Текст книги "Колдовство любви"

Автор книги: Аннет Клоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

51

С видимой неохотой Лали отбросила теплое одеяло, чувствуя себя зябко в прохладном утреннем воздухе, который тянул из приоткрытого окна. Девушка подумала о том, что даже на палубе корабля, когда ночной ветер кружил вокруг ее оголенной шеи, она так не мерзла. Впрочем, в те дни рядом с ней находился Антонио. Почувствует ли она еще когда-нибудь его сильные руки?

Лали вздохнула и с тоской посмотрела на очаг, представляя бушующее пламя. Она уже почти месяц жила под крышей родного дома, и поначалу жизнь в Бельфлере понравилась ей, но в последние дни Лали поняла, что скучает по Стамбулу. Зелень полей и разноцветье лугов Пармы восхищали девушку, но не шли ни в какое сравнение с пышностью садов дворца Ибрагим-паши. Лали не хотела признаться себе в том, что скучает по тем дням, когда рядом с ней был Антонио.

– Почему так холодно? – пробормотала она.

– Закрой окно, – предложила Доминика. – Впрочем, лучше выйти в сад. Там намного теплее, солнце уже взошло.

Лали оглянулась на сестру. Одетая в платье из блестящего салатового атласа с желтыми фестонами по краям, Доминика сидела перед зеркалом, старательно расчесывая свои волнистые рыжие волосы. Лали невольно улыбнулась, поймав взгляд сестры в зеркале. Как хорошо, что они подружились. При каждом удобном случае кузина настойчиво просила Лали рассказать о Стамбуле и жизни в гареме, а сама, в свою очередь, рассказывала сестре о Парме, Флоренции, Милане и Венеции, где успела побывать. Дружба с сестрой помогла Лали справиться с тоской, возникшей из-за исчезновения Антонио. Прошел уже месяц, а он ни разу не появился в Бельфлере. Неужели его не волнует, как она здесь живет?

Вздохнув, Лали отошла от окна. Сделав всего несколько шагов, она остановилась у камина.

– Почему нельзя разжечь огонь? Я ужасно мерзну, – посетовала она.

Доминика хихикнула и положила расческу на столик.

– Тебе бы мужчину погорячее! – дерзко заявила она и, увидев изумленные глаза сестры, быстро пояснила: – Так говорят служанки.

Лали вздохнула. Служанки правы. Если бы Антонио спал рядом с ней, не было бы нужды ни в одеяле, ни в огне.

– О нем страдаешь? – лукаво спросила Доминика, прерывая размышления сестры.

Застигнутая врасплох, Лали сердито взглянула на кузину.

– Не понимаю тебя.

– Я говорю об Антонио ди Карриоццо.

– Откуда ты это взяла? Это Монна разносит сплетни? – нахмурилась Лали.

Сестра знала все подробности ее бегства из Стамбула, но про чувства Лали к Антонио знать не могла.

– Вовсе нет. Я сама догадалась. Ты ведь любишь его?

Зажмурившись, Лали обреченно кивнула.

– А он тебя?

– Вряд ли. Возможно, если бы мы остались в Венеции, он со временем смог бы полюбить меня. Но он вернулся в Парму, увидел свою Монну и… Ах, Доминика, Антонио до сих пор не забыл свою любовь к этой ветренице!

– Ты зря сердишься на Монну. Она – очень милая и добрая женщина. А сейчас просто растерялась. И неудивительно, если у супруга внезапно появилась взрослая дочь. Да еще раскрасавица. Что же касается чувств самого Антонио…

Стук в дверь прервал их беседу, Вошла служанка и прямо с порога сообщила:

– Прибыл посланник из Карриоццо. Он сообщил, что его господа приняли приглашение приехать на турнир.

Лали едва не подпрыгнула на месте. Что означает согласие– Карриоццо? Быть может, он хочет увидеться с нею? Или с Монной?

– Синьора Монна знает? – поинтересовалась Доминика.

– Разумеется. Она сейчас обсуждает новый фасон платья для праздника с подругами. А потом они собираются опробовать помаду и пудру, которые не так давно привезли для синьоры из Флоренции.

