Текст книги "Плата за обман"

Автор книги: Анна Владимирская

Соавторы: Петр Владимирский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Старостин уже выпил свой кофе и попросил вторую чашку, как вдруг заметил, что стюард бледен.

– Что такое, Стас? Ты чего такой? – спросил Старостин.

– Да там… У ребят какие-то проблемы… – выдавил парень.

Старостин нахмурился.

– Что именно?

– Не говорят… – Стюард пожал плечами и криво усмехнулся.

А ручки-то у тебя дрожат, парнишка. Что ж так?

Старостин отстранил его и пошел в кабину. Один пилот нервно нажимал на тумблеры слева от себя, второй что-то негромко говорил в микрофон, прикрепленный к наушникам.

– Так, ребята, – сказал Старостин. – Какие проблемы?

– Старик, – ответил ему первый пилот, – ты лучше сядь и пристегнись покрепче.

– Сам пристегнись! – рассердился охранник. – Говори толком, что такое?

– Третий раз сработала аварийная сигнализация, вот что!

Старостин почувствован, что ноги у него становятся ватными.

– Какая конкретно?

– Повышенная вибрация правого движка, – буркнул старший пилот. – Если срабатывает, значит, вибрация выходит за пределы допустимой.

Старостин прошел в салон и посмотрел в иллюминатор. Ничего не видно. Но здесь, ближе к крылу, действительно чувствовалась вибрация. И как он ее не ощутил?

Он вернулся к летчикам и услышал, как пищит сигнализация в четвертый раз. Заметил загоревшуюся красную лампочку.

– Варианты такие, – сказал ему старший пилот. – Садиться в Брянске, там есть аэродром. Мы их уже запросили, аварийную посадку дают. Или пытаться лететь до Москвы, но… Я ничего не гарантирую.

– Что решаешь? – спросил его Старостин. Сам он здесь не командовал.

– Иду в Брянск, – сказал пшют. – А ты будь другом, двигай на место, ага?

В салоне стюард уже сидел пристегнутый, глядя в пол. Заранее группируется на случай катастрофы?… Старостин сел и тщательно пристегнулся. Самолет пошел на снижение, желудок подкатил к горлу. Вместе с ним подкатил и страх.

А ведь Лученко, эта докторша-экстрасенс, не захотела лететь самолетом. Чувствовала, что ли? Как такое вообще возможно? И тогда почему она его не предупредила, черт бы ее побрал?!

Память в эти секунды необыкновенно, резко обострилась. Он вспомнил, как один знакомый говорил, что Лученко заранее знает и предчувствует совершенно фантастические вещи. Информация от другого человека: якобы, когда ее родители должны были екать в аэропорт, садиться в тот самый самолет, который разбился, – она ужасно плохо себя чувствовала. Только тогда еще все думали, что это просто болезнь… Ну и случай с банкиром, которому она не советовала лететь в Нью-Йорк, а потом он погиб в одном из небоскребов-близнецов…

Старостин изо всех сил сжал кулаки и заставил себя не дрожать от страха. Чему быть, того не миновать, и нет смысла терять рассудок. Хотя телу не прикажешь… Нет, можно приказать. Нужно!..

Ничего, ничего. Ну, двигатель закапризничал. Можно и на одном сесть. Лишь бы не загорелся…

Желудок и все внутренности приподнялись к горлу. Самолет снижался. Старостин заставил себя смотреть в иллюминатор. Тело боится, а вот мы его заставим глядеть в глаза страху!.. Буквально минуту назад внизу расстилался безжизненный марсианский пейзаж, бесцветная пустыня. Видимо, на большом расстоянии земля обесцвечивается. Теперь же она позеленела и пожелтела, расчерченная на ровные плоские прямоугольники. Мимоходом Старостин подумал, что в жизни всегда так: издалека детали сливаются в ровное бесцветное пятно, а чтобы что-то рассмотреть, надо подойти вплотную.

Уже можно было различить крохотные, муравьиного размера автомобили, потом строения, еще ниже стали видны столбы электропередач. Он отвернулся от окна: сейчас приземление, самый важный момент… Самолет коснулся бетонной полосы, и совсем не религиозный Сергей перекрестился: «Слава Богу…»

Он оставил экипаж в Брянске выяснять причину срабатывания сигнализации. Созвонился с Киевом, доложил шефу ситуацию, после – со своими людьми, попросил их связаться по определенным каналам с местными органами внутренних дел. Ему позвонили через двадцать минут, он договорился, пообещал оплатить не только бензин, и через час уже мчался в служебной машине по шоссе в сторону Москвы.

