Текст книги "Белое Пламя"

Автор книги: Анна Тьма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 2
Выбор

Волосы цвета «ржавого» золота в лучах закатного солнца сливались с сеном, на котором лежал маг. Он спал в телеге. Степан не подгонял лошадь, чтобы повозка не подскакивала на ухабах и выбоинах, и та шла неторопливо. Селянин с сожалением разглядел у мага седые пряди. Ему самому было уж за сорок, а он до сих пор не был сед. А тут – мальчишка. Великий Купол, неужели этот паренек – герой?! Возница старался не разбудить попутчика взглядом, но все равно невольно смотрел на него. Самый лучший маг, которого он знал, не взялся лечить его дочку, сказав, что случай безнадежный. Утром он посмотрел – у Лики действительно исчезла страшная, медленно убивающая опухоль.

«Эх, красив, шельма! – невольно подумал селянин. – Хоть ростом невысок да в плечах неширок, а строен, от девок небось отбоя нет… Пусть и не знают, кто перед ними…»

Волшебник, не открывая глаз, тихо засмеялся. Мужчина поспешно отвел взгляд. Он как-то позабыл, что самые сильные маги невольно умеют слышать мысли.

Ален потянулся, зевнул и сел рядом с селянином.

– Отдохнул? – участливо спросил Степан.

Он знал, сколько сил требовалось волшебнику. Брат Степана был волшебником, целителем, не очень сильным, но от него селянин знал о магах очень многое.

Длинная и глубокая рваная царапина на горле Алена никак не желала затягиваться. Только почернела и выглядела как обгоревшая. Оцарапанный умертвием человек непременно умирал.

– Это не опасно? – Селянин кивнул на горло мага.

– У меня иммунитет, – пожал плечами юноша. – Заживет со временем. А к телам, что с войны присылают, надо внимательнее приглядываться. Иначе скоро все кладбище умертвиями завалено будет.

– Думается мне, что не последний это упырь был, – задумчиво проговорил Степан. – И ведь появятся… Как тогда быть?

– Ты что, гроссмейстер, чтобы голову себе забивать? – Резкий голос и жесткое выражение лица немного смягчились, когда Ален посмотрел на всерьез обеспокоенного Степана. – Не бойся, я на кладбище ваше заклятие наложил. И на дом твой тоже, дальше ворот ни одна нечисть не пройдет. А в случае чего – намекнешь старосте на Золотую Дубраву. И на Грифона.

Искорки смеха плясали в синих глазах волшебника. Он огляделся и нетерпеливо заерзал.

– Почти дома… Шесть лет прошло, а ничего толком не изменилось!

Степан хотел было повернуть лошадь на отходящую от главного тракта дорогу.

– Эй, а вот этого не надо! – остановил его Ален. – Тебе за сыном ехать, а я сам дойду. – В его голосе прозвучала напряженность.

Степан резко остановил лошадь и, оглядев молодого ветерана войны с ног до головы, сказал:

– Удачи тебе, парень.

Кивнув, путник подхватил рюкзак и спрыгнул с телеги. На дорогу он ступил с трепетом, нетерпением и опаской одновременно.

– А если что случится, – добавил селянин, – то двери моего дома для тебя всегда открыты!

– Спасибо, Степан! – Обернувшись, Ален взмахнул рукой в прощальном жесте.

– Удачи тебе, мальчик, – пробормотал селянин, поворачивая лошадь на прежнюю дорогу.

Путник вошел в деревню поздним вечером, цепким взглядом охватывая окрестности. Детвора перестала играть, когда волшебник проходил мимо. Девушки, ворковавшие в беседке, замолкли при приближении юноши в черной военной форме. Проводив его взглядами, зашептались: «Кто это? Ой, какой симпатяшка!.. Ой, девчонки, а вы видели, какие у него мечи?!»

