Текст книги "Портрет блондинки в голубом (СИ)"

Автор книги: Анна Трефц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

– И не рыпайся, детка! – усмехнулась Тамара, – Я скупила все, что там было. Даже то, что мне ну совсем не нужно. Просто настроение было такое… Мой благоверный в припадке. Кажется, я умудрилась прогулять половину его состояния…

Дамы зашлись в радостном смехе, потому что всегда приятно опустошать карманы любящих мужей.

Они заказали по Мартини и снова расселись вокруг стола.

– Боже мой, это чудо! Чудо! – не переставала восхищаться Тамара, глядя на Мао.

Собачка под такими ласкающими взглядами растаяла, растянулась на коленях у хозяйки и, если бы умела, непременно улыбнулась бы.

– А я не могу завести такого песика, – плаксиво пожаловалась звезда экрана, – Мой муж держит в доме двух волкодавов. Это настоящие зверюги! Верите, я сама иногда их боюсь. Что уж говорить о такой малютке! Они если и не раздерут его в клочья, то напугают до смерти одним своим ужасным видом. Господи! Как вспомню этих чудовищ… Но мой благоверный обожает их как родных детей.

– Держи песика в доме любовника, – резонно заметила Марго, – Впрочем, если верить слухам, ты его недавно трагически лишилась.

– Ты о Бурхасоне? – ничуть не смутившись, поинтересовалась жена крупного предпринимателя и спокойно отпила из своего бокала, – Это вранье. Я тебе как прямой участник событий подтверждаю: все ложь от начала до конца. Я ведь никогда не отрицала своих увлечений. С чего бы мне сейчас отпираться?

– Ну хотя бы потому, что Бурхасона убили, – пожала плечами Марго.

– И что с того? Мой Ильин тоже задергался, когда обнаружили тело Пабло. Так я ему прямо и сказала, успокойся дорогой, с кем с кем, а с ним у меня ничего не было. И быть не могло!

– У тебя? Не могло?! – изумилась Изольда.

– Ах! И на старуху бывает проруха, – невесело усмехнулась Пульминская, из чего стало не совсем понятно, сожалеет она или радуется, – Вы же знаете, я не ровно дышу к людям искусства. Все ж таки мы из одного цеха. Я пытаюсь им помочь, чем могу...

Поскольку все присутствующие знали, что обычно Тамара помогает деятелям искусства любовью и лаской, то просто пропустили ее реплику мимо ушей. Ну, чтобы не погрязать в низкопробных воспоминаниях о ее любовных связях, которые присущи старушкам за 70-т, но отнюдь не красят женщин в самом расцвете сил. Несмотря на свободу нравов, укоренившуюся среди имущих женщин образца нового века, обсуждать подробности адюльтера, считалось если и не моветоном, то, во всяком случае, не той темой, которая первой всплывает на вечеринке за бокалом Мартини. Тамара действительно никогда не скрывала своих внебрачных интриг, а подчас сама их и придумывала, поскольку была не просто имущей женщиной, а еще и телевизионной звездой, за которой должен тянуться шлейф скандальных слухов. Иначе не о чем будет писать в следующем номере желтой прессы, которая столь популярна у почитательниц ее таланта. Муж, к удивлению всех окружающих, смотрел на поведение супруги сквозь пальцы. Тому находили несколько версий: то ли ему и в самом деле было плевать в чьих спальнях обретается его жена помимо его собственной, то ли он находил в ее изменах некий одному ему доступный шарм, то ли попросту не верил всему, что о ней говорят, считая это частью PR-компании. Ведь, в конце концов, он на ней женился. А она и до своего замужества ангелом не была.

– В общем, скажу вам по секрету, у Бурхасона была какая-то тайная любовь. Настолько сильная, что он никого вокруг не видел. Женщины для него не существовали.

– Что ты говоришь?! – пришел черед удивиться Марго, – я ничего такого за ним не замечала.

– Но, может быть, ты не водила с ним столь тесную дружбу… – Тамара загадочно улыбнулась, – Но скажи, вот он писал с тебя портрет. Он что, пытался за тобой ухаживать?

