Текст книги "Брак по-эмигрантски"

Автор книги: Анна Левина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

– Восемь тысяч! – выпалила я, замирая от огромности суммы.

– Я уж думал, восемьдесят! – усмехнулся Борька. – Не грусти! Дадим тебе деньги, и выходи замуж на здоровье!

Гарик за время разговора не проронил ни звука. Он сосредоточенно курил одну сигарету за другой.

На следующий день Маринка привезла мне толстую пачку денег. Я облегчённо вздохнула. Можно было играть свадьбу.

ДОЧКА

На маминой свадьбе было больше ста человек. Гости приехали отовсюду – из других городов и штатов, из Калифорнии и даже из России. В основном, все наши. Со стороны Гарика набралось от силы человек пятнадцать.

С маминой работы собрались все её подружки и сотрудники-американцы, которые не понимали ни слова по-русски, а на нашу свадьбу смотрели, как на праздник с другой планеты, приходя в изумление от количества совершенно незнакомой им еды.

Младший брат мамы пришёл с семьёй и с компанией своих друзей, с которыми дружил ещё с детского сада. Потом они вместе учились в школе, в институте и теперь собрались в Америке. Маму все знали с пятилетнего возраста. В школьно-студенческие годы, когда их молодецкие шутки сотрясали стены родительских квартир, мою маму, старшую сестру, они боялись больше своих родителей. А теперь эти мальчики, высоченные бородато-усатые дядьки, рядом с мамой выглядели как старшие братья, но смотрели на неё с привычным уважением и робостью.

Младший брат Гарика, такой же пухлогубый, как Гарик, приехал из другого штата с женой, сыном, тем самым племянником Гарика, чьё пение мы с мамой когда-то недооценили, но запомнили, и двумя очаровательными маленькими девочками, в нарядных платьицах с пышными юбочками.

Бандит Паприков явился без подарка, даже без открытки, зато притащил с собой толстую незнакомую тётку, якобы подругу, с которой за весь вечер не сказал ни слова, зато накормил до отвала, видимо, за этим и привёл! Вместо поздравления, он, как всегда, выдал очередной перл, хотя и не свой, но достаточно многозначительный.

– Самый лучший экспромт готовят заранее! – озадачил всех Паприков и с довольным видом сел на своё место.

Циля привела всю семью, включая маму, такую же длинноносую, как сама Циля, ту самую Маню, которая уговаривала уже женатого Гарика познакомиться с какой-то тёлкой, прекрасно знающей английский. Цилин муж, похожий на коршуна, увидев среди наших гостей бабушкину подругу, побледнел, схватил её, затащил в угол и что-то нервно зашептал, отчаянно жестикулируя. Как выяснилось, Циля приехала в Америку много лет назад одна, без мужа, который получил отказ и остался в России. Через десять лет Коршун наконец добился разрешения. По дороге в Америку, в Италии, где в то же время ждала визу бабушкина подруга, с одной из эмигранток-попутчиц у Коршуна был бешеный роман, на который он возлагал серьёзные надежды.

Но возлюбленная, приехав в Нью-Йорк, предпочла законного мужа. Коршуну пришлось вернуться к Циле, которая, в свою очередь, время разлуки с мужем коротала с нашим Гариком. Теперь Циля со своим Коршуном изображали семейную пару, тихо ненавидя друг друга так, что это всем было заметно. На свадьбе Коршун испуганно объяснялся с бабушкиной подругой, боясь её удивления, когда она увидит с ним вместо одной женщины совсем другую.

Жуткая компания – Паприков с тёткой и две семьи, Цили и Нины, сели за отдельный стол и весь вечер вели себя с видом «у вас свой праздник, а у нас – свой!» Но в толпе наших близких этот гадючник был каплей в море, и на них никто не обращал внимания.

Я привела двух своих друзей с кинокамерой, и они снимали фильм, а хозяйка ресторана не забыла тут же потребовать дополнительную плату за электричество.

