Текст книги "Портрет блондинки в голубом (СИ)"
Автор книги: Анна Трефц
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)
– Я и не подозревала, что вы, Светлана, человек такой чистой и светлой души…
Полунина икнула от неожиданности и с интересом уставилась на гостью. Она ожидала от нее всего чего угодно, даже бессмысленного предположения, что на Марсе есть разумная жизнь, но только не таких похвал в свой адрес.
– Я, конечно, понимаю, Пабло был вашим соседом… Но так скорбеть о его кончине…
Светлана икнула еще раз. И тоже от неожиданности. Она оказалась в сложной ситуации. Ей стало стыдно за свой траурный наряд, который еще утром казался ей уместным согласно ситуации и ее душевному состоянию. Пока она раздумывала, что же ей все-таки ответить, Марго глотнула чаю, и продолжила развивать свою мысль:
– Вы, видимо, были с ним близки… По-соседски, конечно…
Тут хозяйка дома ни на шутку переполошилась. Она поняла, куда клонит ее гостья. Если только она продолжит с ней молчаливо соглашаться, то попадет в двусмысленную ситуацию – Марго непременно примется распространять слух, что у Светланы Полуниной была интрижка с ее соседом художником, которого убили, и кто его знает, почему… На этом полутоне люди будут делать внушительную паузу, давая понять собеседнику, что без участия семьи Полуниных убийство Бурхасона не обошлось. Так уж устроено общество праздных людей, к которому она себя относила и мнением которого дорожила, что все вольны делать самые смелые предположения. Может быть, эти догадки ничего общего с истиной и не имеют, но зато в них фигурирует известная всем личность, которой можно по этому поводу перемыть все косточки. Стремительно нарисовав в воображении все эти картинки, Светлана испугалась не на шутку. Она поняла, что просто обязана разуверить Марго прежде, чем сплетня сложится в ее голове стройной цепочкой.
– Боже мой! – она обреченно вздохнула и посмотрела на гостью со смесью скорби и вызова, – Боюсь, вы все неправильно поняли. Конечно, мне жаль несчастного художника, но моя печаль совсем по другому человеку. Вы верно в курсе, что у Кокочки недавно убили жениха – Игоря Борисовича Свирского. Чудесный был человек. Разумеется, его преждевременная кончина для нас невосполнимая потеря. Мы все так скорбим…
– И Коко скорбит? – искренне удивилась Марго и покосилась в сторону сада, откуда доносился заливистый смех дочери Светланы, который свидетельствовал о чем угодно, но только не о том, что девушка придавлена грузом безысходной печали от потери жениха.
Светлана кисло поморщилась. Хохот Коко в ее планы явно не входил. Видимо, она еще раз пожалела, что когда-то произвела ее на свет.
– Коко слишком молода, чтобы понять смысл произошедшего, – туманно изрекла она, – А может быть она пытается скрыть свою печаль, за безудержным, и, как видите, нездоровым весельем. Она у меня вообще девочка неуравновешенная. Честно говоря, очень проблемная девочка. Она наблюдается у психотерапевта… Ведь у нее случаются нервные срывы. Я боюсь, что смерть Игоря… Борисовича стала причиной как раз рецидива. Марго, ну как еще расценить ее поведение. Сегодня, к примеру, она решила, что охранник в состоянии починить антикварный торшер… – скорбно закончила страдающая мать.
– Да уж… – покачала головой Марго, – Может стоит отобрать у нее Мао?
– Дайте больному ребенку поиграть, – грустно попросила Светлана.
– Этот пес мне очень дорог, – Марго опасливо покосилась в сторону сада.
Оттуда слышался звонкий лай и девичий смех, которые говорили о том, что Мао весело проводит время. Его хозяйка немного успокоилась и, снова глянув на крышу дома покойного художника, сменила тему:
– Я, собственно, зашла спросить совсем о другом. Видите ли… я ведь важный свидетель в деле убийства вашего соседа. Вы в курсе, что он писал мой портрет, и я часто бывала в его мастерской? В последнее время…
Светлана усмехнулась:
– Разумеется, я знаю. Ведь нас с домом Пабло разделял лишь забор. Я видела всех его посетителей. И вас в том числе.