– В общем-то нет… – Марго силилась припомнить хотя бы один мимолетный взгляд художника, из которого бы поняла, что она для него не просто модель, но и привлекательная женщина. И не могла. Пульминская, судя по всему, была права, – И ты знаешь, поначалу мне это даже странным казалось. Смотрит на меня, как на манекен. А ведь я давно уже отвыкла от того, что мужчины не испытывают ко мне хотя бы интереса. Ну, ты меня понимаешь, – тихо призналась она.

– Послушайте, – встряла Изольда, – Да я живу с ним по соседству! Вернее, он жил по соседству со мной. И я никаких амуров в его доме не видела. А ведь в нашем поселке все как на ладони!

– Разумеется, – сморщила нос Тамара, – то-то у вас недавно двоих укокошили, а кто и как – не понятно! Что вы знаете о соседях? Сидите за своими заборами. Я вам точно говорю, у Бурхасона был страстный роман. Настолько страстный, что он из-за своей дамы даже имел зуб на теперь уже тоже покойного Свирского. Ну, того самого целителя. Пабло подозревал, что его пассия заигрывает с ним. Или он с ней… теперь уже не спросишь…

– Да ну! – округлила глаза Марго, – И не известно, как ее зовут? Ну, пассию?

– Послушайте! – возмутилась Изольда, – Я, конечно, не являюсь активисткой нашего поселка, но такую интригу вряд ли смогла пропустить мимо ушей. Свирский собирался жениться на Коко Полуниной. А Полунины живут через забор от нас!

– Так может быть Коко являлась тайной любовью и Бурхасона, и Свирского? – задумчиво проговорила Марго, – Тогда понятно. Если вся история происходит в одном поселке, она может оставаться тайной даже для охранников. Ведь в этом случае пассии Бурхасона не нужно было въезжать и выезжать через пропускной пункт. Они крутили роман внутри, и делали это настолько тайно, что никто не знал.

– Марго, в тебе спит частный детектив, – восхитилась Тамара.

– Я тоже так думаю, – согласилась с ней блондинка, – Впрочем, меня подталкивает к тому личный интерес. Ведь из мастерской Пабло пропал мой портрет. И я хотела бы его вернуть законному владельцу. То есть художественной галереи, для которой он написан.

– Н-да… – взгрустнула Тамара, – Я его видела. Чудесная работа. Жалко, что Пабло уже больше ничего не напишет.

С этим она подняла бокал с остатками Мартини и осушила его залпом.

Глава 10

Петр Бочкин бесцельно провел этот день, сидя в кресле в своей захламленной гостиной, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Единственное, что ему удалось заставить себя сделать, так это дозвониться до департамента культуры Конго, что в Браззавиле. Далекая чернокожая администраторша на хорошем английском сначала удивилась его вопросу про некие галереи, а потом с уверенностью ответила, что в реестре министерства культуры художественных галерей «Аль-арт» и «Арт-премьер» не числится.

– В нашей стране довольно много частных галерей, где туристы могут купить предметы искусства местного производства. Правительство поощряет бизнес, способствующий распространению африканской культуры по всему миру. Но чтобы какая-то из наших галерей купила работу русского современного художника, о таком я не слышала. Это довольно странно, учитывая, что стоимость этой работы наверняка высока, а владельцы частных галерей в основном мелкие ремесленники.

Спустя несколько минут такого ее монолога, Бочкин понял, что под галереями девушка подразумевает многочисленные частные лавчонки, где торгуют всякой местной дрянью: масками, бусами, амулетами и прочей белибердой, которую производят в соседней комнате. Разумеется, полуголодные владельцы таких галерей вряд ли озадачатся покупкой портрета Марго.

– Ну, может быть, вы знаете коллекционеров, интересующихся современной живописью. Вполне ведь возможно, что в Браззавиле они есть? – поинтересовался Петр.

Девушка задумалась, потом отчеканила:

– Все известные министерству коллекционеры сотрудничают с национальной художественной галереей Конго и с министерством культуры. А нам о покупке портрета из России ничего не известно.