И все же на Киевский вокзал Старостин едва не опоздал из-за пробок. Когда он выбежал на перрон, поезд «Киев-Москва» уже звякнул и остановился. Хорошо, что Лученко выходила из вагона не первой. Он успел подбежать и встретить ее.

Докторша спустилась со ступенек, а вслед за ней проворно выскочила проводница.

– Ой! Спасибочки вам, Вера Алексеевна! Спасибо огромадное!

Сергей Михайлович пытливым ментовским взглядом осмотрел проводницу. Обычная, изнуренная железной дорогой немолодая баба квадратных очертаний. «Интересно, – подумал он, – что такого хорошего сделала этой проводнице киевская врачиха? Ишь ты, как благодарит! Прямо светится вся!»

Но сейчас его больше волновало другое, и о проводнице он тут же забыл. Едва они сели в машину, которую прислали за ними из ладыгинского гаража, Старостин не выдержал:

– Признавайтесь! Вы знали, что с самолетом что-то не в порядке?

– Ну как такое можно знать! Что я вам, техник?

– Не надо шутить! Вы заранее что-то знали и поэтому не полетели. Да?

– А что случилось? – спросила Вера.

– Это нечестно! – Он нахмурился. – Вы должны были меня предупредить!

– Да о чем предупредить? – Лученко, наоборот, веселилась. – О своих предчувствиях? Ну хорошо, слушайте.

Свое нежелание лететь на самолете Ладыгина она объяснила следующим образом. У нее бывают такие состояния, которые она сама не может понять. Просто откуда-то знает, что идти в ту сторону нельзя. Садиться на этот самый самолет не хочется. Пробегает по спине холодок, начинается учащенное сердцебиение, становятся мокрыми ладошки. Когда куда-то не хочется идти – лучше не ходить. Любопытство тут неуместно. Однажды вот так она не пошла к киевскому главпочтамту, а потом арка здания обрушилась и погибло несколько человек. Много раз опасность оказывалась не столь серьезной, а просто где-то собирались митинги противоборствующих партий, происходили столкновения с милицией. Вера чувствовала дискомфорт за несколько кварталов, ничего о столкновениях заранее не зная.

Это ее предзнание, сказала Лученко, – скорее всего, сильно развитая интуиция. А поскольку интуиция никогда ее не подводила, то Вера Алексеевна слушает свою «подсказчицу из подсознания» беспрекословно. Доверяет своим ощущениям, даже мимолетным. И никогда не идет туда, куда не хочется.

– Предупреждать же о таком я отвыкла давно, – сказала она серьезно. – Никто не верит, зато все пугаются. В юности я еще была наивна и охвачена желанием всех спасать, применять с пользой для людей свои предчувствия. И однажды в аэропорту, где провожала подругу, устроила истерику, просила задержать вылет. Меня не слушали, поднимали на смех, причем даже сама подруга. Я настаивала, что самолет погибнет. Меня задержали, обвинили в провокации, в намеренном создании паники, продержали несколько часов… Потом выгнали из аэропорта… А самолет сбила ракета, случайно выпущенная во время учений. Все знают об этом случае, хотя он замалчивался. И что, вы думаете, мне сказали спасибо за предупреждение? Наоборот: нашли и угрожали судом. Доходило до абсурда – дескать, это я нацелила ракету!

Она помолчала.

– Так что нельзя спасти тех, кто не желает быть спасенным… Впрочем, если бы почуяла серьезную опасность, вас бы обязательно предупредила.

– Спасибо, – буркнул Старостин, хотя слушал с огромным интересом.

– Черных птиц в краю глаза не видела, только немного виски заломило. Значит, опасность была несерьезной. А что случилось?

– Неисправность двигателя… Вынужденная посадка в Брянске. Пришлось пилить автомобилем до Москвы еще триста километров. А что за черные птицы? – спросил он в свою очередь.

– Так… Ничего. Неважно.

