Текст книги "Замок пепельной розы. Книга 2 (СИ)"
Автор книги: Анна Снегова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)
Глава 14
Наутро у меня возмущалась и ныла каждая мышца в теле. Даже те, о существовании которых я не подозревала. Раскинув руки, я лежала в огромной постели, вдыхая тот особенный запах, который бывает у простыней, на которых никто не спит, – и всячески игнорировала нытьё своего утомлённого организма.
Мне было не до него. Меня занимало куда более важное занятие. Я отбрыкивалась от воспоминаний! И вот это было намно-ого труднее.
Сейчас, ранним утром, в свете пробуждающегося дня, мои воспоминания каким-то неуловимым образом изменились. Очистились от того грустного, тревожного, что мучало меня вчера. Как шелуха облетели эти тревоги и осталось… осталось иное.
Горячие пальцы на моём запястье. Обжигающее дыхание – клеймом на коже. Тяжесть мужского тела. Расплавленное молчание меж нами. Шорохи пепла, ворчание осыпающихся камней где-то вдали. Звёзды бутонов Пепельной розы над нашими головами – пульсация их света навечно впечаталась в мою кровь. Моё беззащитное доверие, которое он брал без сомнений и колебаний. И так, так… что до сих пор кружится голова и немеют пальцы.
Я вдруг подумала, что не слишком хорошо мы вчера попрощались. И пожалуй, мне не стоило… И вот теперь я понятия не имею, как себя с ним вести. Как в глаза смотреть. Но несмотря ни на что – безумно соскучилась.
Меня тянуло к моему мужчине, как цветок к солнцу. Каким-то природным, глубинным… у меня не было названия этому чувству. И не было противоядия. Я просто знала, что хочу к нему, и всё.
Почти физическая боль от пустоты, которая появилась, когда он выпустил меня из рук. Впервые такое, за всё время! И так сокрушительно. Я оказалась не готова к ней. Она добавилась к мучительной пустоте на душе, и всё вместе было просто невозможно вынести.
Я подхватилась, кое-как стекла с постели. Обшарила всю спальню в поисках одежды. Не заворачиваться же снова в какую-нибудь простыню! По счастью, под кроватью обнаружилось выпавшее из чемодана и забытое платье, одно из дорожных. Оно было коричневое и не слишком изящное, и я на удивление серьёзно расстроилась из-за этого факта. Сама себя не узнавала. Мне сегодня ужасно хотелось быть красивой.
А вдруг что-то изменится? Ведь после такого, как вчера… не может быть всё, как раньше, правда?
Ноги сами понесли меня к выходу из спальни.
Надо узнать, в каком настроении сегодня проснулся мой муж, по-прежнему ли сердится на меня.
И вообще, хорошо бы проверить, как там Пепельная роза.
И я могла бы приводить себе ещё сотни и тысячи разумных причин, почему я хотела увидеть Дорна. Правда была только одна.
Он мне нужен.
Отчаянно проплутав по лабиринтам Тедервин чуть ли не час в поисках более-менее целого пути к нужному месту, я наконец-то, окрылённая, почти влетела в коридор, в котором расположены были герцогские покои.
Но чем ближе подходила к вожделенной двери, тем сильнее замедлялся мой шаг.
Интересно, какими будут его первые слова? Первый взгляд?
А может, он вообще ещё спит и не откроет мне?
Я замираю и почти совсем останавливаюсь, когда понимаю – что-то не так.
Приоткрытая дверь слегка дрожит от сквозняка. Не похоже на моего герцога – он, как и я, любит закрытые двери, плотно зашторенные окна, высокие заборы и надёжные замки. Ледяной ветер кусает озябшие ноги – обуви я так и не нашла.
И еще до того, как мои пальцы касаются дверной ручки, убеждаюсь, что в этой комнате Дорна нет. Так почему не ухожу тотчас же? Почему не оборачиваюсь, не бегу прочь, искать его и звать, пока не остановится сердце? Наверное, потому что это самое сердце уже всё понимает. И тянет меня, тянет вперёд. Испить горькую чашу до дна.
Всё так знакомо и привычно… я всего пару ночей здесь провела, а настолько сроднилась с этой маленькой комнатой, что даже странно. Это как будто уже всё моё – моя территория, и моя берлога тоже. Эмоции от возвращения именно такие. Глупо, ведь у меня нет на это никакого права.