Стало понятно, что ничего больше от чернокожей администраторши ему не добиться. Конечно, глупо предполагать, что коллекционер хоть в Конго, хоть в Уругвае, хоть в любой другой точке мира настолько подорвется, чтобы сообщить о своем приобретении в министерство культуры своей страны. Однако бюрократия, она и в Африке бюрократия. И если вы рассчитываете получить прямой и честный ответ в министерстве, да еще звоня с другого континента, значит, вы просто мечтатель. Поэтому Петр вежливо распрощался и положил трубку. Потом он выругал себя за дурацкую трату денег на международный разговор. Но с другой стороны, с чего-то ведь надо начинать. Однако на этом начинании он и остановился. Силы его иссякли. Катерина не звонила, на ее номере по-прежнему работал автоответчик, предлагающий всем желающим оставить свое сообщение. К вечеру Петр совсем сник, он распластался в своем кресле, и вяло тыкал пальцем в кнопки телевизионного пульта. Там, как назло, по всем каналам показывали какие-то сериалы с мелодраматическими сюжетами, поцелуями и счастливыми воссоединениями влюбленных. Радости от просмотра этих сцен у Бочкина не прибавилось. Ему в каждой актрисе мерещилась его Катюша, а в каждом актере, тот самый пресловутый атлет, которого он не знал, но который непременно сейчас обнимает и целует его возлюбленную.

Он глубоко задумался над причинами, по которым одни люди беззаветно влюбляются, а другие лишь играют в любовь. И ушел бы своей проблемой в глубокую философию, но тут к жизни его выдернул строгий голос ведущего новостей:

– Как сообщил наш источник, близкий к управлению МВД, известный художник Тихон Ляпин, которого ошибочно считали ушедшим из жизни, вчера был найден мертвым в своей квартире. Следователи обнаружили в его квартире вещи, ранее принадлежавшие убитому Пабло Бурхасону. Судя по всему, два убийства связаны между собой. Особенно, если учитывать, что оба художника погибли с разницей в неделю. Явственно видно, что убийца играет со следственными органами, подбрасывая вещи первой жертвы на квартиру ко второй. Что это? Криминальные разборки в искусстве? Или наши доблестные стражи порядка проглядели появление нового маньяка, который бесцеремонно убивает лучших представителей нашего общества.