Служанка исчезла, а Лали слегка усмехнулась. Ее смешил обычай белить лица, и даже насмешливые замечания Монны по поводу ее веснушек и кожи цвета липового меда не заставили Лали воспользоваться пудрой. Что же касается краски для глаз, то девушка не могла решиться воспользоваться ими, потому что ни мачеха, ни кузина не красились сурьмой.

– Вот и хорошо, – одобрительно кивнула Доминика. – Вы сможете поговорить друг с другом откровенно. Очень надеюсь, что твои чувства окажутся взаимными.

– Нет, Доминика, – Лали обреченно махнула рукой. – Антонио решился приехать сюда, чтобы увидеть свою ненаглядную Монну. Иначе он мог бы передать мне записку, – девушка обиженно шмыгнула носом. – Порой мне кажется, что я видела сон, и Антонио не было в моей жизни.

Кузина положила голову на плечо Лали, участливо вздохнула, а затем решительно потребовала:

– Довольно грустить. Ты должна выглядеть ослепительно красивой, чтобы кое-кто быстрее осознал, что может потерять по собственной глупости, – неожиданно она замолчала, а затем тихо продолжила: – Мы должны заставить страдать братьев Карриоццо.

Лали, уже посвященную в историю ссоры Доминики и Филиппо, в очередной раз охватило чувство вины, ведь из-за ее появления расстроилась свадьба кузины.

– Мне так жаль… – девушка чувствовала страшную неловкость, что заставляет Доминику сочувствовать ей в то время, как у кузины повод для слез более существенный.

– Эй, – возмутилась Доминика, – кажется, ты собираешься жалеть меня? Не вздумай. Я сумею выбросить из своего сердца эту глупую боль.

– Никогда не встречала таких женщин, как ты, – Лали с изумлением посмотрела на сестру. – Умных, красивых и сильных. Я очень рада, что ты – моя сестра. Но я все время чувствую себя виноватой перед тобой. Прости меня.

Кузина пожала плечами.

– Ты ни в чем не виновата. Во всем виноват человек, похитивший тебя.

– Ты так думаешь?

Доминика кивнула и тут же, лукаво улыбнувшись, нагнулась к сестре:

– Я думаю, что именно ты сумеешь заставить его страдать. Разве ты зря столько прожила в Стамбуле? Надеюсь, что ты была прилежной ученицей и хорошо изучила науку красавиц гарема, как завоевать мужчину и стать для него одной-единственной.

52

Она увидела его из окна своей комнаты. Хотя Карриоццо со своей кавалькадой находился очень далеко и различить черты его лица было невозможно, и не узнать Антонио Лали не могла. Его свита состояла из двадцати или чуть более человек, одетых в алые с зеленым камзолы. Знамена такого же цвета развевались на ветру.

– Синьорита, отойдите от окна, – попросила Лали ее горничная Мариэтта.

– Я не простужусь, – ответила девушка, жадно наблюдая за Антонио.

– Вам следует беспокоиться не о простуде, – фыркнула служанка: – Вы совершенно раздеты, и вас могут увидеть из окна.

Лали с сожалением вернулась в ванну. Конечно, плескаться в теплой воде было чудесно, но она так давно не видела Антонио, что хотела смотреть на него бесконечно. В противном случае Лали от души наслаждалась бы купанием, лежа в ванне с закрытыми глазами. В такие минуты она обычно переносилась мыслями во дворец Ибрагим-паши, в купальни, где можно было вволю блаженствовать в горячей воде, плескаться в бассейне и млеть от массажа. В Парме о таких удовольствиях приходилось лишь только мечтать.

– Ах, синьорита, вы столь смелы! – не удержалась от упрека горничная, набрасывая халат на плечи своей госпожи, когда та, наплескавшись в ванне и окатив себя прохладной водой из кувшина, начала, потягиваясь, бродить по спальне. – Неприлично обнаженной разгуливать по комнате.

– А почему я должна стыдиться своего тела? Такой меня создал Господь. И все остальные женщины (в том числе и ты сама) устроены точно так же, как я, – пожала плечами Лали и уселась в кресло перед зеркалом.

– Ах, синьорита, поосторожнее с такими высказываниями, – покачала головой служанка. – Если вас услышит епископ, он объявит вас еретичкой.

Горничная промокнула волосы своей госпожи несколькими полотенцами, заплела толстые косы и уложила их вокруг головы, как корону, скрепив шпильками, унизанными мелким жемчугом. Затем она помогла Лали облачиться новое платье. После чего удалилась, оставив свою госпожу одну.