Остывший камин, пушистый мех на полу, белая рубашка, небрежно брошенная на незаправленный диван.
Меня пронзает остро-сладким воспоминанием. Как я лежала вчера, уткнувшись щекой в эту рубашку, и дышала его запахом, пока ладонь – широкая, горячая и сухая, немного шершавая, – вела по моей спине вниз.
С трудом давлю в себе желание подбежать к этой рубашке, прижать её к лицу и вдохнуть полной грудью.
Дорна здесь нет, очевидно же. Так почему я остаюсь стоять, словно ноги приросли к полу?
Открытая чернильница, пара тёмно-синих капель на столе, прямо на дорогой поверхности полированного дерева.
Сломанное гусиное перо рядом. Возле какого-то документа.
И да, я знаю, что верх невоспитанности так поступать, и не должна я рыться в бумагах мужа, и если он сейчас войдёт, всё будет выглядеть ужасно… но бывают на свете вещи, которые просто выше твоих сил. И я подхожу ближе, тяну ладонь.
Лист бумаги – плотной, тиснёной, с вензелями и водяными знаками королевского министерства. Внизу красной кляксой чиновничья печать и незнакомая размашистая подпись.
Край листа чуть загибается, норовит свернуться в свиток сам собой, выскользнуть из рук, как норовистый дикий зверёк. Я ловлю его, распрямляю. Вчитываюсь. Хотя это трудно – буквы пляшут перед глазами, и почему-то начинают расплываться.
«Свидетельство о разводе»
Ниже вписаны два имени.
…Лорд Дорнан Морриган…
…Леди Элис Морриган, в девичестве Шеппард…
Почти не замечая, потираю кожу где-то под левой ключицей, где вдруг что-то сильно жжёт и давит. Нет, ну что меня так удивляет? Морриганы. Первейшие богатеи и ближайшие друзья Его величества, один из самых знатных аристократических родов Королевства Ледяных Островов. Конечно, им позволено то, что не позволено простым смертным. И даже заранее, сразу после свадьбы получить от королевских чиновников бланк свидетельства о разводе со всеми печатями, вензелями и подписями. В который достаточно просто вставить нужную дату. Поле для записи дня, с которого мы перестанем быть мужем и женой.
Вот он – этот прочерк. Пустое место.
Такое же пустое, судя по всему, каким я осталась для Дорна в его жизни.
Глава 15
Роняю бумагу на стол, она снова скручивается в свиток. Медленно отступаю, будто эта вещь живая, и она может наброситься на меня, как ядовитая змея. Будто именно она сейчас крушит и рвёт на части всё внутри, топчет робкие ростки надежды, стирает безжалостно едва заметные контуры будущего, которые я рисовала себе – как рисуют пальцем на запотевшем окне.
Но это так глупо. Бумага ни при чём. Это делает со мной, нашей жизнью, мужчина, которого я люблю.
Так сколько ещё я буду заниматься самообманом?
Я решила, что больше откладывать некуда. Нужен откровенный разговор лицом к лицу. Чтобы он сам мне всё сказал.
И поэтому выхожу из комнаты, аккуратно прикрыв дверь, и иду по тёмным коридорам Тедервин, босиком по холодным камням, босиком по осколкам, в которые снова, в очередной раз превращается моя жизнь. Иду всё быстрее и быстрее… и наконец, просто бегу, куда глаза глядят.
Пустые комнаты и переходы, галереи и лестницы, пыльные и притаившиеся, и одинокие взгляды подслеповатых окон провожают меня в спину, куда бы я не пошла. И везде, везде следы разрушений. Осыпающаяся штукатурка, облупленная позолота, покалеченная мебель, рухнувшие с потолка куски перекрытий, через которые приходится перешагивать. Вдруг понимаю – а ведь эти разрушения старые! На обломках – слой многолетней пыли. Мои босые ноги оставляют неровные цепочки следов там, где я прошла.