Далее пошел сюжет. Репортер с горящими глазами рассказывал, что преступнику, убившему и Бурхасона, и Ляпина (а у репортера, видимо, даже подозрения не закралось, что убийства могли быть совершены разными людьми и по разным причинам) удается остаться незамеченным. На экране возникли, сначала суровые и малословные охранники поселка, в котором жил Бурхасон, потом хлюпающие носами, словоохотливые соседки Ляпина. И те, и другие, показали, что никого похожего на убийцу уже давно не видели. Правда соседки Ляпина принялись было рассказывать про то, что квартира художника никогда не представляла собой обитель благолепия, однако их оборвали на полуслове. Видимо, из соображений, что о покойнике следует либо говорить хорошо, либо никак. На экране снова возник ведущий. Он пояснил, что следствие ведется по обоим убийствам, однако, надежд на быструю поимку маньяка пока никаких. И это обстоятельство уже внесло смуту в ряды пока еще живых деятелей искусства. Тут картинка снова сменилась. На экране не понятно, по каким причинам появился известный актер театра и кино, который с тихой грустью в голосе сообщил, что теперь уже боится выходить на улицу. Он де опасается, что наступит и его черед. Ведь понятно же, правительству плевать на то, что кто-то убивает ведущих деятелей культуры. Потом возник депутат от оппозиции, проговоривший примерно то же, что недавно высказал актер. Затем показали не совсем трезвого художника, кажется из Питерских Митьков, который ткнул себя в грудь и мямля с похмелья слова, высказал угрозу в адрес неизвестного маньяка, что всех тому все равно не перебить. Останутся люди, которые будут писать картины вопреки всему. Далее мелькнула какая-то новоявленная звездочка, застветившая свое имя в популярном сериале и с тех пор старающаяся появляться на телеэкране по любому поводу и как можно чаще. Она сообщила, что мир искусства подавлен двумя крупными потерями, и все теперь ожидают худшего. Чего она еще ждала, никто уточнять не стал. В общем, журналисты развернулись по давно отлаженному летнему сценарию, в задачи которого входило посеять панику на пустом месте и таким образом удержать у экранов как можно больше телезрителей. Бочкину такая репортерская болтовня была хорошо знакома. Он ни раз страдал от подчас абсурдных версий, высказанных каким-то идиотом с экрана настолько заразительно, что они приобретали официальный характер. А ему – несчастному следователю приходилось убеждать начальство, что журналисты погорячились. Но, не смотря на очевидную бредовость убедить высших чинов в несостоятельности журналисткой версии было не так-то просто. Откуда повелось и по какой причине, но начальники верили, что у каждого репортера непременно есть свой источник в криминальной среде, из которого он черпает единственно верную информацию. А все остальные, включая и следователей, ведущих данное дело, то ли дураки от рождения, которые не замечают очевидного, то ли патологические лгуны, в наиважнейшую задачу которых входит запутать расследование, неправильно информировать своих начальников, и в итоге выставить последних круглыми идиотами в глазах сограждан. Петр невесело усмехнулся, представив, как сейчас скрипит зубами Кутепов, которому завтра с утра придется доказывать, что он не козел. Несчастный так радовался обретению новой версии, а теперь она разваливалась на глазах. Начальники еще не скоро вспомнят, что Ляпин на момент своего убийства уже был законченным алкоголиком, а в его квартире находился настоящий притон, куда стаскивали всякое наворованное дерьмо его собутыльники. Или те, которые прикидывались его собутыльниками, используя его квартиру как перевалочный пункт. Пьяному художнику ведь было плевать, с кем и что он празднует сегодня. Он напивался до забвения, а, проснувшись, тоже ничего не мог вспомнить. Однако начальство будет материть Кутепова последними словами, ругая за то, что под его носом орудует хладнокровный маньяк, лишающий общество его лучших представителей. (Так, кажется, говорил журналист). Потом от следователя начнут требовать каких-то действий по поимке маньяка. Заставят перешерстить всю Москву, сидеть в засадах и исполнять еще Бог знает какую глупость. А в это время след настоящего убийцы затеряется навсегда. Так было ни раз, и Петр предполагал, что данное дело ничем от прочих не отличается.

Телефон в его руке разразился мелодичной трелью.

– Ты смотришь телек?! – возмущенно заорал Кутепов ему в ухо, – Сейчас, мать твою, пойду и повешусь. И записку напишу, в моей смерти винить Средства Массовой Информации!

– Когда я хотел это сделать в последний раз, я просто написал рапорт об уходе, – улыбнулся Петр.

– Ты даже не представляешь, как я сейчас близок к тому же! – возопил несчастный следователь, – Как представлю, что завтра мне начнут с утра мозги полоскать этим маньяком… Ну, надо же было придумать такую глупость.

Они распрощались на какой-то неустойчивой ноте. Петр явственно чувствовал, что Кутепов хочет что-то добавить, но тот так ничего и не сказал. Потому, когда телефон уже через секунду снова зазвонил, он усмехнулся:

– Вась, я никому про Ляпина не говорил. Клянусь! – без предисловий начал он, – У меня вообще сейчас не то настроение…

– Надеюсь, твое настроение не слишком ужасное, – растерянно пробормотала Катерина на другом конце линии.

– Катюша! – вскрикнул Бочкин и задохнулся то ли от неожиданности, то ли от счастья.

– Ты прости, что я выпала из общения. Вчера ночью позвонили из Питера. Там готовится выставка Бурхасона. Теперь уже с другим пафосом, сам понимаешь. Пришлось первым рейсом лететь.

– Так ты из Питера звонишь?