Наконец все расселись, вошёл ребе в парадном белом облачении, и началась торжественная церемония. Мама в серебряном платье и Гарик в тёмно-синем костюме смотрели друг на друга как заворожённые, повторяя за ребе ритуальные слова. Свидетели, Белла и Марат, гордо стояли по бокам. Маленький, тщедушный ребе пел молитвы неожиданно сильным и красивым голосом так здорово, что у меня от восторга перехватывало горло. Гости внимали каждому звуку. Гарик одним махом разбил стакан, все закричали «Мазл тов!», и началось такое веселье, что мои друзья с кинокамерой метались из одного конца зала в другой, чтобы ничего не упустить и всё заснять.

Всех поразили старушки – мамы жениха и невесты.

Сначала наша бабушка привела в восторг гостей стихами собственного сочинения, да ещё и по-английски.

 Все на свете – стар и млад —

 Любят свадебный обряд:

 Новобрачных поздравлять,

 Кушать, пить и танцевать.

 Я к невесте с женихом

 Обращаюсь со стихом.

 Нету денег – не беда,

 Деньги – счастье не всегда,

 И живёт богач порой

 И несчастный  и смешной.

 Что положено – придёт.

 Пусть душа у вас поёт.

 И неважно, кто главней,

 Кто спокойней – тот умней.

 Так не ссорьтесь никогда,

 Будьте вместе навсегда.

Зал буквально разразился овациями. Если учесть, что наша бабушка начала учить английский впервые в жизни в шестьдесят лет, то такие стихи – просто подвиг!

Настала очередь Баси, мамы Гарика. Переплюнуть нашу гениальную бабушку было нелегко, но Бася не растерялась. Она уверенно подошла к микрофону и развернула свой листочек.

– Стихи! – громко объявила она. – Но по-русски! – Все замерли.

 Прошу вниманья, господа!

 Хоть не слагала никогда,

 Но тут пришёл черёд и маме

 Заговорить для вас стихами!

 Мой Гарик долго не женился,

 Не понимаю, почему?

 Но наконец, судьба послала

 Невесту славную ему!

 Как рада я!

 Не надо больше обеды мальчику варить

 И в темноте нью-йоркской ночи

 Шум Форда-Торуса ловить!

 Сегодня день такой особый,

 Такой торжественный для вас!

 Так будьте счастливы вы оба!

 Я говорю вам: «В добрый час!»

«Ура!», «Браво!» кричали из зала и хлопали изо всех сил. Мама открыто плакала, а Гарик блестел очками, но было видно, что он растроган и горд.

Микрофон взяла я. На мотив известной песенки я пела то, что заранее сочинила мама:

 Гарик на маме

 Не сразу женился,

 Лет пятьдесят он жену выбирал.

 Ну, а когда он серьёзно влюбился,

 Руку и сердце, и книги отдал!

«Рула-те-рула», – подхватили все гости, хлопая в ладоши.

 Мы желаем счастья вам,

 Счастья в этом мире большом!

– пели хором по-русски.

 «We wish you a happy wedding

 and happy new life»

– пели хором американцы.

Младший брат Гарика со своей музыкальной семьёй подготовили целое шоу с песнями и танцами на мотив известной «Hello, Dolly», сочинив свой собственный текст про маму и Гарика.

Племянник Гарика пел на идиш знаменитые еврейские песни, я пела на иврите «Хава-нагилу», все танцевали, почти не садясь, один танец за другим. Официанты таскали взад-вперёд сумасшедшее количество еды. Мои друзья добросовестно снимали всё подряд на видеоплёнку.

Под утро гости разошлись, и совершенно обалдевшие мама и Гарик уехали домой.

Что и говорить, свадьба удалась!

МАМА

Что я запомнила со своей свадьбы? Если говорить о ходе событий, то – ничего! Обрывки эмоций, ощущения, какие-то эпизоды короткими вспышками в мозгу…

Праздничная тёплая волна родных и друзей. Все меня тискали, обнимали, целовали, одновременно в каждое ухо говорили что-то хорошее, цветы, цветы, несмотря на то, что за окном конец декабря, снег, мороз, а в углу зала – огромная нарядная ёлка, при виде которой ощущаешь себя маленькой девочкой из той, прошлой жизни, и новогоднее ожидание чуда.

 Говорят, под Новый год,

 Что ни пожелается,

 Всё всегда произойдёт!

 Всё всегда сбывается!

И у меня сбылось! Моё чудо – рядом со мной, держит меня под руку и со своей замечательной мальчишеской улыбкой принимает поздравления.