Вера с интересом смотрела в окно, разглядывала город. Какое тут все огромное по сравнению с Киевом! К Москве она относилась с почтением. А вот Питер любила всей душой. Про себя удивлялась: почему люди стремятся именно в Москву, а не в милый ее сердцу Санкт-Петербург? И хотя понимала, что именно здесь есть работа для миллионов, все равно – если бы выбирала, где жить в России, выбрала бы северную столицу.

Старостин взял на себя роль гида. Рассказывал, мимо чего они проезжали. Лученко слушала его вполуха, разглядывая дома и людей.

– А это Дворец пионеров, сюда Мира ходила в художественную студию, когда маленькая была. Сейчас он, правда, называется Дом творчества детей и…

– Остановите здесь. Пожалуйста, – вдруг попросила Вера.

– Зачем? Мы ведь едем смотреть квартиру Миры?

– Мне нужно зайти в изостудию.

Машина остановилась, они вышли. Мужчина держал ее под руку, когда они поднимались на крыльцо здания. Но, поднявшись, женщина опять его удивила.

– Я хотела бы пообщаться здесь с людьми без вас.

– А как же наш с вами договор – действовать в тандеме? – напомнил Старостин.

– Если вам так хочется… Хорошо. Только не думаю, что вам это будет интересно. Я уверена, что вы не видите в этом посещении никакого смысла.

– Ну что ж. Не вижу, – решил более не скрывать своих мыслей бывший мент. «Все равно она догадается», – подумал он.

– И не мешайте, не удивляйтесь ничему, договорились?

Старостин пожал плечами. Они подошли к охраннику.

– Где у вас кружок изобразительного искусства? – взял инициативу в свои руки Сергей.

– Третий этаж, налево по коридору.

– Как зовут руководителя кружка? – спросила Вера.

– Э… Сейчас посмотрю. Роза Исааковна.

– Спасибо.

Они поднялись на третий этаж и сразу нашли нужную дверь. Перепутать ее с другой было невозможно, поскольку эта была расписана цветами шиповника и соловьями. Постучав и получив приглашение войти, гости шагнули в большую светлую комнату. С потолка лился яркий свет люминесцентных ламп. Пахло здесь красками и пластилином, стояли мольберты, а за ними трудились дети разного возраста. Они усердно рисовали натюрморт: бело-голубой кувшин, несколько яблок и лимон на фоне вертикально стоящего серебряного блюда.

Дети на мгновение оторвались от мольбертов, посмотрели на гостей и тут же снова углубились в рисование.

– Нам нужна Роза Исааковна, – подал реплику Старостин.

– Это я, – сообщила женщина лет пятидесяти, небольшого роста, крепенькая, сохранившая черты миловидности. – Вы пришли записывать ребенка ко мне в студию?

– Нет, – поторопился с ответом бывший оперативник.

– Да! – грудным голосом неторопливо проговорила Вера, незаметно дернув своего спутника за рукав костюма. – Нам посоветовала к вам обратиться ваша бывшая ученица Мира Ладыгина.

– О, Мирочка! Я помню ее. Какая умница! – всплеснула полными руками преподавательница. Ее лицо расплылось в радостной улыбке. – Дорогая, милая девочка! Моя самая талантливая ученица, хоть и неорганизованная. Садитесь вот сюда, в углу, возле стеллажей…

Вере не стоило никакого труда разговорить женщину. Она с готовностью поделилась с гостями всем, что помнила о Мирославе. Девочка не только хорошо рисовала гипсы и писала акварелью лучше всех в студии. Как рассказала Роза Исааковна, у юной художницы было множество самых разных увлечений, которые она отражала в своих рисунках.

– Можно посмотреть? – попросила Лученко.

– С удовольствием! – Руководительница студии, словно только этого и ждала, кинулась к шкафу и принялась рыться в разноцветных папках.

Вскоре она извлекла Мирины рисунки, наброски и живописные этюды. Вера принялась перебирать листы бумаги, погружаясь в красочный мир детских мечтаний, грез и реальных событий. Лошади, пейзажи, много портретов, пока еще неуклюжих. Вот рисунок, где Мира мчится на мотоцикле. А вот нежнейшая акварель с изображением пруда, лодки, кувшинок и стрекоз над камышом, и под всем этим тихим омутом стихи Юнны Мориц:

 
Кто так светится? Душа. Кто ее зажег?
Детский лепет, нежный трепет, маковый лужок.
Кто так мечется? Душа. Кто ее обжег?
Смерч летящий, бич свистящий, ледяной дружок.
 

– Ого, – сказала Вера. – «Путеводная звезда», хорошие стихи… А это кто? Ага, понятно…

Она взяла в руки лист с портретом. На нее смотрела женщина, чем-то неуловимо похожая на Миру, с большими печальными глазами, но с улыбкой в уголках рта. И четкая подпись: «Мама».

– Хорошая работа, – сказала Вера, искоса глядя на Старостина. Она знала, что Марат Ладыгин сейчас женат на другой женщине, а с Mириной мамой разведен. – А вот это что?

Она показала преподавательнице графический рисунок, где юноши танцевали какой-то странный акробатический танец.

– Это? Сейчас… А! Капоэйра.

– Ничего себе, – нахмурился Старостин и процитировал: – Бразильский вид боевого искусства, включающий элементы акробатики, ритм во время тренировки задается традиционными музыкальными инструментами… В Москве есть федерация капоэйры, множество групп.

– А мне Мирочка говорила, что это танец! – сказала Роза Исааковна.

По словам учительницы рисования, от которой у девочки, похоже, секретов не было, Мирослава Ладыгина увлекалась этим бразильским полутанцем-полуборьбой. Однажды, когда Мира писала этюды в парке Пушкина, она увидела группу танцоров. Позитивная энергетика и свобода самовыражения юношей и девушек так впечатлили ее, что она тут же сделала набросок.

– Смотрите, капоэйристы на ее рисунке не сражаются, они играют! И стиль этой игры уникален и неповторим для каждого… Собственно, как уникален и неповторим сам человек.

– И все же это смесь всего: и боевое искусство, и танец, и игра одновременно, – настаивал Старостин.

– Нормальный коктейль для подростка, – заметила Лученко.

– Знаете, что мне рассказывала Мирочка про свое увлечение? – лукаво улыбаясь, спросила преподавательница.

– Очень интересно!

– Что капоэйра в сто раз лучше фитнеса, йоги и гимнастики. Что фигуры у капоэйристов лучше всех.

– Ребенок, – проворчал Старостин. – И так худющая.

– И опять скажу: это нормально для девочки – заботиться о своей талии, – заявила Вера. – Значит, она занималась этим серьезно?

– Она ходила на занятия, во всяком случае. Капоэйра развила у нее удивительную пластику тела, она прекрасно танцевала. Правда, Кирюша? – Роза Исааковна обратилась к парнишке, который высунулся из-за мольберта и прислушивался к разговору взрослых.

– Классно танцевала, – пробасило юное дарование, почесывая кончиком кисточки макушку. – Она говорила, что иногда ходит с подружками в клубы на дискотеки. И там показывает высший пилотаж. А когда к ней начинают клеиться, то особо навязчивым ухажерам она внятно объясняет, чтобы отваливали поскорей, при помощи той же капоэйры.

Старостин задумался. Он или его люди всегда сопровождали Миру на все прогулки и занятия. Правда, было несколько случаев, когда она удирала… А они рыли землю, чтоб ее найти. Потом она смеялась, обещала отцу не рассказывать. И действительно не рассказывала. Значит, на дискотеках?… Вот несносная девчонка!

– Однако я совсем заболтала вас. А как же ваш ребенок? Кто у вас, мальчик или девочка? Когда вы придете в нашу студию?

– Мы сейчас уезжаем за границу. Вот вернемся, и тогда… – улыбаясь, заверила Лученко.

Перед выходом из дома творчества Вера решила посетить, как это прежде называлось, дамскую комнату. Там она увидела двух девушек лет пятнадцати. Одна из них сидела в кабинке, справляя нужду, другая же, встав на унитаз в соседней кабинке, фотографировала процесс на мобильный телефон, зависнув над перегородкой. Затем они поменялись местами. Закончив сие действо, одна из девушек заявила: «Надо будет для прикола разместить эту фотку "В контакте"».

Лученко поморщилась. Все-таки профессия врача, тем более психотерапевта, приучила ее ничему не удивляться. Но в данном случае опытного доктора сумели обескуражить. Она подумала: «Какие разные миры! Рисунки, увлечение танцем, который не совсем танец, а скорее искусство красиво наносить удар. И эти… Которые хотят показать себя на толчке всему интернет-сообшеству. Словно пришельцы из разных эпох. Дети из будущего – и обезьянки, не ведающие стыда».

