Текст книги "Мое идеальное убийство"

Автор книги: Анна Пронина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Неужели кому-то не все равно, что с ней происходит? Неужели, если она расскажет этому белому листу о своих чувствах, что-то может измениться?

Соня задумалась. Какими словами описать страх, перекрывающий дыхание, когда она слышит пьяный крик отца с кухни. «София!» – как наяву зазвучал у нее в голове пугающий голос.

– Ботин! – раздалось в классе.

Это классная руководительница увидела, что пишет в своей анкете парень с соседней парты.

– Ботин! – повторила училка. – Ты что тут за сочинение строчишь? Ты что придумываешь? Хочешь нас всех под суд отдать? В детский дом хочешь?

Все уставились на Ботина.

Это был обычный мальчишка, пожалуй, даже чуть лучше, чем другие в классе: учился неплохо и всегда был чисто и опрятно одет. Он поднял на класснуху прыщавое, угловатое лицо и неуверенно протянул:

– Я не хочу в детдом. Но я не придумываю.

– Господи, Ботин! Давай мне свою писанину. Тоже мне, жертва! Я знаю твоего отца! Не позорься! Возьми чистый бланк и перепиши нормально. – Училка вручила Ботину новый лист с вопросами и пошла дальше по классу, подглядывая, что пишут другие ученики. Большинство ребят вернулись к анкете. Соня задержала взгляд на Ботине. Он сжал губы, глаза налились ненавистью. Было заметно, что он заставляет себя успокоиться, хотя дается ему это нелегко.

Парень выдохнул и склонился к бумаге. Под воротничком его отглаженной рубашки, на шее, Соня заметила синяк.

Она не стала писать о своих чувствах в той дурацкой анкете. Это никому не интересно, поняла она.

Школу Соня окончила с отличием. Хоть и не с золотой медалью, но с грамотой, с чествованиями на праздничной линейке. Однако похвалы от родителей не дождалась.

Мама вообще хвалила только отца – он мужчина, служит родине. А дочь должна быть отличницей, это ее обязанность – не позорить семью военного. За что же тут хвалить?

Тогда Соня решила уехать: поступить в столичный вуз и поселиться в Москве в общежитии. Она хотела сделать ставку на английский – он ей особенно хорошо давался в школе, и был шанс, что ее примут на факультет иностранных языков. Соня закрывала глаза и представляла, как сначала ее возьмут на учебу, потом пять лет веселого студенчества, дальше – она сдаст все экзамены в институте на отлично и уедет в Англию. И будет гулять по какому-нибудь Кембриджу, заходить в кафе выпить чашку чая или кофе с английским профессором…

Но каждый раз, когда она произносила это слово, «Кембридж», мать начинала неприлично смеяться:

– Ох, ждут там тебя, заждались! Лорды английские жениться не торопятся, считают дни до твоего приезда! Ха-ха-ха!

Было обидно.

Нет, не так. Обидно – это когда над тобой смеются. А когда в тебя не верят, это разбивает сердце.

Так что в первый год после окончания школы затравленная родителями девочка так и не решилась подать документы на поступление ни в один из столичных вузов. Подала в местный колледж, на психолога.

Там, конечно, было весьма посредственное образование, однако уже в первый год обучения благодаря занятиям она начала догадываться, что внезапная агрессия отца, скорее всего, связана с подавленными желаниями. О которых совсем не хотелось думать.

Весной в колледже у Сонечки появился «ухажер» – Леша. Щупленький, прыщавый мальчик из недавно переехавшей в городок семьи. Он часто встречал ее после учебы, почти всегда держал в руках грустный цветочек, купленный по скидке в местном магазине. За цветы, которые уже подвяли, продавщица брала вдвое меньше.

Потом провожал. До поцелуев и объятий долго не доходило. Кажется, оба подростка совершенно не представляли, как от душевных разговоров переходят к более интимным проявлениям чувств. Да и Сонин отец начал следить из окна за парочкой, когда они допоздна засиживались на лавочке у дома.