Оказываюсь совсем уж в какой-то дальней и незнакомой части Тедервин, когда останавливаюсь, чтобы отдышаться. Первый этаж, высокие сводчатые окна в пол, едва задрапированные ветхими дырявыми шторами из некогда драгоценных бархатных тканей. Сейчас благородный бархат поседел, пепельная пыль в морщинах складок. Дальше хода нет – упала часть потолка в дальнем конце этой большой комнаты так, что перегородила дверь.
А я только теперь осознаю, что пора прекратить этот истеричный бег и немного подумать.
Я ведь не видела больше следов в пыли, кроме своих. Дорна здесь не было.
Мне вообще кажется, что его нет в этом огромном пустом доме. Я здесь совершенно одна.
Отдышавшись, распрямляю плечи.
Подхожу к окну, рывком отдёргиваю шторы. Верхний уголок отрывается от креплений и повисает печально, ухом забытого бродячего пса.
Замечаю ручку на уровне своей груди, поворачиваю её и она туго, не сразу, но поддаётся. Высокое окно было когда-то дверью в зимний сад, кажется, и я прохожу сквозь неё.
Крепко-крепко зажмуриваюсь. Я совсем отвыкла от света. В этом тёмном и мрачном, как склеп, доме.
Наконец, поморгав немного, открываю глаза, запрокинув голову. И меня чуть не сшибает с ног осознание.
Что там, за стенами Тедервин – по-прежнему огромный мир. А я уже и позабыла о его существовании.
Необъятное небо, белое как чистый лист бумаги. Чёрный прочерк леса на волнистой кромке горизонта. А застывший под своим панцирем, свернувшийся клубком у подножия холмов старый дом Морриганов– такой маленький и незаметный, наверное, когда на него смотрит вон та маленькая птица, летящая в вышине.
На моё запрокинутое лицо упал первый снег.
Дорна не оказалось и в зале, увитом колючими плетями Пепельной розы. После неба и пронзительно-чистого света там, снаружи, мне было темно и тесно даже в этом огромном помещении.
И почему-то уже ничего не тронули в душе лепестки увядших роз, так и не успевших распуститься, которыми усеяно было моё брачное ложе.
Все бутоны осыпались за ночь. Голые ветви замерли, они были недвижимы – ни единого шороха или шелеста. Словно и впрямь окаменели. А искра жизни, которая питала волшебство ростка, медленно угасала, заставляя его цепенеть.
Прости меня, Замок! Я тебя подвела.
Мы тебя подвели.
Моя последняя надежда была на то, чтобы попасть в подвалы. Наплевать на приказания Дорна и всё-таки спуститься туда ещё раз. Одной.
Потому что моя клятва спасти брата – это моё бремя и мой долг. И мне потом смотреть в глаза его жене и сыну зная, что в моих руках была единственная ниточка, а я не смогла её удержать.
Но в этот раз не вышло даже попасть за двери. Потому что весь коридор, ведущий вниз, был забит корнями Пепельной розы, глубоко проросшими в тело Тедервин. Толстые, перекрученные, как тела огромных змей, все в изогнутых кинжалах острых шипов – один взгляд на них убивал всякую надежду попасть в подземелья.
Я опустилась на колени и закрыла лицо ладонями.
Сломанное перо было уже непригодно, и я долго искала новое. Насилу нашла.
Макнула в чернильницу, осторожно стряхнула излишки.
Перо царапнуло чистый лист бумаги, но оставило лишь грязный расплывчатый след.
Я непонимающим взором глядела на него целую минуту, наверное, пока не поняла, что я забыла его очинить.
Долго искала перочинный нож в ящиках стола, наконец нашла рядом с коробкой новеньких гусиных перьев. Осторожно обрезала кончик наискосок, придала нужную форму, провела тонкую борозду вдоль острого края и сделала насечки, чтоб хорошо набирались чернила. Пальцы двигались ловко, но как-то отдельно от моего сознания, сами собой вспоминали нужные движения.
Теперь линии выходили идеально. Изящно и ровно, как в детстве на уроках чистописания.
У меня не было гувернантки, ко мне не ходили учителя, как к другим девушкам благородного сословия. Родители предпочитали учить меня сами. За каллиграфию отвечал отец. С его скрупулёзностью и любовным отношением к бумагам лучшего преподавателя трудно было бы сыскать. Он всегда гордился успехами своей ученицы.