Пытаясь справиться с волнением, Лали решила осмотреть золотые безделушки, которые привезла из Стамбула. Монна не раз упрекала падчерицу за то, что та носит турецкие драгоценности, и то и дело высмеивала Лали, упрекая в безвкусии. Но девушка понимала, что причина ее придирок в банальной зависти: украшения были роскошными, безупречно изысканными и очень дорогими. Во всяком случае, Доминика пришла в восторг от турецкого «приданого» кузины, но дала совет надевать на себя лишь малую толику того, что было принято в Стамбуле. Поэтому сегодня Лали решила украсить себя жемчужным ожерельем и точно таким браслетом, с сожалением оставив в шкатулке серьги, височные подвески и ножные браслеты. О последних Доминика посоветовала вообще забыть. В Парме подобные вещи не были приняты.

Заметив в зеркальном отражении свое лицо, девушка озадаченно замерла. Чтобы не показаться дикаркой перед строгими глазами гостей, Лали согласилась сегодня немного припудрить лицо, чтобы скрыть веснушки. Но из-за волнения ее лицо приобрело слишком бледный вид.

Схватив салфетку, девушка поспешно смочила ее мелиссовой водой из кувшина и принялась умываться, пытаясь избавиться от пудры. Когда на носике появились знакомые веснушки, Лали довольно улыбнулась и хотела отойти от зеркала, но ее внимание привлекла маленькая шкатулочка, стоящая на туалетном столике. Там лежала сурьма для подведения глаз. Не удержавшись, Лали привычным жестом быстро подвела глаза и с огромным удовольствием посмотрела на свое отражение. Совсем другое дело!

Ее любование прервал стук в дверь. Вошедший Людовико изумленно уставился на лицо дочери.

– Мне не стоило этого делать? Я сейчас умоюсь! – испуганно пискнула Лали.

– Нет, все в порядке, – остановил ее отец. – Ты выглядишь чудесно.

Лали радостно рассмеялась.

– Честно говоря, я бы с удовольствием надела свой турецкий наряд. В нем намного приятнее и красивее. И нет противной шнуровки, из-за которой трудно дышать.

Людовико покачал головой, хотя в уголках глаз запрыгали смешинки.

– Дай мне слово, что не сделаешь этого без моего разрешения. Возможно, на карнавале он будет уместен. Кстати, тебе, наверно, не терпится узнать: прибыл ли Антонио ди Карриоццо? – ровным голосом поинтересовался граф.

– Почему ты так думаешь?

– На пути в твою комнату я перехватил посланницу Доминики с запиской.

– И что там было?

– Два слова. «Он здесь», – отец искоса взглянул на Лали.

– Ты уже говорил с ним?

– Обменялись приветствиями.

– Почему ты пригласил Карриоццо к нам? – рискнула задать волнующий ее вопрос Лали.

– Я собираюсь напомнить Антонио о заключенной между вами помолвке.

– Ты веришь своей жене? – вспыхнула Лали.

– Я верю тебе. И хочу, чтобы ты была счастлива. А помолвка необходима, как знак мира между нашими фамилиями. Когда-то очень давно семьи де Бельфлер и ди Карриоццо поссорились из-за клочка земли под названием Майано. Мир, время от времени воцарявшийся между двумя семействами, был недолговечным, потому что ни одно из семейств не желало уступать. В результате за долгие годы вражды выросла ненависть. Мы с Алессандро решили положить конец этой истории и заключили помолвку между нашими детьми: Антонио и маленькой Мальвиной. А в приданое своей единственной дочери я по договору отдавал рудник Майано. Как видишь, Карриоццо весьма заинтересованы в этом браке. Жаль, что в наши замыслы двенадцать лет назад вмешался какой-то мерзавец. Я пытался найти тебя и выяснить, кто устроил это злодеяние. Но безрезультатно. Впрочем, сейчас не время обсуждать твое похищение. – Людовико предложил дочери руку, чтобы идти к гостям. – Сегодня мы должны решать другие вопросы.

53

При появлении Лали в зале воцарилась тишина. «Никто не должен догадаться, что мне страшно» – подумала девушка, жалея о том, что в Европе не принято носить чадру.

