Текст книги "Франциск Ассизский"

Автор книги: Анна Ветлугина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

МОНАСТЫРЬ В МИРУ

Джакомина деи Сеттесоли разделяла идеи Франциска, но имущество свое продавать все же не стала, ограничившись благотворительностью. Правда, в последние годы, уже после смерти Франциска, она, оставив все единственному сыну (второй к этому времени скончался), переехала в Ассизи и вела крайне скромный образ жизни.

Нет сведений о ее официальной принадлежности к францисканцам, но именно такие люди, как она, в дальнейшем составили третий, самый необычный орден святого Франциска – орден терциариев[76]76
  Tertius onto de poenitentia (ит.).


[Закрыть], то есть «третьих». Такое название показывает иерархию этого ордена по отношению к первому – мужскому и второму – женскому. Третий орден предназначался для людей, желающих принять обеты и духовность францисканцев, но не уходить из мира. Для них Франциск специально адаптировал свои «Правила». Эти люди могли иметь семью и имущество, но им запрещалась любая роскошь и предписывались очень строгие моральные нормы.

Изначально терциариев называли «ассизскими кающимися», они возникли стихийно под влиянием проповедей Франциска и приносили немалое беспокойство церковным властям – прежде всего уже упоминавшемуся епископу Гвидо II. Можно представить себе его чувства: только что он не знал, как отчитаться Риму о новоявленных апостолах, которые упорно занимаются аскетическими подвигами у всех на виду, не желая уходить ни в один из существующих монастырей. Потом происходит странный скандал с юными красавицами из семьи Оффредуччо. Епископ находит приличный выход и из этой ситуации, разрешив фанатичным девицам и их родственницам поселиться в Сан-Дамиано. Но потом он видит, как из-за Франциска собираются в братства уже целые семьи с детьми и домочадцами. И их совершенно невозможно причислить к какой-либо категории, кроме еретической секты. Постепенно на них начинают смотреть косо уже светские власти, ведь непонятные «кающиеся» беспокоят соседей своими собраниями. Но проходит чуть больше десяти лет, и все меняется. В 1221 году Франциск официально утверждает новый Третий орден. И люди вдруг обращают внимание на чрезвычайную честность «ассизских кающихся». Их начинают приглашать быть арбитрами в сложных спорах, с ними советуются, им предлагают доверять городское имущество. Уже после смерти Франциска к концу XIII века терциарии распространятся по всей Италии и за ее пределами и даже получат льготы от властей. Например, их освободят от военной службы, а также от гражданского форума. Все связанные с ними судебные разбирательства, если таковые возникнут, будет разбирать не светский, а церковный суд. И они получат право совершать евхаристию при закрытых дверях в своих часовнях, как настоящие монашеские общины.

Модель ордена терциариев, пожалуй, находится ближе всего к идеальной общине первых веков христианства. Но между ними есть большая разница. Раннехристианские общины существовали среди язычников, а терциарии вырастали из родственной христианской среды. С одной стороны, им было легче. Никто не собирался отдавать их на съедение диким зверям, как это делали с первыми мучениками императоры античного Рима. С другой стороны, они в то же время часто сталкивались с агрессивным непониманием единоверцев. Например, светские власти, на словах поддерживающие «кающихся», на деле пытались уменьшить их численность. Членов общин покаяния облагали дополнительными налогами, а иногда, наоборот, – запрещали им раздавать имущество бедным.

Чем же мешали властям «мирские» последователи святого Франциска? Все очень просто. «Кающиеся» слишком активно выказывали свою преданность Святому престолу, а местная знать далеко не всегда поддерживала папу. К тому же кроме аристократии существовал еще император. Сохранилось письмо секретаря Фридриха II Пьера делле Виня своему повелителю, в котором тот жалуется на терциариев, мешающих централизации Священной Римской империи.

Казалось бы, терциарии должны были находить бесспорную поддержку у братских францисканских орденов – Первого и Второго. Но и тут все оказывалось не столь однозначно. После смерти Франциска разросшееся братство раскололось на несколько течений, между которыми начались конфликты по поводу строгости образа жизни. Наличие терциариев со своим укладом еще больше запутывало дело и раздражало францисканских руководителей.