– Не рано ты по парням начала шляться? – обрубил он Сонину веселую улыбку однажды вечером, когда она впорхнула в дом после очередных посиделок с Лешей. – Смотри, прослывешь блядью, никто жениться не захочет. – После этих слов он тяжело стукнул рюмкой по столу и наполнил ее водкой из полупустой бутылки.

Слезы невольно навернулись на глаза после грубых слов. Соня торопливо убежала в свою комнату и уткнулась в подушку, чтобы родители не услышали ее рыданий.

– Достань белье из стиралки! Реветь потом будешь! – крикнула мать из спальни, где наглаживала стрелки на отцовских брюках.

Как ни странно, но грубые слова отца подтолкнули Соню к тому, чтобы решиться на более близкие отношения с Лешей. В конце концов, папа уже считал ее шлюхой, так пусть хоть будет за что.

В следующую пятницу, после колледжа, Соня сама робко предложила Леше сходить вечером в небольшой местный бар, который славился крепким алкоголем, отсутствием нормальной еды и наличием танцпола. Об этом месте ходило много интересных слухов.

Парень засиял.

Конечно, их возраст и документы в этом заведении никого не волновали. Оба выпили водки. Для смелости. Для Сони это был первый крепкий алкоголь в жизни. В голове быстро образовался туман, ноги стали ватными. Леша чем больше выпивал, тем смелее и наглее становился. Сначала это очень веселило Сонечку. Робкий юнец на ее глазах буквально за полчаса превратился в мужчину, который четко знал, чего хочет. Они танцевали, как сумасшедшие.

Под какую-то быструю иностранную музыку Лешка внезапно прижал ее тонкое тельце к себе немного сильнее, чем нужно, и впился в нежные нецелованные девичьи губы. Соня замерла, всем своим существом устремившись навстречу этому поцелую. Через несколько секунд Леша выпустил ее из рук, посмотрел победно и потащил за руку к барной стойке – выпить еще по одной.

Едва рюмки опустели, он снова поцеловал ее. Гораздо смелее и увереннее, чем раньше. А затем еще и еще. Через минуту Соня обнаружила, что уже прижата спиной к влажной стене в темном углу бара, а Леша не только впился, словно вампир, в ее губы, но уже нашаривает наглой рукой под тонкой кофточкой ее грудь.

– Стой! Стой! Погоди! – Она попыталась немного отодвинуть Лешу. – Я не могу так быстро! Лешик! – Соня улыбнулась и ласково потрепала его светлую шевелюру.

– Да что там, ладно… – язык у парня уже прилично заплетался, и, кажется, он не очень понял смысл слов, сказанных Соней. Он опять потянулся к ней жадными губами.

– Леш, куда торопиться, – снова попыталась остановить его Соня. – Нам так хорошо вместе! Может быть, завтра продолжим? Сейчас поздно, мне домой пора, и ты уже устал, наверное.

– Я? Устал? Да не… – Его рука потянулась к Сонечкиному бедру, которое почти не скрывала короткая соблазнительная юбка. – Сонька, думаешь, я не знаю, почему ты так вырядилась? – И, не давая девушке ответить, навалился на нее, одновременно пытаясь дотянуться до трусиков.

Только теперь Соня осознала, что происходит. Тихий, скромный, робкий Лешик напился и решил, что Сонечка захотела ему отдаться.

Ей стало противно. Нет, не так она представляла себе начало взрослой жизни, свой первый поцелуй, свою первую ночь любви. Нет.

Она изо всех сил оттолкнула пьяного ухажера, тот, к счастью, не смог устоять на ногах и завалился в сторону, смешно растопырив руки.

Соня схватила валявшуюся на полу сумочку и стремглав выбежала из душного бара на улицу. На секунду она остановилась и посмотрела назад, на лестницу, ведущую обратно к Леше. Наверное, было бы правильно дождаться его, отпоить чаем и вместе пойти домой. Но стало нестерпимо страшно, когда она вспомнила, как его рука грубо ощупывала ее тело, и ноги сами понесли Соню в сторону дома.

Окна были темными. Значит, родители спят. Ну и хорошо, никакие расспросы ей сейчас не нужны. Надо только прокрасться тихонько в свою комнату, бесшумно раздеться и спрятаться от всего мира под одеялом.