На окраине стоял большой дом в два этажа, не считая просторного чердака. Маг коснулся рукой досок забора и прикрыл глаза, медленно ступая вдоль ограды. Все было таким знакомым и… чужим. Дом был таким же, каким навсегда застыл в его памяти, но… Перестелена крыша. Спилено деревце. У калитки он остановился, глядя на немолодую, но все еще красивую женщину, набиравшую из колодца воду. Женщину звали Кариной. Маленькая девочка, лет четырех-пяти, выбежала из дома во двор и замерла, уставившись на мага.

– Ой, мама! – вскрикнула девочка, прячась за женщину. Пальчиком показала на путника: – Кто это?

Карина повернулась к калитке и тоже посмотрела на незнакомца.

– Ищешь кого-то, мальчик? – спросила она, подходя к воротам.

Юноша, опустив голову, держался за левый бок чуть дрожащей рукой.

– Что с тобой, мальчик? – чуть озабоченно спросила женщина.

Путник резко поднял голову, с болью посмотрел в темные глаза Карины. «Великий Купол, что я здесь делаю?! Зачем я пришел?!» – мелькнула мысль. Это был не его дом. И не его мир. Его миром была война, он не знал ничего другого, не помнил!

Он попятился, чтобы развернуться и убежать. Но в этот миг мать узнала свое дитя.

Схватившись за сердце, Карина едва слышно вымолвила чье-то имя. Оно звучало почти как «Ален». Почти…

За день, проведенный в доме матери, Ален успел узнать от нее основное. Пока он был на войне, Карина сошлась с мужчиной, который давно за ней ухаживал, это был Яков, брат старосты. От него родилась Янина.

Три года назад матери прислали с войны жутко изуродованное тело, напоминающее ее сына. Местный маг распознал умертвие, и тело вовремя предали огню.

Мать хлопотала, готовя праздничный стол, а Алена начинало тошнить при одной мысли о еде.

Сославшись на усталость, он попросил мать дать ему отдохнуть и взял с нее честное слово, что та никому пока не скажет о его возвращении. Ее честному слову он доверял – Карина не обещала, если не могла выполнить.

Ночью, когда лунный свет глядел в окошко чердака, на который Ален забрался спать по старой, извлеченной из глубин не своей памяти привычке, волшебник проснулся от собственного крика весь в холодном поту. Ему опять снился кошмар. Быстро одевшись, он вышел из дома и направился к пруду, что был за полем.

Черное зеркало воды отражало бледный лунный свет. Пламенный стоял, обхватив руками плечи, и смотрел на воду. Его морозило, он дрожал, дыхание было тяжелым и хриплым.

Перед глазами вновь и вновь оживали страшные картины войны. Мертвые дети и жрущие их тела монстры. Изуродованные, искалеченные, пораженные гангреной, проказой и еще многими страшными болезнями, гниющие, истекающие кровью, но живые, стонущие, молящие о помощи люди, эльфы, оборотни, въерчи, даже дриады… Снова умирали его друзья, снова стоящие на ногах втаптывали в грязь вываленные на землю кишки еще живых сотоварищей.

Страх, боль, кровь, грязь… В сознании Алена не смолкал многоголосый крик, полный отчаяния, боли, безнадеги… Волшебник не помнил, что он дома, что все закончилось, не помнил, чью роль пришел играть и чью жизнь ему предстоит прожить. У воды стоял юноша, которого звали Ален, Белый командир, полусотник Грифона…

Ему казалось, что кошмар продолжается наяву – так реальны были видения. Где-то на краю сознания вспыхнула и угасла мысль: надо было остаться в госпитале, как настаивали врачи и учитель, – почти полгода лечения мало чем помогли. Ален не понимал, но ощущал, что он – лишь тень себя самого, а ту жизнь, которую он так хотел, он не смог бы получить никогда, потому что даже не был настоящей личностью – только смутным отголоском… кого-то других… не одного… двоих? троих? Парень еще не понял, что кошмары наяву – первые признаки смертельной лихорадки.

Вопль не смолкал в голове Алена. Маг застонал, обхватив голову руками, упал на колени.

– Нет, нет, нет…

Полный отчаяния крик рвался из груди. И безумный маг не смог его сдержать.

Когда не осталось сил, Ален тихо выл, сжимая руками голову…

Восходящее солнце застало измученного парня лежащим на берегу пруда. Усталыми, запавшими глазами он наблюдал величественный восход.