– Да, тут жуткая погода. Я терпеть не могу Питер. К тому же на меня столько народу навалилось, что голову некогда поднять. Пресс-релизы, сопроводительные бумаги, аннотации… Теперь все без подписи Пабло. Все на мне. Смогла прослушать сообщения только сейчас.

– Боже, я тебе, наверное, весь автоответчик забил своими дурацкими стенаниями, – хохотнул Петр.

– Ну… – наверное она загадочно улыбнулась, как улыбается женщина, которой делают комплимент, – Мне было… приятно.

– Когда ты прилетаешь в Москву?

– Думаю, что завтра днем. Но это не точно. Я перезвоню.

Она о нем думает. Она просто была занята. По телу Бочкина пронеслась теплая волна блаженства. Он снова обрел силы, захотелось действовать. Захотелось совершить что-нибудь из ряда вон: подвиг какой-нибудь, достойный самого Геракла. Или на худой конец, найти, наконец, портрет Марго.

***

Славка Кудрин тупо пялился в окно. За пыльным стеклом шумела чужая жизнь. Люди шли по своим делам. Кто-то влюблялся, кто-то разводился, кто-то рожал детей, чьи-то дети уже топали пухлыми ножками по асфальту. Все двигалось ни в одну, так в другую сторону. И только для Славки жизнь словно замерла. Он сидел в пыльной квартире, не понимая, зачем он сделал то, что сделал, и что у него впереди. За спиной, на диване лежал молчаливый телефон. Он должен был разразиться спасительно трелью еще вчера. Но он молчал. Молчит и сегодня. Славка вздохнул. Что делать дальше? Бежать, куда глаза глядят? Затаиться в этой Богом и людьми забытой квартирке на окраине Москвы? Он отошел от окна, поставил на плиту видавший виды чайник. Глядя на это раритетное чудо, которое ему досталось вместе с ключами от квартиры, Славка подумал, что жизнь его дала трещину и стала походить вот на этот музейный экспонат, закопченный временем и неряшливым к нему отношением. Он сидит в съемной каморке уже почти неделю, а где-то у горизонта мерцает всеми огнями его счастливая жизнь. То ли та, которую он упустил, то ли та, которая впереди. А он ведь знал ее уже, купался в ней там у горизонта. И все у него было: и рулетка до утра, и качественный кокос, и шумные вечеринки, и девочки на выбор. Все было, а потому особенно тяжко сознавать, что эта жизнь осталась, и кто-то другой купается в ней сейчас вместо него. А он Славка Кудрин, в бывшем успешный, молодой и подающий надежды чиновник городского муниципалитета, спортсмен и непревзойденный тусовщик, вынужден пить чайфир в одиночку среди чужого пыльного хлама. Славка плюнул в раковину и поморщился. Он сам себе отвратителен. Какая нелепость – потерять все из-за ерунды. Попасться на взятке. Да, взятка была крупной – триста тысяч гринов. По тем временам, так и вообще заоблачной. Сколько лет прошло? Почти шесть? Его осудили и посадили на пять лет. Смешно! Неужели государство действительно полагает, что исправительная колония существует для исправления личности? Что за решеткой из него – преуспевающего чиновника из отдела землеустройства, пусть и взяточника, но все-таки достаточно приличного гражданина сделали образцово-показательного индивида и выпустили на свободу с чистой совестью? Неужели есть такие идиоты, кто в это верит? Ну, да, его изменили. Сел он взяточником, а вышел законченным вором и убийцей, для которого ничего святого нет, а осталось лишь желание вернуться в утерянную жизнь любыми способами. Пусть и по трупам, как сейчас – не важно. Вкусив прелести ночных клубов, хороших авто и практически полной вседозволенности, он уже не хотел жить иначе. Он хотел как раньше, до тюрьмы, сидеть в джакузи своей 10-метровой ванной, на девятом этаже новенького дома на Кутузовском, и чтобы в бурлящей пене к нему прижималось стройное бедро мулатки. Он хотел одеваться в дорогие костюмы и пить хорошее старое вино. А все это бывшему зэку было недоступно обычными человеческими способами: работа, карьера, финансовые махинации. Все это он мог вернуть, только нечеловеческими методами: воровство, грабеж, убийство. И может быть уже вернул? Может он дождется звонка, и ему скажут, что делать дальше. В этот момент зазвонил телефон. Славка вздрогнул и, рванувшись к нему, схватил трубку.