Вдруг тишина… Мама ведёт меня под хупу. Вдоль всей стены – длинный ряд столов, и я иду гордая, что смогла, сумела найти себе того, о котором мечтала, а все говорили, что это невозможно, что его нет на всей земле, что это – моя выдумка! А он есть, я нашла его, и он теперь мой, навсегда мой!

Уже потом, глядя на фотографии, я увидела, что стояла под хупой, судорожно сжимая под мышкой сумочку. Зачем мне нужна была сумка? Никто не догадался забрать, а я ничего не соображала, вцепилась в эту дурацкую сумку, даже не почувствовав!

Наверное, я делала под хупой всё, что положено в таких случаях. В ушах звучало: «Барух, ато, аденой!..» А я думала: это Бог нас соединяет! Он меня услышал! Он послал мне счастье! И лучше этого ничего нет!

Я видела только бледное сосредоточенное лицо Гарика. Хотелось знать, о чём он думает…

… Опять радостные крики, поцелуи, объятия. И наконец-то мы сели. Я смотрела вокруг – все мне улыбались, махали, кивали, подмигивали, а мне хотелось обнять весь зал!

– Вино не открыто! – вдруг услышала я нервный шёпот Гарика. – Уже первый тост, а вино ещё не открыто!

Я очнулась и обвела глазами наш стол, за которым сидели только дочка, наши мамы и братья с жёнами и детьми. Бутылки действительно стояли нетронутыми.

– Гарька, почему ты говоришь это мне? Родственникам своим скажи! – отшутилась я, имея в виду всех, сидящих за столом, ведь родственники-то теперь были общие.

И тут случилось ужасное. Лицо Гарика перекосила злобная гримаса, и он зашипел:

– Прошу моих родственников оставить в покое! Поняла? Никогда не смей трогать моих родственников!

– С ума сошёл? – стиснула ему руку я. – Мы на нашей свадьбе, а не на чужой. Ты забыл?

Я вдруг жутко устала. Вокруг все орали. Оркестр гремел. Было жарко. Я взяла сигарету и закурила. Представляю себе, как я выгляжу – невеста с сигаретой в зубах! А, наплевать! Хочу и буду! – упрямо дымила я.

В это время объявили танец жениха и невесты. «You are my everything!» – надрывался солист, а я с приклеенной улыбочкой механически передвигала ногами, даже не пытаясь попасть в такт.

– Ну, ты и артистка! – съязвил Гарик, не шевеля губами, с таким же искусственным выражением на лице.

– Я не артистка! Я выхожу замуж по любви! У меня сегодня свадьба! А ты, Гарик, дурак! – ещё шире улыбнулась я, а зал, наверное, думал, что мы умираем от счастья!

Когда все захлопали, я поняла, что пытка танцем кончилась и можно вернуться к столу.

Потом всё опять закрутилось, кто-то выступал, дети пели по-английски, а я не понимала ни одного слова. Мышцы лица болели от постоянной улыбки. Я боялась, что если перестану улыбаться, то расплачусь. Поэтому отчаянно растягивала рот и, не переставая, курила.

Гарик выпил, раскраснелся, размяк, наверное, перестал злиться и, казалось, вообще забыл о своей недавней выходке. Он жарко целовал меня, когда кричали «горько», и, танцуя, любуясь уж не знаю собой или мной, шептал мне нежно на ухо:

– Ты сегодня очень красивая! Я тебя люблю!

Я не соображала который час и поймала себя на том, что как заводная повторяю:

– Большое вам всем спасибо! – а меня опять целуют и обнимают. Тут до меня дошло, что уже утро и гости расходятся. Я была просто мёртвая от усталости. Больше ничего не помню…

Когда я пришла в себя и проснулась, был полдень, и надо было срочно вставать. К двум часам должны были приехать родственники. Наши родственники. И Гарика, и мои.

ДОЧКА

Никто не может устроить праздник лучше, чем моя мама. У неё всегда полная голова идей, сюрпризов и забав. В душе она настоящий массовик-затейник. Но не такой, как мы привыкли, например, потрёпанная гидропиритная блондинка с вытравленной завивкой и сиплым басом, которая тащит всех в круг, или лысый засаленный дядька, с красным носом, осанкой бывшего Дон Жуана, жалкими глазами и затеями типа «бег в мешках» или «перетягивание каната».