– Улыбнись, Мальвина, и держись с достоинством, – шепнул Людовико. – Покажи им, что ты – истинная де Бельфлер.

Глубоко вздохнув, девушка последовала совету отца: распрямила плечи и приподняла лицо, озаренное очаровательной улыбкой.

– Позвольте вам представить мою дочь, – торжественно произнес Людовико, и его голос гулким эхом разнесся по залу. – Мальвина де Бельфлер.

Шепот восхищения, одобрения и недовольного ропота пронесся по залу. Гости с любопытством принялись разглядывать дочь графа. Их взгляды скользили по очерченным сурьмой вишневым глазам, в которых играло женское лукавство, по золотистым веснушкам, по плечам, покрытым золотистым загаром. На лицах гостей читались сразу и восхищение и скептицизм.

– Не беспокойся, – прошептал Людовико. – Когда они познакомятся с тобой, то будут очарованы и начнут сражаться за право постоять с тобою рядом.

Поддержка отца помогла Лали почувствовать себя увереннее, и она еще выше подняла голову, не забывая искать глазами Антонио. И споткнулась о взгляд графини. Однако вместо неодобрения в глазах мачехи Лали увидела огонек любопытства.

– Дорогой, теперь, когда ты представил свою дочь, нам следует вернуться к своим обязанностям хозяев бала. Полагаю, мы можем оставить Мальвину на попечение Доминики, – предложила Монна.

– Ты права, – кивнул Людовико и объяснил дочери, уставившейся на него испуганными глазами. – Доминика весьма разумная девушка, она сумеет лучше, чем кто бы то ни было, помочь тебе освоиться среди гостей.

Успокаивающе пожав руку Лали, граф отошел в сторону и щелчком пальцев подозвал к себе распорядителя бала. Монна на мгновение задержалась и, грациозно обмахнувшись шелковым веером, с легким удивлением заметила:

– Доминика постаралась на славу, чтобы сделать из тебя сказочную принцессу. И хотя ты никак не избавишься от своих восточных привычек, не удивлюсь, если в скором времени в Бельфлер зачастят твои поклонники. Кстати… Не ожидала, что с помощью сурьмы можно так чудесно подчеркнуть глаза. Ты мне покажешь, как это делается? – покосившись на супруга, прошептала графиня и поспешила присоединиться к ожидавшему ее Людовико.

– Где же Антонио? – тревожно спросила Лали, когда господа де Бельфлер занялись гостями.

– Здесь, – загадочно улыбнулась кузина. – Своим появлением в Бельфлере он ошеломил многих. Мало того, что сам вернулся живым и невредимым, когда все уже считали его погибшим, так еще и вернул бывшему сопернику пропавшую дочь. О сегодняшнем празднике будут слагать легенды по всей Парме, – Доминика мимоходом бросила улыбку какому-то молодому человеку и тут же спохватилась. – Из-за твоего сумасброда я чуть было не забыла, что тебя следует познакомить с гостями.

Доминика ухватила кузину под руку и принялась представлять своим знакомым, которые тут же начали поздравлять Лали с возвращением и выражать восхищение ее красотой.

Неожиданно девушка почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Она поспешила обернуться и с разочарованием поняла, что видит перед собой вовсе не Антонио, а совершенно другого мужчину, облаченного в одеяние церковника.

– Кто это?

Сестра проследила за ее взглядом.

– Епископ Строцци.

– Почему он так уставился на меня?

– Полагаю, этот ревностный поборник христианства опасается, что ты приняла ислам.

– Разве это дурно?

Улыбку ветром сдуло с лица сестры.

– Мальвина, даже и не думай об этом! – шепнула она ей на ухо. – Неужели ты не знаешь, что церковь считает это ересью?

– Я не понимаю, – удивилась Лали. – В Стамбуле не преследуют ни христиан, ни поборников другой веры. Мать султана Баязида валиде Гюльбахар не приняла ислам и осталась христианкой. И это никого не возмущает.

– Забавно… – Доминика взяла сестру за руку и отвела ее подальше от епископа. – Поговорим об этом позже.

Перед девушками неожиданно возник отец Доминики.

– Чудесно выглядишь, племянница, – приветствовал Никколо Лали и на правах родственника поцеловал племянницу в щеку. Затем с упреком посмотрел на свою дочь. – Ты совсем перестала бывать в своем родном доме.