Часто рассказывал мне, что люди даже не догадываются, как много можно узнать о человеке по одному лишь почерку, даже не видя его лица. Мелкий или крупный почерк, закруглённый или заострённый, наклон вправо или влево, размер полей, расстояние между буквами, любовь к завитушкам или резким вертикальным линиям, ровные или «ползущие» вверх строки…
Мой всегда был средним. Идеальным почерком старательной ученицы. Не слишком крупные и не слишком мелкие буквы. Прямые, как по линейке вычерченные строки. Аккуратные заглавные. Плавные линии и ровные очертания букв, которыми можно было бы заполнять образцы в прописях для малышей.
Я всегда старалась держать лицо. Не расстраивать родителей, которые и так в жизни натерпелись. Не отвлекать брата от его проблем. Не огорчать дядю и тётю. Покорно следовать правилам, которые навязал мне фиктивный муж.
Идеально ровный фасад.
Ничего, что могло бы выдать окружающим бушующие внутри шторма.
Сегодня я увидела, что бывает с красивым фасадом, когда стихия разрушает дом изнутри. Не хочу, чтобы тоже случилось со мной. И поэтому…
Поэтому я должна ему кое-что сказать. Даже если он не желает меня слушать.
Ровные линии, идеальные буквы. Перо легко и уверенно скользит по бумаге, оставляя след.
Я всё-таки оставлю след в его жизни, пусть такой хрупкий и невесомый, как чернила на бумаге, которую так легко смять в руке или бросить в огонь. Но разве существование наше в чужой жизни – не вещь, ещё более хрупкая? И порой люди выбрасывают нас из неё так же легко. Иногда убирают на дальнюю полку, если надоедает, и мы покрываемся там пылью. Иногда выпускают из рук, если тяжело становится нести. И тогда мы падаем и разбиваемся. А нас выбрасывают как мусор.
Да, наверное, когда переболит, я снова почувствую себя не вещью, а человеком. Который идёт по своей дороге, запрокинув голову, и смотрит в небо, и ловит губами снег.
И в душе прорастут новые волшебные цветы.
Но сегодня всё во мне застыло, как мёртвый камень.
«Прости, что пишу это письмо, вместо того чтобы поговорить. Но я просто не смогла тебя найти. А даже если бы и смогла… не уверена, что у нас получился бы разговор. Никогда ведь не получались, правда?
И знаешь, в конце концов я смирилась с тем, что твоё молчание и эта стена между нами – твой выбор. И сколько бы ни билась, я не смогу это изменить. Я уважаю этот выбор. Но кое-что сказать всё же должна.
Жаль, что мы так и не смогли возродить Замок пепельной розы. Волшебные замки всегда чувствуют то, что скрыто. И пепел осыпавшихся лепестков тому подтверждение. Мы не смогли его обмануть. Видимо, эта затея с самого начала обречена была на провал. Как и наш брак.
Потому что брак не должен быть построен на лжи.
А в фундаменте нашего была ложь.
Грандиозная ложь. И я хочу признаться в ней сейчас, пока не стало слишком поздно.
Ты говорил мне когда-то – так давно, будто это было в прошлой жизни! – что тебе не нужна жена, которая будет обременять тебя… чувствами. А я уверила, что не нужно бояться этого со мной. Что моя давняя влюблённость прошла, как детская болезнь.
И поверь, я очень старалась быть для тебя такой, как ты хотел – идеальной светской женой, холодной и благовоспитанной. Честно!
Но не смогла.
Именно поэтому я не могу больше продолжать. И не стану ждать, пока ты сам вышвырнешь меня из Тедервин – и из своей жизни.
Поэтому я… помогу тебе принять решение, которое ты хотел, но колебался.
Потому что я люблю тебя»
Немного песка из маленькой песочницы, чтоб чернила скорее высохли. Встряхнуть, сдуть лишнее. Аккуратно придавить уголок письма тяжёлым пресс-папье, чтоб не упало куда-нибудь со стола.
Едва не забываю важную деталь.
Помолвочное кольцо снимается легко – мои пальцы для него всегда были слишком тонкими. Сиротливо сверкнула пустая рама без камня, которое так и осталось на руинах прежнего Замка пепельной розы. Быть может, когда-нибудь они дождутся правильных хозяев.