Противно скрипнула входная дверь, когда Соня робко потянула ее на себя, что-то невероятно громко хрустнуло под линолеумом, едва она ступила внутрь квартиры. Оглушительно тикали часы в коридоре, едва ли не громче стука Сониного сердца. Но, кажется, никто не проснулся.

Перестав дышать, она на цыпочках пробралась к себе, села на кровать и замерла от прилива животного ужаса. Ее ждали.

Грузное тело, провалившееся в девичий матрас, тошнотворно пахло сигаретным и водочным духом. Отец. Сколько он просидел здесь в полной темноте, ожидая прихода Сони?

Коленкой, нечаянно коснувшейся его ноги, она почувствовала холодную кожу, покрытую густыми зарослями коротких волос. Папа сидел на Сониной кровати в одних трусах. И молчал.

Впрочем, недолго.

– Вернулась, блядина? – сквозь зубы прошипел он куда-то в сторону.

– Папа… прос… – Голос сорвался, не дав Соне прошептать ненужные извинения.

Отец вдавил ее в кровать, зажав рот огромной потной ладонью, жадно ощупал всю – от груди до самых интимных мест, дыша в лицо перегаром. От ужаса девочка совсем не сопротивлялась и даже не пыталась кричать, только вытянулась струной, словно от невыносимой боли.

– Сухая, значит, целка еще. Ладно…

Он перевалил свое тело через край кровати и исчез в темноте.

Эта ночь, а также следующие за ней несколько дней отчего-то на какое-то время напрочь стерлись из Сониной памяти.

Можно сказать, что снова в полной мере осознавать себя она начала примерно через месяц в Москве, в квартире у знакомой знакомых. Та снимала в столице комнату в двушке, зарабатывала деньги маникюром на дому, пыталась учиться, правда, Соня так и не поняла, где и на кого.

Чтобы похвастаться, как хорошо можно наживаться на москвичках, жаждущих иметь ухоженные пальчики, знакомая знакомых вывела робкую провинциальную приживалку в «Шоколадницу» – угостить дорогими сладкими десертами и роскошным кофе. Там Соня и познакомилась с Леонидом.

* * *

– Хорошо, Леня, как скажешь. Значит, убью Соню… – Борис покрепче обхватил девушку, выждал секунду или две, пока напряжение в ее теле достигнет предела, а затем вытолкнул ее вперед.

Знал ли Борис, что из этого выйдет? Вряд ли. Но, прижимая к себе тонкое девичье тело, водя по полупрозрачной коже острым ножом, он почувствовал в ней не загнанного беззащитного зверька, а готового защищаться зверя. Зверя, который однажды уже сумел отстоять себя.

По большому счету, для Бориса это был чистый фарт.

Когда Леня заявил, что его жизнь не стоит жизни Сони, на девушку навалились стертые воспоминания об отце. И то чувство, которое она пережила, оказавшись под ним в собственной постели. Вспомнила Соня и то, как на следующий день, дождавшись, когда мать выйдет по делам, достала из шкафа старую, тяжелую деревянную швабру, как избила ею валяющегося на диване отца – все еще пьяного после вчерашнего, неспособного сопротивляться. Его было не жалко. И не страшно.

Затем Соня собрала вещи, забрала из материной заначки деньги, бросила в старую дорожную сумку что-то из одежды и ушла, хлопнув дверью.

На улице встретила помятого Лешика. Он шел к ней с букетом, и первый раз за все время цветы были свежие, дорогие. Соня молча влепила ему пощечину.

Она шла пешком на железнодорожную станцию, что находилась в пяти кварталах, а перед глазами были красные кирпичные домики Кембриджа из учебника для углубленного изучения языка. В голове вертелись расхожие фразы на английском.

– One ticket, – сказала она в окошко кассирше. И добавила по-русски: – До Москвы.

Когда Леня опустил ноги с парапета и острое лезвие ножа в руках Бориса Сахарова кольнуло ее чувствительную нежную кожу на шее, перед глазами снова встали кембриджские домики.