– Я решила помочь Мальвине освоиться в Бельфлере.

– Ты всегда заботишься о других, а о своем старом отце и думать забыла.

– Стариком тебя назвать может лишь глупец и слепец. Что же касается нашего дома… – Доминика недовольно поморщилась. – Не хочу подстраиваться под нашу несносную матушку. Она даже святого замучает своими нравоучениями. Вот и сегодня не соизволила приехать на праздник.

– Что поделать, – пожал плечами Никколо. – У нее разболелась голова.

– И теперь начнет распекать нас обоих, – Доминика хихикнула, – за то, что мы оставили ее в одиночестве в Уциано. А как поживают ее драгоценные родители, мои дедушка с бабушкой?

– Уже месяц как отбыли в Милан. Собираются подыскать тебе нового мужа.

– Я их об этом не просила, – заметно напряглась Доминика.

– Твоя свадьба с Карриоццо расстроилась, и чтобы избежать толков, следует поторопиться устроить твое замужество, – изображая глубокое сожаление, произнес Никколо и повернулся к Лали: – Не могу не любоваться твоей красотой. Людовико уверяет, что ты удивительно похожа на покойную графиню де Бельфлер, но мне кажется, при ближайшем рассмотрении в тебе угадываются черты твоей матушки. Этот чудесный взгляд цвета спелой вишни, в которой играет солнце, эта забавная привычка морщить носик… и плечами она вот так же застенчиво пожимала… Твоя матушка была восхитительна. Жаль, что она не может увидеть, что красота ее дочери превосходит ее собственную, – с этими словами погрустневший Никколо склонил голову и коснулся губами руки племянницы.

– Вы помните ее? – с жадным интересом спросила Лали.

Отец рассказывал ей о рано умершей матери, но девушке хотелось знать намного больше. Печально улыбаясь нахлынувшим воспоминаниям, дель Уциано отпустил ее руку.

– Конечно. А теперь прошу простить меня, сеньорита. Я вижу старого друга, с которым хочу поговорить.

– Брак моих родителей счастливым назвать сложно, – вздохнув, сказала Доминика, когда ее отец отошел от них к какому-то вельможе.

– Отчего? Из-за болезни твоей матушки?

– Она здорова не меньше, чем мы с тобой. Мои родители не выносят друг друга. Поэтому в гости ездят чаще всего поодиночке. А перед выездом вступают в мирные переговоры, решая, кто из них примет следующее приглашение.

– Как странно…

– Мама говорит, что отец даже не пытался полюбить ее. Вроде бы, всю жизнь любил одну женщину, но она вышла за другого, а потом умерла. И теперь мои родители мучают друг друга.

– Как грустно. Ужасно потерять свою любовь.

– А я думаю, что нельзя изводить себя понапрасну. Если не повезло в любви, нельзя отчаиваться и закрывать сердце для нового, быть может, более сильного чувства.

Лали уловила горечь, прозвучавшую в словах сестры, несмотря на то, что кузина убеждала надеяться на лучшее. Сумеет ли Доминика забыть Филиппе и встретить новую любовь? А сама Лали? Если она не справится со своим страдающим сердцем, то, наверно, состарится, так и не узнав счастье ответного чувства.

– Не расстраивайся так, – Доминика заметила слезы, дрожащие в глазах Лали, и истолковала по-своему: – Мои родители вполне довольны своей судьбой и возможностью развлекаться вне дома, и кузина неожиданно пихнула Лали в бок. – А вот у нас с тобой все будет иначе. Улыбайся.

Девушка послушно изобразила улыбку и тут же замерла. В нескольких шагах от нее стоял прекрасно одетый знатный синьор, и на его смуглом лице светились светлые глаза. Те самые, что когда-то давно, в прежней жизни, горели желанием, а затем обожгли ледяным отчуждением.

В сердце больно кольнуло. Еле слышно вздохнув, Лали шагнула вперед, чтобы приветствовать Антонио. Но ей не удалось этого сделать, потому что в это самое мгновение всех позвали за стол.