– В таком случае, я пришла по адресу. Понимаете, однажды я встретила у него довольно странного персонажа…
– Ах, это удивительная история! – всплеснула руками Полунина, безмерно радуясь, что гостья перестала мусолить тему ее скорби, ставя ее в неловкое положение, – Вы, конечно, имеете в виду такого чрезмерно худого молодого человека, очень неряшливого. Таких можно увидеть на вокзалах в избытке, но у нас в поселке, это действительно нонсенс. У нас даже садовники выглядят куда респектабельнее. Уж мы за этим следим, будьте покойны.
– Да, да, – нетерпеливо прервала ее Марго, – Я именно о нем хотела спросить. У меня сложилось впечатление, что я знала его в прошлом, когда он был более… как бы это выразиться… похож на приличного человека.
– Я видела его несколько раз, он заходил в дом Бурхасона, – понимающе закивала головой Светлана, – И я тоже никак не могла его узнать. И вот только недавно, буквально вчера прочла в газете, что это был тот самый модный когда-то художник Тихон Ляпин!
– Неужели?! – округлила глаза Марго, – Так и написали, что Ляпин заходил к Бурхасону под видом бомжа? Эти журналисты такие пройдохи!
– Ну, не совсем так… Вы в самом деле ничего не знаете?
Марго недоуменно промолчала.
– Так Тихона Ляпина на днях тоже убили!
– Что вы говорите?! А мне никто не сказал! – возмутилась Марго, – Нужно бы заскочить к следователю Кутепову. Ведь это, по меньшей мере, некрасиво с его стороны, держать в неведении главного свидетеля. А вдруг и мне угрожает опасность.
– Ой, вот именно об этом они всегда забывают предупредить. Вы что нашу милицию не знаете? – возмущенно вопросила Светлана.
– Ну, не настолько…
Тут Полунина пересказала Марго все, что успела услышать за последние сутки в новостях.
– Н-да… – озадаченно пробормотала та, когда рассказчица умолкла, – Я многое пропустила. Но в свете этих новостей, меня куда больше интересует другое: чем занимается Петр Бочкин?
***
Петр Бочкин и сам не совсем понимал, чем он занимался последние два дня. С момента встречи с Катей в кафе «Погребок» он утратил чувство реальности. Все события, колыхающие жизнь страны, для него проходили лишь фоном. Он в них не участвовал, он им даже не сопереживал. Он их просто не замечал. Петр, как всякий влюбленный, находящейся на гребне волны первого в своей жизни сильного чувства, ходил в розовых очках. Абсолютно все ему казалось радужным и оптимистичным. А все, что было нерадужным и неоптимистичным, он отметал в сторону, как ненужный хлам.
Больше всего его сейчас занимало, ответит ли Катюша Пискунова на его пламенные чувства, или навсегда обречет его на страдания. Пока походило на то, что ответит. Во всяком случае, они сидели в «Шоколаднице», пили кофе и смотрели друг другу в глаза. Такой вот нехитрый досуг двух людей, которые предпочитают молчаливое общество друг друга всем иным развлечениям. Разве это не любовь?
– Ну, вот вы где! – раздалось у них над головами.
Они оба вздрогнули. Выстроенная из тонких материй чувств пирамида бесшумно рушилась, медленно роняя на гладь стола их мысли, надежды и желания. Петр и Катя одновременно уставились на Марго со смесью ужаса и удивления в глазах.
– Что вы на меня смотрите, как будто я тот самый пришелец, ради которого перуанские аборигены испоганили столько земли своими странными картинками? – в свою очередь изумилась Марго.
– Мягко говоря, в Москве не так-то просто найти человека, который сидит в одном из многочисленных кафе этого города, – нерадостно пробурчал частный детектив.
– Разумеется, – усмехнулась блондинка, – Вы словно специально прячетесь от меня! Или вы уже больше не ищите мой портрет?
– Ну… – он погрустнел еще больше, – Я работаю над этим.
– Интересно как?! – она опустилась на свободный стул.
– Марго, давайте сначала выясним, как вы меня нашли, – не сдался Петр, -Правда, мне как профессионалу это очень интересно? На вас работает Интерпол?
