Текст книги "Мое идеальное убийство"
Автор книги: Анна Пронина
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)
Борису хотелось запомнить каждый момент этого действа, каждую деталь вокруг, все свои ощущения.
Шаману с его странными речами Борис тогда ничего не ответил. Ему было все равно, что тот о нем думает.
Ему всегда было все равно, что думает о нем отец.
Ему плевать. На всех.
Что действительно важно? Memento mori.
И еще Белла…
Борис летел в Иркутск в нетерпении – выживший папочка хотел познакомить его со своей невестой.
* * *
Борис шел по улицам города своего детства с котом в специальном рюкзаке-переноске и улыбался от уха до уха. Он отпустил такси за пару кварталов от дома – специально, чтобы пройтись пешком. Однако распирало его отнюдь не от ностальгии – ее и в помине не было. И даже не от того, что он вот-вот встретится с отцом, которого в мыслях уже практически похоронил.
Леня прав – Борис во многом был социопатом, и обычные человеческие чувства его не тревожили.
Борис предвкушал встречу с Беллой, и улыбался он от того, что понимал – на его стороне сейчас огромное преимущество: благодаря дневникам Златы он знает о Белле все. Она же о нем – ничего. И при блестящем уме этой кровожадной убийцы такая козырная карта могла дать Борису достаточно форы, чтобы… Чтобы что? Что делать со своим преимуществом и чего он хочет в итоге от Беллы? Интересный вопрос.
Начнем с того, что он еще не знает, чего Белла хочет от его отца. Можно предположить, что она рассчитывает на помощь Александра в смене личности, например, с помощью документов. Что было бы логично после пожара. Но будет ли ей этого достаточно? Наверняка она и Александра со временем захочет убить. Почему нет? Она поступала так со всеми своими мужчинами, когда они переставали быть ей нужны.
Даже забавны некоторые пересечения в сфере деятельности – предыдущий муж, как Борис узнал из дневников Златы, был хозяином небольшой пекарни, а отец Бориса – владелец небольшой кондитерской фабрики.
– Да она, кажется, сладкоежка! – сказал Борис коту. Тот не ответил. Он был крайне недоволен прогулкой по незнакомой местности и ждал только, когда закончится тряска.
Борис не сомневался, что отцу уготована участь сгореть в очередном пожаре или умереть каким-либо другим способом. А что она захочет сделать с Борисом, когда узнает о его существовании? Или уже знает? Тоже интересно… Это предвкушение своеобразной интеллектуальной битвы с настоящей убийцей будоражило кровь.
– Кроме того, кот, – снова обратился к другу Борис, – не могу отрицать, что это первая женщина на этой планете, которая вызывает во мне живой сексуальный интерес. – Борис присел на скамейку, поставил рядом рюкзак и зашептал коту в самое ухо: – Согласись, овладеть женщиной, которая уничтожает все живое на своем пути, которая суть сама смерть, беспристрастная, холодная, не считающаяся с жизнью, – разве это не есть высшее владение? Овладеть самой смертью… – Борис замер, смакуя слова и мысли. – Да-да, именно что овладеть самой смертью! К тому же она весьма эстетична, не правда ли? И опасна… М-м… В общем, лучше и не придумаешь.
Если бы кот мог говорить, он наверняка ответил бы Борису, что, прежде чем он сексуально овладеет смертью в лице Беллы, ее, Беллу, еще надо каким-то образом соблазнить. А какой резон Белле ложиться с Борисом в постель? Любви для нее не существует. Так же, как, кстати, и для Бориса. Мужчин она всегда использовала в своих интересах, а с Романом, судя по видеозаписям, трахалась в основном после убийств, возбуждаясь не его телом, а своей властью над другими людьми, над их жизнями.
Правда, кот был совершенно не в курсе, что делал его хозяин этой ночью. Сразу после того, как они прилетели в город и поселились в гостинице, Борис оставил ему еду и куда-то ушел с огромной спортивной сумкой.
Теперь Борис спрятал улыбку и позвонил в дверь отцовской квартиры.
* * *
На большом плоском экране телевизора можно было разглядеть картину в мельчайших деталях: к мутной реке, заросшей водорослями и камышами, с берега склонялся какой-то куст с мелкими белыми цветочками. Словно фата, запутавшаяся в траве. Цветы почти касались темной воды, которая пленкой обтягивала белоснежное пышное платье, украшенное вышивкой и прозрачными кристаллами на груди мертвой девушки.
Но только девушки ли?
Ее лицо скрывала тонкая белая вуаль, длинные рыжие волосы ложились на плечи, подчиняясь течению; глаза были полуоткрыты, как и алый рот. Сама она не двигалась, но плыла, цепляясь за кувшинки, и следом за ней плыл кроваво-красный след, закручивающийся розами на темной поверхности реки.
Конечно, это была не девушка. Это была искусно выполненная инсталляция, которую нашли утром жители небольшого поселка в пригороде Иркутска. Записка в руках «мертвой невесты» гласила, что сие есть творение небезызвестного перформансиста из Москвы по имени Мементо Мори.
– Я не могу не признать, – говорил на камеру авторитетный искусствовед, – что на этот раз арт-объект Мементо Мори можно считать практически произведением искусства. Я говорю «практически», потому что, во-первых, это в некоторой степени все-таки подражание, а во-вторых, боюсь, что если бы я увидел это творение лично, то животный страх и отвращение перед смертью могли бы пересилить восхищение… Хотя не знаю, конечно, не знаю… Но на фотографиях это действительно производит сильнейшее впечатление!
– А могли бы вы прокомментировать для наших зрителей, в чем именно здесь подражание? – спросил искусствоведа журналист.
– Ах да, конечно. Этот объект Мементо Мори, несомненно, отсылает нас к великому произведению искусства: картине «Смерть Офелии» английского художника Джона Эверетта Милле. Ее датируют 1852 годом. Это сцена из пьесы Шекспира «Гамлет». Я процитирую, с вашего позволения. Итак, королева, мать Гамлета, рассказывает ему о несчастном случае, который произошел с Офелией:
Милле потрясающе тонко изобразил, как Офелия плывет по волнам. Этот сюжет после него не раз повторяли великие мастера, например, кинорежиссер Ларс фон Триер в картине «Меланхолия»: его персонаж, девушка Джастин, тоже плывет по реке в костюме невесты, что должно сказать нам о ее безумии, безумии женщины, которая не снесла жестокости окружающего мира…
Слушая эксперта ТВ-шоу, Борис невольно улыбнулся. Кто знает, насколько то же самое относится к Белле? Быть может, воссоздав этот образ, он прикоснулся к истинной причине того, почему она убивает?
– Как вы думаете, почему Мементо Мори избрал для своего перформанса в Иркутске именно образ Офелии? – продолжал допрос искусствоведа ведущий.
– Извольте. Я полагаю, что все дело в том, что наш Мементо Мори влюбился.
– Влюбился? Вы серьезно?
– Конечно же! Я заметил, что образы этого художника смерти, если так можно выразиться, обычно достаточно глубоки, о них нельзя судить поверхностно и односложно. Вот и Офелия. Мы видим девушку, которая после смерти отца сошла с ума и погибла. А если копнуть внутрь истории, то можно увидеть еще один пласт. Отец Офелии не просто умер – его убил Гамлет. Если обратиться к психоанализу, каждый мужчина, желающий овладеть женщиной, жениться на ней, должен символически убить отца в ее сердце, то есть вытеснить образ отца, понимаете? Убийство, которое совершает Гамлет, – это в некотором роде шаг на пути к сердцу Офелии. После смерти отца она из невинной девицы может превратиться в женщину. Надеюсь, я не слишком заумно объясняю?
– Нет-нет, вполне доступно. И что же, все это позволяет вам сделать вывод о том, что Мементо влюбился?
– Я думаю, Офелия – своеобразное подношение его возлюбленной. Вопрос только в том, знает ли эта женщина, что в нее влюблен такой, с позволения сказать, оригинал? И как она к этому отнесется?
– А как вы себе представляете возлюбленную Мементо?
– Она должна быть весьма неординарной особой, чтобы заинтересовать такого человека.
Борис повернулся к Белле, которая смотрела телевизор, прислонившись к плечу Александра. Они пили чай в гостиной Сахарова-старшего.
– Белла, а как бы вы отнеслись к такому подарку от жениха?
– Я? При чем тут я? Мой жених мне сделал совсем другой подарок… – Она повертела на безымянном пальце тонкое колечко из белого золота с крупным бриллиантом.
– И все-таки представим, что эта живая картина создана для вас. Какова была бы ваша реакция?
– Пожалуй, я была бы разочарована.
– В самом деле?
– Конечно! Да, картина красивая, но ведь это подделка: в реке не труп, а манекен. Это как если бы Шура подарил мне кольцо не с бриллиантом, а с кристаллом Сваровски. Они делают красивые стекла, но разве можно сравнивать?
Борис на мгновение потерял дар речи. Белла была так откровенна и так спокойна. Она ни секунды не сомневалась – никто из присутствующих в комнате не понимает, что эта женщина действительно предпочла бы труп в качестве подарка. И точно так же была уверена в том, что история из телевизора и некий Мементо Мори не имеют к ней никакого отношения.
– Дорогая, мне кажется, не стоит больше о трупах, – поморщился Александр, и Белла чмокнула его в щеку:
– Как скажешь.
Борис помрачнел и машинально погладил спящего на коленях кота.
Перед ним в эту минуту была совсем другая женщина – не та Белла, которую он видел в дневниках теперь уже мертвой Златы. На отцовском диване, уютно поджав колени, сидела милая, очень красивая и очень покорная домохозяйка, всем своим видом показывающая, как она влюблена и как она благодарна седовласому мужчине, которого Борис называет своим отцом.
Отличная актриса!
И да, Борис угадал – отец позвал его, чтобы воспользоваться связями сына и максимально быстро выправить Белле новые документы.
– Слушай, сын, – Александр оторвался от экрана и посмотрел на Бориса, – ты надолго возвращаешься в Москву? Сколько дней нужно, чтобы все устроить с паспортом? Я бы хотел ускорить нашу свадьбу с Беллой и максимально защитить ее от любых возможных преследований со стороны того жуткого пиромана по имени Роман.
* * *
Борис вышел на улицу. Сел на лавочку во дворе своего детства. За десять лет, что он не был здесь, изменилось почти все – появилась новая площадка для игр, срубили старые деревья, двор заполнился машинами, в основном иномарками. Мелькали чужие лица, витали в воздухе совсем иные запахи. Впрочем, Борис не испытывал по этому поводу ни разочарования, ни радости, он констатировал факт – двор теперь выглядит совсем иначе. В общем-то, и в квартире отца не осталось ничего, напоминающего о прошлом.
Он достал из кармана дорогие сигариллы, чиркнул зажигалкой и затянулся.
В голове вертелись две навязчивые мысли.
Первая – Белла великолепна! Так задурить отцу голову! Так перевоплотиться! Даже интересно, как ей удалось убедить его, что она невиновна во всей этой истории, а, наоборот, жертва произошедшего в усадьбе? Судя по всему, жутким маньяком она сделала Романа. Это ожидаемо, особенно учитывая тот факт, что мужик помешался после пожара и, как сказали в региональных новостях, взял вину за все убийства на себя. Она воспользовалась тем, что погибшую няню Златы приняли за нее. И теперь хочет сделать новые документы и зажить новой жизнью.
Но ведь надо было еще наплести отцу что-то о том, почему он несколько дней находился под кайфом. Борис понимал, что в таком состоянии Александра держали специально, пока решались другие проблемы Беллы и Романа. Но как это все представить теперь? Она что, ничего об этом не знала? А если знала, почему не сообщила в полицию? Похоже, Белла заготовила длинную и весьма убедительную сказку, если папочка после всего случившегося ей доверяет. Да что там доверяет – он собирается на ней жениться! Хм… может быть, она до сих пор подсыпает ему в еду какие-нибудь наркотики?
Вторая мысль, которая не выходила из головы Бориса, состояла всего из трех слов: «Какой я идиот!» Он же понимал, что Белла – социопат, машина для убийства, ее не растрогать красивой картинкой, не задеть пластиковым трупом.
Подарок! Ха! Он рассчитывал новым перформансом привлечь внимание Беллы к Мементо Мори, а затем раскрыть ей свою тайну: он и есть скандальный художник смерти. Хотел, чтобы она оценила его искусство. Восхитилась им. Но ошибся. Только живая струящаяся кровь может порадовать ее холодное сердце! Только шанс самой безнаказанно убить человека может привлечь ее и разбудить страсть.
Таскать ей «козлов» на заклание, как раньше это делал Роман в усадьбе? Нет, это претило Борису. Он же не мясник! И не жалкий мазохист, готовый за удовольствие даже на убийство…
Прерывая тяжелые думы, в кармане завибрировал мобильный. Звонил Леонид. Чертов Леонид! Как у него еще хватило наглости?
– Слушаю.
– Короче, ты, падла, – Леонид решил не церемониться после всего, что между ними было, – у меня видео. Дневники той девчонки, что сгорела в усадьбе. И ты мне за них заплатишь, если не хочешь огласки.
– Сколько?
– Все, что у тебя есть. Я видел по телику, ты сейчас в Иркутске зажигаешь… в образ опять вошел, художник херов! Давай дуй в столицу нашей родины и снимай все, что у тебя есть на счетах. Думаю, пяти миллионов с тебя хватит.
– И это все? Так мало?
– Это первый взнос. Жду!
* * *
МоскваУзнать, где живет Леонид, было совсем нетрудно, адрес сохранился в бухгалтерии.
Борис был уверен, что парень не понимает, какое значение имеют для него эти видеодневники. Леонид не мог знать о том, что Бориса и Беллу что-либо связывает. Но тем не менее стоило сделать все, чтобы записи навсегда исчезли. И дело, конечно, совсем не в его связи с Беллой – никакой связи-то и нет. Дело в том, что Борис совершенно искренне не желал, чтобы эту маньячку обличили и посадили. Даже несмотря на то, что ее существование – прямая угроза жизни его отца.
Белла нужна Борису. Он хочет ее. Хочет владеть ею. И полиция тут совершенно ни к чему.
Конечно, Борис не собирался платить Леониду. Это было бы смешно и глупо. Но дерзость этого засранца породила в нем новый план. Если Белле не нужны подделки, как она выразилась, «стекляшки вместо бриллиантов», он подарит ей то, что она хочет: труп ее врага – человека, который хотел ее разоблачить.
Борис решил убить Леонида. Совершить свое первое убийство и сделать это во имя женщины. Звучит неплохо.
Борис стоял в тени раскидистой яблони и смотрел на дом, где снимал квартиру Леня. Одноподъездная башня, шестнадцать этажей. Он уже знал, что его шантажист живет на девятом.
Затушив сигариллу, Борис отправился к соседнему дому – девятиэтажка, построенная еще в конце 70-х, извивалась вокруг башни, словно огромная бетонная змея. В этом доме было не меньше двадцати подъездов, наверняка в одном из них или обнаружится незапертый лаз на крышу, или замок окажется слишком хлипким. Первый вариант, конечно, предпочтительнее, надо постараться оставить как можно меньше следов своего присутствия. Борис нащупал в кармане малюсенькую веб-камеру с вайфай-передатчиком. С крыши девятиэтажки он собирался снять свое первое убийство. Кто знает, может быть, даже двойное убийство – у Лени же есть подружка.
А затем можно будет показать эту запись Белле.
Повезло, он попал на крышу здания без особых усилий.
Надежно закрепив веб-камеру, Борис проверил качество изображения, которое передается с нее на мобильный телефон, и отправился к дому Лени.
* * *
Леонид и Соня возвращались из магазина с полными пакетами еды. Соня была в бешенстве и с трудом сдерживала себя, чтобы не высказать все, что думает, прямо на улице. Едва за ними закрылась дверь в квартиру, девушку прорвало:
– Леня, это же глупо! Глупо звонить Сахарову с ультиматумом вот так, без плана! Надо было все продумать и сделать более аккуратно!
– В смысле – аккуратно? Зачем эти игры? Он знает, что мы следили за ним. Пусть отдаст деньги! Смотри, я взял красной икры – ты же любишь…
– Да блин, если бы я знала, что мы закупаемся на последние бабки, к тому же взятые у кого-то в долг, я бы не пошла с тобой в магаз! Какого черта ты так расшвыриваешься, если дело с Борисом еще далеко от завершения! Ты даже не подумал о том, как эти деньги у него забрать! Он же может прийти не один!
– Соня, ты начинаешь меня доставать! Завязывай! – В глазах у Лени мелькнула тень, которая напомнила Соне о недавнем скандале и пощечине. Девушка непроизвольно подняла руку к щеке, к тому месту, куда пришелся удар.
– Милый, – робко продолжила она, – но я думаю о твоей безопасности…
– Не гони! Ни хрена ты не думаешь! Только о себе! Когда ты жрать последний раз готовила? – сорвался Леня. Потом замолчал, уставился куда-то вглубь комнаты.
– Слушай, а разве я комп не выключал, когда мы уходили? – прервал он тяжелую тишину.
– Не помню, а что? – Соня повернулась в сторону компьютера.
– Странно…
Леня бросил свои пакеты там, где стоял и, не разуваясь, прошел в комнату. У раскрытой двери на балкон раздувалась от сквозняка синяя штора, рядом стоял старый компьютерный стол с большим плоским, но уже довольно стареньким монитором, на котором мигала зеленая лампочка. В системном блоке шумно работал вентилятор.
Леня дотронулся до клавиатуры, и компьютер вышел из спящего режима. Если за секунду до этого у парня еще оставались сомнения – быть может, он просто нажал не на ту кнопку, – то теперь Леонид точно знал: он не забыл выключить компьютер. Машину кто-то включил, пока они с Соней ходили за продуктами… Включил, запустил текстовой редактор и оставил на экране монитора жуткое послание:
Всем привет! Вы, наверное, думали, что у меня все хорошо, но нет. Моя жизнь давно стала похожа на полную жопу. Соня не помогла мне выбраться из этого ада, скорее наоборот, – мы увязли в нем вместе. Не желая больше мучить эту планету своим существованием, мы – я и Соня – добровольно решили проститься с жизнью. Никого не вините. Прощайте…
Леонид
– Леня, что это?
Соня смотрела в монитор из-за его плеча.
– Херь какая-то…
– Леня, это выглядит как твоя предсмертная записка… «я и Соня добровольно решили проститься с жизнью»? Что это значит? Это ты написал? Я с жизнью прощаться не собираюсь! – голос Сони дрожал.
– Ты рехнулась? Конечно нет. Я же сказал тебе, что выключил комп, когда мы уходили! Здесь кто-то был…
Проверяя первую мысль, пришедшую в голову, Леня полез в папку, где лежали файлы с видеодневниками Златы. Точно! Не было ни файлов, ни самой папки. И комп кто-то знатно почистил – не восстановить.
– Сахаров! – догадался Леня. – Но когда он успел?
Он медленно осмотрел единственную комнату. Спрятаться тут негде – он знал каждый квадратный сантиметр этой полупустой ретроквартиры. Он встал, прошел на кухню, где места было еще меньше. Осененный догадкой, замер у двери в санузел, прижал палец к губам, знаком велел Соне спрятаться в комнате, дотянулся до швабры. Смешно, что он сделает Сахарову этой штукой? Но Леня чуял, что надо хоть как-то вооружиться.
– Мразь, тварь, трус! – заорал он и, распахнув дверь в санузел, замахал перед собой рукояткой.
Ему никто не ответил. Здесь тоже было пусто.
«Наверное, все-таки смылся, сука!» – Леня заглянул в комнату и понял, что Соня исчезла. Он растерянно заморгал. Ну, конечно! Балкон. Но…
Леня стоял в коридоре, точно между комнатой и кухней. Отсюда он видел почти весь балкон, там было пусто. Хотя нет, отсюда не виден небольшой кусок справа за стеной.
Леня понимал – Сахаров там, у него Соня, и черт его знает, чем это все закончится.
Чуть ранееНикакого плана у Сахарова не было. Он подумал, что убийство должно быть снято на видео, прикинул, как это можно сделать, нашел, где живет Леня со своей девушкой, посмотрел в интернете, как вскрываются старые советские замки, но что делать дальше, он, если честно, не мог себе представить.
Красиво, эстетично, вдумчиво «убивать» манекены, может быть, сложно с точки зрения планирования, но легко и приятно с точки зрения искусства. А вот совершить реальное убийство, выпустить кишки двум живым, пусть и крайне неприятным ему людям…
Размышляя об этом, он не мог построить в своей голове четкий план, разработать детали, так как внутри сразу начинал закипать котел с бульоном противоречивых чувств: азарт, жажда крови, страх за свою безопасность, брезгливость к мертвому человеческому телу… Кроме прочего, вертелись мысли о том, что для Беллы подобный акт уничтожения двух бесполезных людишек был бы совершенной мелочью в череде ежедневных дел.
Как бы она это сделала?
Нет, так рассуждать бесполезно. Белла – не просто убийца. Судя по всему, она кайфует от мучений своих жертв, причем мужчины явно предпочтительнее, а женщины и дети идут за компанию. Тех, кто ей не нужен, или тех, чья смерть и только смерть ей выгодна, она убивает незамысловато и не марая рук – с помощью огня. Но поджечь квартиру в многоэтажном доме ради смерти Лени и Сони?
Нет, свое первое убийство Борис не так себе представлял.
Хотя… ну что он представлял? Все его фантазии обычно были напрочь оторваны от реальности, они были убийствами сферического коня в вакууме[5]5
Выражение, означающее некий идеальный, но существующий лишь в теории объект, невозможный в реальной жизни.
[Закрыть].
В его воображении жертвы не сопротивлялись и даже с благоговением принимали смерть, кровь капала равномерно, растекалась по полу или столу красивыми узорами, кожа бледнела быстро и эстетично, тонкие синие вены, из которых утекала жизнь, переплетались причудливыми узорами.
Олень… во всем виноват тот чертов северный олень! Его убийство было слишком красивым, практически актом искусства. Уничтожение обычного человека, какого-то там краснорожего Леонида Краснова, – это плевок краской на холст, клякса на чертеже фасада, уродливая статуя, портящая своим видом входную группу идеального дома.
В своих фантазиях Борис всегда представлял, что убивает женщину, а не мужчину. И его идеальное убийство происходило в кристально чистой бело-голубой ванной комнате, иногда – на берегу моря, под шум волн. Борису казалось, что глубокий синий как нельзя лучше подчеркивает густой черно-красный цвет крови. Прекрасное сочетание.
Ванная комната в съемной квартире Леонида была ужасной: во-первых, она была совмещена с туалетом, что уже идею о красоте смерти низводило до… до… дальше даже не хотелось думать!
Во-вторых, советская коричневая плитка местами вывалилась, стены выглядели запачканными неизвестно чем, кое-где под потолком можно было разглядеть тонкие разводы плесени и грибка, кран и вентили заросли налетом. Жуть! Борис закрыл дверь в санузел уже через десять секунд после того, как открыл, и понял точно: может быть, он пока и не знает, как убьет «сладкую парочку», но точно не здесь. Не в этот раз.
«Хорошо, давай подумаем, как это лучше сделать?» – рассуждал он сам с собой, присев на кухне на край замызганной табуретки. Для того чтобы было легче фантазировать, Борис закрыл глаза.
Пистолета у него не было никакого – ни пневматического, ни огнестрельного, ни самодельного. Он никогда не интересовался этим видом оружия и представления не имел, где его взять. Кроме того, Борису казалось, что пистолет – это след. Ведь продавец оружия – живой человек. А потом, куда его девать после убийства? Нет. И думать не о чем.
Нож? Или…
Вообще стоит подумать о том, как сделать так, чтобы на него не упало ни малейшего подозрения. Вот это правильная мысль!
Борис оглядел единственную комнату Лени и увидел комп, включил, пошарил по папкам на рабочем столе, без труда отыскал, где хранятся скачанные видеодневники Златы, стер. Нашел облако, через которое дневники были залиты с ноутбука Лени на стационарный комп – и там тоже все стер. Огляделся, под столом нашел ноут, стер все и с него. Скачал из Сети программу, которая делает восстановление удаленного материала невозможным, установил, почистил и комп, и ноут.
В принципе, теперь Леня и Соня ему не страшны. Можно и не убивать.
Нет, нельзя. Точнее, не так. Борис уже не мог не убить. Еще не знал, как он это сделает, но уже понимал, что не убить – не может. Ведь это был для него не просто акт лишения жизни, это – жертвоприношение.
«Жертвоприношение, но не себя же я приношу в жертву! Их… – Борис открыл на компе текстовый редактор и, не задумываясь, напечатал несколько слов предсмертной записки, которую мог бы оставить, с его точки зрения, Леонид. – Имитация самоубийства – классический, надежный прием. Эти двое никому на фиг не нужны, полиция не будет долго разбираться. Записка есть? Значит, все сделали сами. Но что сделали?
Повесились? Фу… Говорят, висельники нередко обделываются во время предсмертных конвульсий. И потом, это синее лицо, вывалившийся язык… И где их вешать? На карнизе? На крюке от люстры? Бред. И потом, что я, зря лазил на девятиэтажку? Надо что-то на балконе придумывать…»
Кровь. Борису хотелось крови. Чтобы потом, когда все закончится, он мог долго вспоминать и смаковать детали произошедшего, чтобы вид двух остывающих тел вызывал в его в памяти эрекцию, дарил наслаждение. Иначе зачем убивать? Ради Беллы? Но способна ли она вообще оценить что-либо, сделанное ради нее? Чем больше Борис думал о ней и о том, как она поступила с Романом, тем больше он в этом сомневался.
Эту женщину не интересует ничего, кроме себя самой, своего комфорта, своей безопасности и собственных жертв, точнее – того, как она с ними разделается.
Борис вернулся на тесную кухню Леонида, покопался в ящиках, достал несколько ножей и примерил в руке. В перчатке он не чувствовал того, чего ждал от холодного оружия, – ни сталь клинка, ни фактура рукояти не радовали.
«Да ладно! Надо уже смириться с тем, что в этой квартире в принципе тебя ничего не может порадовать! – сказал сам себе Борис. – Пусть это не будет „убийством мечты“, но ведь будет убийством. И я буду знать, что совершил его. Оно принадлежит мне, оно мое. Это главное…»
* * *
Леня собрался с духом, нашел на кухне какой-то нож. Небольшой обычный ножик с деревянной ручкой, даже не очень острый. Но что еще он мог? Осторожно открыл дверь на балкон. Сахаров сидел внизу, в слепой для обзора из комнаты зоне, вжавшись спиной в кирпичное ограждение. Борис улыбался. Одной рукой он обнимал Соню за талию, прижимал к себе, в другой руке был нож, не чета Лёниному – большой, блестящий, острый и, как ни странно, тоже с Лёниной кухни. Этот нож недвусмысленно и совершенно без слов говорил: одно лишнее движение – и Соне конец. Леня замер.
– Правильно, лучше без лишних слов и без лишних движений, – очень тихо и спокойно произнес Борис.
Леня обратил внимание, что на руках Сахарова были одноразовые перчатки.
– Чего тебе надо? Ты же стер файлы Златы с компа! – нервно вскрикнул Леонид.
– Мне? Мне надо, чтобы ты, Леня, сейчас выбросил свой смешной тупой ножичек на улицу. Да, вот так, молодец. А теперь я хочу, чтобы ты подошел вплотную к ограждению балкона справа от меня, залез на него и спрыгнул.
– В смысле?
– Если ты хочешь, чтобы эта милая девочка жила, ты сейчас у нас с ней на глазах совершишь самоубийство. Не волнуйся, предсмертную записку я потом перепишу.
– Но…
– Меньше вопросов – и есть шанс, что она останется жива. Итак, я жду.
Леня подошел к балконному ограждению, неловко сел на него и замешкался. Но что он мог сделать, в самом деле? Броситься на Сахарова? Тому достаточно доли секунды, чтобы перерезать Соне горло.
Сможет ли он его перерезать? После всего, что случилось в Энске, Леня в этом не сомневался. Кажется, они довели Мементо Мори до его первого настоящего творения, неподдельной, так сказать, смерти. Только на этот раз перформансист не собирался купаться в лаврах привычной славы, а решил обставить все чисто, чтобы полиция поверила в самоубийство… Но почему Леня должен умереть, а Соня – жить? Почему он?
В Лене проснулся привычный эгоизм. Разве стоит ее жизнь его жизни? Почему какая-то девчонка больше достойна жить, чем он?
Вид с балкона был удивительно хорош и свеж. Внизу у подъезда тихо, середина дня, все на работе… солнце светит неистово, птички чирикают, небо голубое, из соседнего двора, с детской площадки, раздается смех. Почему он должен умирать в такой день?
Леня перевел взгляд на Сахарова и Соню. Девушка смотрела на него безумными глазами. Потом не выдержала, запищала срывающимся голосом:
– Нет-нет, Ленечка, нет-нет, не надо! Я не смогу, Леня! Нет, не слушай его! Он не убьет меня! Он художник, а не убийца! Боренька, ты же не убийца вовсе…
Лицо Бориса застыло каменной маской. Он крепче прижал нож к шее девушки. Под лезвием показалась тонкая красная полоса.
– Режь ее, – сказал Леня, теряя голос.
Во взгляде Бориса показалось удивление. Леня повторил более твердо:
– Режь.
– Леня, Ленечка… – заплакала Соня.
– М-да, я всегда подозревал, что ты трус, – протянул Сахаров, – но не думал, что настолько. Не по-джентельменски так поступать с девушкой.
– Почему ее жизнь дороже моей? Не хочу… – Леня глянул вниз еще раз, затем развернулся и сел на парапет ногами внутрь балкона. Повторил, мотнув головой: – Не хочу! Не буду прыгать!
Соня смотрела на него широко распахнутыми глазами. Так широко, что Лене показалось, они вот-вот буквально выпадут из орбит. Слезы высохли. Ее лицо постепенно краснело. Было видно, что ее раздирают смешанные чувства.
– Да, Сонечка, высоко тебя твой парень оценил. Говорит, своя жизнь ему дороже твоей. Нравится? – Борис буквально всем телом чувствовал, как внутри Сони вскипает праведный гнев, как сжимается в пружину все ее существо.
* * *
Сонечка выросла в малюсеньком городке дальнего Подмосковья. Отец – военный. Грубый, равнодушный, лет до шестнадцати он совсем не замечал существования девочки. Потом стал недобро смотреть, постоянно злиться, видел в каждом ее поступке если не преступление, то «пренебрежение к родителю». Много пил.
Мать всю жизнь старалась угодить домашнему тирану и делала это, не считаясь с интересами и потребностями дочери. Часто вечерами выпивала вместе с отцом. Только она, приняв дозу, быстро вырубалась, а папуля начинал орать какие-то песни, ругаться матом с невидимыми собеседниками, звал дочь «поговорить», но Соня, услышав его крики, запиралась у себя.
К пьянству родителей девочка привыкла, но внезапный интерес отца пугал ее. Она не понимала, что ему нужно, как с ним разговаривать, можно ли ему угодить и надо ли.
В девичьем сердечке, маленьком, словно воробушек, поселились тоска и предчувствие беды. Будто мир вот-вот рухнет и раздавит ее. Иногда ночью она смотрела в потолок своей комнаты и думала о том, как было бы хорошо уснуть и не проснуться.
Однажды, когда Соня училась в последнем классе, к ним в школу приехал психолог из Москвы. Учителя после уроков устроили детям тестирование по его анкетам.
Соня прочитала вопросы и замерла: «Чувствуешь ли ты неуверенность, тревогу?», «Часто ли ты думаешь о смерти?». Она перечитала еще раз. Почему кто-то этим интересуется? «Хочется ли тебе уйти из дома?», «Доверяешь ли ты своим родителям?» – черным по белому было написано в анкете рядом с пустыми строчками для ответа.