– Есть разговор, – скупо сообщили ему в ухо, – Я приеду около семи.

Славка испытал смешанные эмоции. С одной стороны, его не забыли, что уже хорошо. С другой стороны, такой звонок не сулил ничего радужного. Под фразой «есть разговор» следует понимать предложение еще кого-то убить. И этих предложений что-то слишком уж много для одной, как ему было обещано, плевой операции.

Глава 11.

Коко и Роман Топорков расположились в малой гостиной дома Полуниных. Палящие за окнами солнце сквозь тюль наполняло комнату слегка приглушенным, деликатным светом. Было жарко, и легкий сквозняк ничуть не спасал ситуацию. Коко старалась дышать как можно реже, чтобы не спугнуть накатившее на нее сознание умиротворенности и покоя. Ей было очень хорошо. Ромка делал вид, что чинит торшер, который до его вмешательства горел тогда, когда ему заблагорассудится. Правда Коко не была уверена, что Ромкины руки способны творить чудеса по части электроприборов, но как повод для встречи сломанный торшер оказался весьма подходящим. Охранник аккуратно разложил нехитрые инструменты на журнальном столике: две отвертки, изоленту и кусачки, и сосредоточенно сопя, то и дело поглядывал исподлобья на девушку. Та тихо млела в рассеянном свете солнца, обдуваемая ветерком кондиционера. Они старались не говорить, чтобы не мешать матери Коко продолжать скорбеть о безвременно покинувшем их (или ее) целителе Свирском. И это молчание, лишь изредка прерываемое скупыми фразами, сказанными шепотом было для обоих пронзительнее самого интимного разговора. Коко вяло перелистывала страницы какого-то журнала, чтобы не пялиться на Ромку постоянно, как бы ей того хотелось. И еще ей хотелось поговорить о самом важном, но она боялась тронуть эту тему, спящим драконом затаившуюся в душе каждого из них. Наконец, она не выдержала:

– Что же теперь делать?

Ромка вздрогнул и выронил отвертку. Та брякнула о паркет. И теперь они вздрогнули вместе.

– Шшш! – Коко порывисто оглянулась на дверь. Но та, к счастью, не распахнулась.

– Знаю, знаю! – нервно прошептал ей в ответ Ромка и, схватив отвертку, прижал ее к груди как котенка, который может не к месту замяукать, – а вот что теперь делать, я не знаю.

Он поднял на нее виноватые глаза и неловко усмехнулся.

– Если все раскроется… – она побледнела и призналась, – я даже думать боюсь, что будет, если все раскроется.

– Все что мы можем пока, так это затаиться и выжидать, – он попытался воткнуть отвертку в паз болта, но та соскользнула. Руки у него заметно тряслись, – Вообще-то это не самая хорошая идея встречаться в твоем доме, да еще обсуждать эту тему. Ты же сама говорила, что твоя мать слышит все, что происходит в километре от вашего забора. Лучше нашей системы безопасности.

– Слава Богу, что тогда… она ничего не прознала, – вздохнула Коко.

– Кто ее знает… – невесело усомнился Роман.

– Уж будь уверен, – Коко снова глянула на дверь, – Если бы она что-то знала, она бы не успокоилась до тех пор, пока не засадила бы нас либо в тюрьму, либо в психушку.

– Повезло тебе с родителями, – снова вздохнул охранник.

– Это точно, – тихо согласилась с ним Коко, – А знаешь, теперь мне мать даже жалко. В сущности, она ведь несчастная женщина. Живет с мужем, которого не любит, и вообще, у нее с личной жизнью полный бардак. Бурхасона и того вон шлепнули. И Свирского…

Она хихикнула. Ромка посмотрел на нее с легким укором:

– У тебя оригинальное чувство юмора, – он покачал головой, – Иногда я тебя даже побаиваюсь.