– О, Господи! – она закатила глаза и потрепала свою собачку за холку, – Мао! И этот человек называет себя профессионалом, – тут она в упор глянула на частного детектива, и проговорила с упреком, – На меня не работает никакой Интерпол. Кстати, весьма странное имя… На меня работает ваша секретарша Марина, которая звонила вам час назад, и вы обмолвились, что находитесь в Шоколаднице на Сретенке.
– Маринка тебя сдала! – улыбнулась Катя.
Марго покосилась сначала на нее, потом на Бочкина, но ничего не сказала. Она открыла меню, пробежалась по нему глазами и подозвала официанта:
– Мне кофе.
– Какой? – тот изготовился записать в блокнот.
– Хороший, – отрезала она, – Со сливками и сахаром. А Мао принесите миндальное пирожное. Он очень его любит почему-то…
Официант расторопно удалился, решив не вступать в длительную дискуссию о том, что в кафе «Шоколадница» полным-полно разновидностей кофейных напитков, коктейлей и шейков, и практически все они приготовлены со сливками и сахаром. Ему показалось, что посетительница не расположена обсуждать эту тему.
– Марго, только поймите меня правильно, – осторожно проговорила Катя, – Это, конечно, не мое дело, но жутко интересно, почему вы столько сил и времени тратите на поиски портрета, который вам не принадлежит, а должен отправиться в какую-то левую галерею в Конго, которая даже в реестре Министерства культуры этой страны не значится?
– Я весьма трепетно отношусь к своим портретам, – туманно ответила Марго, оставив Катю раздумывать, сколько художников уже успели написать ее портреты. Девушка начала ее утомлять. Она повернула голову к понурому Бочкину и проговорила, едва сдерживая раздражение, – Во-первых, я выяснила, кого я видела в доме Бурхасона. Ну, того странного типа, о котором я вам рассказывала. Я еще говорила, что в беседе с неким господином, у которого такая пушная фамилия… кстати, я ее вспомнила – Россомахин. И этот Россомахин меня еще принялся расспрашивать о странных гостях Бурхасона, которых я могла видеть во время моих сеансовв его мастерской. И я вспомнила одного заморыша. Так вот, им был некий художник Тихон Ляпин. Которого, кстати, на днях тоже убили.
– Да ну! – удивился детектив.
– Именно, – кивнула Марго, – А кроме меня его еще видела соседка Бурхасона. Некая Светлана Полунина. Она же мне и сказала, что в новостях передавали, будто на квартире этого Ляпина были обнаружены вещи Бурхасона. Вы узнавали, был ли среди этих вещей мой портрет?
– Послушайте, – тут Бочкин с гордостью в душе, решил обидеться, – Вы думаете, что я в носу ковыряю? Разумеется, я узнавал. Вашего портрета на квартире Ляпина не было.
– Обидно, – погрустнела Марго и сунула в пасть собачке кусочек миндального пирожного. Мао принялся жевать, прикрыв пучеглазые глазки от удовольствия, – Тогда я вам скажу еще одну новость, которая, как мне кажется, будет для вас сюрпризом. У Бурхасона была какая-то большая любовь, имени которой никто не знает. Даже сама Тамара Пульминская теряется в догадках. А Тамара одна из немногих, кто знает практически все и обо всех в московском обществе. Это ее хобби.
– Боже мой! – изумилась Катя, – Когда же она в сериале успевает сниматься?
Марго проигнорировала ее замечание. Она вообще не обращала внимания на то, что ее не занимало в данный момент. А ремарки Катерины Пискуновой ее точно не интересовали.
– Вчера я встретилась с Пульминкой в одном клубе. Она сказала, что слухи о ее романе с Бурхасоном – это всего лишь слухи. Что у нее никакого романа с ним быть не могло, потому что Пабло был безумно влюблен. А вот в кого, никто не может сказать. И это, согласитесь, странно. Потому что если есть какие-то отношения между людьми, то люди эти, как минимум, должны встречаться. Но в поселке, где стоит дом Бурхасона, никаких дам, приезжавших к нему, не замечали. И еще, Пульминская мне сказала, что Бурхасон подозревал, будто целитель Свирский тоже имеет виды на его большую любовь. А потому Пабло с ним не ладил. Как вам, а?