Дышать стало легче, в ушах раздался Лёнин голос: «Дура! Дура! Какая же ты дура! Ты все испортила! Ты!» В глазах стоял образ пьяного, едва держащегося на ногах отца в одних трусах, его мерзкое, обрюзгшее тело.

Соня кинулась на призрака, за которым оказался ошарашенно молчащий на самом деле Леня. Он все еще сидел на парапете балкона, спиной к бездне, на дне которой качали зелеными ветвями деревья, раздавался чей-то смех, слышался шум машин. Но все стихло.

Соня смотрела, как худое тело ее парня, путаясь в ветвях старой березы, медленно, словно в кино, неотвратимо летело вниз. И приземлилось на крышу какой-то иномарки.

Истошный вой сработавшей от удара сигнализации вернул ее из дурмана видений и страхов назад в этот мир.

Леонид лежал на крыше темно-красной машины, раскинув руки, с неестественно вывернутыми ногами и не двигался.

«Хорошо, что машина красная», – почему-то подумала Соня.

Борис все так же сидел внизу, у ее ног, не делая ни малейшей попытки встать. Он знал: камера на соседней крыше его не видит, зато только что сняла девушку, которая скинула с балкона своего парня.

* * *

Меньше, чем через минуту Борис втащил Соню в замызганную старую кухню Лёниной квартиры. Соня словно окаменела, лицо застыло, взгляд был стеклянный. «Какой солнечный день. Какое яркое, слепящее солнце. Разве может что-то плохое случиться в такой день?» – вертелось у нее в голове, словно это не она только что скинула с балкона своего сожителя.

– Теперь ты – убийца, – спокойно сообщил ей Борис.

Она сидела на кухонной табуретке, монотонно раскачиваясь, и молчала.

Борис стоял в тени оконной занавески, прислушиваясь к звукам на улице – не едет ли скорая и полиция.

– Значит, так… Слушай меня внимательно. Времени мало, сейчас его труп найдут соседи. Я уйду, а ты вызовешь скорую и сообщишь о самоубийстве друга. Все, что нужно, у тебя есть. Записка в компе уже написана, спасибо мне. Скажешь, хотели вместе прыгнуть, он сиганул, а ты не решилась. Меня ты не знаешь, меня тут не было. Это все в твоих интересах.

Борис включил свой мобильный и пододвинул его Соне, предварительно отмотав видеозапись на пару минут назад. Это была картинка с камеры, установленной на крыше девятиэтажки.

– Видишь? Здесь снято, как ты убиваешь Леонида. Меня не видно, так что, если ты кому-нибудь когда-нибудь пикнешь обо мне даже полслова, эта запись окажется в компе у следователя в местном отделении полиции. И ты сядешь. Поняла?

Соня закивала, глотая слезы и начиная тихо подвывать.

– Не бойся, дурочка! Тебе ничего не будет! Ты – мелкая сошка, ты никому не нужна!

Делать здесь Борису больше было нечего.

Глава 3

Свадьба Беллы и Александра была скромной. Из гостей, кроме Бориса, – только несколько старых друзей отца. Со стороны Беллы, понятное дело, никого. Быстро расписались в загсе, потом отправились в небольшой ресторан, с владельцем которого Сахаров-старший дружил с детства. Там им выделили небольшой отдельный зал. Борис на официальной части торжества не присутствовал, ждал отца сразу за столом. Вместе с котом, конечно.

От Беллы было сложно оторвать взгляд. Несмотря на то что брак этот был для нее далеко не первым, она без труда убедила будущего мужа не экономить – на ней было идеально сшитое, сидящее точно по фигуре роскошное темно-бордовое платье. Ярко-алая помада подчеркивала белизну кожи, темные волосы собраны в прическу, над которой все утро трудились сразу два стилиста. На длинной шее на тонкой цепочке сверкал бриллиант – не менее крупный, чем тот, что был в подаренном женихом кольце. Весь ее вид олицетворял женственность, статусность и любовь к убийствам. Так, по крайней мере, казалось Борису. И он старательно отводил глаза в сторону от новоявленной мачехи. Вовсе ни к чему, чтобы кто-то заметил его интерес к ней.

Александр с удовольствием представил супругу гостям:

– Екатерина Сахарова – моя душа, моя поздняя любовь, прошу любить и жаловать!