Когда я была маленькой, мама каждый год устраивала мне ёлку, на которую мечтали попасть все дети из класса. Гости приходили в карнавальных костюмах, заранее готовили какой-нибудь номер: читали стихи, пели, танцевали. Я помню своё выступление. Мы вместе с мамой сочинили басню про геометрию:

 Однажды параллелограмм

Нанёс визит своим друзьям.

В гостях он встретился с собратом,

Который числился квадратом.

Квадрат тот, параллелограмм увидев,

                Вскричал: «Кто так тебя обидел?

                Ты весь какой-то не такой!

 Ты кособокий и кривой!»

«Мой друг, * ему собрат ответил.

Ты основного не заметил:

 Я весь попарно-параллелен

 И теоремами проверен!

 Вот ромб сейчас сюда прибудет,

                Он справедливо все рассудит:

                Он кособокий, как и я,

Зато длина сторон – твоя!»

«Друзья! *  трапеция вскричала.

*  Давайте все начнем сначала:

Хоть все мы разные натуры,

 Мы *  геометрии фигуры,

 А потому должны дружить,

                Без нас задачи не решить!»

                Мораль сей басни такова:

Она проста, как дважды два *

Судить мы строго не должны

Того, кто не такой, как мы!

Давайте в мире жить, друзья!

Иначе просто жить нельзя!

Под ёлкой рядом с дедом Морозом обязательно сидела роскошная кукла. В кармашке у неё лежала записочка. Та девочка, которая угадывала имя, написанное в записочке, получала куклу в подарок. Мальчишки точно также угадывали имя шофёра потрясающей игрушечной машины, и счастливчик забирал машину.

Мама приглашала на праздник фотографов, и они делали диковинные по тем временам цветные снимки всех детей. Однажды один из приглашённых фотографов в конце вечера со слезами на глазах признался, что всё своё детство он мечтал пойти на такую ёлку, а попал на неё только теперь, когда вырос.

Мамины друзья, муж и жена, окончившие консерваторию, приводили на ёлку свою дочку, мою подружку, а сами по очереди сидели за пианино и играли любые песни, которые мы хотели петь.

В последний год перед отъездом в Америку мне было почти четырнадцать лет. Водить у ёлки хороводы, как раньше, казалось смешным. Но мама не сдалась. Она предложила устроить у нас новогоднюю дискотеку. Каждая группа ребят выбирала музыкальный ансамбль, например, «Битлз», «Кис» и тому подобное, кому что нравилось. Ребята копировали своих кумиров, а в это время ставилась пластинка или магнитофонная запись с настоящими исполнителями. Теперь это называется петь «под фанеру», но тогда мы ещё этого не знали. Мои одноклассники, включая безнадёжных двоечников и хулиганов, умоляли пригласить их к нам. Квартира у нас была маленькая, однокомнатная, но приглашались все желающие. Целую неделю ребята в поте лица, не разгибая спины, истово мастерили из картона и раскрашивали подобия электрогитар, барабанов и органол. Все пришли загримированные – кто под Челентано, кто под Кутуньо. Тогда итальянцы были последним писком моды.

Я распустила косы, а мой одноклассник, Мишка, нацепил маленькие проволочные очки. Взяв за разные концы скакалку вместо двух микрофонов, мы, пританцовывая, добросовестно открывали рот, а за нас пели Рамина и Аль Бано Пауэр. Во время якобы пения Мишка пытался покровительственно положить руку мне на плечо. Но разница в росте у нас была такая же, как у знаменитой пары. Мишка был на две головы короче меня, поэтому ему плохо удавалось удержать моё плечо, рука всё время соскальзывала.

Один «ансамбль» сменял другой. Все остальные ребята танцевали. Об этой ёлке рассказывали по всей школе целый месяц. Моя классная руководительница не могла поверить, что наши грозные хулиганы «культурно участвовали в мероприятии»!

С тех пор одноклассники мою маму называли «фирменной», что означало – высший класс!