– Кто я? – шепнул паренек.

«Кто? – не отпускала мучительная мысль. – Кто я? Я знаю, что не человек, но кто я? Как мне принять жизнь того, кем я был раньше? И кем я был раньше?..» Но солнце не дало ответа, только мягко опустило свои теплые ласковые лучи на его лицо. Он жил, как в тумане, он не знал, кто он, откуда, зачем живет и куда идет. Он ничего не знал, кроме этого бесконечного серого тумана в голове.

– Мы все умерли, – едва слышно сказал солнцу Белый Пламенный.

Ал нащупал в специальном кармашке жилетки свирель, вырезанную из древесины черного дерева и отделанную редчайшим белым серебром. Это был лучший в жизни подарок – подарок сотника Анжея, который был ему как родной брат.

Всю боль, страдания, несбывшиеся мечты, разрушенные судьбы, отнятые жизни, все, что было в его сердце, волшебник вложил в музыку. Мать, стоящая у окна, беззвучно плакала, слушая свирель…

Карина застала сына за тренировкой. Забыв, зачем искала Алена, она завороженно наблюдала, как порхают мечи в его руках.

Прыжок, поворот, откат, удар, удар, удар! Невидимые противники повержены. Откат, переворот, мечи со свистом рассекли воздух, сверкая в солнечных лучах. Не глядя, удар назад, еще, справа, слева, дважды за спину! Маг сделал шаг в сторону, продолжая движение мечей за спиной, но споткнулся о камень, так неловко подвернувшийся под ногу. Падая, вскинул мечи вверх, чтобы не пропороть спину лезвиями, но один меч, не закрепленный на запястье шнурком, вылетел из руки и завертелся в воздухе. Ален упал на спину, и меч упал сверху, воткнувшись в незащищенное предплечье.

Маг выругался сквозь сжатые зубы, зажимая рану. Как много он потерял, провалявшись в проклятом госпитале! Где сноровка и мастерство, перед которым опускали мечи лучшие фехтовальщики империи?! Он ругался, поминая разом всех богов и демонов, но больше всего костерил себя за неуклюжесть и бессилие. Карина подбежала к нему, снова называя тем именем, которое принадлежало ему в прошлой жизни.

Ярость, полыхнувшая во взгляде вскинутых на нее синих глаз, заставила женщину отшатнуться.

– Это… не… мое… имя… – выдохнул маг. – Мое имя – Ален!

Дальнейший разговор с матерью был очень трудным. Ален был в ярости, а Карина отказывалась поверить в столь для него очевидное. Он объяснил матери, кто он такой и кем был на войне. Она не могла принять весь тот кровавый ужас, которым были наполнены его слова. «Командир, полусотник Грифона. Сотня – идеальная отлаженная машина смерти. А я – управляющий механизм идеальной машины смерти».

Карина расплакалась, а Ален вдруг улыбнулся и, погасив ярость во взгляде, тепло посмотрел на мать. Отняв руку от раны, коснулся ее лица с таким теплом и любовью, что Карине показалось, будто все прежде сказанное ей послышалось.

– Надо было мне остаться на поле боя, среди трупов, – сказал Пламенный с неуместной лаской в голосе. – Я не приспособлен к мирной жизни. Прости, мама. Я не буду тяготить тебя своим присутствием.

Ален поднялся и направился к дому. Вещи так и остались нераспакованными, рюкзак стоял у порога. Женщина сидела и плакала навзрыд, не в силах подняться с колен. Маг подхватил вещи, куртку и направился к выходу.

Карина вскочила и бегом бросилась следом. Обняв юношу со спины, ткнулась лицом в затылок.

– Не отпущу… – вымолвила она. – Не смей снова уходить!

– Зачем, мама? – спросил юноша. – От этого будет только хуже.

– Нет, Л… – Мать запнулась. – Ален. Я никому ничего не скажу! Только я тебя не отпущу, слышишь ты меня, глупый ребенок?!

Ален молчал и не двигался. Потом опустил голову.