Все зааплодировали. «Горько» Александр заранее попросил друзей не кричать, он считал это неуместным. Однако жену аккуратно и даже немного робко поцеловал под одобрительные поздравительные возгласы.

Официант разлил шампанское.

– Неплохое имя выбрали. Екатерина звучит даже лучше, чем Белла, – соврал Борис отцу с искренней улыбкой.

Сахаров-старший весело подмигнул в ответ.

Уже через полчаса атмосфера за свадебным столом стала чуть менее формальной. Никаких привычных подобному торжеству ритуалов не было: ни тамады, ни конкурсов, ни этой вечной песни «Ах, эта свадьба!..». Болтали о том о сем, вспоминали и рассказывали Белле, то есть Екатерине, смешные случаи из жизни Александра, хвалили его деловые качества. Время от времени задавали вопросы новобрачной о ее жизни и увлечениях, но Белла-Екатерина умело уходила от темы, снова переключая всеобщее внимание на своего нового мужа.

Елена Викторовна, финансовый директор Александра Сахарова, решила произнести тост:

– Александр Евгеньевич, вы позволите?

– Конечно-конечно, вам слово, Елена!

– Знаете, мы думали, какой подарок можно преподнести вам, нашему любимому и бессменному шефу, в день свадьбы. Прямо скажем, непростая задача! Но ничего, мы придумали! В общем, Александр Евгеньевич, мы посоветовались с технологом, вы знаете, у нас давно в разработке было еще два вида… Короче! Мы с сегодняшнего дня запускаем пробную линию новых конфет нашей марки под названием «Великая Екатерина»! И, как вы можете догадаться, имя императрицы мы выбрали не случайно! А это – первая коробка, пожалуйста, снимите пробу!

Под бурные аплодисменты официант вынес заготовленный поднос с конфетами, Александр протянул первую жене. Вторую надкусил сам. Затем лакомства разошлись по гостям.

Борис тоже попробовал. Вкус у конфет был яркий, насыщенный, в сердцевине пряталось что-то еще – какая-то ягодная начинка, он толком не разобрал. Но конфеты, конечно, были совсем не про Беллу. Может быть, про Екатерину Великую, тут уж у кого какие ассоциации. Но Белле этот вкус не подходил никак. Если уж пробовать Беллу на язык, Борис скорее представил бы сочный свежий стейк прожарки медиум рэр, но никак не шоколад. Белла – это кровь, сок, мясо, которое рвут острые, как бритва, зубы.

Размечтавшись, он не заметил, как отец и Белла-Екатерина куда-то исчезли. Он тоже решил выйти на улицу подышать. Но, проходя мимо рабочего помещения ресторана, услышал знакомые приглушенные голоса. С его стороны было бы глупо не подслушать.

Весь двадцатиминутный разговор воркующих молодоженов можно пересказать в одном предложении: Белла виртуозно окрутила Александра, к их свадьбе он уже успел составить и заверить завещание, согласно которому в случае его смерти все имущество и конфетное производство достаются новоявленной жене. То есть Екатерине Сахаровой.

* * *

Кот флегматично изучал серую улицу за окном маленькой шоколадной фабрики.

В кабинете отца пахло кофе и мандаринами, которые стояли в большой деревянной миске рядом с рабочим компьютером. Борис не любил бывать здесь – такое сочетание запахов неизменно ассоциировалось у него с Новым годом. Но именно в канун этого праздника его мать…

Борис закрыл глаза. И сразу увидел длинные рыжие мамины локоны, прилипшие к синим безжизненным губам, ее мраморно-бледное лицо. Усилием воли он прогнал этот образ и достал сигарету, чтобы перебить сладкий запах отцовского кабинета.

Сахаров-старший задерживался на производстве.

За приоткрытыми дверьми послышался веселый смех отцовской секретарши Татьяны Витальевны, грузной женщины за пятьдесят.

Мягко ступая по ковру, Борис обогнул длинный стол для совещаний и встал рядом с дверью. Белла-Екатерина что-то нашептывала на ухо Татьяне и та, кокетливо прикрывая рот рукой, заливалась прямо-таки девичьим смехом.