– Ром, я и сама себя побаиваюсь. Но тебе, придется привыкать. Мы ведь теперь в одной упряжке. Так связаны, что просто не разлей вода.

– Милое определение. Н-да… ну и делов мы с тобой наворотили! – он поморщился и отложил отвертку в сторону. Пытаться что-то открутить, когда все тело напряжено, а перед глазами скачут разноцветные зайчики – абсолютно бессмысленное занятие.

– Так ты предлагаешь делать вид, что ничего не произошло? – решила уточнить Коко.

– Ну, во всяком случае, пока не кричать об этом на всех перекрестках, – усмехнулся он, – А вообще, для конспирации, лучше бы и не встречаться.

Коко побледнела и с трудом сдержала навернувшиеся на глаза слезы обиды. Ромка заметил и рыпнулся было к ней, но она отрицательно мотнула головой и быстрым шепотом пробормотала:

– Не нужно. Я все понимаю. Так действительно будет лучше.

– Да нет! – она вздохнул, – Почему женщины все неправильно понимают, а? Ну, почему вы всегда думаете в противоположном направлении?! Разве не ты сама мне говорила, что будет лучше делать вид, что мы практически не знакомы?

– Говорила, – согласилась она и всхлипнула, – Но ты даже не представляешь, как мне страшно! Ром, я боюсь, что все раскроется!

– Как?! – он развел руками, – Мы же постарались все обустроить так, что комар носа не подточит. И всего-то, что нам осталось, так это выждать какое-то время.

– Какое?

– Ну, пока все не успокоятся. Пока не перестанут тут шляться репортеры и следователи, пока жители поселка не перестанут шарить по округе глазами, словно они ночные снайперы на задании. Пока охранники не перестанут дергаться и всякий раз вскакивать «в ружье», когда по шоссе, которое в трех километрах отсюда, проезжает какая-нибудь лихая иномарка. Скоро, очень скоро все снова расслабятся. И тогда мы сможем жить спокойно. Поверь мне, уже сегодня о Свирском помнит разве что твоя мать. О Бурхасоне, конечно, поговорят подольше. Но тоже все это не на века. Даже не на месяцы. Дело-то нескольких недель.

– Ну-ну… – Коко еще раз всхлипнула. Конечно, Ромка был прав. И она думала точно так же. Но такова уж природа женщины, ей необходимо услышать свои мысли из уст мужчины. Иначе она не успокоится.

Она хотела ему сказать еще что-то, но не успела. Дверь распахнулась, и на пороге возникла ее мать. Светлана Полунина в молодости была красавицей. Впрочем, ею она и осталась. Только теперь к ее характеристике нужно было прибавить слово «зрелая». Она являла собой образец зрелой красавицы: подтянутая, хорошо сложенная, ни одной лишней складочки, с узким, немного хищным лицом и прямыми темными волосами до плеч. Всегда ухоженная, даже теперь, когда она в горе. Единственное, что портило ее в данный момент, так это синяки под глазами. Ну, может быть еще и злой взгляд.

– Это что такое! – с сухой яростью в голосе поинтересовалась она, в упор глядя на Романа.

Тот, прижался коленями к полу и застыл, не в состоянии пошевелиться.

– Это не что, а кто! – тихо поправила ее Коко.

– Мне не интересно, – отмахнулась Светлана, – я спрашиваю, почему этот «кто» ковыряет палкой в моем торшере, который стоит дороже, чем этот «кто» себе может представить?!

– Это не палка… – промямлил Ромка и покрутил инструментом в воздухе, – Это отвертка.

– Тем более, – мать Коко сложила руки на груди и с вызовом выставила вперед стройную ногу, обтянутую черной брючиной, – Кто тебе позволил, мальчик, лезть своей грязной отверткой в антикварный торшер?!

– Мам, он же не работает, – пискнула Коко и вжалась в стул, на котором сидела.

