Текст книги "Елена - чудовище для демона и дракона (СИ)"
Автор книги: Анна Жнец
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)
Антон сжал кулаки, явно намереваясь броситься в драку, но тут над головой Дрэйвена распахнулись крылья – кожистые крылья с костяными шипами.
Жаль, муженёк стоял ко мне спиной, и я не видела его лица. Уверена, выражение было непередаваемым.
– Ну, – ухмыльнулся дракон и прищурил оранжевые глаза, – бей.
Супруг отшатнулся. Забормотал что-то бессвязное. На плечо опустилась когтистая лапа, притянув Антона к лицу, частично покрытому чешуёй.
– Не тр-р-рахаемся, – вкрадчиво поправил дракон, сверкнув удлиннившимися клыками, – а занимаемся любовью. Точнее, будем.
В следующую секунду Антона спустили с лестницы, и дверь за ним с шумом захлопнулась, отрезав крики и звуки падения.
– Елена, – убрав неполную трансформацию, дракон подошёл ко мне. Идеальный. Красивый до слёз. В моих глазах он почти светился.
Больше всего мне хотелось упасть в его объятия, как в какой-нибудь дешёвенькой мелодраме, но…
Всегда было это «но».
– Мы не поговор-р-рили.
– О чём говорить? – горло сдавило спазмом. – Ты любишь Тёмную. Я не она и ею не стану. Мы совершенно разные. Даже вернув воспоминания, я не почувствовала себя ею. Словно посмотрела фильм о чужой жизни.
– Поэтому ты захотела домой? – Дрэйвен нежно взял в ладони моё лицо.
Какие же у него губы! Светлые, почти бесцветные, но при этом чёткие и выпуклые. Я помнила их мягкость, их вкус. Едва держалась, чтобы не податься вперёд и не ощутить их снова.
– Пр-р-рошу, выслушай, – дракон наклонился. Тёплые пальцы гладили мои скулы. – Когда я понял, что Маир-р-р нашла душу той, кого я потер-р-рял, о ком тосковал столетиями, то от счастья потер-р-рял голову. Я устал от беспр-р-росветности. Не хотел провести жизнь в одиночестве, но, кроме Тёмной, мне никто не был нужен. Др-р-раконы пр-р-ривязываются кр-р-репко.
– И ты решил, что лучше бледная копия, чем ничего? Я не хочу быть заменой.
– Ты не замена. Ты мой единственный шанс! – горячо зашептал Дрэйвен. – Пр-р-ризнаю, сначала я искал в тебе чер-р-рты погибшей возлюбленной. Но потом… ты была такой забавной и непоср-р-редственной, откр-р-рытой и добр-р-рой, и… я влюбился. Опять. Снова. В тебя.
– Драконы любят лишь раз.
Как хотелось верить!
На губах я чувствовала дыхание Дрэйвена. Он пах уютом, дождём и – странные ассоциации – новыми книгами.
– Один и тот же человек меняется в течение жизни. Р-р-разве это повод его р-р-разлюбить? Др-р-ругая внешность, др-р-ругая личность, но душа всё та же. Ты думаешь в тебе нет качеств, за котор-р-рые я полюбил Тёмную? Ты думаешь в тебе, Елене, не нашлось чер-р-рт, котор-р-рых в ней не было, но котор-р-рые заставили меня влюбиться ещё сильнее? Мы связаны, и смер-р-рть эту связь не р-р-разор-р-рвёт. Ты навсегда останешься для меня особенной. В любом воплощении. Когда и этот цикл закончится, я снова отпр-р-равлюсь на твои поиски.
– Но...
– Всю жизнь др-р-раконы преданы одной женщине. Если любимая умир-р-рает, их гложет тоска. Я больше тоски не чувствую.
Я покачала головой:
– Я не она.
– Знаю. А ещё знаю, что если и мог полюбить опять, то только тебя.
Он обхватил ладонями мою голову и прижался к губам. Сначала нежно, словно прося разрешения. Не закрывая глаз. Удерживая мой взгляд. Потом сорвался с цепи, углубил поцелуй, обрушив на меня всю бездну нерастраченных чувств.
– Клянусь, – шептал между глотками воздуха, – ты никогда, никогда не усомнишься в моей любви.
Глава сорок первая
В которой Маир ищет Африку у себя под носом
С возрастом зрение Вождя ухудшилось, но слух чудесным образом обострился. По крайней мере, шаги Маир он слышал всегда. Первым узнавал, когда она приходила в лагерь: ветки шумели по-особенному, выпуская её на поляну.