Восхитительно, как Белла умела менять маски! Трудно представить, что эта милая, красивая брюнетка с глубокими, добрыми глазами, легко нашедшая общий язык с совершенно незнакомой женщиной, секретаршей мужа, так же легко, без раздумий может убить любого, кто встанет у нее на пути. И не просто может – убивала, и не раз!

Дождавшись, пока Таня отсмеется, Белла-Екатерина присела на краешек стола секретарши и как бы невзначай вздохнула:

– Ох, Танечка! Какие наши с вами годы! Договорюсь с Шурой, чтобы поднял вам зарплату!

– Ну что вы, Екатерина…

– Не скромничайте, вы заслужили!

Секретарша покраснела.

– Главное, что дела у Шуры идут хорошо. Слышала, он ездил вчера к местному депутату…

– О да! К этому премерзкому Хлопотенкову!

– Что, прям такой уж он премерзкий? Палки в колеса ставит?

– Может! Но не ставит! Александр Евгеньевич – знатный дипломат. У него, если вы не знаете, вся городская администрация конфеты заказывает на праздники – женам, партнерам, на застолья…

– Надо же!

Борис вернулся в отцовское кресло. Понятно… Белла прощупывает почву, как у отца идут дела, с кем есть какие договоренности. Ясное дело, лучше Татьяны Витальевны ей об этом никто не расскажет, а эта еще и подноготную всех чиновников выдаст похлеще местных желтых газетенок. Через неделю «дружбы» Белла будет знать обо всех отцовских связях и схемах в бизнесе.

Непохоже, что она собирается что-то поджигать – скорее убьет отца и заберет себе конфетное производство. Если дела идут хорошо, даже не разбираясь в производстве сладостей, какое-то время Белла сможет жить припеваючи, ничего не делая. А потом, когда дело без грамотного руководителя начнет умирать само собой, продаст все к чертовой матери и будет снова искать себе мужика.

Белла совершенно неугомонна. Ее жажда убийства – почти как физический голод. Эта женщина просто не может, да и не видит причин останавливаться.

На мобильный пришло сообщение от Сахарова-старшего: «Прости, еще полчаса». И следом еще одно – от давнего знакомого, столичного полицейского, дружившего с Майером, партнером Бориса по мануфактуре. Этот полицейский время от времени пробивал потенциальных клиентов по своим базам. В случае особо крупных заказов нужно быть уверенным в платежеспособности и надежности заказчиков. На днях Борис просил его пробить Беллу по ее старому имени и фамилии. И, кажется, тот что-то накопал.

Борис перезвонил и выяснил, что Белла уже несколько раз полностью меняла фамилию и имя. И несколько раз была замужем. Александр Сахаров – как минимум четвертый ее муж.

С первым она жила в небольшом городке в Ярославской области. Тогда ее звали Маша Разумовская. Ага, в Ярославской области тоже есть старый знакомый, местный чиновник, которому перекраивали и отделывали дорогими американскими материалами роскошный особняк. Борис позвонил ему.

Оказывается, тот знал первого мужа Беллы, то есть Маши.

* * *

Маша Иванова, обычная девочка из детдома, так сильно мечтала выйти замуж и создать семью, что совсем не задумывалась о том, что не все мужчины созданы для любви. Мир за пределами детдома казался ей настолько прекрасным, что в нем просто не могло быть ужасных людей. Тем более – как может быть плохим человек из богатой семьи, который обратил на нее внимание и позвал замуж, даже ни разу не притронувшись к ее телу?

Тридцатилетний Максим Разумовский, сын местного воротилы – бизнесмена, торговавшего всем подряд, – был хорош собой. Почему к этому возрасту с такой внешностью и деньгами он оставался холостым – вопрос, который приходил в голову многим из окружения Разумовских. Но совершенно не волновал Машу.

Свадьба была пышной и богатой. На ней гуляла вся городская администрация, все нынешние и потенциальные партнеры Максова отца.

Маше купили роскошное белое платье, больше похожее на торт, чем сам торт. Ее тонкое молодое тело поглотили кринолины, юбки, корсет, пышные розы, жемчуг, воланы рукавов и бесконечная фата. Мужчины рассыпались в комплиментах ее красоте и юности. Сама Маша не сводила глаз с жениха.