Со вторым, обручальным, справиться оказалось намного сложнее. Пальцы дрожали, быть может поэтому тонкий золотой обод никак не хотел сниматься. Но моя решимость была сильнее.
Воспоминания острыми шипами впились в сердце. Наша свадьба – и мой путь к нему по дороге из пепла. Пророческий путь. Я ведь знала тогда, сколько боли принесёт мне наш недолгий брак! Но как мотылёк на пламя летела вперёд, где-то в самом тайном уголке души храня надежду – надежду, что на этом пути из пепла меня подхватят его руки и помогут идти. Что мы преодолеем его вместе, как это было в день нашей свадьбы.
Не вышло.
В моей жизни словно кто-то выключил свет. И стёр все краски.
Только серый пепел, и нет рядом сильной руки, на которую я могла бы опереться. Я снова одна.
Чемодан оказался слишком тяжёлым для меня, и я оставила бредовую идею взять все свои вещи. Кое-как завернула в одну из нижних юбок самое необходимое. Заледеневшие ноги, которых я почти перестала чувствовать, напомнили о том, что где-то под диваном должны быть туфли.
Хотя бы в этот раз я отправляюсь в путешествие не босиком и одетая.
Видимо, всё-таки поумнела.
Уже у самой двери вздрагиваю и снова возвращаюсь к столу. Кажется, мне слишком сильно не хотелось это делать, раз я забыла самое главное.
Снова беру перо и решительно вписываю в пустую строку свидетельства завтрашнее число.
– Без приказа Его сиятельства не могу закладывать карету…
Кучер артачится. Он единственный из всех слуг не был отпущен герцогом из Тедервин на «выходные». Всё-таки у хозяев Замка всегда должна быть возможность его покинуть на случай экстренной ситуации. Моя именно такая.
Включаю «герцогиню». Пока у меня есть полное право. Я предусмотрительно выбрала завтрашнее число. Не сегодня. Сегодня я ещё могу приказывать.
– Как герцогиня Морриган я требую к себе почтительного отношения. Немедленно выводите лошадей.
Папа говорил, что лучше всего слушаются тех, кто говорит тихим уверенным голосом – люди невольно напрягают слух и потому с большим вниманием относятся к сказанным словам. К тому же человек, за которым реальная власть и сила, не будет повышать голос, чего-то громко требовать, кричать и топать ногами. Окружающие «считывают» такое интуитивно.
Кучер – жилистый и слегка сгорбленный мужчина средних лет с седыми бакенбардами и красным, видимо от возлияний в долгие периоды ожидания, лицом. Умолкает, бросив на меня острый взгляд, и в конце концов подчиняется. А что ему ещё остаётся делать? Я немного расслабляюсь, отрешённо наблюдая за тем, как он долго и старательно запрягает коней в ту самую карету, в которой мы прибыли сюда с Дорном. До моего сознания долетают лишь обрывки его бурчания.
– …И почему этим господам вечно не живётся спокойно!.. Молодые, здоровые, денег куры не клюют, им бы в потолок плевать, да деток рожать… Так нет, и эта туда же… Хозяин тоже ни свет ни заря разбудил, лошадь ему подавай… И ведь говорю я ему, туман как сметана густой, и лошади ноги переломаете, и себе шею… не слушается! Упрямый. Вот как вы… прямиком в туман и ускакал! Без плаща, да без головного убора… в эдакий холод… А сейчас там и вовсе подморозило, скользко, а подковы летние, без шипов… Своих-то девочек я перековал уже, а господского коня без повеления не трожь…
Бурчание слилось в один неразборчивый гул, который я едва разбирала через звон в ушах.
Я не стала переспрашивать, зачем Дорну понадобилась лошадь. Это не моё дело. Больше не моё.
Я села в карету, она тронулась плавным ходом.
Под цокот копыт сознание начало сползать в сон, больше похожий на оцепенение.
Как-то я слышала на светском рауте, в легкомысленной салонной болтовне женщину сравнили с драгоценным сосудом, который наполнен светом любви. И мол, именно женщина отвечает за счастье в семье. Она должна наполнить мужчину, а если любви нет, значит плохо наполняла. Я всегда слушала и втихомолку, чтоб не обидеть остроумных светских львиц, недоумевала – что за волшебный свет такой, и почему этот сосуд положен только женщинам, и отчего он получается у них какой-то бездонный. Мужчине его и наполнять, получается, не надо. И сколько бы женщина ему на голову не наливала, у неё снова всё прибывает и прибывает. Самовосполняющийся какой-то свет.