Мать… О, великие боги пресветлого Купола, чья мать?! Алена? А кто он такой? Он – не ее сын, он только занял это тело, он – сын войны! Как, Грань и Когорта, как он оказался здесь?! Даже имя – и то не его… Ален ничего не мог вспомнить о себе, кроме проклятой войны, да и то – кусками, демоны дери! Никто и звать никак, занявший чужое тело и оставшийся один, без цели в жизни. Но эта женщина, в чем она-то виновата? Не мог он просто взять и предать ее веру, ее надежду.

– Пусти, мам. Руку больно. Да и привез я тебе кое-что… Дай достану хоть.

Они вошли в дом: плачущая Карина и уже спокойный Ален. Для матери в бездонном рюкзаке волшебника лежало прекраснейшее платье небесно-голубого шелка и ларец с дорогими украшениями.

Глава 3
Вновь живой

Самым простым было объяснить малышке Янине, кто такой Ален, – она приняла появившегося ниоткуда брата как должное. Потом они долго решали с матерью, как же Алена представить людям. Решили, что как сына сестры, племянника Карины. Тогда не должно было возникнуть вопросов, если Ален назовет Карину мамой на людях. Уже под вечер решали, как представить его Якову, когда тот вдруг вошел в дом и увидел волшебника…

Глаза Алена опасно сузились, он оценивающе разглядывал мужчину. Тот был высок, значительно выше парня и несоизмеримо шире в плечах. В пару матери, моложав и строен, с сильным волевым лицом и добрым взглядом. Частично проснувшаяся память заставила Алена максимально подозрительно отнестись к данному субъекту.

– Опа… – сказал Яков, увидев волшебника. – Какие у нас гости… Так вот о ком жужжит вся деревня?

– Яшенька! – Карина поднялась, поцеловала мужа. – Что ты так рано? Ты же должен был только завтра вернуться, или я ошибаюсь?

– Каришка… – Муж ласково обнял жену. – Мы закончили раньше, наших лошадей скупили в императорские конюшни, ребята остались пьянствовать, а я – сразу домой.

Карина высвободилась из могучих объятий мужа и обняла за плечи сидящего волшебника.

– Яш, познакомься, это Ален, сын моей сестры. Он только что вернулся с войны.

– Да? – сказал мужчина, вешая на крючок куртку. – И надолго к нам сей гость?

– У него нет другого дома, Яшка, – негромко сказала Карина.

Яков мгновенно растерял всю доброжелательность, став очень неприветливым. Подойдя к волшебнику, он протянул ему руку. Ален протянул свою, поднявшись с лавки. Яков сжал руку мага со всей силой, но ему показалось, будто эта хрупкая на вид, тонкая ладонь, затянутая в черную перчатку, отлита из гномьей стали. Взгляд Алена, снизу вверх, был слегка насмешливым.

– Яков, – представился мужчина, как положено. – Хозяин этого дома.

Глаза юноши недобро сверкнули.

– Ален, – ответил он в свою очередь. – Ветеран великой войны.

Яков снова вернулся к повешенной на стену куртке, стал что-то вытаскивать из карманов. Про себя мужчина фыркнул. Мальчишка, что он о себе возомнил?! Наверняка ведь ушел на фронт к самому концу войны, поучаствовал в одной-двух битвах, а то и просто посмотрел издалека, и уже считает себя героем! Мнение его по поводу таких вот «ветеранов» было однозначным – зарвавшиеся молокососы.

– Раз уж ты тут остаешься, – проговорил Яков, – то хочу, чтобы ты сразу уяснил несколько правил. Первое: в моем доме не будет никаких гульбищ с дружками. Не будет никаких девок, утром убегающих с сеновала. Никаких разборок и неприятностей. Бездельников и нахлебников я тоже не потерплю. Нарушишь, – мужчина исподлобья посмотрел на юношу, – пожалеешь.

