметно побледнело. Похоже, ее весьма волнует исход поединка. Вот только кому из двух мужчин она отдает предпочтение?
Дальнейшие события казались Лали неясной, размытой картиной. От напряжения и страха девушка едва могла дышать. Крупные, горячие слезы застилали глаза, катились по ресницам, щекам, увлажняя ворот платья. Вцепившись в поручни кресла трясущимися руками, девушка заставила себя наблюдать за сражением, вздрагивая при каждом новом ударе от ужаса. А вокруг неистовствовали трибуны, зрители жаждали крови.
Хотя Антонио считался умелым бойцом, Людовико оказался достойным противником благодаря своему опыту и мастерству. И все же именно у Бельфлера, у первого, на рукаве показалась алая кровь. Осыпая противника яростными проклятиями, Людовико сцепил зубы и ринулся вперед.
Молодой соперник немедленно нанес новый сокрушительный удар, едва не задев грудь графа, но при этом забыл о собственной защите. Воспользовавшись удобным случаем, Бельфлер тут же ударил мечом по бедру противника.
Кровь отхлынула от лица Антонио, но он устоял, справившись с болью, и, не останавливаясь, продолжил наносить удары, умело владея мечом, и через несколько мгновений выбил из рук противника щит.
Лишившись защиты, граф не остановил боя. Вместо этого он решительно бросился вперед и нанес новый удар по руке Антонио. Кровь обоих противников увлажнила землю.
– Довольно! – оттолкнув Доминику, застывшую в испуге, Лали метнулась к епископу. – Вы должны остановить это! – потребовала она, не обращая внимания на окружающих. – Как можно смотреть на убийство?!
– Нельзя запретить мужчинам решать спор в честном поединке, – совершенно спокойно произнес епископ. – Сядь на место, девочка. Ты мешаешь мне смотреть.
– Смотреть?! – ужаснулась Лали. – И это говорит служитель Бога?
Монна, вскочив с места, ухватила падчерицу за пояс и оттащила в сторону.
– Ты с ума сошла! – горячо зашептала она, не переставая бросать тревожные взгляды на сражающихся. – Если не уймешься, я прикажу увести тебя отсюда.
– Ты хуже всех! Они сражаются из-за тебя, а ты этим наслаждаешься!
– Опомнись! – во взгляде мачехи застыло страдание. – Я здесь ни при чем!
– Разумеется, – Лали высвободилась из ее цепких рук и отступила назад. – Они сражаются из-за одной особы, которая изменила данному слову и вышла за другого.
– Я вышла замуж по любви! Я не виновата, что Антонио не захотел понять меня!
– Даже если так, то почему бы вам, синьора, не остановить этих сумасшедших?
– Это невозможно! – Монна обреченно рухнула на скамью и полными слез глазами впилась взглядом в поединщиков.
Но Лали не могла себя сдерживать и, забыв обо всем, бросилась туда, где в любой момент один из дорогих ей людей мог упасть, чтобы уже никогда не встать. Крики Доминики и Монны утонули в гвалте возбужденных голосов.
59
Она опомнилась, когда чьи-то руки с силой встряхнули ее за плечи. Чувствуя себя очнувшейся от страшного сна, Лали обвела взглядом окружающих, встретилась со светлыми глазами Карриоццо и тут же спрятала лицо на его горячей груди. Теплые, надежные руки Антонио вновь обнимали ее, и она замерла от счастья, что вновь чувствует эти прикосновения.
Откуда-то издали она слышала голос отца, крик Монны, осуждающую речь епископа, ропот толпы, но не отпускала Антонио и еще крепче прижималась к нему, страшась, что в любой момент он может отстраниться.
– Мальвина, отойди от него, – услышала она требовательный голос отца.
Затем раздался голос епископа, требовавшего наказать девушку, поправшую правила приличия.
– И все потому, что она выросла в мире мусульман и изменила своей вере.
Лали хотела возмутиться, но Антонио положил ей руку на затылок и крепко прижал к себе.