Может, они и правы. И в каждой из нас действительно сокрыт волшебный сосуд.
Но теперь я знаю кое-что ещё, о чём не рассказывали досужие сплетницы.
Даже если твой сосуд и впрямь бездонный, а свет в нём волшебным образом зарождается снова и снова, и чем больше даёшь, тем больше остаётся, как в сказке…
Но если твой мужчина не будет нести тебя бережно в руках, если станет ронять твой сосуд, если начнёт по нему бить… Чем крепче ты, тем дольше выдержишь, конечно.
Но в конце концов через трещины утечёт даже самый бесконечный свет.
Прислонившись плечом к оконной раме, я равнодушно смотрела сквозь снегопад, как уплывает и медленно скрывается из виду пепельно-серая громада Тедервин.
Глава 16
Обратный путь в столицу я запомнила плохо.
Все дни в тряской карете слились в один. Я то засыпала, то просыпалась, то снова проваливалась в мутное забытье… Почти ничего не ела. Почти ни о чём не думала.
А небо всё сыпало и сыпало снег на измученную долгим осенним бездорожьем землю. Ещё вчера она расползалась грязью, пачкала и липла к ногам – а вот сегодня подмороженные, чёткие и звонкие дороги пролегли из конца в конец Королевства. Удобные, понятные пути. Для тех, кто знает, куда ехать и где цель путешествия.
Я вот не знала.
И когда ослепительная Фрагонара показалась на горизонте, вдруг осознала, что и кучеру-то не сказала конечного пункта. Он сам додумал. Что раз Её светлость изволила торопиться – не иначе, как в столицу, из которой и прибыла на свой… «медовый месяц».
Но теперь… в качестве кого я возвращаюсь? Бывшей герцогини Морриган? Смешно. И старый герцог вовсе не обязан принимать меня в гостях, совсем чужую и неуместную здесь женщину.
Да, я впервые подумала о себе, как о женщине. «Девушкой» больше считаться не могу, и отныне я обязана серьёзно пересмотреть и фасоны своих платьев, и причёску, и поведение. Почему-то только сейчас задумалась о том, что ведь в светском обществе стану парией – невинные развлечения незамужних девушек мне теперь запрещены, а круг почтенных замужних матрон меня не примет как «неблагонадёжную» и опасную для взора их мужей.
Впрочем, я всегда предпочитала одиночество и тяготилась светскими мероприятиями.
Кусая губы и совсем не чувствуя боли, я смотрела из окна кареты, придерживая шторку, на высокие белые колонны особняка Морриганов, на мерцание огней за стёклами первого этажа. Мне казалось, я различаю тихую мелодию скрипки и звяканье столовых приборов. В ранних сумерках это место казалось таким уютным и родным, и столько воспоминаний пробуждало в душе… А ведь я запретила себе вспоминать.
Прочистив горло, кучер хрипло объявил, что мы прибыли. Соскочив с козел, услужливо открыл передо мною дверь. Я машинально повиновалась и выбралась из кареты. Покачнулась неловко, голова закружилась от того, как резко я нырнула в студёный по-зимнему воздух.
Что я делаю?
– Нет, пожалуй, я ошиблась. Нам на другую улицу.
Оставалось надеяться, что дядя с тётей не уехали в загородное имение и их маленький домик не встретит меня оглушительной тишиной и плотно закрытыми ставнями.
Бедный кучер! Столько разочарования и несбывшихся надежд на добрый ужин и тёплую постель было в его ответном недовольном бормотании. Но всё ж-таки он послушно взялся за повод и принялся разворачивать лошадей.
А я как заколдованная осталась стоять на месте, и почему-то всё не могла отвести глаз от освещённых окон.
Вздрогнула, когда резко отворилась входная дверь над высоким порогом, и в проёме показалась тёмная широкоплечая фигура. Я была так далеко, что выражения лица мне совершенно не было видно. Мужчина помедлил немного, а потом уверенной походкой сошёл со ступеней и энергично направился в мою сторону.