Зрачки Алена вытянулись на манер кошачьих, окаймляясь желтым в синих глазах. Яков только успел услышать короткий звериный рык. Ален двигался так быстро, что никто не успел заметить, как он, только что сидящий у стола, вдруг оказался у стены, прижав меч к горлу побледневшего Якова. Мужчина краем сознания отметил, что меч у парня необычный, полуторной заточки на треть лезвия. Глаза юноши полыхали жутким, доводящим до обморока желтым блеском.

– Запомни, – прошипел он Якову в лицо, – я – Ален, архимаг Белого Пламени, высший боевой магистр ордена Грифона, герой великой войны империй, кавалер Семиконечной Серебряной Звезды и ордена Славы Сильены, Белый командор, и никто не смеет приказывать мне. Даже сам император! Я Зверь, которого лучше не злить. Запомни раз и навсегда, человечек, крыса тыловая, я пришел сюда не по своей воле, будь моя воля, меня бы здесь уже не было. Это дом Карины, а не твой. Пока она желает меня видеть, я буду здесь, и не считай себя старшим. И еще…

Тут его облик неуловимо изменился мысленно произнесенным заклятием, и проявилось почти то же лицо, но другое, и на шесть лет моложе. Отняв меч от горла мужчины, юноша отступил на шаг. Яков пораженно выдохнул:

– Г-грань и Купол! Быть не может… Глазам не верю…

– Да уж поверь.

Яков назвал его тем же именем, что и мать при первой встрече.

– Ты ли это? – поразился мужчина.

– Возможно, когда-то меня звали так. – Неуверенность и горечь прозвучали в словах волшебника, впрочем, быстро сменившись обжигающей яростью. – Но ни ты, ни кто другой отныне не будет меня называть прежним именем. – Иллюзия рассеялась, и перед Яковом вновь стоял тот, кого он встретил, войдя в дом. Голос дрожал низким рыком: – Я – Ален. И никак иначе. И если кто-нибудь узнает о том, кем я был до войны… я буду убивать.

Яков смог только кивнуть, окончательно потеряв дар речи. Карина молча смотрела, ни во что не вмешиваясь. Ален повернулся к матери.

– Мне надо руку залечить и отдохнуть – я в Мариковке умертвие извел и не восстановился до сих пор. Так что я наверх. А вы тут поговорите…

Ален повернулся и пошел в сторону лестницы, стараясь не показывать, как сильно его шатает. Едва сдержанный приступ звериной ярости вымотал юношу окончательно. Впадая в гнев, он не мог успокоиться, не попробовав крови, и благодарил богов, что в этот раз удалось сдержаться. Он не стал говорить о том, что меч, порезавший руку, недавно отрубил голову нежити, после чего не был продезинфицирован.

– Ал, может, лучше в своей комнате ляжешь? – спросила мать.

– Не, мамуль, я лучше наверх, – отмахнулся парень.

Он дошел до койки и тут же рухнул сверху на одеяло, не раздеваясь. Уснул почти мгновенно, едва успев шепнуть слова заживления и восстановления.

Пока Ален спал тяжелым беспокойным сном, между мужем и женой состоялся обстоятельный разговор.

Яков был уверен, что его пасынок не в себе. Карина отвечала, что она не слепая и все прекрасно видит. Просто ее старшему ребенку нужно было время, чтобы прийти в себя, распрощавшись с войной. А еще немного поведала о том, что Ален рассказывал ей о войне.

– Там было страшно, Яш. Так страшно, как никто из нас и представить не может. И этот страх шесть лет длился. О сотне Грифона слышали все мы. Легендарная сотня, самые лютые, самые сильные. Их боялись и свои, и чужие… – говорила Карина, убеждая мужа.

Яков молчал, не глядя на жену.

– Хорошо, – в конце концов кивнул он. – Я помогу чем смогу и как смогу.

– Ты, главное, не препятствуй, Яш, – попросила Карина.

На этом разговор они закончили. Карина уложила спать маленькую Яночку. А Яков еще долго сидел и смотрел в никуда, размышляя о том, сколько же еще таких страшных, кровавых осколков войны разбросано по миру. Их считают героями. На самом деле, они – изгои…

Ален не вставал семь дней. Его сжигала жестокая лихорадка. Царапина на шее воспалилась и нестерпимо болела. То же было и с рукой.