Она догадывалась, что с этим привлекательным молодым мужчиной ей предстоит жаркая первая брачная ночь, но даже представить себе не могла, что она покажется ей настоящим адом.

В день свадьбы Макс Разумовский напился до свинского состояния. Когда важные гости разъехались по домам на дорогих иномарках, он взял троих своих лучших друзей и завалился в пустой зал для караоке. Почти час они орали песни, не замечая молодую невесту, которая едва держалась на ногах от усталости и выпитого шампанского.

Потом Маша вышла в туалет, чтобы умыться, а когда вернулась, оказалось, что в караоке никого нет. Она переходила из одного зала ресторана в другой. Где-то уже суетились уборщики, где-то гулял сквозняк от распахнутых окон, но ни новоявленного мужа, ни его друзей нигде не было.

Рядом с дверью на кухню Маша заметила высокую бордовую портьеру. За ней скрывалась лестница в подвал. Снизу доносилась музыка и какие-то голоса. Девушка решила спуститься.

В большой комнате без окон звучал Концерт для фортепиано с оркестром № 1 Петра Ильича Чайковского. Эта музыка придавала всему, что Маша увидела в подвальной комнате, странную торжественность и неестественную помпезность. Но вместе с тем вызывала страх и отвращение.

Перед Машей стояли две круглые кровати и три дивана разных размеров. Длинные тусклые лампы под низким потолком излучали красный свет. На небольших столиках у диванов стояли нетронутые фруктовые тарелки, пустые бокалы из-под вина и виски, в пепельницах дымились недокуренные сигареты и сигары, которые так любил Макс Разумовский.

Это была настоящая оргия: грязная, мерзкая, вызывающая в желудке спазмы отвращения.

Макс был без штанов, как и все, но остался в своей роскошной белой рубашке, которая в свете ламп казалась алой, словно пропитанной вином и кровью. Заметив Машу, жених не прервал своего занятия, простонал, махнув в ее сторону рукой:

– Вон! Пошла вон! Убирайся!

В роскошную квартиру на центральной улице города Макс вернулся спустя три дня после свадьбы. Все это время Маша металась в ней, как в золотой клетке, и рыдала. Что делать? Как дальше жить? У кого просить помощи?

В конце концов ей стало казаться, что сцена в красной комнате ей привиделась, что ничего такого не было и быть не могло. Обессиленная, она уснула на нетронутой супружеской кровати. Но ее беспокойный сон прервал резкий рывок за ногу.

Обнаружив новоиспеченную жену в своей квартире, Разумовский для начала хорошенько ее избил.

А потом объяснил: он женился на ней для прикрытия, чтобы не испортить репутацию своего влиятельного папочки. Фактически – по его приказу. Макс обожал насилие и оргии и не собирался с этим завязывать. У него был свой притон в том самом подвале, где застукала его Маша. А в жены он выбрал именно ее, потому что красивая и потому что сирота – пожаловаться ей некому, да и сбежать некуда. Если она станет сидеть тихо и хорошо себя вести на людях, у нее будут вкусная еда, хорошие шмотки и, может быть, Макс будет бить ее не слишком часто.

Бить Макс ее действительно больше не стал, но вскоре его влиятельный папочка заявил, что хочет внуков. Тогда Макс стал приводить в дом своих дружков, тех самых, которых она видела в день свадьбы. Они трахали Машу без презервативов, а муж смотрел.

Этот порноад, как и хотел Макс, вскоре закончился Машиной беременностью.

Максим радостно поведал отцу, что скоро у них будет наследник. Конечно, умолчав, что сам не прикасался к жене ни разу. Счастливый дед приехал с машиной подарков, закатил пир.

В какой-то момент праздничного застолья в честь беременности Маше даже показалось, что ее жизнь вот-вот станет лучше. Ведь теперь, когда у нее внутри зародилась хрупкая маленькая жизнь, ее вряд ли продолжат насиловать.

Но она ошиблась.