Как будто вся кровь отлила от сердца. Я оглохла от звона в ушах. Ни разу за всё это время не представляла я встречу с бывшим мужем, а уж тем более не думала, что она случится так быстро. Наверное, в глубине души надеялась, что её никогда не произойдёт. Как будто после моего решения мы просто начнём жить в разных мирах, в параллельных Вселенных, которые разделит навсегда пролом бездонного ущелья. Такого непреодолимого, с острыми камнями на дне, чтобы не было соблазна снова перешагнуть.
Но как, как? Не мог он добраться быстрее меня. От Тедервин в столицу ведёт лишь одна дорога, а я почти не делала остановок. Или мог? Если в одиночку на лошади… Только зачем? Как можно было вот так, даже не сказав, уехать в такую даль, просто бросить одну…
Тысячи вопросов без ответа снова всколыхнули ил со дна моей души, которая за время пути, казалось, бесповоротно превратилась уже в стоячую мёртвую заводь. И я вовсе не рада была мутному водовороту, из которого так хотела выбраться. Это как иголками колоть онемевшую руку, чтобы разбудить чувствительность. Сначала ничего, даже не заметно, а потом становится ещё больнее.
Наверное, всему виной переживания, которые я так долго подавляла и слёзы, которым не давала пролиться. Или тяготы путешествия, которые мне не с кем было разделить. Или долгая голодовка. Или простуда, которая подхватила меня цепкими лапами где-то на второй неделе пути.
Но когда встретивший меня человек подошёл совсем близко, вышел на свет одинокого фонаря у ворот, мои колени ослабели.
Я так и не поняла – от облегчения или… разочарования.
Потому что, когда я в ответ на заданный учтиво какой-то вопрос, которого я даже не расслышала, просто свалилась в обморок прямо ему на руки, – уже знала.
Это не Дорн.
– Мне кажется, ты загостился!
Раздражённый стариковский тенор – первое, что проникает через плотный слой ваты, окутавший мой разум. Совершенно не чувствую собственного тела, нет сил открыть глаза, поэтому я даже не представляю, где нахожусь. Как за путеводную нить, цепляюсь сознанием за этот знакомый голос, чтобы выйти на свет.
– Вы меня гоните, дорогой дедушка?
– Какой я тебе дедушка!!
– Послушайте, я до сих пор не разобрался в хитросплетениях нашей мудрёной родословной. Так что уж простите, но как с трёхлетнего возраста называл вас дедушкой, так и собираюсь впредь.
– Мальчики, не ссорьтесь! Лорд Квентин, отойдите подальше, не загораживайте мне свет! Она просыпается.
Блики свечного пламени в настенных бра ослепили мои глаза, привыкшие к темноте. Хотя свет и был по-вечернему спокойным, приглушённым. Теперь я узнала место – малая гостиная особняка Морриганов. Та самая, где было так уютно коротать вечера в компании старого герцога, Бертильды и дядюшки с тётушкой.
Сейчас, кажется, в этой комнате кроме меня были лишь трое.
А что же я?
Дальнейшие изыскания показали, что я самым неловким образом разлеглась на диване у камина. А в ногах моих сидит Тилль и заботливо гладит щиколотки через плотную ткань платья. Боже мой, я ведь в грязной дорожной обуви!
– Очнулись, моя милая? Вот и славно. А то мы уж собрались было за доктором посылать.
Я попыталась хотя бы на локте привстать, но потерпела крах. Учтивые слова всё не находились, в горло будто стекла битого насыпали.
– Так… видимо, доктор и впрямь не помешает! – нахмурилась Тилль. – Но утром! Сейчас вам нужней всего чашка горячего чаю и тёплая постель.
Я благодарно улыбнулась. Вот уж кто всегда понимал меня с полуслова, с полувзгляда.
В поле моего зрения немедленно проникла щуплая фигура старого герцога. Он сменил торжественный мундир, в котором я привыкла его видеть, на простого покроя фисташковый сюртук, и выглядел моложавым и посвежевшим. Хоть кому-то удалось отдохнуть после свадебной суматохи.