– У меня же иммунитет… – стонал в горячечном бреду маг. – Иммунитет… я не могу заразиться… я не могу болеть… иммунитет…

Но он осознавал: огромной затраты энергии потребовало лечение маленькой Лики. Почти все силы ушли на медленное и филигранное удаление опухоли, прораставшей внутрь печени девочки. На умертвие сил просто не хватило. Ален чудом победил в том поединке. Обессиленный, он не смог до конца сдержать заразу смерти. Его тело ослабло и поддавалось страшному проклятию мертвой магии.

Раздев слабо сопротивляющегося сына, чтобы сбить жар, Карина расплакалась. Жуткие шрамы, которыми было иссечено все его тело, стали наименьшей причиной ее слез. Весь живот представлял собой один сплошной шрам, как будто его собирали по кускам – кривые белесые швы и неровно сросшиеся мышцы. Страшнее всех шрамов была татуировка на плече – бело-серебристый грифон в кольце светился, обведенный угольно-черными линиями. К татуировке невозможно было прикоснуться, не причинив Алену невыносимой боли.

Карина плакала навзрыд и не могла успокоиться всю ночь, увидев на теле сына следы изменения генетического кода и полного переформирования. Это было ужасно. Он был искалечен навсегда. Полное переформирование без ущерба (вернее, относительно без ущерба) для живого существа можно было проводить только в утробе матери до двадцати недель. Если ту же операцию сделать взрослому человеку или неоформившемуся подростку… получается Ален.

И хотя переформирование было запрещено, к нему все же нередко прибегали.

– Иммунитет… – шептал в бреду волшебник, а вирус смерти выгрызал изнутри его тело.

На восьмой день, едва начало светать, Ален вышел из дома. Бледный и сильно отощавший, он добрел до колодца, с трудом набрал ведро ледяной воды. Кое-как умывшись, он тщательно, морщась от боли, то и дело поминая демоническую Когорту и посылая божественный Купол за Грань, промыл царапину на шее и рану на руке. Прошептав заклятие слабым, срывающимся голосом, он провел пальцем сначала по царапине, потом по ране. Обе стали черными и будто обгоревшими. Но воспаление при этом сошло.

Старый пес, заскулив, вылез из своей будки и ткнулся хозяину в колени.

Не в силах больше ничего делать, Ален сел на землю, привалился спиной к стоящей у колодца бочке и смотрел в светлеющее небо. Рука сама собой нащупала свирель. Чистая мелодия полилась над двором и домом.

Музыка взывала к небу. Она ни о чем не просила, только пела о небе, его красоте, вплетая в себя зарождающийся свет, дыхание утреннего ветерка, тихую песню жаворонка…

От музыки сводило сердце в груди, хотелось смеяться и плакать одновременно. Музыка была величественной и нежной, она звала в неведомую даль, повелевая любить и защищать свой мир, такой огромный и маленький. И все едино было под этим огромным неповторимым небом…

Яков проснулся. Прижавшись к нему, с широко открытыми глазами лежала Карина, не смея дышать.

Солнце всходило над миром, и музыка достигла пика своего величия. Когда желтый диск светила оторвался от кромки горизонта, мелодия пошла на убыль и постепенно совсем затихла.

Муж и жена переглянулись.

Яков еле слышно шепнул прежнее имя волшебника.

Карина кивнула и, выскользнув из объятий мужа, поднялась с постели. Начинался новый день, было много дел, и во дворе находился едва оправившийся от тяжелой болезни ее вернувшийся из пасти Кошмара сын.

Маленькая Яночка наблюдала из своего надежного укрытия на дереве за магом. Тот сидел на берегу пруда и кидал в воду камешки. Камешки скакали «лягушками», и каждый круг, расходившийся по воде, был своего цвета. Первый – красный, потом оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий и фиолетовый. Больше у волшебника бросить не получалось, на седьмом прыжке камешек тонул.

Сегодня был уже шестой день, с тех пор как Ален встал, шестнадцатый, с тех пор как вернулся в родной дом, сорок восьмой, как начал путь домой, и сто восемьдесят третий, с тех пор как закончилась война. Силы медленно, но верно восстанавливались.