В этот раз он остался в своей палатке: наблюдать, как выбирают другого, было мучительно. Годы выбелили волосы, забрали силу у рук, исполосовали щёки и лоб морщинами, сделав Вождя невидимым для любимого взгляда. Теперь он принадлежал к тем счастливчикам, сквозь которых смотрели, не замечая, – глупец, продолжающий на что-то надеяться. Старик с дряблой кожей и мешками под глазами. Она не разделит с ним постель. Больше нет.
За пологом из шкуры болотного оленя светило солнце, как в то, первое, утро, когда Вождь её увидел. Стволы сосен купались в золоте. Трава шуршала, проминаясь под босыми ногами.
В последние годы Маир редко навещала лагерь, и это утешало: смотреть, как любимая уходит с соперником, было больнее, чем не видеть её совсем.
Он помнил, как мучительно переживал войну. Ведьмы оставили Болота, улетев с драконами на Великую битву. Небо потемнело от широких кожистых крыльев, и он до рези в глазах высматривал среди тысяч крошечных фигур единственную для него важную.
Как боялся, что Маир не вернётся! Погибнет. Отчаянно жаждал последовать за ней, сражаться бок о бок. Но какая польза от слабого человека?
К счастью, война продлилась недолго. Ведьмы вернулись с победой, и в ту ночь он, безумный от счастья, самоубийственно смелый, исступленно целовал её щёки – здоровую белую и обожжённую до черноты. Магическое пламя забрало ослепительную красоту, но любимое сердце под ладонью билось так же ровно, и не было ничего важнее.
Полог откинулся, солнце озарило внутреннее пространство палатки. Он почувствовал себя кротом, прятавшемся в норе и внезапно вытолкнутым на свет. Но щурить глаза не пришлось: в проёме, заслонив солнечные лучи, нарисовалась фигура. Скользнула в хижину, вернув полог на место.
Маир. Любимая.
Ведьма смотрела отрешённо, словно не понимала, где находится, как и почему ноги привели её сюда, в эту палатку. Вождь молчал, боясь нарушить хрупкую тишину, спугнуть неожиданное чудо, наполнившее тоскливый день смыслом.
Глупо мечтать о поцелуях, когда едва способен разогнуть спину, не морщась от боли. Глупо надеяться вернуть прошлое, снова сплестись в объятиях, как сто-двести лет назад.
Чем он мог привлечь её, всё ещё молодую, пусть и украшенную рубцами, могущественную и не нуждающуюся ни в ком? Своим подбородком, теряющим форму? Узловатыми пальцами? Сединой в волосах?
Зачем она пришла? Почему смотрела с таким смятением? Почему прижимала ладони к животу, словно боялась развалиться на части?
Он хотел спросить, что случилось, но вместо этого молча протянул ведьме чашку с настоем трав.
– Отвар мелиссы и ягод чаблика. Согревает в холодные вечера.
Они говорили редко. О той, кто занимала его мысли, Вождь знал немного. Но иногда замечал, как даже в тёплые, погожие дни дрожат её плечи, как зябнут руки, зарываясь в медвежий мех.
На этот мех Маир опустилась сегодня, сжимая в ладонях горячую кружку чая. Замкнутая, далёкая, но не такая равнодушная, какой её привыкли видеть. Мгновение ему чудилось, будто лицо Маир идёт трещинами и осыпается, оказываясь маской. И что под сломанной бронёй трепещет нежное, уязвимое нутро. Такое же, как у всех.
Вождь знал Маир полтысячи лет, и ему не требовались слова, чтобы понять. Он дал ей то, чего она никогда не просила, но в чём отчаянно нуждалась все эти годы. Со вздохом, в котором слышалась тоска по безнадёжно упущенному, потерянному времени, он прижал чародейку к груди, и она закрыла глаза, согретая приготовленным для неё чаем, успокоенная запахами чаблика и мелиссы. Впервые за века забывшая обо всём.
Глава сорок вторая
В которой демон постигает смысл слова «признательность»
Питон обиделся и не вышел его встречать. Из листвы на мгновение высунулась жёлтая морда с заклеенным глазом и показала язык. После чего змей гордо удалился, махнув хвостом.
– Да ладно тебе, приятель, – протянул Кроу, – зрение скоро восстановится. Ты же порождение Тьмы. Великий ужасный страж.
Питон на лесть не купился, и в течение двух часов демон блуждал по саду в томительном ожидании, пока добрая душа с гнездом на голове не протянула ему яблоко – приглашение в туманный круг. Теперь он мог увидеть дерево с дверью-расщелиной.
– Благодарю, любезная, – бросил Кроу незнакомой пифии, наполняющей свою корзину.
И нырнул в темноту дупла.