– Элис, детка, почему ты здесь? Нет, не подумай, мы тебе всегда рады… но одна-то почему? Где мой оболтус, как отпустил без сопровождения?
И тут его взгляд упал куда-то вниз. Лицо потемнело, морщины обозначились резче.
Старый герцог наклонился, не по-стариковски резво схватил мою руку и поднёс ближе к лицу.
Я смутилась и выдернула её. На безымянном пальце до сих пор след. Сначала я никак не могла избавиться от привычки потирать его большим пальцем левой руки.
Почтенный старикан издал несколько не вполне почтенных и даже, я бы сказала, не вполне печатных высказываний.
– Нет, на этот раз моё терпение точно лопнуло! Я сейчас к нему сам поеду и дам ремня по его упрямой герцогской заднице. Не посмотрю, что мальчишка вырос – ума, судя по всему, так и не прибавилось…
Тилль поймала старого Морригана за рукав у самого выхода из комнаты, куда покрасневший как рак дедуля метнулся со скоростью, неожиданной для его лет. Что-то энергично зашептала ему в ухо, придерживая под локоть стальной хваткой. Я тут же успокоилась. Моя подруга умела быть непреклонной. И нашему дорогому дедушке не грозит схватить приступ радикулита в тряской карете где-нибудь на полпути к Тедервин…
Это место, память о котором я так упорно гнала всё это время, немедленно явилось из небытия – вспышками воспоминаний, яркими пятнами, обрывками снов. Мучительные образы.
Я тряхнула головой, чтобы их отогнать. Снова попыталась сесть, и на этот раз неловкая попытка мне удалась.
– Всё хорошо. Ваш внук был в добром здравии, когда мы в последний раз с ним виделись…
Кровь прилила к щекам при мысли о том, при каких обстоятельствах происходила эта встреча. Нет, всё-таки зря я сюда приехала! Лучше бы остановилась в гостинице. Здесь ещё слишком свежи воспоминания о том, с чего всё начиналось. О дороге из пепла до нашего алтаря. О клятвах – таких фальшивых и таких искренних одновременно! – которые ещё помнили эти стены.
Как и живущий здесь человек, которого я больше никакого права не имею называть дедушкой.
– Я не стану долго злоупотреблять вашим гостеприимством, лорд Морриган. Переночую только с вашего позволения – и отправлюсь к дядюшке и тётушке, как и собиралась.
Ну вот – главное врать повдохновенней. Никуда я не собиралась. Честно говоря, все дни пути провела в состоянии бездумного овоща, лежащего на грядке. Понятия не имела, что буду делать, когда приеду. Главное было, приехать хоть куда-нибудь.
Меня насторожило молчание и сочувствующий взгляд Тилль. Боже ты мой, да что ещё случилось?!
– Ну конечно, дорогая, ты же не знаешь… Твоих дядюшки и тётушки нет в столице.
От сердца отлегло. В свете тенденций последнего времени, я уж испугалась, услышу что похуже.
– Что ж, значит придётся проехать чуть подальше, до их загородного…
– Нет, Элис, ты не поняла. Как только вы отыграли… свадьбу, они уехали. Совсем. Сказали, теперь, когда они отдали последний долг твоим родителям и пристроили племянницу в хорошие руки, могут подумать и о себе. Решили исполнить давнюю мечту.
– Мечту?.. – растерянным эхом повторила я.
– Кругосветное путешествие. Полагаю, они сейчас где-нибудь на полпути к Материку. Ну, или пересекают океан, чтобы поглазеть на сокровища Арвенора.
У меня внутри всё опустилось. Что ж… Значит, окна маленького домика на одной из тихих улиц столичной окраины всё-таки закрыты ставнями. Нет больше места, в котором меня бы ждали.
А Тилль всё щебетала невозмутимо.
– В общем, дорогая, никуда мы тебя не отпускаем. Хватит выдумывать, и оставайся здесь, пока…
– Нет!
Ох, как мне было стыдно. Не подобает гостье вести себя подобным образом и почти выкрикивать. Но слишком явно, слишком отчётливо читалась в глазах Бертильды уверенность, что в этом месте неминуемо случится очередная встреча меня и… моего бывшего мужа. Старый герцог и Тилль переглянулись как два заговорщика, и этот взгляд не ускользнул от моего внимания.