И вот теперь, уже в Америке, после своей свадьбы, мама по нашей старой семейной традиции решила устроить ёлку. Конечно, здесь, на новой земле, мы – настоящие евреи и знаем, что ставить ёлку не принято. Но нашу домашнюю складную ёлочку мы привезли из Ленинграда, где, чтобы её купить, отстояли на Невском в очереди два с половиной часа на морозе. Тогда мы не имели никакого понятия, настоящие мы евреи или нет, а просто благодаря постоянным тычкам и мордобоям знали, что мы – евреи и нам нужна ёлка. И теперь, когда у нас на столе, дома, в Нью-Йорке, стоит нарядная, блестящая, будто покрытая инеем, ёлочка – это для нас не «дань чужеродной религии», а кусочек нашего Ленинграда, привезённый с собой в Америку.

Первыми пришли наша бабушка и мамин брат с женой и детьми, мальчиком и девочкой, которых мама тут же нарядила Снегурочкой и Новым годом, и они с восторгом бросились к ёлке рассматривать игрушки на ветках, многие из которых мы привезли с собой, и они по возрасту либо мамины, либо мои ровесники.

Мамин брат, высокий, смуглый и черноглазый, так был похож на грузина, что с детства получил кличку «Гога», а о том, как его на самом деле зовут, все давно забыли. Он женился, уже приехав в Америку. Его жена, Инна, прежде нашу семью никогда не видела, поэтому, когда мы приехали, встретила нас враждебно настороженно, напуганная примерами вновь прибывших, сидящих до бесконечности на пособии по безработице и годами сосущих своих американских родственников. Несмотря на сложные поначалу отношения и взаимные обиды, без которых ни один приезд родственников не обходится, мама не только не затаила зла, но и оправдывала Инну как могла:

– Её накрутили, настроили против нас! – убеждённо говорила мама. – Люди злые! Пугают разными небылицами, а потом смотрят, как другие дерутся, и развлекаются! Если бы Инна знала нас раньше, она вела бы себя иначе, я уверена! А гробить своего брата семейными склоками я не буду! Брат помогал чем мог! И никогда не попросил ни одной копейки обратно! Запомни это, дочка! Добро надо помнить всю жизнь!

Прошло время, и мама с Инной стали почти подружками. Почти – потому, что живут они далеко друг от друга и общаться им некогда, но отношения у нас у всех тёплые, родственные, и мама этим очень дорожит и гордится!

Гога надел мамин красный домашний халат, красный колпак с белым помпоном и приклеил ватные бороду и усы. Получился симпатичный грузинский Дед Мороз!

В это время приехали весёлой толпой Бася и брат Гарика Лёва со своей многочисленной семьёй. Дети визжали у ёлки, предвкушая раздачу подарков.

Стол ломился от еды, привезённой со вчерашней свадьбы.

Хором пытались спеть «В лесу родилась ёлочка!» Лучше всех получилось у меня, так как взрослые ещё могли что-то подвыть по детской памяти, а наши малыши, выросшие и даже родившиеся в Америке, только заворожено смотрели нам в рот, не зная ни одного слова и плохо понимая, что такое «плутишка зайка серенький» или «везёт лошадка дровенки». Но по их мордашкам было видно, что они в полном восторге.

Мама произнесла новогодний тост:

Новый год всё тот же, снежный

И почти такой, как прежний,

С Санта Клаусом в санях

И с Манхеттеном в огнях,

С вкусным запахом зимы…

Изменились только мы —

Знаем лучше, что нам надо.

Год другой – другие взгляды,

Чуть побольше подустали,

А точнее, старше стали,

Старше, но не постарели,

Где-то в чём-то поумнели…

Всё плохое пусть уйдёт,

И грядущий Новый год

Принесёт нам всем удачу —

Только так и не иначе!

Вышел Гога – Дед Мороз, с большим мешком, и басом объявил, что будет раздавать подарки. Вынув первый же пакет, он прочитал имя, наклеенное сверху, и своим голосом растерянно произнёс:

– Ой, это мне! – чем вызвал первую волну всеобщего смеха.

Быстро вернувшись в дедоморозовский облик, Гога продолжал вытаскивать подарки, его дочь – Снегурочка громко объявляла кому – что, а маленький сынишка с красными большими цифрами нового наступающего года на груди, переполненный серьёзностью возложенной на него задачи, важно разносил разноцветные пакеты. От чрезмерного старания и маминого теплого халата Гога покрылся испариной, полбороды и усов из ваты отклеились, и Гоге пришлось одной рукой их держать где-то под носом, но он не растерялся и довёл ритуал до конца, сопровождая его шутками и анекдотами!

И взрослые, и дети самозабвенно разрывали блестящую красочную обёртку, нетерпеливо срывая бантики и ленточки, открывая коробки, с интересом добираясь до подарка. Разница в возрасте не имела значения. Всем было одинаково любопытно – что внутри? То тут, то там слышались удивлённые и довольные ахи и охи!

Мама, улыбаясь, стояла у стены. Вся эта суматоха явно доставляла её удовольствие!

Я получила свитер, который давно хотела, и французскую косметику. Гарику вручили итальянский тончайший шерстяной пуловер под пиджак. Нашей бабушке подарили маленькие рюмочки, которых ей недоставало в хозяйстве, и она пару раз при маме на это посетовала, Басе – большой кружевной воротник ручной работы для её нового платья. Гоге достался очень красивый галстук, Инне и жене брата Гарика, Лене – украшения, скрипачу Лёве – комплект батистовых носовых платков, детям – игрушки, видеофильмы и прочее.

Все были довольны и счастливы. Гарик не отходил от мамы, почему-то виновато заглядывал её в глаза, каждые пять минут целовал её и обнимал.

Мама зажгла свечи. Все сидели допоздна и вспоминали, как жили раньше, до приезда в Америку.

На следующее утро мама и Гарик уехали на четыре дня в дом отдыха для новобрачных, в Кастильские горы.

МАМА

До Нового года оставалась неделя. На несколько дней мы с Гариком поехали в свадебное путешествие.

Гостиница было заказана заранее в специальном месте, где отдыхали только влюблённые. Об этом знали все, ехавшие в том направлении, благодаря дорожным знакам в виде больших красных сердец. Такие же, похожие на коревую сыпь, красные сердечки обсыпали территорию нашего пансионата. Диваны, кресла, клумбы, указатели, прогулочные дорожки, скамейки в парке и даже джакузи в номерах – всё было красно-сердечное.

Наша кровать, в виде исключения, оказалась круглой. Над ней – огромное, тоже круглое зеркало. Любое движение в постели на потолке отражалось вызывающе неприлично. Может быть, кого-то именно это вдохновляло на сексуальные подвиги, а меня – отпугивало. На потолке я выглядела как героиня порнографического фильма, поэтому в первый же день, как только я, лёжа, подняла глаза вверх, на меня напал приступ неудержимого дурацкого смеха, и вся романтика улетучилась. У Гарика такой проблемы не возникло. Во-первых, без очков он ничего не видел, а во-вторых, в основном, он был к зеркалу спиной. Когда я вместо испанской страсти начала трястись от хохота вместе с кроватью, мой новоиспечённый муж сперва изумленно на меня уставился, а когда понял в чём дело, дико разозлился. А я ничего не могла с собой поделать и ржала, как последняя идиотка!

Давясь от смеха, я посоветовала взъерошенному Гарику:

– Положи мне на лицо подушку, и если я останусь жива, то, возможно, доставлю тебе некоторое удовольствие, – при этом от хохота всхлипывала и икала.

К счастью, в другом конце комнаты был камин, а перед ним роскошный пушистый ковёр, на который мы и перебрались, решив воспользоваться примерами из всех виденных фильмов. Там я угомонилась, и дело пошло на лад.

…А в дурацкой кровати с зеркальным потолком мы просто спали!

С погодой нам повезло. Было тепло, как будто мы приехали не в конце декабря, а в начале октября. Сосновые деревья освежали пейзаж зеленью. Пахло солнцем и лесом. Невидимые птички весело щебетали. Впечатление, будто мы бродим по необитаемой чаще, нарушали аккуратно проложенные асфальтовые тропинки. Мы мысленно наполняли голубые ямы по-зимнему пустых бассейнов прозрачной водой и представляли себе как было бы замечательно выкупаться, а потом лениво понежиться в шезлонге на солнышке.

В первый же день мы облазали окрестности и потом не знали, куда податься. Гарик привёз с собой целую сумку спиртного и целый день прикладывался то к одной бутылке, то к другой, а в перерывах спал как убитый до вечера. После ужина все шли в бар якобы танцевать. Оркестр действительно играл, а танцевали только мы с Гариком. Народу было мало, и все какие-то вялые. Видимо, новобрачные отдыхающие, израсходовав всю энергию на любовь, выползали из постели только к вечеру и им было уже не до танцев!

В столовой мы нарвались на местного фотографа. Вернее, это он на нас нарвался и не оторвался до тех пор, пока не сфотографировал нас во всех позах, под ёлочками, на пенёчках, в комнате и даже в облаке мыльной пены – в джакузи. На готовых фотографиях, переплетённых в коленкоровый альбом, который можно было бы озаглавить «Апофеоз мещанства», изобретальный мастер засунул наши медовые улыбки в рюмки, в ёлочные шары, в старинные рамки, шикарные машины и на обложку модного журнала.

Вот так, томясь от безделья и шатаясь по уже надоевшей территории, не зная куда бы ещё податься, мы натолкнулись на маленький магазинчик, скромно стоявший в стороне. Магазинчик оказался не простой. По стенкам соблазнительно распластались прозрачные ночные рубашки призывных фасонов, с обилием проволочно-колючих кружевных оборочек, которые выдержать на теле можно было не больше минуты. Видимо, предполагалось, что через минуту они должны быть сорваны в порыве бурной страсти. Невообразимые мужские трусы светились в темноте словами и выражениями, которые в переводе на русский язык обычно пишут на заборах. Презервативы всех размеров и конфигураций предлагали всевозможное фруктово-ягодное послевкусье. Самые сокровенные части тела прыгали, дрыгались и пищали. Надувные мужские и женские головы с плотоядно разинутыми ртами напоминали ненасытных птенцов.

Пока я, остолбенев, пялилась на эти откровения, Гарик куда-то пропал. С трудом я нашла его в самом конце магазина, у полок с прозрачными целлофановыми коробками. Это были секс вибраторы разных размеров, розовые, чёрные, жёлтые, гладкие, с пупырышками, изогнутые, твердые пластмассовые, мягкие резиновые, чёрт знает какие. Гарик перебирал инструменты любви, сосредоточенно разглядывая то, что, на мой взгляд, не представляло никакого интереса.

– Сравниваешь со своим? – подколола я его и тут же успокоила. – Не волнуйся, ты – лучше всех!

Гарик машинально улыбнулся, не отрывая взгляд от коробок.

– Пошли отсюда, – потянула я его за рукав, – нам это ни к чему!

– Погоди, – возразил он, – давай купим!

– Для кого? – засмеялась я.

– Для нас.

– Мне лично это ни к чему, у меня есть ты! Может быть, тебе это нужно? Зачем?

Гарик, не отвечая, пожал плечами, но с места не сдвинулся.

– Слушай, – решила я отвлечь его от дурацкой затеи, – Марат с Иринкой нас ждут в Новый год. Давай купим для них что-нибудь хулиганское, вот смеху-то будет!

– Я хочу купить это. – Гарик указал на коробку с розовым пластмассовым вибратором, похожим на указательный палец. – Вот, смотри, здесь и книжка есть, как пользоваться.

В книге, которую открыл Гарик, мужчина и женщина принимали позы, доступные лишь мастерам спорта по гимнастике.

– Гарька, нам это пособие для импотентов ни к чему! Хватит дурачиться, пошли!

Вместо ответа Гарик углубился в другую книгу, предлагавшую вибратор исключительно мужчинам, причём физиономии парней на картинках не выражали ничего, кроме тупой отрешённости.

– Делай что хочешь! – раздражённо фыркнула я. – Тебе, по-моему, всё равно, какую книгу купить, лишь бы это была книга!

Я отправилась покупать подарки Марату и Ирине, а Гарик остался около вибраторов. На улицу я вышла первая. Гарик появился через несколько минут с пакетом в руках, глаза его довольно блестели, он дурашливо ухмылялся.

– Купил? – вздохнула я.

– Купил! – ликуя, ответил он.

– Пить надо меньше! – я смотрела на Гарика как на дурачка. – Зачем тебе это надо?

– Надо! – с вызовом произнёс Гарик.

– Ну, играйся! – махнула рукой я.

Мы пошли обедать, потом Гарик, как всегда, устроил себе тихий час, а я смотрела телевизор. Проснувшись, Гарик первым делом схватился за покупку. Сорвал обёртку, включил… Игрушка не работала!

– Чёрт! – ругнулся Гарик. – Сколько времени?

– Магазин уже закрыт! Проспал! Поменять не удастся! – злорадно ехидничала я.

– Починим!

Гарик уселся на диван. Весь вечер он тщетно собирал и разбирал механический атрибут любви. Вибратор не ожил.

– Завтра же сдам его обратно в магазин! – злобно ворчал Гарик, но успокоиться не мог и всё пытался что-то наладить в мертвом механизме пластмассового пальца.

– Ну, хватит, Самоделкин! Пошли лучше погуляем! Брось ты эту ерунду! – обняла я мужа.

Мы вышли на улицу. Над головой висели огромные сине-жёлтые звезды. Где-то слышалась музыка. Мы молча бродили вокруг корпусов пансионата, за тёмными окнами которых по идее все страстно любили друг друга. Все мои попытки расшевелить Гарика повисли в холодном ночном воздухе.

Вернувшись, Гарик с ходу выпил пару рюмок коньяка и завалился спать.

У меня на душе было какое-то смутное беспокойство.

«Что-то дочка не звонит! – вдруг растревожилась я и пошла к телефону. – Наверное, и дома-то её нет, гуляет где-нибудь!»

Трубку сняли после первого же гудка. Если двадцатилетняя дочь дома в субботу вечером – значит, что-то случилось!

– Мама, я заболела, у меня высокая температура, и горло болит, – просипела моя несчастная девочка.

– Я так и знала! – вырвалось у меня фраза, которую я ненавижу, когда мне её говорит моя мама. – Прими что-нибудь, пей побольше, я завтра приеду!

– Мамочка, приезжай, мне очень плохо! – жалобно сипела дочка, а я уже глотала слёзы и считала минуты до утра.

Чуть свет мы уехали. Самое скучное в мире свадебное путешествие, к счастью, закончилось! Напоминанием о нём остались сусальный фото альбомчик и пособие с похабными картинками, как пользоваться тем самым поломанным вибратором, который Гарик и не починил, и не сдал обратно в магазин.

ДОЧКА

…Жарко. Очень жарко… Я куда-то плыву… Хочется спать, проваливаюсь в отключку, но при каждом глотке вздрагиваю от боли и просыпаюсь… Горло дерёт, всё тело ломит, кожу жжёт… Какая-то мысль всё время вертится в голове, но я её тут же забываю… Ах, да, завтра Новый год… Непруха, уже ясно, идти я не смогу никуда… Шевелиться не хочется… Не пойду – и не надо, буду одна… В Новый год одна?… Спать хочется… Голова такая тяжелая, как будто мозги из железа… На губах что-то мокрое. Лизнула. Солёное. Кажется, я плачу… Почему я плачу? Ах, да, завтра Новый год… Какая разница, когда так хочется спать… Дышать нечем, нос будто прищемили… Слюней нет совсем, зачем я глотаю, когда это так больно?.. Опять уплываю… Уплываю… На щеке что-то приятное. Кто-то гладит меня по лбу… Рука такая мягкая, прохладная, ещё, пожалуйста, ещё!.. С трудом разлипаю глаза. Мама приехала!

МАМА

Новый год наступал на пятки, а дел было выше головы.

Заболевшая дочка лежала пластом. То, что в народе называют «бабушкины средства», в нашей семье, где бабушка – детский врач, – лекарства. Натирания, припарки и вздохи над горячей картошкой – это то, чем, выражаясь бабушкиным языком, лечится «население». Но мне уже было не до амбиций. В ход пошли все народные способы снятия простуды и, конечно, таблетки, микстуры и снова таблетки. Глаза у дочки открылись, но температура злобно держалась у тридцати восьми с копейками. Хоть ты тресни!

Марат и Ирина пригласили нас не просто в гости, а на костюмированный бал, и надо было сообразить, как одеться.