– Поистине, ФСБ многое теряет, не вербуя к себе женскую часть московского общества, – усмехнулся Бочкин, – Раскрываемость повысилась бы процентов на 30!
– Кстати, – Марго посмотрела на Катерину, – Вы ведь были секретаршей Пабло. Неужели и вам неизвестно, как зовут его любовницу?
Так округлила глаза:
– Он мне не докладывал.
– Но вы же бывал и у него в доме? Неужели вам самой не интересно, с кем крутил роман ваш босс? Насколько я знаю секретарш – этот вопрос занимает их умы в первую очередь!
– Хм… – Бочкин услышал в словах Марго оскорбление, которое не мог оставить без внимания, а потому тут же встал на защиту растерявшейся возлюбленной, – Вы не совсем правильно понимаете обязанности Катерины. Она была деловым помощником. Устраивала выставки, и все такое. Откуда ей было знать…
– Ох, – отмахнулась блондинка, – А вы полагаете, в обязанности других секретарш входит в первую очередь держать фонарь над постелью начальника? Разумеется, никто им в трудовом договоре такой пункт не прописывает. Но все они умудряются как-то совмещать приятное с полезным. И быть в курсе всех событий.– Ну, это явно не про меня, – усмехнулась Катя, – Может быть потому, что мы с Пабло не работали в одном офисе. Он писал картины в мастерской, а я встречалась с ним лишь время от времени.
– А вам не приходило в голову, что большой любовью Бурхасона могла быть Коко Полунина? То есть дочь его соседей по дому? Ведь ее собирались выдать замуж за Свирского, – с вызовом в голосе предположила Марго.
– Ну, это уже из области научной фантастики, – пробормотал частный детектив.
– Коко? – вскинула брови Катя, – Коко была любовницей Бурхасона?!
– Я этого пока не утверждаю, – осторожно проговорила Марго, – Такими слухами кидаться не стоит. Особенно, если в ее руках каким-то образом оказался мой портрет.
– А вы в этом, кажется, почти уверены? – Петр склонил голову на бок и усмехнулся, разглядывая Марго.
Та поджала губы. Она не любила, когда мужчины разглядывают ее вот так – как музейный экспонат. Впрочем, взгляды частного детектива ее не особенно волновали. Она, вероятно, расстроилась или даже обиделась бы, если так ее разглядывал кто-нибудь, кем она хоть немного бы дорожила. А Петр Бочкин был для нее временным явлением, которому она уже обозначила место в своей жизни – он должен найти ее портрет. И не более. Поэтому она мотнула головой и продолжила, как ни в чем не бывало:
– Я оказалась рядом с домом Полуниных в тот момент, когда Коко вела со своим приятелем – охранником этого поселка довольно странный разговор. Из него было ясно, что несколько дней назад они вместе совершили что-то, о чем никто знать не должен, иначе их обоих посадят в тюрьму. Каково, а?
Глава 12.
Андрей Россомахин тупо смотрел перед собой. Он сидел на оббитом дерматином стуле, на котором, по всей видимости, сиживали разного рода посетители этого печального заведения с годов эдак 60-х прошлого столетия. Мимо него ходили туда-сюда разные люди и в погонах, и без них. У тех, что в погонах, выражение лиц было одним и тем же – сосредоточенное спокойствие. На лицах тех, кто таскался по этим коридорам без погон, играли всевозможные гаммы чувств: от откровенного страха до гневной досады. Оно и понятно: на Петровку, 38 без погон приходят либо свидетели, либо потерпевшие, либо подозреваемые. И в любом случае радостного предвкушения от встречи с работниками этого заведения трудно ожидать. Россомахин задумался над тем, с каким лицом он тут сидит. Страх и надежда на спасение? Сказать кому, так ведь тут же сделают героем популярного анекдота.
«Тебя уже укокошат, а вся Москва еще долго будет над тобой потешаться. И станешь ты героем анекдотов, навроде Чапаева», – пришло ему в голову.