54

Сосед слева был весьма рад тому, что рядом с ним сидит очаровательная дочь де Бельфлера. Бенедетто де Мессино оказался настолько общительным и веселым, что сумел отвлечь Лали от мыслей об Антонио. В разговоре он то и дело дотрагивался до руки девушки, его прикосновения выглядели вполне невинно, но немного смущали Лали. Намного сильнее ее беспокоили взгляды двух мужчин: епископа Строцци, который исподтишка наблюдал за ней, хотя при этом беседовал с остальными гостями, и – Карриоццо, сжигающего ее сердитым взглядом. Неужели в нем вновь заиграла ревность?

Рядом с Антонио сидел весьма похожий на него стройный юноша, и Лали сообразила, что видит младшего Карриоццо. Доминика как-то обмолвилась, что ее бывший жених превосходил в красоте старшего брата, и, пожалуй, была права. Лали с любопытством рассматривала Филиппо, удивляясь тому, что кузина так легко решилась разорвать помолвку с этим красавчиком.

– Я приветствую возвращение на землю Пармы того, кто вернул мне мою дочь. За Антонио ди Карриоццо, – граф Людовико высоко поднял свой бокал. – И за союз наших семей!

– За счастливое возвращение вашей дочери, – произнес в ответ Антонио. Не отрывая глаз от Бельфлера, он выпил свой бокал до дна и со стуком поставил его на стол. – Желаю вашей дочери побыстрее найти супруга. Полагаю, это будет несложно сделать, если вы не поскупитесь на приданое.

В зале воцарилось неловкое молчание, затем раздались вздохи сожаления и удивления. Чувствуя на себе бесчисленные участливые взгляды, Лали густо покраснела, но тут же выпрямилась. Губы дрожали, а мокрые глаза были устремлены на человека, оскорбившего ее прилюдно.

– Жаль, что в Парме нет обычаев, подобных тем, что приняты в Стамбуле. Я слышала, что у вас денежные проблемы. На берегах Босфора вы вряд ли сумели бы купить себе даже одну жену! – во всеуслышание заявила она.

– Я привык надеяться лишь на самого себя, сеньорита Мальвина де Бельфлер, – Антонио не отрывал ледяного взгляда от ее лица. – И не унижусь, чтобы жениться ради денег. Что же касается Стамбула… – он зло усмехнулся. – Вам лучше, чем остальным присутствующим, известно, какую цену платят за женщин на рынках Османской империи. Помогая вам вернуться на родину, я предполагал увидеть вас счастливой, сеньорита. Неужели вы сожалеете о нашем совместном путешествии?

– Весьма сожалею о том, что была полной дурой и доверилась ледяной глыбе! – зарычала Лали в лицо наглецу, предавшему ее чувства.

Гости, забыв обо всем и затаив дыхание, ждали развязки, и разъяренный Антонио стиснул челюсти. Если раньше все лишь шепотом строили догадки об их взаимоотношениях, то теперь начнут обсуждать во всеуслышание. Девчонка сошла с ума. Неужели она не понимает, что он держится так холодно и отстраненно лишь затем, чтобы заставить всех поверить в то, что между ними ничего не было и быть не могло?

– Ты оскорбил мою дочь, Антонио ди Карриоццо. Завтра на турнире ты заплатишь за свои неучтивые слова, – мрачно процедил де Бельфлер.

– Думаешь справиться со мной? – Антонио криво усмехнулся. – Неужели не все силы оставил в постели молодой жены?

Людовико с трудом сдержал себя, чтобы прямо сейчас не устроить взбучку наглому юнцу. Бросив мрачный взгляд на испуганное лицо Монны, он медленно опустился в кресло, и, раздувая крылья носа, угрожающе произнес:

– Ты узнаешь об этом на турнире.

– Именно для этого я и явился сюда.

Антонио с вызывающим видом осушил полный бокал вина, затем встал из-за стола и, печатая шаг, вышел из зала. Филиппо последовал за ним.

Было выпито огромное количество вина прежде, чем в зале вновь воцарилось веселое настроение.

Но Лали не замечала ни выступлений акробатов, ни музыки, ни танцев – она была в ужасе от того, что только что произошло. «Что происходит? Зачем Антонио поссорился с моим отцом? Чего он добивается? Почему оскорбил меня? – в ужасе размышляла она. – Он до сих пор любит Монну. И теперь задумал на поединке поставить точку в этой истории – освободить Монну от супруга или погибнуть самому. Что произойдет завтра? Неужели один из них должен погибнуть! Отец, которого она успела полюбить? Или человек, завладевший ее сердцем?»