Макс не желал отказываться от своих порновечеринок. Ему так нравилось смотреть, как истязают жену, что уже через неделю он снова позвал домой своих друзей.

Утром следующего дня Маша проснулась от тянущей боли внизу живота, чем-то похожей на привычные ощущения во время наступления месячных. Но на этот раз болело гораздо сильнее. Она сжалась в клубок на кровати. Вставать не хотелось, сил после вчерашнего не было. Глаза с трудом открывались, веки опухли, ведь она два часа прорыдала, перед тем как заснуть.

Девушка хотела перевернуться на другой бок, но странное ощущение между ног заставило ее поднять одеяло и посмотреть, что там… На белоснежной шелковой простыне под ней расплывалось ало-черное пятно крови.

Персональный водитель на черном «мерседесе» отвез ее в больницу, где гинеколог констатировал выкидыш. Машу почистили, чтобы избежать возможных осложнений, и на следующий день тот же водитель отвез ее, исхудавшую, слабую, назад, в дорогую квартиру, которая казалась Маше филиалом ада на земле.

Она не плакала. Не хотелось… Затуманенным взором смотрела куда-то внутрь себя. В голове, словно птица в клетке, билась невыносимая мысль: «Ненавижу, ненавижу, ненавижу, ненавижу…»

Водитель высадил Машу у подъезда и уехал к отцу Макса, тот ждал его по каким-то своим делам. Маша прикоснулась рукой к холодному стеклу нарядной входной двери. Это придало ей немного уверенности. Она не знала, как будет жить дальше. Но она чувствовала, что теперь все должно измениться.

К удивлению девушки, дверь в квартиру была приоткрыта. Из щели пробивалась тонкая полоска света. Затем кто-то в квартире выкрутил на полную громкость музыку. Все тот же чертов концерт Чайковского, с которого начался кошмар в ее жизни.

Но в этот раз никакой оргии дома быть не могло. На часах всего четыре. Если бы муж с дружками решили снова устроить в квартире свои мерзкие игрища, они как минимум заперли бы дверь…

Маша осторожно заглянула в коридор. Ей показалось, что она услышала чей-то невнятный стон. Но он не был похож на стон удовольствия.

Словно тень, Маша прошмыгнула внутрь квартиры и спряталась за широкой портьерой, висевшей при входе в большую комнату. В центре зала сидел на диване голый и связанный извращенец-муж, два незнакомых мордоворота держали его под руки, не давая упасть, третий мужик, коренастый, жилистый, с восточным разрезом глаз, от души лупил Макса Разумовского по лицу и ребрам. Он не задавал ему никаких вопросов. Похоже, их разговор давно завершился…

Девяностые. Это было время, когда бандитские разборки никого не удивляли. Если тебе удалось подняться и заработать бабла, все вокруг понимали – вряд ли ты сделал это чистыми руками. Ну а даже если молодец и честный фраер, то будь добр делиться.

Маша смотрела, как ее супруга отделывают под орех трое незнакомцев, и понимала, что в их городе здесь и сейчас происходит дележ денег, перераспределение власти. Вероятнее всего, то, что сейчас делают с Максом Разумовским, – это такой своеобразный «разговор» с его отцом. Ведь сам Макс ничего собой не представлял. Что ж, кажется, удача впервые повернулась лицом к девушке из детдома.

Когда бандиты уехали, оставив за собой полуживой кусок отбитого мяса вместо человека, который регулярно устраивал ее изнасилования, Маша вышла из своего убежища и медленным шагом прошла на кухню. Она нашла в ящике стола ножницы для разделки птицы – огромные, хромированные, острые. Вернулась в большую комнату и отрезала мужу член.

Глядя, как он корчится и истекает кровью под ненавистную ей музыку, она на всякий случай протерла рукоятки ножниц чем-то подвернувшимся под руку, затем взяла со стола зажигалку «зиппо» и подожгла шторы.

Еще несколько секунд Маша смотрела, как комната, в которой над ней измывались, окрашивается красным, заполняется дымом и жаром. Затем, не торопясь, вышла и отправилась прямиком в милицию[6]6
  До 1 марта 2011 года в России была не полиция, а милиция.


[Закрыть].