Андрей вздрогнул и затравленно огляделся по сторонам. Сказать по совести, он впервые за несколько дней тут отдыхал. Отдыхал от постоянного страха. С момента как он узнал о смерти Ляпина, он постоянно чувствовал спиной приближение убийцы. Он знал практически наверняка, что его попытаются застрелить как Бурхасона или задушить как Ляпина. То и дело волоски меж его лопаток вставали дыбом, в горле пересыхало, а в висках начинало стучать так, что в глазах темнело. Он боялся. Боялся постоянно. И днем, и ночью, хотя он с трудом понимал какое вокруг него время суток. Он не мог спать, не мог есть, его музыкальные руки тряслись как у последнего алкоголика. В конце концов, он решил, что нужно что-то с этим делать. Во-первых, нельзя так жить. Такая жизнь неминуемо ведет к инфаркту. А, во-вторых, этого инфаркта он может и не дождаться. Ведь убийца, как он думал, уже подобрался к нему вплотную. И Россомахин, взвесив все «за» и «против», все-таки решил прогуляться до Петровки. Точнее до кабинета следователя Кутепова. Сейчас он сидел в коридоре и ждал, когда же следователь откроет дверь и позовет его. Минуты ожидания не тяготили его. Если б можно было, он сидел бы тут часами, а может быть, даже поселился на коврике перед кабинетом, как дворовый пес. И все потому, что только здесь, в этом милицейском рассаднике, он чувствовал себя в относительной безопасности. Убийца Бурхасона и Ляпина (а то, что это один человек, Андрей не сомневался), конечно, рисковый тип. Но, в самом деле, не будет же он стрелять посредине коридора на Петровке. Он точно не идиот. Ведь как ни крути, а чтобы догадаться и провернуть то, что он провернул нужны мозги. Россомахин вздохнул. Еще две недели назад он строил планы на свое светлое будущее. Присматривал домик под Инсбруком, подумывал о катерке… И вот как оно все повернулась. Теперь он вынужден не о светлом будущем заботиться, а хлопотать, как бы вообще у него хоть какое-то будущее состоялось. Дверь открылась, из кабинета вышел какой-то молодой ухарь в кожаной куртке, видимо оперативник, потому что на лице у него было написано служебное рвение и уважение к уголовному кодексу. Он мельком глянул на съежившегося на стуле Россомахина и так же мельком сообщил:
– Проходите. Следователь свободен.
Оказавшись в кабинете один на один со строгим Кутеповым, Андрей растерялся. Кутепов явно боролся с недосыпом, глушил кофе стаканами, и лишний посетитель был ему в тягость. Он раскрыл рабочий блокнот, чтобы записать сведения по делу об убийстве Бурхасона, посулив которые, Россомахин получил пропуск на прием.
– Фамилия, имя, отчество… – вяло пробубнил следователь.
– А? – испугался Андрей.
Кутепов посмотрел на него исподлобья и усмехнулся:
– Как вас зовут, спрашиваю. Порядок у нас такой. Перво–наперво устанавливаем личность. Паспорт дайте посмотреть.
– Мой? – еще сильнее испугался посетитель.
– А у вас и чужой имеется? – следователь изготовился что-то записать.
– Нет-нет! – истерично выкрикнул Россомахин и суетливо вытащил из кармана пиджака паспорт, – Вот он, только мой.
Кутепов долго рассматривал документ. Андрей и не предполагал, что беседа со следователем станет таким испытанием для его и так уже расшатанных нервов. Его трясло как при приступе тропической лихорадки, бросая то в жар, то в озноб. Следователь поднял на него глаза:
– Что с вами?
– А? – вздрогнул Андрей.
– Проехали, – буркнул тот и снова уставился в его документ. Успокаивать посетителя, который, судя по поведению, думает, что в подвале Петровки все еще работают камеры пыток, в его планы не входило, – Что же, Андрей Викторович Россомахин вас ко мне привело?
Посетитель вжался в стул. Он и не подозревал, что ему будет так страшно. Еще страшнее, чем на улице, под прицелом убийцы. В этот момент рассудок начал работать против него. Он вдруг подумал, что убийца Бурхасона вряд ли может его вычислить. А если даже и вычислит, то смысла лишать его жизни никакого нет. Схему всего процесса и картину он у него уже отобрал. И он уверен, что Россомахин жаловаться на него не станет. Андрей вздохнул и промямлил:
– Да… в общем-то…
Брови следователя поползли к переносице:
– То есть вы на экскурсию сюда пожаловали?!