Выйдя из здания, Старостин ослабил галстук, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и только и смог произнести:

– Во дела! Что девчонка успела, и это в то время, как всю семью неусыпно охраняли мои сотрудники. Ну, я с этим разберусь!

– Сергей, не надо устраивать никаких разборок. Ваши люди не виноваты. Мира – очень непростая девочка.

– Это точно.

Молча доехали до дома в тихом московском переулке, где жила семья Ладыгиных. Консьерж вежливо поздоровался, и они прошли к лифту. Поднявшись на последний этаж дома, оказались на площадке, куда выходила одна бронированная дверь. Спутник Веры отпер ее своим ключом, они вошли внутрь.

Оформление апартаментов сразу и недвусмысленно заявляло: здесь живет принцесса. Легкие прозрачные ткани и множество всевозможных рюшей, оборок для обрамления окна и украшения кровати, гобелен со средневековым замком, стул перед белым с позолотой трюмо, оформленный под трон с помощью бархата и кружева золотых и пурпурных оттенков, – все это настаивало на том, что вы попали в сказку. Не слишком ли назойливо? Тем более что в качестве декора повсюду витали ангелы, эльфы и феи, словно сотканные из серебристого и золотистого мерцания.

Обращала на себя внимание и мебель, обитая тканями с разнообразным цветочным орнаментом. Окрашенный в нежно-голубой цвет потолок играл, должно быть, роль ясного майского неба. Во всех трех комнатах Мириной квартиры стояли гордые декоративные цветы всевозможных форм и оттенков, практически не отличавшиеся от живых цветов.

Вера подумала, что для полной композиции не хватает бабочек, – и тут же их увидела, вместе со стрекозами и божьими коровками. Это были тончайшие вышивки на шторах, подушках и покрывале. Люстра в гостиной представляла собой хрустальный каскад из стразов. Этот шедевр Сваровски заливал сказочный мир дворцовым бриллиантовым светом. Повсюду, во всех углах валялись, сидели и висели всевозможные мягкие игрушки, большие и маленькие.

Гостья ходила по большой квартире и ощущала прилив недовольства. С одной стороны, она не могла не признать, что мир этот красив и изящен, с другой – слишком нарочит и слегка фальшив. Где же подлинная жизнь дочери миллионера?

Пока она ходила по квартире в поисках отпечатка личности Мирославы, ее спутник сидел в глубоком кресле с шелковой обивкой и немного скучал. Все-таки странная она, эта Лученко. Хотя вроде и многое ей дано, но все равно – странная. Что тут ловить? Ходит вдоль стен, точно охотничья собака. Кажется, готова обнюхать каждый миллиметр пространства. А толку? Похищение ведь произошло в Киеве, а не в Москве! Нет ни малейшего смысла искать в этой квартире то, чего в ней нет.

– Сергей! – позвала она из кухни. – Это что за помещение?

– Сушилка и прачечная, – равнодушно сообщил мужчина, подходя. В небольшой тесной комнатушке стояли стиральная машина и несколько раскладных сушилок.

– А эта дверь куда ведет? – Вера продолжала исследовать жилье дочери олигарха.

– Здесь кладовка. Там издавна хранятся картонные коробки, старые вещи, детская обувь и ненужная одежда. Ничего интересного.

Вера отлично видела, что Старостину надоела роль сопровождающего. Он едва сдерживал раздражение. На его лице она вновь читала: «Стоило мчаться нa личном самолете Ладыгина? Тратить время и силы, добираться из Брянска – чтобы теперь показывать этой ненормальной докторше кладовку. Правду говорят, что психиатры в конце концов и сами с головой не дружат. "Профессиональная деформация" называется».

Ей захотелось снова смутить бывшего милиционера озвучиванием его мыслей, но она сдержалась, открыла дверь кладовки и вошла внутрь. И сразу позвала Старостина. Он вошел в помещение и остолбенел. Это оказалась вовсе не кладовка, а комната, причем совсем не похожая на тот сказочный мир принцессы, который создал для нее дорогостоящий дизайнер. Здесь все было оформлено во вкусе тинейджера. На стены были прилеплены скотчем плакаты с фотографиями танцоров капоэйры, артистов и эстрадных певцов. У шкафа стоял узкий подростковый диван, за ним компьютерный стол с ноутбуком ярко-красного цвета. А у дальней стены бывшей кладовки красовался огромный мотоцикл!