В середине XIII века при святом Бонавентуре, которого за организаторский талант стали называть вторым создателем францисканства, общины покаяния воспринимались как нечто сомнительное и даже опасное для основных ветвей ордена. Бонавентура настоятельно рекомендовал своим братьям дистанцироваться от терциариев. По его мнению, общение с не поддающимися строгому регламенту монашествующими мирянами могло повредить францисканскому миссионерству.

Между тем к терциариям принадлежали образованные и даже выдающиеся люди, начиная с самого короля Франции, Людовика IX. Входили в общины кающихся и многие профессора Парижского университета. Однажды они обратились напрямую к Бонавентуре с просьбой объяснить причины холодного отношения к ним со стороны «обычных» францисканцев.

Бонавентура ответил на вопрос очень подробно. Действительно, у Первого ордена имелось немало претензий к Третьему. Главная из них такова: терциариями совершенно невозможно руководить из-за большого количества льгот, которые им оказывают как светские, так и церковные власти. Фактически они живут, как хотят, но при этом имеют отношение к францисканскому ордену и ставят его репутацию в зависимость от своего поведения.

Есть и другая причина: монахи, слишком тесно общаясь с «кающимися», обмирщаются и лишаются мобильности. Они привязываются к семейным людям и потом уезжают на миссии с огромным трудом и разбитым сердцем. В итоге страдает дело.

Кроме того, терциарии иногда делают долги и совершают иные проступки, а потом ищут помощи у Первого ордена, у которого совершенно нет средств на подобные цели. Также они впутывают братьев в различные мирские споры, в том числе имущественные. Причем одного брата могут принудить выступать против другого, нарушая мир в монастырях.

И самое главное: из-за отсутствия четко выверенного устава общины «кающихся» можно в любой момент признать еретиками.

Такой строгий ответ, конечно же, был вызван серьезными внешними причинами, а вовсе не пристрастностью Бонавентуры. Орден терциариев задумывался Франциском как некий духовный канал, по которому францисканская энергия должна была течь в мир. Обратного течения совершенно не предполагалось. Но каналы имеют свойство засоряться, а самоорганизация – довольно непредсказуемая вещь. При жизни Франциска терциариев объединяла его харизма с ореолом легендарности. Потом потребовались более понятные вещи, например, подробный устав, где были бы четко прописаны все спорные моменты.

И Третий орден дождался своего счастья. В 1289 году при папе Николае IV наконец появился долгожданный официальный устав. С тех пор он редактировался еще два раза – в конце XIX века и совсем недавно, в 1978 году.

А новаторская идея Франциска о гибриде монаха и мирянина оказалась востребована за пределами францисканства. Со временем терциарии появились еще в семи католических орденах. В 1406 году Святой престол утвердил устав для терциариев-доминиканцев, тремя годами позже – для августинцев. На протяжении XV–XVI веков появились еще три ордена мирян – сервиты, кармелиты и минимы. В середине XVIII века ряды терциариев пополнились три-нитариями и премонстрантами.

На рубеже XIX–XX веков идея францисканского монашества в миру приобрела новую, неожиданную и острую актуальность. В 1864 году произошло Польское восстание, после которого большинство католических монастырей, располагавшихся на территории Российской империи, ликвидировали. Многие монахи тогда уехали в другие земли, но некоторые остались, уйдя в подполье. С именем францисканца Гонората Козьминского связаны так называемые «скрытки» – тайные монашеские общины. Их устав создавался как раз на основе правил францисканских терциариев, и сегодня их называют «гоноратскими» орденами. В основном это были женские общины. Их участницы занимались благотворительностью, работая санитарками в госпиталях, и обучали основам веры детей в католических семьях.

17 апреля 1905 года Николай II издал манифест о веротерпимости, и тайные францисканские ордены утратили актуальность, правда ненадолго. Приближался 1917 год, открывший в России эпоху гонений не только на христианство всех конфессий, но и на любую религию. Тогда тайные монашеские общины начали возникать и в православии, например, на базе прихода Высоко-Петровского монастыря, закрытого большевиками в 1929 году. Католические «скрытки» вновь обрели смысл, оставаясь порой единственной возможностью для людей, исповедующих западную ветвь христианства, окончательно не потерять своих корней. Одной из таких тайных общин, произошедших от францисканских терциариев, стали Сестры от ангелов, появившиеся еще в 1889 году, но активно работающие именно в годы советской власти в западной части СССР. Они должны были стать ангелами-хранителями для гонимых и преследуемых. Их создатель Винцент Ключинский разделял идеи Гонората Козьминского. Новизна этой общины состояла в высокой просвещенности женщин, которые должны были нести Слово Божие посредством культуры. Сестры тщательно скрывали свою принадлежность к монашеству даже от самых близких, но, несмотря на это, община пополнялась, хотя и очень медленно. И, конечно, время от времени власти выслеживали их. В 1948 году сразу 20 сестер попали в лагеря с разными сроками.

Эти женщины порой возглавляли приходы в отсутствие священников, они же договаривались о приезде священников из подпольных семинарий. Весь этот нелегкий и опасный труд они совершали в свободное время, работая инженерами, врачами или музыкантами.

Сегодня их задача не изменилась. Так же ненавязчиво, через музыку или другие виды искусства, они стараются привести людей к Богу. Они не носят монашеских одежд и ведут себя вполне светски, ничем не напоминая классических монахинь. И к францисканцам их не относят, но все же история их через Гонората Козьминского, бесспорно, восходит к святому Франциску.

И «настоящие» францисканские терциарии тоже благополучно продолжают существовать в большинстве стран мира, общее их число составляет около 350 тысяч человек. Их гораздо больше, чем обычных францисканских монахов, и это понятно: ведь очень трудно уйти из мира окончательно, особенно в наше не очень-то церковное время. А причастность к терциариям позволяет оставаться с виду вполне светским человеком, даже иметь семью. Вместе с тем это серьезный шаг, влияющий на личность человека. Вы не должны полностью раздать имущество бедным, но от всего нажитого неправедным путем необходимо отказаться. Для терциария недопустимо иметь врагов и не пытаться примириться с ними. Нельзя клясться и клеветать, обманывать и стремиться к роскоши. Нужно помогать ближнему и не оставлять в беде членов братства, если с ними что-то случилось. Пожалуй, подобные требования можно применить к любому, называющему себя христианином. В чем же отличие именно францисканских терциариев? Наверное, в том, что они в обязательном порядке изучают жития Франциска Ассизского и попадают под действие его обаяния, не ослабшего за восемь веков. Тихая незаметная команда из 350 тысяч участников – этакий средних размеров город. Город духа святого Франциска.

О ПОЛЬЗЕ БУМАЖЕК,
ИЛИ КУДА ПРИВОДЯТ ЖЕЛАНИЯ

Орден терциариев стал самым ярким новым словом нашего героя в истории католического монашества. Ничего подобного ранее не существовало. «Монастырь в миру» позволял людям совместить, казалось бы, несочетаемые вещи. Сама идея оказалась крайне актуальной. При кризисе традиционного монашества и бурном развитии университетов люди получали возможность идти в ногу со временем, но при этом служить Господу. Неудивительно, что в рядах терциариев оказались такие «звездные» персоны, как Данте, Петрарка, Микеланджело, король Франции Людовик IX. Есть даже не до конца подтвержденные предположения о членстве в Третьем ордене Христофора Колумба. Может быть, благодаря смелой идее нашего героя, Западная церковь выстояла в эпоху Просвещения? Как ни странно, именно Франциск, неуклонно ратующий за строгие ограничения в быту, избавлял церковь от ограниченности.

Но как же трудно давалось это новаторство в лоне традиции! Просто родить идею было недостаточно. Требовалось задокументировать ее. Известная нам поговорка «Без бумажки ты букашка» неизменно работала и 800 лет назад. Мы помним, как долго ждала одобрения своего устава святая Клара. Но она все-таки не являлась автором идеи, а всего лишь адаптировала для женщин правила Франциска. Ему же самому приходилось буквально охотиться за папами, добиваясь подтверждения законности своей деятельности.

Неизвестно, удалось ли нашему герою увидеть еще раз Иннокентия III. Скорее всего, он искал встречи с понтификом, периодически приезжая в Рим. Собственно, и с Джакоминой знакомство произошло в одной из подобных поездок.

Очень сложная и некомфортная ситуация получалась с Иннокентием, который благословил орден, никак не подтвердив этот факт документально. С одной стороны, после такого доброго отношения неловко снова просить о благословении, без которого не появится буллы. С другой – на что опираться, если братьев вдруг обвинят в ереси? Конечно, есть епископ Гвидо, который в курсе разговора с папой (опять-таки – с чьих слов?). Есть кардинал Джованни Сан-Паоло, помогавший Франциску попасть в Латеранский дворец. Но он в Риме, а не в Ассизи, и притом находится в весьма преклонном возрасте. А папа все время оказывается недоступным. То в поездке, то занят важными делами.

Идут годы, растет число братьев. Вопрос остается подвешенным. Хотя колеблется и сам Франциск. Нужно ли оно, это окончательное признание? Зачем братству дополнительные гарантии, разве ему не хватает Божественной любви? Не является ли желание папской буллы проявлением недоверия к Богу? Неугомонный «беднячок» постоянно призывает братьев отказаться от мысли о традиционных «стационарных» монастырских постройках. Жить, как птица, – сегодня здесь, завтра там, – вот она, истина.

Между тем идут слухи о скором созыве Вселенского собора. Главная повестка дня известна – это борьба с альбигойством и прочими ересями. Возможно, также на соборе решится наконец вопрос о легитимности францисканского ордена.

В ноябре 1215 года Франциск снова едет в Рим. Скорее всего – присутствует на соборе. Конечно, по официальным меркам ему, даже не рукоположенному во священство, делать там нечего. Но популярность и поддержка папы (пусть незадокументированная) могут дать ему эту возможность.

Наверняка кардинал Джованни, благодаря которому состоялось знакомство нашего героя с понтификом, стремился добиться аудиенции и на этот раз. Но она не состоялась. Или состоялась, но Франциск получил отказ, а биографы умолчали об этом факте? Ведь в противном случае им пришлось бы признать косность Иннокентия III, а образ святого из Ассизи приобрел бы ненужный оттенок непонятости матерью-Церковью. Но вероятнее всего, Иннокентий не отказывал Франциску, а просто избегал встречи с ним, поскольку, с одной стороны, вовсе не планировал официально подтверждать его орден, а с другой – не желал выглядеть гонителем популярного и полезного для Церкви проповедника.

Ситуация с ересью к 1215 году еще больше осложнилась. Иннокентий продолжал вести Крестовый поход против альбигойцев. Разумеется, он не руководил войсками сам. Главной папской фигурой стал Симон IV де Монфор[77]77
  Simon de Montfort (фр.); между 1160 и 1165–1218.


[Закрыть], легендарный рыцарь. Его военная карьера началась в Святой земле во времена Третьего крестового похода, но прославился он не ратными успехами, а истинно христианским поступком. Он отказался штурмовать хорватский город Зару, куда послал крестоносцев венецианский дож Энрико Дандоло для сведения счетов с торговыми конкурентами. Проявленное милосердие очень помогло Монфору в дальнейшем. Он избежал отлучения от церкви и заслужил доверие Святого престола. В сочетании с военными талантами очень понятно назначение именно его главой похода против альбигойцев. Там Монфор проявлял крайнюю жестокость, вовсе не считая еретиков братьями во Христе. Войско крестоносцев поддерживало воззрения своего командира, он пользовался огромным уважением, особенно после битвы при Мюре, самого знаменитого сражения Альбигойского крестового похода. Тогда Монфору удалось разбить во много раз превосходящие силы противника, да еще и находясь в крайне невыигрышной позиции.

Неизвестно, в какой момент Монфор сменил мотивацию и начал ставить расширение собственных владений выше борьбы за чистоту веры. Во всяком случае, он не поверил жителям Тулузы, утверждавшим, что всех своих еретиков они давно сожгли сами, и продолжал осаждать город. В стан крестоносцев прибывали все новые «пилигримы» – так в контексте Альбигойского похода назывались искатели приключений, дававшие обет 40 дней бороться с еретиками. Вместе с ними Монфор успешно захватывал окрестные богатые замки, вырезая защитников. Поскольку на лицо катары никак не отличались от католиков – часто жертвами становились и те и другие. В истории осталась фраза, приписанная папскому легату Арнольду Амарику: «Убивайте всех, Господь распознает своих!»

Эти бесчеловечные слова, помимо жестокости, показывают еще и беспомощность церковных структур, невозможность разобраться в собственной пастве. Поэтому начавшийся 1 ноября 1215 года Четвертый Латеранский собор проводится прежде всего ради некоей духовной «ревизии». Его положения крайне жестки в отношении альбигойских еретиков. Строгость выказывается и к «верным». С одной стороны, вырабатываются четкие критерии правильного католика. С другой – существенно строже стали правила для священства.

Отныне каждый мирянин, будь то мужчина или женщина, обязывался избрать себе духовника и исповедовать перед ним свои грехи не реже раза в год. С такой же частотой (не реже) предписывалось приобщение к таинствам. Регламентировались и другие аспекты жизни населения, вплоть до выбора одежды. Евреям и сарацинам было велено одеваться особо, чтобы отличаться от христиан. В то же время именно Иннокентий III разрешил евреям занимать общественную должность, правда, с одним условием: если при этом они не начальствуют над христианами.

Епископам папа поручил следить за нравственным состоянием клира (канон VII). Поведение духовных лиц расписывалось со всеми подробностями (каноны XIV и XIX) – им запретили носить одежду пестрого цвета, от них требовалось отречься от всяких удовольствий, в обязанностях богослужения они должны быть особенно искусны (канон LIX).

При кафедральных церквях для проповеди отныне приглашались особые ученые магистры, которые параллельно обучали клириков богословским наукам, а при епархиальных церквях – доктора богословия, которые учили самих священников «Писанию и душевному спасению» (канон XI). При этом власть самих епископов несколько ограничивалась. Они уже не могли отлучать людей от церкви с такой же легкостью, как раньше. Отныне отлучение могло состояться лишь в самых крайних случаях, и то владыка должен был действовать с особой осмотрительностью. Духовенству сохранили право вмешиваться в судебные процессы, однако без права произнесения смертных приговоров. Была проведена некая символическая черта между священством и насилием над телом человека. Церковным служителям запретили присутствовать при казнях и делать любые хирургические операции. Даже одного вида человеческой крови они были обязаны избегать.

Если Франциск действительно присутствовал на соборе, он мог бы порадоваться еще одному пункту, который папа фактически позаимствовал из францисканского устава. Отныне монахам запретили брать в руки деньги без разрешения аббата (канон VI). Очень жестко Иннокентий III прошелся по симонии[78]78
  Симония (греч. σιμωνία, лат. simonia) – продажа и покупка духовного сана, церковных таинств и священнодействий (причастие, исповедь, отпевание), священных реликвий и т. д. Термин возник от имени самарянского волхва Симона, который пытался выкупить у апостола Петра и апостола Иоанна дар (благодать) Святого Духа или, иначе, купить за деньги священство.


[Закрыть], засилье которой наблюдалось повсеместно, особенно в женских монастырях. Существовали даже устойчивые цены за посвящение или за получение определенного места служения. Собор строго запрещал эту практику, равно как и торговлю монахов священными предметами, особенно мощами.

Все эти нововведения вполне согласовывались с политикой Святого престола на Юге Франции. С одной стороны, беспощадное истребление ереси. С другой – повышение морального уровня верного духовенства. Чтобы уж никому не пришли на ум слова про соринку и бревно в глазу…

Так и представляется Франциск, скромно сидящий где-то с краю и внимательно слушающий слова папы. Наш герой радуется – ведь Бог услышал его молитвы, Церковь очищается, происходят перемены, созвучные его сердцу. Вспомнит или нет папа про «беднячка» из Ассизи? Даже если не вспомнит – все равно из общего тона собора видно желание понтифика хоть немного приблизить священнослужителей к евангельским идеалам. А значит, орден Братьев меньших уже фактически признан.

И вдруг гром среди ясного неба: канон XIII. Согласно ему создание новых монашеских орденов категорически запрещалось. «Никто впредь не может основывать особого ордена, а всякий новый монастырь должен подчиняться одному из прежних уставов». При этом братство францисканцев не упоминается вовсе.

Ни один исследователь не может объяснить этого факта. Означал ли он недовольство деятельностью Франциска? Или папа Иннокентий считал, что уже утвердил орден устным благословением, данным шесть лет назад?

Думается, все было сложнее. Представим, с чем, собственно приходил Франциск к папе в 1209 году? Существовал ли орден как таковой? Вернее, можно ли было назвать группу отчаянных проповедников орденом? Очень сомнительно. Они представляли собой довольно местечковое образование, с чего бы папа стал издавать для них целую буллу? Возможно, что и устав, принесенный Франциском, выглядел в то время еще очень сыро. Нет точного подтверждения, что «Правило, не утвержденное буллой» – это тот самый текст, возможно, с годами он дорабатывался.

Итак, папа Иннокентий проникся симпатией к Франциску и поддержал его, но только как лидера небольшой религиозной общины, которая не претендует ни на какую деятельность за пределами своей епархии. Когда же францисканские идеи бедности и любви к природе начали захватывать все большее количество людей, понтифик, уже изрядно утомленный Альбигойскими войнами, решил проявить осторожность. К тому же, как уже говорилось, Иннокентий III был эстетом. Абстрактно разделяя идеи апостольства, он никогда бы не смог примерить на себя образ жизни Франциска и его братьев. Можно предположить, что при всем уважении он вполне мог чувствовать некоторую брезгливость по отношению к «Братьям меньшим» – как называли себя эти новоявленные проповедники.

Диалога между ними так и не случилось. Искал ли Франциск новых встреч? Скорее всего, да. По свидетельству английского францисканского историка Эклестона, Франциску повезло еще раз повидаться с папой. Только это последнее свидание уже никак не могло повлиять на судьбу ордена францисканцев. Величие Иннокентия совершенно неожиданно разбилось, столкнувшись с неумолимой судьбой.

Сразу после Латеранского собора папа с удвоенной энергией принялся бороться за чистоту веры. Он запланировал новый Крестовый поход. Важным ресурсом для него должны были быть богатые, влиятельные на море города Генуя и Пиза. Дело осложнялось их давней враждой. Понтифик решил лично заняться примирением, для чего отправился на север Италии. Иннокентий планировал простить пизанцев, отлученных его предшественником Целестином III, а с генуэзцами заключить пакт о военной помощи.

По пути понтифик остановился в Перудже. Конечно же, легкому на подъем Франциску ничего не стоило пройти 20 километров из Ассизи. Но пока он шел, папу сразила непонятная хворь, от которой тот скоропостижно скончался. Иногда говорят: у Бога Божественное чувство юмора. Как часто мы говорим: «Я? Да никогда!» – и тут же оказываемся как раз в той ситуации, о которой привыкли думать свысока. Очевидец похорон Иннокентия, французский крестоносец Иаков (Жак) де Витри[79]79
  Jacques de Vitry (фр.), Jacobus Vitriacensis (лат.); около 1180–1240.


[Закрыть], оказавшийся в Перудже накануне папских похорон, был потрясен неуважением, которому подверглось тело понтифика. Сохранилось письмо этого француза: «В течение ночи воры сняли с папы его драгоценное облачение и оставили труп почти обнаженным и смрадным посреди церкви. И я туда ходил и видел собственными глазами, как мимолетна, суетна и обманчива слава сего мира»[80]80
  Цит. по: Герье В. Франциск: Апостол нищеты и любви. М.: Т-во Печатня С. П. Яковлева, 1908.


[Закрыть].

Неизвестно, видел ли эту картину Франциск и какие мог испытать чувства при столь поучительном созерцании. Но история заметила и заботливо сохранила факт взаимодействия двух антиподов – «самого великого» и «самого малого» из слуг Церкви.

Иннокентия III похоронили, а орден францисканцев остался полулегальным. Как реагировал на такую ситуацию Франциск? Скорее всего, его нервировало и печалило это. Сколько сил он потратил на поездки в Рим, сколько надежд испытал в ожидании Четвертого Латеранского собора! Как спешил, должно быть, в Перуджу, чтобы потолковать с папой в спокойной обстановке, вне римской суеты. Ничего не вышло. Все его дело жизни вновь оказалось подвешенным между небом и землей, как будто и не было тех бессонных ночей в молитвах перед первой встречей с понтификом. Агиографы не описывают его разговора с братией после «поражения» на соборе. Как они восприняли отказ? Стал ли кто-нибудь сомневаться в правоте Франциска?