– Ну… да… как-то… – снова промямлил Андрей, мучительно соображая, как бы ему выбраться из кабинета до того момента, как его упекут за решетку. Почему его должны были упечь, он еще не успел придумать. Но он ведь и всего уголовного кодекса не имел чести знать. Так что там вполне могла быть статья за назойливые приставания к следователю и отвлечение последнего от исполнения своих профессиональных обязанностей.
– И вы совсем ничего не хотите сказать? – Кутепов как-то погрустнел и даже сник. Словно ждал от незнакомого и не проходящего по делу персонажа откровений, которые действительно помогут найти убийцу.
– Ну, я… видите ли… – Россомахин вздохнул. Говорить что-то нужно было. Иначе следователь начнет подозревать его черти в чем. Такая уж у этих следователей порода. Врать внаглую он не мог, стены заведения не позволяли. В таких стенах ложь в горле застывает. Поэтому Андрей решил попытаться сказать полуправду, – Я только хотел сообщить, что у Бурхасона с Ляпиным странные делишки были. Понимаете, Ляпин ведь спился совсем, работал за копейки. Своих картин уже давно не писал, но художником он был, как говорят, от Бога. Все, что угодно мог изобразить. Вот ему Бурхасон работенку и подкидывал время от времени. Ну… копию какой-нибудь с картины изобразить, понимаете?
– Не совсем, – Кутепов оторвал взгляд от блокнота и уставился на посетителя, – Подделки что ли?
– Можно и так сказать… – усмехнулся Россомахин, – Только покупатели знали, что им подделки продают. У Бурхасона же было полно знакомых из богатых людей. Вот время от времени этим богатым хотелось какой-нибудь шедевр у себя в холле повесить. К примеру, Айвазовского там или Дали, смотря что модно в текущем сезоне. А быстро, пока мода не ушла, трудно ведь подлинник купить. Вот Ляпин и писал для них.
– И как это связано с убийством Бурхасона, на ваш взгляд? – поинтересовался Кутепов.
Андрей пожал плечами и стиснул кулаки, чтобы следователь не заметил, как дрожат его пальцы:
– Я и не утверждаю, что связано. Просто посчитал своим долгом сообщить…
– Понятно, – безрадостно протянул хозяин кабинета.
– А за это статья есть? – Россомахин встал, давая понять, что сделал для следствия все, что мог.
– За что? – Кутепов расписался в его пропуске.
– Ну, как, за подделку, за продажу художественных ценностей.
– Вас интересует судьба Ляпина? Так ему уже все равно, – следователь протянул посетителю пропуск на выход. Тот схватил его как путевку в жизнь. Что, по сути, было верно.
– Нет… просто я ведь не так спросил. Я знаю еще пару художников…
– Которые художественные ценности налево толкают что ли? – напрягся Кутепов.
– Нет-нет! – испугался Россомахин, – Копируют для интересующихся. Рынок-то громадный. Так ведь они закон не нарушают?
– Смотря, с какими целями. Если банкиру продают как подделку, то не нарушают. Если как подлинник, то нарушают. Такая сделка называется аферизмом. А если толкнут налево подлинник, а в картинной галерее свое творение повесят, тут уж хищение ценностей в особо крупных размерах. В этом случае будут следующие лет десять писать портреты начальника исправительной колонии, его жены, детей, собак и хомячков. Я удовлетворил ваше любопытство? – с сухим ожесточением спросил следователь.
– Вполне. Огромное вам спасибо. Всего хорошего.
Россомахин выскочил за дверь и ощущением, что только что чудом спасся.
– И вам того же, – тихо пробормотал Кутепов, все еще глядя на уже захлопнувшуюся за посетителем дверь.
***
Изольда вздохнула по-особенному томно, как вздыхала только в присутствии мужчины. Причем статус, набитость кошелька, внешность и семейное положение мужчины тут не играли никакой роли. Просто у Изольды был условный рефлекс: если рядом с ней оказывался мужчина, она начинала томно вздыхать. Марго считала это огромным недостатком, поскольку подобные вздохи хороши только рядом с тем мужчиной, который в состоянии их оценить, а не как теперь, когда Петр Бочкин, аж, побледнел от испуга. Шутка ли, здоровая с виду женщина, хозяйка большого дома, замужняя дама и все такое вдруг начинает вздыхать как слабоумная деревенская бабища, которая увидела в сумерках сеновал, и ее потянуло на давно забытую клубничку. Поэтому она с недовольством покосилась на подругу, та вздохнула согласно своему рефлексу еще раз, и Петр вжался в спинку неудобного кресла. Кресло скрипнуло, довершив конфуз всей ситуации.
– Хотите еще кофе? – грудным голосом вопросила Изольда, что было тоже частью треклятого рефлекса. Она всегда говорила с мужчинами грудным голосом. Особенно забавно это выглядело, когда она просила сантехника поменять прокладку в кране или садовника подстричь газон. Одним словом, сантехники к ней в дом ходить не любили.
– Уг-уг… – тихо молвил частный детектив, и в глазах его было столько паники, что Марго не удержалась от улыбки.
Петр отчаянно хотел водки. Он силился вспомнить светлый образ Катюши, но он ускользал от него. Еще он хотел вырваться из всего этого пыльного ампира, который теперь модно называть гламуром, чтобы снова нырнуть в прозрачный океан своей любви. Его тяготило общество Марго. Еще больше его тяготило общество этой пухлогубой Изольды. И он никак не мог взять в толк, почему поддался на уговоры блондинки, притащился в такую даль и теперь пьет кофе, сидя в неудобном кресле, созерцая и выслушивая двух этих дур, в то время как его Катюша скучает в одиночестве. А что еще хуже, может и не скучает. Может, ее уже принялся развлекать атлантоподобный соперник, образ которого ничем нельзя было стереть из его параноидального, как у всякого влюбленного, воображения.
– Марго, у меня к вам большая просьба! – на веранду вылетела девица и бросилась к блондинке, как Золушка к доброй крестной, – Сегодня я согласилась на свидание с Тимофеем.
Марго усмехнулась, вытащила из сумочки телефон и принялась тыкать в него пальцем.
– Значит так… – растягивая слова, изрекла она, – Суббота – это один, воскресенье – два, понедельник – три, вторник – четыре, среда – пять, а четверг – шесть… и того шесть дней. Это своеобразный рекорд. Я думаю, клиент уже созрел.
Женщины внимали ей как гуру, с большим вниманием.
– Что это вы там тыкаете в телефоне, – не вытерпел Петр.
– О! Это замечательная штука. Называется счетчик.
– Он что, складывает один плюс один?
– Сначала именно так. А потом он складывает два плюс один, три плюс один. В общем, он всегда добавляет единицу.
– Вы этим пользуетесь?! – ужаснулся частный детектив.
– А почему бы нет? – с удивлением парировала Марго, – Если счетчик есть в телефоне, почему бы им не пользоваться.
– Но ведь проще и быстрее сложить в уме!
– Хм… – она нахмурилась и глянула на него с некоторой долей сарказма, – Может быть это проще тем, у кого ум ничем более важным не занят. Мозг человека, это, знаете ли, не надувной шарик, он не растягивается. Поэтому либо в нем умещается один плюс один, либо что-то другое, более достойное для взрослого человека.
– Некоторые еще запоминают всю таблицу умножения. Целиком. Представляете?! – по презрительному голосу Изольды было понятно, как она относится к таким извращенцам, – Вот мой садовник знает. Я спрашивала.
– И что в этом такого? – не утерпел Бочкин, который тоже знал.
– Да ничего… – пожала плечами Изольда, – Просто она ему нужна как корове седло, вот и все. Лучше бы он выучил все модные ландшафтные тенденции этого сезона. А то высадил желтые розы перед крыльцом. Это же вверх безвкусия. Желтые розы были в моде два сезона назад! Скандально! А они у меня перед крыльцом в этом году. И все думают, что я не читаю модных журналов.
– Действительно катастрофа! – с ожесточением пробормотал Петр. Он подумал, насколько его Катюша отличается от этих пустомель, которые только и думают о том, как бы не выглядеть «простофилями, не успевающими за модными тенденциями» в глазах соседей. Хотя в погоне за этими тенденциями забыли одно – главное не то, что у тебя перед крыльцом, главное – это то, что у тебя в душе. Хотя, есть ли у них души… Вряд ли. У всех этих пустышек нет никакой души. Вместо мозгов у них подборка журнала «Космо», а вместо сердца кредитная карточка и список модных бутиков. И таких как эти две большинство. Так как же ему повезло, что среди армии неотягощенных таблицей умножения, знанием элементарной географии и отсутствием интереса ко всему, кроме модных тенденций, он встретил девушку, которая любит поэзию, слегка тоскует по романтике, утерянной в наши дни, умеет поддержать умные беседы и вообще, у которой есть душа. И сознание того, что у него есть Катя, с которой он увидится сегодня вечером, придало ему сил. По телу разлилось тепло, а в груди даже как-то перехватило в ожидании этой встречи.
– Так вот, – услыхал он голос Марго, – Шесть дней ожидания непременно возбудят в нем желание как-то отличиться.
– И как?! – испуганно округляла глаза Маняша.
– Не знаю… Я полагаю, он попытается тебе что-нибудь подарить. На Луну с неба вряд ли стоит рассчитывать. Обычно мужчины думают, что дорогими подарками нас можно обидеть на первом свидании.
– Идиоты, – хмыкнула Изольда, – Твой дядя притащил мне на первое свидание плюшевого медведя. Представляешь?! Мне – медведя!
– Я думаю, Тимофей не далеко уйдет от Влада, – усмехнулась Марго, – По сути, все мужчины довольно примитивны в этом вопросе. Тимофей, скорее всего, ограничится букетом цветов и какой-нибудь милой безделушкой: маленьким кулончиком или чем-то вроде того.
– Не принимать? – вопросила Маняша.
– Что ты?! – на сей раз испуганно округлили глаза обе дамы, – Он подумает, что ты не любишь подарки! Ну, что у тебя пунктик по этому поводу.
– Мужчины – очень прямолинейны, – со знанием дела пояснила Изольда и покосилась на Бочкина.
– О! – широко улыбнулся тот, – Продолжайте, пожалуйста. Я тут не как мужчина сижу, а как частный детектив.
– Поэтому с мужчинами нужно обращаться как с детьми, которые немного отстают в развитии, – продолжила за подругу Марго, – Им все нужно объяснять.
– А как? – Маняша прижалась спиной к стене.
– Нужно в мягкой форме давать им понять, что ты любишь, а что нет. Однако это никоим образом не относится к первому подарку. Когда Тимофей, мямля какую-нибудь глупость и краснея, преподнесет тебе ту ерунду, которую он долго выбирал и еще дольше мял и комкал в кармане пиджака, поскольку находился в сомнениях, ты должна сделать вид, что тебе эта ерунда страшно понравилась.
– Мало того сделать вид! – фыркнула Изольда, – Необходимо подбодрить его. Возбудить на дальнейшие подвиги. Сказать, что никто до него не дарил тебе ничего такого же впечатляющего, что ты вечно будешь хранить эту дрянь, как напоминание о вашей встрече, а когда начнешь помирать, то попросишь положить ее с собой в гроб, как самое ценное, что было в твоей жизни.
– Вы именно это сказали, когда дядя Влад подарил вам плюшевого медведя? – вскинула брови Маняша.
– Ну… – Изольда вздохнула, – Что-то типа того. Видишь ли, мужчины не умеют сопоставлять слова и факты. Они на всех перекрестках кричат о своей логике, а между тем охотно верят, что их возлюбленная действительно будет всю жизнь сдувать пылинки с плюшевого медведя, на которого без ужаса взглянуть невозможно. Кроме того, мужчины быстро забывают о том, что ты им обещаешь. Поверь мне, мой Владик ни разу даже не вспомнил о медведе, которого я восхваляла как самый достойный подарок в моей жизни. Уже на следующее свидание он принес мне браслет от Тиффани, и инцидент был исчерпан. Браслет, кстати, я храню. И даже иногда надеваю.