– Ни… кхгм… себе! – выдохнул Старостин и, подойдя к мотоциклу, принялся его осматривать и ощупывать. – Это же «Харлей Дэвидсон»! Серебристо-черный окрас, кофры… Семьдесят семь лошадей, объем движка полторы тысячи кубов!.. Тысяч двадцать баксов, а то и больше! Но как, когда?! Ничего не понимаю.

Он бросился ощупывать и осматривать стены комнаты, нашел маленькую дверцу и вышел в нее. Слышно было, как он звонит и разговариваете кем-то по телефону, повышая голос.

Веру мотоцикл удивил, но не заинтересовал. Она заглянула в одежный шкаф. Там висели кожаные куртки и брюки числом не меньше десятка, лежали пластмассовые серебристые панцири, похожие палаты, как из фильма про Терминатора.

Нал компьютерным столом на полках стояли книги, но основное место занимали компакт-диски. Вера прочла: «Из моды уходит гламур», «Мода и секс», «Моветон», «Откуда взялось нижнее белье». Вот это уже имело к занятию девочки самое прямое отношение.

Вернулся Старостин.

– Вера Алексеевна! Представляете, что устроила эта шальная девчонка?! Потайную дверь в холл и выход к грузовому лифту! Я звонил своим, никто ничего не знал, хотя мы с хозяином обитаем в этом же доме, ниже этажом. Тогда я консьержа допросил. И что вы думаете? Днем ее охраняли, так она ночью каталась! Ночные покатушки, блин! Он говорит – я думал, это нормально!

– А что вы хотели, в самом деле? – усмехнулась Вера. – Чтобы он ее не пускал?

Старостин выдохнул и сел на стул.

– Действительно… Просто это же ни в какие ворота…

– Помогите-ка мне лучше прослушать пару дисков, а то я не знаю, на какие тут кнопки нажимать.

Он включил проигрыватель, вставил отобранный Верой компакт-диск. Это были телепередачи учителя Мирославы Ладыгиной, известного историка моды Вячеслава Васильчикова. Он казался болтливым и слишком манерным со своими неизменными шарфиками и камеями, но только первые несколько минут, а потом это уже не бросалось в глаза. Потому что рассказывал он необыкновенно интересные вещи о моде, культуре, причем в остроумном стиле и с иронией.

«Молодых дизайнеров России по-прежнему очень волнует тема «одалиски в гареме». Они используют чаще всего ткани с блеском или люрексом, шьют шаровары, юбки-абажуры, тюрбаны с эгретами, завешивают лицо вуалью и, разумеется, открывают голый животик. Не лучше обстоит дело и с мужскими костюмами, вызывающими настоящую тревогу. Девушки-дизайнеры видят современного русского мужчину начала XXI века совершенно кастрированным, кукольным существом в юбках и кружевах, которого следует посадить в спальне на подушку и любоваться, словно игрушкой. Тема Верки Сердючки в мужской моде также сильна – меховые шубки и вышитые береты, даже вуалетки…»

Вера могла смотреть и слушать Васильчикова бесконечно долго, но рядом с ней прокашлялся Старостин. Он спросил с мужской прямотой:

– Ладно, нашли мы тайную комнату Мирославы! Что это нам дает в плане ее поисков?

– Теперь я знаю, как и чем жила девочка на самом деле.

– И это поможет нам ее найти? – В вопросе бывшего оперативника сквозит пессимизм. – Что-то вы ничего не делаете. Ничего конкретного, я хочу сказать. А время идет…

– Сергей! – мягко обратилась к нему женщина. – То, что я делаю, и есть самое необходимое. Я понимаю, вас беспокоит тот факт, что открылась неизвестная сторона жизни Миры. И этот другой мир, в котором она укрывалась от отца и от вас, вместе со всей вашей «королевской ратью и королевской конницей», совершенно вас огорошил. Но вам и Ладыгину придется смириться с тем, что у нее может быть собственная жизнь. Заметьте, девочка очень хорошо сумела спрятать свои личные интересы даже от такого опытного оперативника, как вы.

– Эх, утерли вы мне нос! – Старостин умел достойно проигрывать. – Дальше-то что?

– В Москве нам больше делать нечего. Все, что мне хотелось здесь найти, я нашла, – загадочно ответила Лученко. – Возвращаемся в Киев. Только одна просьба. – Она состроила жалобно-просительную рожицу. – Можно я возьму несколько Мириных дисков? Разумеется, с возвратом. Они жутко интересные.

– Разрешение нужно спрашивать у Мирославы, – усмехнулся Старостин. – Думаю, она не будет против. Особенно если вы ее найдете… Но давайте поступим проще. Здесь есть компьютер и DVD-болванки. Я вам эти диски скопирую.

– А за это я согласна лететь назад на вашем самолете! – бесстрашно заявила маленькая докторша. Она сейчас напомнила оперативнику ребенка, готового на любой подвиг ради получения заветной игрушки.

«Нет, никогда я не пойму этих женшин!» – вздохнул начальник охраны. Вслух же он проговорил:

– За это вы. Вера Алексеевна, расскажете мне, за что вас благодарила проводница поезда.

– Обещаю.

Пока они ехали на аэродром, Вера добросовестно выполнила свое обещание. С проводницей дело было так. Как и положено в поездах, пассажирке предложили испить чаю. А поскольку вечернее чаепитие в поезде – это святое, она с удовольствием согласилась. Проводница по имени Тамара поведала случайной незнакомке, едущей в СВ в одиночестве, свои проблемы.

– Тамара была обеспокоена странным поведением четырнадцатилетнего сына, – рассказывала Вера своему спутнику.

– Она его, что ли, одного дома оставляет?

– Она же проводница. Жизнь на колесах, – развела руками рассказчица.

– В таком случае с ним в этом возрасте может случиться все, что угодно. – По опыту оперативной работы бывший милиционер знал, о чем говорил.

– Вот именно. Женщина нервничала, поскольку в поведении мальчика явно прослеживались странности, каких раньше не было. Я ее поспрашивала…

– И что она вам рассказала? – Интересуясь, Старостин про себя уже поставил диагноз «наркоман».

– Нет, он не наркоман, – в который раз удивила его эта непостижимая женщина, читающая мысли, словно открытую книгу. – Я спросила: не расширены ли у него зрачки? Не замедлилась ли речь? Как обстоит дело с аппетитом, не уменьшился ли он? Не стал ли он тратить больше денег или выносить из дома ценные вещи? Тамара ничего подобного за своим сыном не замечала.

– Что же тогда?

– По ее словам, мальчик стал слишком часто принимать ванну. Кроме того, он начал очень уж тщательно следить за волосами, чего никогда раньше не было. Мать нашла у него абонемент в солярий. И еще он удалил со своего тела все волосы.

– Понятно. Связался с голубыми. – На этот раз бывший оперативник не сомневался в правильности своего вывода.

– Я попросила у Тамары показать фотографию сына. – Вера продолжала свой рассказ, не обратив на реплику Старостина никакого внимания. – На фото – симпатичный парнишка с хорошей фигурой пловца.

– Проводница подтвердила? – Он уже перестал удивляться и с нетерпением ждал конца истории.

– Да. Тамара очень удивилась, но оказалось, ее сын действительно с шести лет занимается этим видом спорта. Кстати, выглядит он не на четырнадцать лет, а на все семнадцать. – При этом Лученко сделала театральную паузу и лукаво взглянула на своего спутника. Дескать, я тебе уже все разжевала и в рот положила. Делай выводы, оперативничек! Но полковник никак не мог взять в толк, что же происходит с незнакомым мальчиком, если он не наркоман и не педик?

– Сдаюсь! – Он поднял руки, капитулируя перед ней.

– Мальчик просто влюбился! – расхохоталась Вера, довольная тем, что даже опытный сыскарь не смог разгадать такую простую загадку. – Причем влюбился в девушку старше себя и явно тоже спортсменку. Судя по всему, именно с ней он постигает азы сексуального возмужания.

– И вы все это выложили его матери?

– Не вижу ничего плохого в том, чтоб нормальная любящая мать узнала, что ее мальчик стал мужчиной. Она ведь, как и вы, думала, что он наркоман или голубой. Или и то и другое. Поэтому, узнав от меня правду, была счастлива.

– Вы так уверены, что не ошиблись с диагнозом, доктор? – попытался поддеть ее бывший милиционер.

– Все могут ошибиться. И я могу. Как любой человек. Но не в данном случае, – поставила точку в разговоре Вера.