Туман клубился у ног. Тут и там сверкали наросты кристаллов. Смотреться в них можно было, как в зеркало. Что Кроу и сделал, остановившись напротив особо широкий и гладкой грани. Поправил ворот рубашки, причесал пятернёй волосы. Красавчик!
Риэль склонялась над столом. Перо скользило по бумаге с немыслимой скоростью. Взгляд не отрывался от зеркала. Демон по привычке заглянул внутрь серебряной рамы и поморщился: как здесь что-либо можно понять? Спирали, волны, круги – всё из дыма. Это даже не иероглифы и не буквы.
– Опять нелёгкая принесла, – Риэль макнула перо в чернила. – Я уже проверила: сегодня она не родилась.
– А я не за этим, – удивил демон.
И опустил на хрустальный стол красное яблоко в карамели, посыпанное кокосовой стружкой. Из центра вместо хвостика торчала деревянная палочка.
– Что это? – спросила Риэль севшим голосом спустя три минуты ошарашенного молчания.
– Благодарность, – гордо ответил демон. – И извинения.
Ошеломлённая пифия пожевала кончик пера.
– Я осознал свои ошибки, – продолжил Кроу, – и нашёл своё прежнее поведение навязчивым и недопустимым.
– Ты больше не будешь таскаться сюда каждый день? – с надеждой посмотрела на него предсказательница.
– Больше не буду, – обрадовал её демон, – теперь только раз в два дня.
С тех пор три раза в неделю на хрустальный стол пифии опускалось карамельное яблоко. Даже несмотря на то, что Риэль сладкое ненавидела и упорно пыталась донести это до Кроу. Но, к счастью всего туманного круга, однажды в дождливом, пасмурном Лондоне родилась девочка, которой пифия с превеликой радостью передала свой крест.
Тем благословенным утром работа стала, ни один дневник не был заполнен – все праздновали. В анналы загробной истории эта дата вошла как день Грандиозной попойки. Яблочное вино лилось рекой.
Эпилог
В котором все счастливы
Дом наш деревянный и стоит у подножия холма. Он уютный и ночами разговаривает шорохами и скрипами. На первом этаже четыре комнаты и одна в розовых тонах – на мансарде. Мебель в основном плетёная. Столы и тумбочки украшают бамбуковые салфетки. На стенах висят наши фотографии – в рамочках и просто пришпиленные кнопками.
Из окон гостиной виден водопад, из столовой – река и сосновый лес.
Летние вечера мы проводим на открытой веранде, осенью перебираемся в дом, к камину. На кухне в верхнем шкафчике всегда хранится бутылочка-другая глинтвейна. Иногда Дрэйвен готовит напиток сам, но, как выяснилось, зайцы, запечённые в лесу на костре, – верх его кулинарных талантов. Магазинный глинтвейн на порядок ароматнее самодельного. Если честно, последний просто ужасен, но об этом я, конечно, благополучно молчу.
Смотреть с веранды на звёзды можно только до десяти. Позже налетает тучами мошкара, отогнать которую не способно ни одно средство, разве что магическое. Зато между столбами веранды натянут гамак. Никто на нём не лежит, но в экстерьер тот вписывается отлично. Кресло-качалку я люблю больше. Она удобная, предназначена для двоих, и меня всегда заботливо кутают в плед, прежде чем обнять и прижать к груди.
«Люди хр-р-рупкие, – любит говорить Дрэйв. – Тер-р-рмор-р-регуляция несовер-р-ршенна».
Всё остальное, по его словам, во мне идеально.
И это правда, ведь я в кои-то веки отрастила натуральный цвет волос и остригла неудачно окрашенные концы. А ещё оказалось, что бурные ночи и отсутствие стресса способствуют похудению. Но в действительности красивой меня делают сияющие глаза.
Иногда, словно эксцентричная тётушка, нас навещает Маир, потому что: «Ведьмы своих не бросают». А ещё – чтобы в очередной раз напомнить Дрэйвену: «Обидишь её и будешь иметь дело с самой могущественной колдуньей Верхнего мира».
В последний раз Маир приходила с хрустальным шаром – странным артефактом, внутри которого клубился синий туман, – и была необычайно взволнована. После её визита взволнованной стала и я.
То, что она показала мне...
С недавних пор у нас появилась традиция. В шесть часов вечера мы устраиваемся на ступеньках веранды – муж с глинтвейном, я с чаем – и слушаем грохот водопада. Когда кружки пустеют, Дрэйвен кладёт ладонь на мой округлившийся живот в ожидании, когда Диана ответит. И улыбается.
Я улыбаюсь тоже: в этой жизни у Дианы будет хороший отец.
КОНЕЦ