– Милая моя, – с горьким упреком проговорила Светлана, – Если ты настолько глупа, что думаешь, будто антикварный торшер стоит в комнате, чтобы ее освещать, то хотя бы не выказывай это на людях. Общество, конечно, не Бог весть какое, но все-таки… Итак! – она снова посмотрела на Романа. Тому тут же захотелось испариться, – Вы, насколько я помню, охранник нашего поселка? С какой стати вы решили пробовать себя на роль электрика, да еще в моем доме?

– Я… – он задохнулся.

– Это я его попросила… – ответила Коко.

– Я догадалась, – многообещающе проговорила Светлана и так же многообещающе посмотрела на дочь. Взгляд ее многообещал крупный скандал, – Если бы я подумала, что охранник зашел к нам в дом по собственной инициативе, я бы уже вызвала милицию. Коко, доченька, у тебя что опять кризис? Ты полагаешь, что любой человек с улицы может быть электриком? Но если так, почему бы тебе не попросить починить наш торшер Марго, к примеру. Она уже почти поселилась у наших соседей. Она провела бы время с пользой. Не все же чаи гонять на веранде у Пушкиных.

– Добрый день! – вежливо поздоровалась Марго и улыбнулась Коко из-за спины ее матери.

Та вздрогнула и порывисто оглянувшись, отступила на шаг.

– Извини, Светлана, что я вошла в дом по своей инициативе, но я надеюсь ты не вызовешь милицию? Ваша калитка была открыта, и Мао юркнул в ваш сад.

– Мао? – округлила глаза хозяйка дома, – Это кто?

– Мой песик, – Марго хлопнула наивными глазами, – Просто маленький песик. Я тебе обещаю, он ни при каких обстоятельствах не примется чинить твой торшер. В худшем случае он на него пописает. Так что можешь не волноваться.

– Хорошенькая перспектива, – растерянно пробормотала Светлана.

Марго появилась не вовремя. Но исходя из правил хорошего тона, она не могла выставить непрошенную гостью взашей, как бы ей этого сейчас ни хотелось. Уж лучше она будет рассказывать о том, как бестактна Марго, которая заявилась к ней в дом в день ее скорби, чем та примется трезвонить на всех углах, что Светлана Полунина невоспитанная хамка.

– Может чаю? – усмирив внутри себя бушующий вулкан, жаждущий расправы над дочерью, которая не скорбит вместе с ней, а приглашает в дом всякое отребье, она выдавила из себя кисловатую улыбку.

– Не откажусь, – со скрытым злорадством сообщила ей нахальная посетительница, – Только найду Мао.

– Мы вам поможем! – Коко вскочила и, схватив Романа за руку, стремительно вылетела вон.

– Нет! Ну, только подумайте! – возмутилась ей вслед Светлана, и повернулась к Марго, – Я все чаще задаю себе вопрос, зачем я ее родила? Ну, зачем я мучилась 9 месяцев. Меня так тошнило… – она поморщилась, при неприятных воспоминаниях, – А потом эти ужасные роды… Господи! И ради чего? Ну, что бы такого потерял мир, если бы я не родила тогда ребенка?!

– Никому больше такого не говорите, – испуганно проговорила Марго, – Теперь иметь детей модно. Вон, даже Волочкова родила.

– Что-то вы не торопитесь, – усмехнулась Светлана, которой стало неловко за свою искренность.

Марго вздохнула и ответила уклончиво:

– Мода переменчива. Допустим, в этом сезоне модно, но что делать с ребенком в следующем? – она наклонилась к ней поближе, и доверительно прошептала, – Знаете, в некоторых вопросах нужно немного выждать…

– Если бы мне кто показал, какой она вырастет… – задумчиво проговорила Светлана, глянув на дверь, в которой исчезла ее дочь, – Я бы выжидала до сих пор!

Она жестом пригласила Марго следовать за ней. Когда все приготовления были закончены, и хозяйка с гостьей разместились на обширной веранде, с которой открывался чудный вид на высокий забор, над которым возвышалась крыша особняка покойного Бурхасона, Марго, поежившись в таком же неудобном, но жутко модном кресле, как и те, которые стояли на веранде дома Пушкиных, с кротостью глянула на Светлану и тихо произнесла: