Текст книги "Франциск Ассизский"

Автор книги: Анна Ветлугина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

У Франциска мы видим полный комплект небесных коммуникативных средств: и аллегорическое сновидение, неверно им истолкованное, и прямой диалог с Господом. Это придает образу святого из Ассизи весомость традиции и упрощает восприятие его личности народом. А главное – защищает от неоднозначности трактований. Ведь харизматичность и самобытность Франциска – это мощная, плохо управляемая сила. Оттого официальная Церковь пытается немного «причесать» его образ после смерти. По этой же причине долгое время замалчиваются и не считаются серьезным источником его собственные писания.

Мы вовсе не хотим отказать нашему герою в визионерстве. Конечно, у него были пророческие видения. Они бывают не только у святых. Самые убежденные материалисты порой сталкиваются с необъяснимым. Вспомнить хотя бы писателей-фантастов, предрекавших те или иные глобальные тенденции.

Но придавая слишком большое значение видению в Сполето, не умалим ли мы долгий и мучительный духовный путь Франциска? Слишком просто все оказывается в этом народном, почти сказочном сюжете: увидел сон и проснулся другим человеком, будто по мановению волшебной палочки. Но Господь – не волшебник, ему важна наша свобода воли. И в первой версии Фомы Челанского показано изменение вектора воли Франциска. Все происходит очень постепенно, через размышления и сомнения. Вот он ходит по пустынным местам с каким-то неведомым другом и говорит, говорит… Он пробует на вкус новые мысли, видит новые образы. Но старое окружение тянет назад. И он продолжает мечтать о блестящем будущем, но в какой-то момент замечает, что рыцарские доспехи – не источник света. Они сияют, лишь отражая. И Франциск начинает искать настоящий свет.

Где он? В том, чтобы помочь нищему? Или написать гениальный церковный гимн? Или, может, в том, чтобы перестать думать о земных радостях, стремясь лишь к Царству Небесному?

И свое преображение он начинает совершать постепенно, шаг за шагом, потому и отец спохватывается не сразу. Франциск – поэт, его обращение полно творчества и поиска. Он идет к Богу день за днем, иногда вдохновенно и радостно, иногда через страдания и муки. А голос… не суть важно, был ли он в Сполето, в безвестном ассизском гроте или просто постоянно присутствовал в жизни Франциска.

ОТВЕРЖЕННЫЕ

Даже окончательно решив посвятить себя Богу, Франциск еще некоторое время по инерции продолжал ощущать себя богатым человеком. Он даже не поменял образа жизни, и знатная молодежь Ассизи вновь избирала его королем пирушек, «ибо по опыту знали, что по своей щедрости он возьмет на себя расходы всех»[47]47
  «Второе житие святого Франциска Ассизского, составленное Фомой Челанским», глава XVI. Цит. по: Истоки францисканства…


[Закрыть]. Милостыню он охотно раздавал и раньше. Во всех житиях присутствует сюжет, как наш герой еще до военного похода торговал в лавке и однажды, увлеченный беседой с покупателями, отмахнулся от просящего нищего. Тут же его будто обожгло. Растолкав людей, которых еще минуту назад пытался обаять и склонить к сделке, он бросился вслед ушедшему бедняку. Догнав, отдал ему всю дневную выручку и только тогда вернулся к изумленным покупателям. Теперь он не только постоянно помогает бедным деньгами, но и проводит с ними время.

Не очень понятно, считал ли он отцовское имущество своим. За годы, проведенные в роли будущего аристократа, такая мысль, конечно, могла возникнуть. Папаша Бернардоне, восхищаясь утонченностью отпрыска и его связями в высоких кругах, вероятно, не раз давал ему понять: все мое – твое. На самом же деле в подобной ситуации единовластным хозяином материальных благ семьи оставался отец, а сын, тем более неженатый, мог претендовать лишь на плоды собственных трудов да надеяться на покладистость родителя. Тем более если вспомнить, что помимо нашего героя в семье Бернардоне имелись дочери, которым требовалось приданое. Поэтому первые «добрые дела» 24-летнего Франциска выглядят не очень-то похвально: стащил потихоньку из отцовского кармана и раздал. Но наш герой, охваченный возвышенным порывом, не слишком беспокоился о земных правилах, хотя в прямую конфронтацию с папашей Бернардоне поначалу старался не вступать. В житиях описан интересный момент: когда отец отправлялся в свои поездки, Франциск, обедавший вдвоем с матерью, просил ее накрывать стол на многих персон. На вопрос «зачем?» он отвечал, что ему нужна еда «для подаяний». То есть при отце он на такие опыты не отваживался. Мать же удивлялась, но исполняла просьбу сына, а он, пообедав, выходил в город и искал голодных, попутно наблюдая, чем они питаются, и мысленно представляя себя на их месте. Видимо, плохая еда шокировала его меньше всего. Тем более что за плечами у него уже был год тюрьмы, проведенный, может, и не на тухлых объедках, но уж точно без маминых разносолов. Гораздо сложнее было примерить на себя грязные лохмотья. Ведь он знал толк в роскошных тканях и сам выдумывал себе костюмы. Поначалу он, наверное, действительно относился к одежде нищего как к еще одному костюму. Но оставалось еще одно: преодолеть страх перед неизлечимыми заболеваниями отверженных – уродствами и, конечно, проказой.

Времена Франциска как раз выпали на расцвет этой опасной болезни. Она бушевала почти два столетия, а потом незаметно отступила. Считается, что этому поспособствовали ужесточившиеся санитарные нормы. Но если разобраться, не слишком-то они и ужесточились в XV веке по сравнению с веком XIV. Вероятнее другая версия: проказу «вылечила» страшная эпидемия чумы 1346–1353 годов, в первую очередь убивавшая людей со слабым иммунитетом, а прокаженные, без сомнения, таковыми и являлись.

Средневековая медицина не понимала механизмов действия любой инфекции. Очищение желудка, кровопускания, прижигания и травы – все, что могли предложить тогдашние врачи. Связь отсутствия гигиены с распространением заболеваний еще не доказали. Но идея изоляции прокаженных от общества уже существовала почти за тысячу лет до эпидемии XII–XIV веков, на востоке, в Армении. Причем подвигло людей на этот правильный, с точки зрения медицины, шаг изучение Библии, а вовсе не развитие науки. В книге Левит сказано: «Во все дни, доколе на нем язва, он должен быть нечист, нечист он; он должен жить отдельно, вне стана жилище его» (13:46).

В Европе лепрозории появились позднее, и поначалу их было немного. Одним из первых известных заведений такого рода стал госпиталь Святого Николая, расположенный в английском графстве Кент. Его основание датируется 1084 годом. Создание лепрозориев можно считать первыми карантинными мероприятиями. Кстати, слово «карантин» тоже пришло из Средневековья, но связано оно не с лепрой, а с чумой. Произошло это понятие от итальянского quaranta giorm, что значит «сорок дней». Именно такой срок требовалось чужеземному судну отстоять на якоре у берегов Венеции, прежде чем начать разгрузку. И здесь тоже видны библейские мотивы: именно на сорок дней Иисус удалялся в пустыню.

Позже количество лепрозориев изрядно возросло. Английский хронист XIII века Мэтью Парижский[48]48
  Matthew Paris (англ.); 1200 – после 1259.


[Закрыть] насчитывал их по всей Европе больше десяти тысяч. Обычно эти богоспасаемые заведения находились в черте монастырей, и монахи помогали несчастным. Разумеется, никакого лечения там не предусматривалось. Поэтому больные лепрой (второе название проказы) фактически приравнивались к покойникам. Их даже отпевали в церквях, будто мертвых. Появление признаков проказы у одного из супругов считалось законным поводом для расторжения брака. Больным запрещалось очень многое: не только появляться среди здоровых, но и даже мыться в проточной воде или пить ее. Их обязывали носить особую одежду, знакомую многим из нас по фильмам, – тяжелый бесформенный балахон с капюшоном, закрывавшим лицо. Этот костюм внушал всем ужас, поскольку люди знали, как выглядят проявления болезни, скрывающиеся под ним. Гниющая заживо плоть, отваливающиеся фаланги пальцев, зловонный смрад… Настоящие зомби. Их появление всегда предвещал звон колокольчика, без которого они не имели права передвигаться. Они ассоциировались с Божьей карой и безднами ада. Вот в какой мир решил войти наш герой, когда однажды вечером, возвращаясь верхом из торговой поездки, услышал знакомый унылый перезвон. Ему хотелось прибавить ходу, но он остановился и спрыгнул с коня, будто не на землю, а в пропасть. Возможно, в тот момент он вспомнил Спасителя, не погнушавшегося спуститься в ад.

Он мог бы просто бросить милостыню отверженному и забыть о нем, как делали все. Но его вдруг обожгла мысль, что под черным балахоном скрывается такой же человек, как он сам, только попавший в беду. Может быть, совсем недавно этот несчастный еще строил планы на жизнь, может даже, сам совершал добрые дела!

Поэтому Франциск не только передает ему деньги прямо в руки, но еще и целует его, забыв о смертельном риске.

На самом деле заразность лепры не слишком высока, во всяком случае, гораздо ниже, чем у чумы. Возбудитель инфекции передается через выделения из носа и рта во время тесных и, главное, частых контактов с больными. Еще одним важным условием распространения болезни являются плохие условия жизни и низкий иммунитет. Общественные и религиозные деятели, публично целующие прокаженных, не так уж сильно рискуют, но наш герой, конечно же, не знал об этом, да если бы и знал – ничего не изменилось бы. Не в характере менестрелей просчитывать последствия вдохновения.

Вскочив на коня и оглянувшись, Франциск не увидел прокаженного, «хотя всюду простиралось ровное поле». Так пишет Бонавентура, и Фома Челанский здесь не противоречит ему. В этой аллегорической картине видна явная отсылка к Евангелию от Матфея: «…ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне» (25:35–36). В образе прокаженного предстает Христос.

Дата этого мистического события отсутствует в подробной хронологической таблице, сделанной францисканцами. Позднее, уже покинув дом, весной 1206 года Франциск идет работать в лепрозорий Губбио. Такой каждодневный тяжелый труд стоит намного больше, чем подростковые игры с самим собой: слабо ли мне преодолеть свою брезгливость? И постоянный контакт с больными опаснее одного-единственного поцелуя.

Однако Франциск не заболел проказой и тогда, несмотря на свое хилое здоровье. Его защитил мощный душевный подъем, с которым он бросился менять свою жизнь. Такое состояние может подхлестнуть даже слабый иммунитет, но может и свести в могилу в случае разочарования. Оно похоже на влюбленность. Не случайно приятели Франциска уже год назад, в начале его духовного обращения, заподозрили у него наличие тайной возлюбленной. По лихорадочно блестящим глазам нашего героя они сделали вывод: конечно же, девушка очень знатная, иначе зачем молодому, богатому да к тому же наделенному редкостным обаянием юноше так страдать? У Франциска спрашивали ее имя, гадали, перебирая известных ассизских невест. Он ответил, что выбрал достойнейшую и прекраснейшую, а зовут ее – госпожа Бедность. Наверное, такое признание вызвало взрыв смеха, и, конечно же, нашему герою поначалу никто не поверил – ведь все знали его склонность к театральности, всяческим проделкам и выдумкам. На сей раз он вовсе не шутил. Это действительно был брак как таинство, пожизненная верность избранному образу жизни.

Джотто изобразил на одной из своих фресок момент мистического бракосочетания Франциска. Его невеста, госпожа Бедность, очень красива, но измождена, и платье ее разорвано. На нее лает собака, в нее бросают камни, зато будущих супругов благословляет с небес сам Христос.

Мы не сможем точно восстановить цепи событий в жизни нашего героя. Что было раньше – разрыв с друзьями или уход из дома? Когда начал бить тревогу отец и почему? Услышал от кого-то о странном поведении сына или просто недосчитался крупной суммы в семейном бюджете? Ведь любимый сынок начал изрядно разорять отца.

Сквозь сдержанный тон всех житий прорывается эта жестокая борьба между жгучим желанием творить добрые дела и ощущением материальной неправомерности этой деятельности. Может, именно сложные отношения с деньгами и вынуждают Франциска на радикальные меры – близкий контакт с прокаженным? Ему необходимо пройти точку невозврата, ведь оставить богатство и комфорт не так просто. И отвращение перед уродством – главное из того, что действительно пугает его. В его кошмарах тех дней присутствует страшная горбунья, жившая на краю Ассизи. Ему кажется, что, порвав с «нормальной» жизнью, он непременно станет похож на нее.

Но жить по-прежнему для него тоже физически невозможно. В ранних житиях описано его состояние после тюрьмы и болезни – полнейшая апатия и разочарование в жизни. Он пытается уходить за пределы города, к милым лугам и рощам, где любил гулять в детстве, но не находит ничего, кроме раздражения и скуки. Причем реальных поводов к разочарованию у него нет. По симптомам такое состояние напоминает глубокую депрессию. Ту, которая может закончиться суицидом, из которой выходят с помощью сильных медицинских препаратов или радикально изменив свою жизнь.

Вкус жизни неожиданно обретается через прокаженного. Франциск впервые видит жертву страшной болезни близко, а не так, как принято. Обычно таким людям швыряют милостыню отвернувшись, а еду протягивают на длинной палке. А тут, оказавшись с ним лицом к лицу, Франциск с удивлением замечает, что глаза несчастного вовсе не поражены болезнью. Обычные человеческие глаза, только преисполненные невыносимой боли. Вот они, живые глаза Христа.

Увидев их однажды, Франциск уже никогда больше не забудет этот свет и начнет видеть его во всех творениях Божьих. Вся природа для него оживет и станет Сестрой. Он с детства отличался повышенной эмпатией, именно отзывчивость помогала ему находить контакт с покупателями лучше, чем это получалось у отца – опытного торговца. Но теперь его начинает переполнять сострадание к Страстям Христовым, а через них – ко всему миру. «Стенаниями он наполняет городские улицы, отказываясь от утешения, при воспоминании о ранах Христовых. Повстречав однажды своего хорошего приятеля и открыв ему причину своей скорби, он разразился вдруг горькими слезами», – пишет Фома Челанский. А в «Легенде трех спутников» есть такие строки: «Эти посещения прокаженных взращивали его милосердие. Однажды он взял с собой одного из друзей, которого очень любил, и в уединенном месте признался ему, что нашел некое великое и бесценное сокровище. Тот был безмерно обрадован и всегда ходил с Франциском, когда тот звал его».

Товарищ этот представлял себе клад, зарытый в пещере, куда часто заходил наш герой. Однако туда Франциск никого не пускал, и друг вынужден был ждать снаружи, пока наш герой «терпел внутри невыразимую муку и тревогу». Зато «когда он выходил из пещеры, другу его казалось, что он видит перед собой другого человека».

Так мучительно Франциск ищет знака небес и в то же время пытается действовать. Кормит нищих родительскими хлебами, но еды слишком мало, она не умножается в пять тысяч хлебов, как в Евангелии. Отправляется в паломничество в Рим и видит, как жалки пожертвования, приносимые весьма богатыми паломниками. Возмущение переполняет его, он запускает руку в сумку и, схватив горсть монет, швыряет их на могилу апостола Петра, перепугав всех присутствующих в базилике. Наконец, он меняется своей изысканной одеждой с нищим и храбро выходит на паперть просить милостыню. Проведя так целый день, он едет обратно в Ассизи, лишившись костюма, но так и не поняв своего истинного призвания. Наверное, отец в этот момент находится в очередной деловой поездке, а мать растерянно молчит. Она, конечно же, мечтала о великом будущем для сына, может, даже о святости, но ведь не об этих же дурно пахнущих тряпках посреди дома… Хотя, может быть, он пока не показывает домашним своих экстремальных исканий. По тексту «Легенды трех спутников», римский нищий все же вернул ему одежду.

Бродя по окрестностям, Франциск пытается осмыслить свое новое яркое и острое восприятие мира и однажды случайно заходит в полуразрушенную церковь во имя Святого Дамиана. Да, во времена Средневековья, которому часто навешивают ярлык религиозного фанатизма, церкви тоже нередко приходили в упадок.

Наш герой заходит в это обветшалое культовое здание, и тишина обступает его со всех сторон. Безлюдье, полумрак и взвинченные до предела нервы делают свое дело: изображение распятого Христа обращается к нему, шевеля губами. «Франциск, – говорит фреска, – иди почини дом мой». Согласно францисканским историкам, это мистическое событие произошло глубокой осенью 1205 года. Удивительно, но распятие, говорившее с Франциском, сохранилось доныне и находится в церкви Святой Клары в Ассизи.

Итак, поручение дано. Только для восстановления храма опять нужны средства, причем гораздо большие, чем на простую милостыню. Франциск выбирает в отцовской лавке самые ценные ткани и уезжает с ними верхом в соседний город. Там он продает все, вместе с лошадью, причем спешно и невыгодно. Получает сумку денег и бежит с ней в церковь Святого Дамиана. Там обнаруживается священник – очень бедный. Настолько, что даже покупка лампадного масла является для него проблемой. Наш герой пытается всучить ему деньги с просьбой восстановить церковь, а остаток отдать на нужды бедняков. Видимо, сумма очень велика, раз на нее можно отреставрировать здание и что-то еще может остаться. Совершен еще один непоправимый шаг. Франциск умоляет священнослужителя позволить ему остаться жить при этой церкви, понимая, что теперь путь домой точно закрыт.

Священник соглашается принять нашего героя, но от денег решительно отказывается, боясь гнева папаши Бернардоне. Франциску не удается сделать вид, будто он отдает собственные средства. Может, он слишком молод для такого богатства, но гораздо вероятнее, что батюшка просто узнал нашего героя, поскольку о его сумасбродствах судачит весь Ассизи.

Юноша приходит в отчаяние и убегает вместе с сумкой. По дороге он забрасывает ее в какое-то окно в знак того, «что почитает деньги не больше праха земного». Наверное, окно это находится в заброшенном доме, поскольку деньги никуда не деваются. По другой версии, священник все же взял их, но тратить не решился. Позднее Франциск вернет свою последнюю выручку отцу. Но сейчас он пребывает в полном смятении – и не напрасно. До папаши Бернардоне наконец доходит весь ужас положения, и он бросается на поиски сына. Никакого будущего аристократа уже не существует, вместо света в окошке вырисовывается змея, пригретая на отцовской груди. И несчастный торговец решает показать зарвавшемуся отпрыску, кто в доме хозяин.

СТРАШНЫЙ СУД

Пьетро Бернардоне действовал решительно, как настоящий предприниматель. Он собрал всех друзей и соседей и помчался к церкви Святого Дамиана. Видимо, торговец до конца не представлял себе, что именно натворил его сын. По слухам, которыми полнился Ассизи, выходило, что Франциск сошел с ума. Отец явно надеялся вылечить его от недуга с помощью розог. Наш герой подозревал, что расправа будет жестокой, и, не дожидаясь приезда честной компании, сбежал из церкви. По словам Фомы Челанского, он «забрался в какую-то щель, которую сам себе для этого случая и приготовил. Это был некий тайник в доме, о котором знал только один человек». О ком идет речь? Скорее всего, о том задушевном друге, с которым Франциск беседовал в тишине уединенного грота. Видимо, наш герой смертельно перепугался, поскольку сидел в своем убежище несколько дней, боясь выходить даже для отправления естественных надобностей. Интересно, почему нельзя было просто скрыться в доме друга, не залезая в щель? Разве папаша Бернардоне имел право обыскивать жителей Ассизи? Нигде нет сведений, что он отличался буйным нравом и наводил ужас на своих соседей, врываясь в дома. Скорее всего, друг Франциска каким-то образом общался с его отцом, может, даже являлся его компаньоном. А может, его даже звали Бернардом ди Квинтавалле и ему уготовано было в 1208 году сделаться первым францисканцем. Но сейчас, в конце года 1205-го, он еще добропорядочный богатый гражданин и, глубоко сочувствуя нашему герою, все же не хочет слишком афишировать их дружбу и портить отношения с уважаемым мессиром Пьетро.

Если представить себе такой расклад, то отец Франциска мог остановиться в доме его друга на пару-тройку дней, надеясь дождаться и подловить беспутного отпрыска. Тогда наш герой пережил крайне неприятные ощущения, боясь пошевелиться в своей щели и прекрасно слыша все отцовские проклятия и угрозы. Вероятно, торговец впал в бешеную ярость. Во всяком случае, сын сильно перепугался. Бонавентура пишет, что он молил Господа избавить его от гонителей и даже дал какие-то обеты. Поесть ему в то время удавалось едва ли один раз за день. Наверное, добрый друг долго искал момент, чтобы передать какой-нибудь пирожок и не вызвать подозрений у обманутого отца, рыщущего вокруг. Впрочем, в «Легенде трех спутников» изложена немного другая версия: то был не дом, а пещера (может быть, та самая, в которой он молился), и о ней знал один из домашних, который и приносил туда еду. Кто это был тогда? Может быть, мать? Нам не восстановить тех событий, потому пойдем дальше.

Через несколько дней суровый родитель устал ждать и вернулся восвояси. К этому времени Франциск уже возненавидел себя за трусость и решил больше не прятаться. Он вылез из своей норы и пошел по знакомым ассизским улочкам. Обыватели, с интересом следящие за всей этой историей, в очередной раз отметили бледное лицо и горящие глаза. Кто-то крикнул: «Сумасшедший!» – и бросил в него грязью. Вслед за грязью полетели насмешки, проклятия и камни. Толпа злорадствовала – каждому хотелось уязвить бывшую «звезду», купеческого сынка, так и не пролезшего в аристократы. Франциск пытался идти своей дорогой, не замечая издевательств, но его толкали, щипали, не давая прохода.

Учитывая жестокие нравы средневековых городов, его могли забить насмерть и, вполне вероятно, забили бы, но шум привлек папашу Бернардоне. Он схватил сына за руку и поволок его домой, где попользовал розгами, как и собирался. Затем запер в подвале, предварительно надев на узника цепи.

Туристам в Ассизи показывают место, где томился запертый Франциск. Подлинный дом Пьетро Бернардоне не сохранился, но на предполагаемом месте построена Новая церковь[49]49
  Chiesa nuova (ит.).


[Закрыть]. Новой ее прозвали по сравнению с другими храмами Ассизи, построенными до рождения Франциска или сразу после его смерти. А она появилась уже в эпоху позднего Ренессанса, спроектировал ее монах по имени Руфино ди Черкьяра.

В прилегающих к ней помещениях и располагается эта легендарная «тюрьма». Крошечная сводчатая келья, в которую ведет аркообразная дверь. За мелкой черной решеткой видна каменная коленопреклоненная фигура, изображающая Франциска. Там всегда стоят свежие цветы. А на улице неподалеку можно обнаружить каменную чету – папашу Бернардоне и его жену, мадонну Пика.

Она не разочаровалась в сыне, но и от отцовского гнева защитить его не смогла. Наверняка бедная женщина пыталась примирить их, но Франциск, такой обходительный и сговорчивый, вдруг оказался упрямее осла. А глубоко обиженный Пьетро тоже не собирался идти на попятную. Тем более что деньги-то так и не вернулись. Дождавшись, когда глава семьи в очередной раз окажется в деловой поездке, мадонна Пика спускается в домашнюю тюрьму и освобождает блудного, но по-прежнему любимого первенца. Франциск уходит – и более никогда не переступает порог родного дома.

Папаша Бернардоне, обнаружив клетку пустой, пришел в ярость. Он устроил дома грандиозный скандал и даже осмелился поднять руку на свою аристократическую жену. В это время наш герой вернулся в церковь Святого Дамиана и остался там, нисколько не собираясь прятаться. Довольно скоро туда приехал отец. Франциск спокойно вышел ему навстречу и начал слушать его оскорбления и угрозы. А угрожал родитель изгнанием из родных мест. Такое действительно практиковалось. За преступление могли лишить родины. Жертвой подобного приговора немного позднее стал Данте.

Нашего героя, нашедшего отечество в небесах, такая перспектива испугать никак не могла. Он поведал отцу, что ничуть не сердится на него за побои и оковы. Более того, с удовольствием еще пострадает во имя Христа. Торговец ничего не понял, кроме одного: сына ему призвать к порядку не удастся. Тогда он решил вернуть деньги или хотя бы наказать растратчика по закону.

Для начала он обратился в городской совет. Написал письмо консулам, прося их обязать Франциска вернуть все деньги, которые тот когда-либо брал у отца. Поначалу чиновники отказывались вмешиваться в семейный конфликт, но папаша Бернардоне от бешенства был почти невменяем. Посовещавшись, консулы отправили к Франциску гонца с письменным вызовом. Наш герой ответил гонцу, что является слугой Бога, а не консулов, поэтому под власть консулов не подпадает.

Представим, как сегодня кто-то отказался бы подчиняться власти под предлогом того, что он – гражданин Царства Небесного… Можно только делать ставки, кто займется таким человеком быстрее: полиция или врачи-психиатры? В средневековой же правовой системе подобный аргумент имел силу. Люди, преследуемые властями, находили убежище в церкви. «Убежище!» – именно это слово кричал Квазимодо, унося Эсмеральду, по ошибке приговоренную к смерти за убийство. Виктор Гюго в своем романе «Собор Парижской Богоматери» опирался на подлинные тексты французских средневековых законов. В Италии, несмотря на самостоятельность и разношерстность городов-коммун, это правило тоже исполнялось. Поэтому ассизские представители власти удовлетворились ответом Франциска и сказали мессиру Пьетро: «Поскольку твой сын посвятил себя служению Богу, он более нам не подвластен».

Тогда торговец решил привлечь блудного сына к духовному суду. Он подал официальную жалобу городскому епископу, Гвидо II. Тот также отправил к Франциску посыльного с просьбой прийти и публично ответить родителю. На этот раз Франциск не мог отказаться, ведь он с пиететом относился к любому представителю духовенства. Он сказал гонцу: «К господину епископу я пойду, ибо он отец и властитель душ»[50]50
  «Легенда трех спутников». Цит. по: Истоки францисканства…


[Закрыть].

Неизвестно, знал лично владыка будущего святого или нет. Слухи о странном молодом человеке, конечно же, достигали его ушей. Правда, особых бонусов такая известность не давала, скорее даже наоборот. Чрезмерный фанатизм вызывал в памяти катаров и им подобных. Впрочем, ничего ужасного епископ Франциску сделать тоже права не имел. Все, что мог сделать епископ, – это рассмотреть дело и, если самозваный Божий слуга действительно окажется виновным, передать преступника светским судьям. Вероятно, на такое развитие событий и надеялся папаша Бернардоне.

По воспоминаниям современников, владыка имел миролюбивый характер и предпочитал решать проблемы с помощью дипломатии, а не насилия. Вместе с тем он, конечно же, обладал определенной твердостью и авторитетом, иначе бы его не избрали на столь высокий пост. Франциск пришел к нему и, судя по всему, пожаловался на ужасную несправедливость. В глазах молодого пламенного неофита отец представлялся чуть ли не врагом рода человеческого, ведь он мешал духовному рыцарю совершить свой подвиг.

В ту пору 25-летний Франциск действительно ощущал себя почти в рыцарском звании. Воспитанник трубадуров простился с оружием и доспехами, но не с самой идеей служения. И даже францисканский орден на заре своего существования попал под влияние эстетики рыцарства. Основатель иногда называл себя герольдом Господа Бога, а своих сподвижников – странствующими рыцарями. Ну и, конечно, всех объединяла Бедность, провозглашенная Прекрасной Дамой.

Однако епископ не поддержал горячего возмущения будущего святого. Он справедливо заметил, что нельзя делать добрые дела с помощью чужих денег, и велел вернуть отцу украденное. Франциск, по-видимому, никогда не воспринимал ту несчастную выброшенную сумку с деньгами в таком ужасном свете. Он жил, как это сейчас принято говорить, «в своей системе координат». Поняв, что фактически совершил смертный грех, молодой человек кинулся к нежилому дому, в окно которого бросил сумку некоторое время назад. Ему повезло. Сумка никуда не делась, и он смог передать ее родителю.

Доподлинно неизвестно, когда и при каких обстоятельствах это произошло. Может быть, прямо на суде. Но есть версии, что гораздо раньше. Оскорбленный в лучших чувствах, папаша Бернардоне не успокоился, получив назад свои деньги, и продолжал требовать суда, чтобы возместить моральный ущерб. Он жаждал публичного унижения и порицания негодного отпрыска. Кроме того, торговец знал, что горожане вовсе не сочувствуют Франциску.

Мессир Пьетро произнес обличительную речь, в которой перечислил все траты и разорения, в которые его ввел недостойный сын. Многочисленные кутежи и вечеринки, ранее одобряемые и спонсируемые отцом, теперь были возведены в разряд тяжелых преступлений. Завершив обвинение, отец приготовился слушать жалкие оправдания. Жалкие – потому что разве можно спорить с неопровержимыми фактами?

Франциск и не стал спорить. Он вообще не раскрыл рта, просто начал раздеваться. Одну за другой снимал одежды из дорогих тканей – и под ними оказалась власяница. Всю одежду он аккуратно сложил и отдал опешившему отцу. А потом (по словам Бонавентуры), «опьяненный небывалой отвагой и пылким духом, он сорвал с себя даже подштанники и предстал перед всеми обнаженный, сказав отцу так: «До сих пор я звал тебя отцом на земле, теперь же я могу с уверенностью говорить: Отче наш, сущий на небесах! ибо Ему я вверяю все мои сокровища и на Него возлагаю все надежды».

Такой жест произвел бы впечатление на публику и сейчас. Для средневекового человека, привыкшего к наглухо закрытым одеждам и строгим правилам, происходящее и вовсе выглядело как светопреставление. Наверняка толпа (а смотреть на семейные разбирательства собрался весь город) застыла в ужасе и ждала реакции епископа Гвидо II. Владыке ничего не стоило в этот момент объявить нашего героя сумасшедшим – ведь о его безумии сплетничали уже давно. И, конечно, с позором выгнать из зала суда, да и вообще куда подальше, дабы не смущал народ непотребствами.

Вместо этого пастырь поднялся со своего почетного епископского места и, подойдя к обвиняемому, обнял его. Затем снял с себя плащ, укутал Франциска и велел найти для него какую-нибудь одежду. Кто-то из слуг поделился с Божьим человеком вещами, и тот с радостью принял дар, а плащ епископа тут же передарил нищему. В этот момент многие из присутствующих перестали сочувствовать торговцу и прониклись симпатией к его сыну.