Было бы странно искать в работах агиографов описание чувств нашего героя, тем более его огорчения от отсутствия официального признания. Ведь все авторы житий обязательно строго согласовывали свои тексты и даже намек на противостояние будущего святого и Церкви был бы недопустим. Да и сам Франциск в «Наставлениях» братьям запрещает желать чинов и почестей. Но здесь речь идет совсем о другом. Церковь – не просто административная или социальная структура, она несет в себе мистический смысл. Ее называют «матерью». Франциск, сознательно лишивший себя домашнего тепла и материнской нежности, ищет одобрение мистической матери – она же игнорирует его. Наверное, именно с отсутствия поддержки на соборе в душе его появляется чувство бессилия и горечи, которое дальше будет только усугубляться. Он не получил понимания у родителей, даже у матери, которая, возможно, направила его на будущий путь святости, но в самый ответственный момент не смогла противостоять отцу, а может, и сама не смогла принять слишком радикальное воплощение ее поэтических мечтаний. Разрыв крайне болезнен, ведь Франциск отличается добротой и нежным сердцем, и детско-родительская травма, конечно же, осталась неисцеленной до конца дней. Не случайно одно из искушений нашего героя – это возможность иметь семью и детей. Не власть, не богатство, не разврат, но дети, рожденные в браке, которые уж никак не могут проходить по категории греха. Не однажды в житиях можно встретить горький ответ Франциска на восхищение его святостью: какой я святой, у меня еще могут быть дети.

Всю жизнь он мучительно и трепетно налаживает отношения с Отцом Небесным, в итоге добиваясь подтверждения своей нужности и единения через стигматы. Но с матерью-Церковью мистического контакта так и не выходит. Нет, конечно, Франциску повезло дожить до папской буллы, утвердившей устав официально признанного ордена Братьев меньших. Правда, произошло это радостное событие за три года до смерти нашего героя, 29 ноября 1223 года, при папе Гонории III, причем последний заявил, что только освящает своим папским авторитетом устав, уже одобренный его предшественником. До того – 11 июня 1218 года – понтифик издал другую буллу, обращенную к епископам, в которой подтвердил правоверность проповеди францисканцев, но это еще не означало полного одобрения.

Так же мучительно долго добивался папского признания и Игнатий Лойола, орден которого впоследствии называли тайной полицией Святого престола. Мы уже неоднократно сравнивали этих двух католических святых, появившихся в кризисные для Римско-католической церкви времена и сильно упрочивших позиции папства. Но Лойола был все же гораздо более «земным», нежели Франциск. Его система иерархии логична и проста. Если бы какой-то папа оказался неугоден Господу, его бы не избрали. А значит, можно и нужно воспринимать понтифика как наместника Христа на земле, беспрекословно подчиняться ему и таким образом возрастать духовно. Франциск же, при всем колоссальном уважении к духовенству, вряд ли сильно выделял папу среди других священнослужителей. Да, он был готов целовать землю, по которой прошел любой, даже не самый безупречный священник, но все они, как и папа, являлись для него равноценными частицами матери-Церкви. Камертоном, по которому он настраивал свою жизнь, были Священное Писание и постоянное мистическое общение со Христом.

Поэтому долгожданное церковное признание не приносит Франциску настоящей радости. Едва успев принять францисканство, Церковь тут же начинает корректировать его, пытаясь привести радикальные идеи ассизского «беднячка» в более цивилизованный вид. Речь вновь идет о все том же смягчении строгостей. Стоит ли вот так напрягаться и воспринимать Евангелие буквально? Иными словами: мы же взрослые люди, имеющие земную жизнь и здравый смысл. Почему бы не построить крепкий дом и спокойно заниматься в нем духовностью, не думая о протекающей крыше? И вот тут слышится горький плач Франциска, которому разрушили таинство игры. Вернувшись из очередной совершенно безумной поездки, он обнаруживает ужасное: братья-таки обустроились со всем комфортом, теперь у них монастырь не хуже прочих. Наш герой приходит в отчаяние. Он лезет на крышу и начинает сбрасывать вниз только что положенную черепицу. Этот детский поступок влечет за собой разбирательства. Франциска, будто нашкодившего школяра, вызывает к себе кардинал-протектор ордена и начинает увещевать. Его, основателя ордена!

Казалось бы: а как иначе? Власть ведь больше не принадлежит ему, он сам отказался от нее. В пользу Петра Каттани, брата Ильи, кардинала Уголино… В то же время сложившаяся ситуация крайне огорчает Франциска. Много лет он мечтал об утверждении своего братства Церковью, но именно о признании, а вовсе не о переделке в обычный монашеский орден. По словам францисканца и духовного ассистента российских терциариев, отца Андриана Зудина: «…это огромный удар для Франциска. Удар от братьев, которые решили жить иначе. Удар от Церкви, которую он просил благословить избранный им образ жизни. Церковь благословила, но теперь благословляет то, что противоречит ему. Франциск основал, а они все переделывают. Да еще Церковь говорит, что братья правы, а Франциск – нет. Это больно».