Яночка наблюдала с большим интересом, но все еще немного побаивалась волшебника, поэтому не подходила. Мать, конечно, объяснила малышке, что Ален – ее старший брат. Яна поверила матери, но все равно не до конца поняла, кто такой этот брат и откуда взялся.

Ален давно заметил девочку, но не подал виду. Цветные «лягушки» быстро надоели магу. Он сжал кулак, что-то шепнул, потом раскрыл ладонь и дунул на нее. На воду легли серебристые тени, которые превратились в маленьких танцующих фей. Прелестные маленькие крылатые девушки привели Яночку в полный восторг. Она полезла по ветке дальше, цепляясь за тоненькие веточки, чтобы рассмотреть фей получше. Подгнившая ветка внезапно надломилась, и девочка с отчаянным воплем полетела вниз.

Движения юноши смазались от огромной скорости, с какой он рванулся к дереву, едва успев подхватить малышку.

– Уф-ф… – с тихим стоном выдохнул Ален, больно ударившись спиной. – Ты не ушиблась, котенок? – спросил он, ласково улыбнувшись перепуганной девочке.

– Не-а, – неуверенно ответила малышка. – Вроде бы…

Ален опустил девочку на землю и неторопливо поднялся.

– Ты ушибся? – спросила Яночка серьезно. – Только не говори, что нет. Я же вижу, что ушибся. Вон какая каменюка у тебя под спиной лежала!

Девочка ткнула пальчиком в большой серый камень. Ален чуть растерянно поглядел на кусок скалы и потер плечо.

– Пройдет, – улыбнулся он. – Я же волшебник. У меня всегда все заживает.

– А можно, я на фей поближе посмотрю? – приплясывая от нетерпения, спросила девочка.

– Конечно, можно, малыш! Я для тебя их и сделал, – сказал Ален, и девочка, на миг крепко обняв брата, бегом припустила к пруду.

С того дня Яночка перестала его бояться.

Достаточно оправившись после болезни и набравшись сил, Ален целую неделю «приводил дом в должный порядок», как он сам выразился. По словам матери и отчима, он практически полностью избавил их от домашних обязанностей.

Напрочь отметая такие вещи, как заговоренное ведро с тряпкой и самометущий веник, маг долго и обстоятельно накладывал на стены дома заклятие, которое вообще не допускало в дом пыль и грязь. Кухонную утварь матери так вообще раскритиковал самым скверным образом. Посчитав, что подчиненные желанию Карины кастрюли, ножи и прочее работали из рук вон плохо, усовершенствовал их в «достаточно сносной степени».

Закончив с домом, Ален принялся за огород и поле. Современная агрономия позволяла без особых усилий избавляться от сорняков и растить великолепные урожаи, но Алена и это не устроило, и он сильно сократил сроки роста, так что можно было снимать урожай по два-три раза за сезон.

С животными волшебник работал еще основательнее, улучшая генокод породы лошадей, разводимых Яковом, делая элитных тонконогих скакунов еще и «двужильными». Он бы им и вместо шкуры чешую вырастил, и копыта из стали отлил, но тут уж Яков уперся. Химероидные кони, по его мнению, были, по меньшей мере, неэстетичными. У Алена на то было свое мнение, но он решил не спорить. С печалью вспоминался ему рыжий эфирный пегас, полуматериальная крылатая лошадь, погибшая в последнем бою. Эфирные пегасы были огромной редкостью, а какие это были кони! Ну и что с того, что химеры?!

Если уж так смотреть, то и сам Ален был химерой, и половина империи – тоже. Оборотни, въерчи, или, по научному, врожденные полиморфы, чем не химеры? Те же мутанты.

Ален творил. Его книжка для записей вновь была исписана заклятиями, каждое из которых стало своего рода шедевром. Он был художником своего дела и никогда не брался без должной подготовки и вдохновения. Каждое его заклятие было эстетически совершенным, абсолютно законченным и становилось с зачарованным предметом единым и неделимым целым.