– Молчи, – шепнул он.
– Ваше преосвященство, уверяю, что моя дочь честная христианка, – тяжело дышавший Людовико старался говорить почтительно. – Она не изменила своей вере в плену. Вы правы в лишь одном: она выросла в другом мире, и наши обычаи чужды ей, но со временем Мальвина их узнает и привыкнет. Прошу вас простить ее за неучтивые слова по отношению к вам.
– Мне кажется, что вы не понимаете серьезности ситуации, – холодно проговорил епископ. – Вы слишком быстро поверили в то, что эта девушка – ваша пропавшая дочь. Ее надо подвергнуть тщательному допросу, чтобы выяснить правду. Пока что доподлинно известно лишь то, что граф де Бельфлер приютил сбежавшую османскую рабыню. Она должна предстать перед судом церкви как тайно исповедующая ислам.
Лали почувствовала, как напряглось тело Антонио.
– Моя дочь чиста телом и душой, она посещает церковь и усердно молится. С Мальвиной занимается наш домашний священник, моя дочь изучает Священное писание.
– Пусть так, но эта девушка не выказывает должного почтения ни к служителям церкви, ни к старшим. Я стал свидетелем ее неучтивого разговора с вашей супругой.
– Мальвина лично покается перед вами в грехах. Не следует быть слишком строгим к девушке, лишь месяц назад вернувшейся из турецкого плена. Кроме того, следует учесть, что она сумела сохранить истинную веру там, где от нее отрекаются сильные мужчины.
Трибуны застыли, тишина становилась гнетущей.
– Вы объясняете ее грехи простым незнанием, а эта девушка откровенно повисла на мужчине, который не является ее мужем. Ваша дочь, если вам угодно считать ее дочерью, жила в гареме, и одному Богу известно, чем она там занималась.
– Держите, Ваше святейшество, при себе свои грязные мысли! – глухо зарычал Людовико. – Мальвина – моя дочь. И я никому не позволю ее оскорблять.
– Девушка напугана, – вмешался Антонио. – Мальвина прежде не видела турниров и, разумеется, потрясена. Ваше преосвященство ведь тоже поразило кровопролитие, запрещенное церковью. И только по этой причине вы не остановили нашу схватку. Я прав?
В словах Карриоццо прозвучал откровенный вызов, но епископ не принял его и промолчал.
– Как видите, ничего страшного не произошло, – закончил свою речь Антонио. – Мне кажется, что сеньорите де Бельфлер не стоит посещать турниры.
– Я прослежу за этим, – кивнул головой Людовико.
– Пусть будет так, – согласился священник. – Полагаю, на сегодня турнир окончен.
Продолжая прижиматься к груди Антонио, девушка с болью в сердце смотрела на разбитое лицо и окровавленную фигуру отца. Сейчас он выглядел не разъяренным бойцом, а усталым, изможденным старым воином. Антонио выглядел не менее плачевно: рукав рубашки промок от крови, вся одежда была испачкана.
– Оставь мою дочь, Карриоццо, – сухо потребовал Людовико.
– Дорогой… – Монна осторожно тронула плечо супруга. – Оставь их. Антонио спас твою дочь от османцев, так неужели обидит ее на родной земле? Пусть он позаботится о Мальвине и проводит ее в замок, А я помогу тебе… – женщина запнулась и тут же исправилась: – Ты поможешь мне. Я так переволновалась, что едва стою на ногах. Помоги мне добраться в мою спальню. Вот так, обними меня за плечи.
– Хорошо… – проворчал Бельфлер. – Имей в виду, Карриоццо, сейчас ты в очередной раз подвергаешь честь моей дочери опасности. Не забывай, что расплата обязательно наступит. Лучше отпусти мою дочь. Слуги помогут ей и без тебя добраться в замок.
Выслушав его речь, Антонио криво усмехнулся. Его рука еще крепче сжала талию девушки, и, не говоря ни слова, он потянул Лали в сторону поджидавших их носилок.