В деревне слухи расходятся быстро, и к Алену стали обращаться за помощью сначала подруги матери, потом и другие люди. Он никому не отказывал и никогда не брал платы.

Ален словно заново знакомился с людьми, которых его предшественник знал с детства. Никто не узнал в нем того, кем он был до войны.

Он снова начинал жить, понемногу пытаясь осознать, что такое жизнь без резни, гор трупов, рук по локоть в крови. Пытался понять, зачем ему жизнь, для него не предназначенная. Он искал и по крупицам вспоминал самого себя.

Оставаясь в одиночестве, Ален часто задумывался об этом мире. Очень давно карта империй представляла собою лоскутное одеяло: сотни мелких королевств, баронств, княжеств, общин, народов… Со временем образовались две империи. И если Нимадорг был более-менее однородной страной, то Сильена по-прежнему вмещала в себя гремучую смесь культур, традиций и нравов, разве что религия была одна.

Две сверхдержавы занимали практически весь континент, по форме напоминавший крылья бабочки, разделенные посередине непроходимой горной грядой. Было всего два места, где можно было пересечь эту границу, – Большой тракт и перевал Ста Королей. Был еще третий путь, в обход горной гряды с юга, но тем обходом разве что самоубийцы пользовались. Большой тракт – удивительной красоты долина, лежащая меж двух гор, которую перегораживали шесть Больших Врат. Первые Врата со стороны Нимадорга и Первые Врата со стороны Сильены представляли собой два форпоста, крепости, построенные в узких местах долины на входе и выходе. Четверо внутренних врат являлись, скорее, символами границы, чем реальной преградой.

Все западное крыло занимал Нимадорг, империя тирании и дикости, на взгляд любого сильенца. Владыка-тиран и всем заправляющий орден Оборотной Стороны или Магии Смерти. Некроманты в империи почти не знали ограничений и подчинялись напрямую владыке и верховному магистру ордена. Бесправные жители «нижних слоев общества». Со стороны Нимадорга находился остров Мертвых, земли демонов, с которыми нимадоргцы имели тесный контакт, как и с любым созданием нижнего, подматериального мира. Велимор, земля богов и созданий надматериального мира, лежал к югу от обоих крыльев и был почти недоступен для простых смертных.

И Сильена, Серебряная Империя, – полная противоположность Нимадорга. Император – мудрый правитель, никакой тирании, развитое магическое общество, система образования на высоком уровне, совсем неграмотных не было вообще. Равноправие проживающих здесь рас. Процветающая магия жизни во всех ее проявлениях. Боги вместо демонов. Но вот странно, несмотря на то что Серебряная Империя была более обширна, проживало там вполовину меньше народа, чем в Нимадорге. Если в Нимадорге в семьях было по пять-шесть детей, то в Сильене редко было даже трое, чаще – всего один. Другие приоритеты и принципы жизни. Другие стремления.

А южную оконечность восточного крыла континента занимали эльфийские леса и высокие дворцы. Горные же гряды принадлежали гномам, подгорному народу великих мастеров. Сильенцы ухитрялись жить в мире даже с орками, занимавшими часть архипелага с восточного края и небольшую часть самого крыла. Четких границ между державами восточного крыла не было. Условные границы в открытую не нарушались, а если нарушались, то никто не делал из этого большой проблемы. Менестрели и странники – так те вообще ходили где хотели, и никто их не останавливал.

Эльфы приняли участие в войне на стороне Серебряной Империи сразу и без лишней политической тягомотины. Даже орки решили выступить на стороне Сильены, что было немного удивительно для остальных, но никто даже не подумал отвергнуть помощь этих бешеных воителей.

Часто Ален с какой-то мучительной отчаянностью пытался понять причины вспыхнувшей войны, как-то оправдать ее… не получалось. Но он все равно старался подавить в себе ненависть и разобраться, что же происходило на самом деле.

Местная молодежь с восторгом приняла волшебника, а вот Ален сторонился шумных компаний и каких бы то ни было друзей. Хотя и не отказывал ребятам, когда те звали его с собой.