Текст книги "Брак по-эмигрантски"

Автор книги: Анна Левина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

– Ладно, не кипятись, посмотрю!

До суда оставалось десять дней, он должен был состояться почти в тот же день, когда у нас была бы годовщина свадьбы.

Вот тебе и ирония судьбы!

ДОЧКА

Когда я пришла домой, мама сидела у стола и читала какие-то листочки, мелко исписанные знакомым почерком.

– Письмо? От кого? – спросила я.

– От Славки, из Ленинграда. Хочешь, почитай.

Я взяла письмо.

10.12.92

Санкт-Петербург

Здравствуй, моя дорогая!

Стою перед тобой на коленях и, повинно опустив голову, прошу не казнить, моя повелительница! Так безобразно редко, наверное, никто тебе не пишет!

Сколько я помню, каждый раз начинаю письмо и пытаюсь найти какое-то оправдание своему непростительному поведению. Все твои письма получил. Спасибо и тебе, и тем добрым людям, которые перевозят их, звонят мне, разыскивают, когда я бываю в отъездах, и всегда участливы, и всегда хорошо отзываются о тебе. Я уверен, то очарование, которым ты обладаешь, действует на людей, и все они оказываются готовыми тебе помочь.

Я ещё и ещё раз благодарю Бога, что судьба привела меня в наш институт, где я нашёл друзей и тебя и как-то вошёл в твою жизнь. Вошёл, может быть, очень неуклюже, но искренне, без хитростей, с чувством доверия во всём.

Теперь, когда позади много лет нашему знакомству, когда мы прошли разные жизненные дороги, то оказались одинаково несчастливы. Ты оказалась несчастливой от многократных попыток найти своё счастье, а я – от того, что ни разу не попытался.

Ты меняла образ жизни, меняла стиль жизни, наконец, поменяла страну жизни. Я же не менял ничего, а результат почти такой же. Впрочем, может быть, и не всё так, наверное, в деталях не так, но в конце жизни только можно будет сказать, что же было правильно, а что – нет.

Всё, что я пишу тебе, я мысленно обращаю к себе. Я больше кляну себя за неудавшуюся жизнь, за собственное бездействие, за ожидание того, что в жизни всё равно всё хорошо сложится. Вот какой наивный!

Состояние моей души достойно декаданса начала этого века, хотя за окном грядёт век будущий. Что делать? Как жить?

Такое настроение – причина того, что я так редко пишу тебе. В душе пустота и нищета. Впечатление, что я «выработался» физически и морально. Нет рядом хоть какой-то опоры. Конечно, есть друзья, но нет нужной души.

Недавно посмотрел вновь «Три сестры». Пожалуй, только сейчас я начинаю понимать Чехова, ведь его короткая жизнь оборвалась не только из-за болезни, но и из-за того, что рядом было блестящее общество интеллектуалов, а нужной души не было.

А вообще, что я хочу тем самым сказать? С твоим отъездом в Питере у меня не осталось ни одного дома и ни одного человека, с которым бы я был так духовно близок. Со временем я всё больше и больше это ощущаю. Нет рядом тебя – постоянной пружины творческой, духовной и интеллектуальной жизни.

Вернусь к твоим письмам. Ну, во-первых, все они хранятся. Во-вторых, из твоих фотографий я могу уже собрать несколько альбомов. В-третьих, я завидую твоей способности писать письма. Ты это делаешь легко и очень интересно. Я читаю твои письма и чувствую твою торопливость – скорее рассказать, скорее объяснить, быстрее закончить мысль. И всё ты успеваешь: и дома, и на работе, и отдыхать, и как-то заботиться о других.

Я уверен, что твоя жизнь значительно отличается от моей в материальном плане. Стыдно признаться, но на сегодняшний день я и мне подобные – инженеры, программисты, учёные – самый низкооплачиваемый слой общества. Кто бы мог подумать, что когда-то мы станем ненужными этой стране, которую называем родиной? Правильней сказать не стране, а тем людям, что пришли сейчас к власти. Они называют себя демократами и очень хотят понравиться вашему президенту и американской элите. Ведь всё это случилось на наших глазах, как-то незаметно. А по сути, произошёл немыслимый обман народа, его честной трудовой части. Зато сейчас у нас «жируют» всякие барыги, спекулянты, дельцы теневой экономики. Жуткая инфляция им не страшна, потому что кругом коррупция. Наш Ельцин свои провалы в управлении страной пытается перевалить на противников экономических реформ. Что будет дальше? Боюсь, возможна гражданская война. На душе скверно. О культурной жизни писать не берусь. Уже два года почти нигде не бываю, редко в кино. Езжу только в командировки и к маме, в Карелию. Дни летят быстрее, чем листки отрывного календаря. Круг интересов и желаний сузился до прожиточного биологического минимума. Хотя за окном шумит и куролесит другая, пресыщенная жизнь. Доступным для меня осталось лишь наблюдение этой жизни.

В последнем письме ты как-то очень строго и без каких-либо прикрас говоришь о мужчинах. Во многом я согласен с тобой, но видеть тебя феминисткой не хочу. Надеюсь, что многое у тебя уладится, и ты сама сумеешь навести душевный порядок.

С наступающим Новым 1993 годом тебя, дорогая! Привет дочке! Даст Бог – свидимся.

Целую.

Слава.

Я подошла к маме и обняла её.

– Чудесное письмо! Мама, а почему ты за Славу замуж не вышла?

– Во-первых, он не звал. Мы очень дружили, но о любви никто не говорил. А во-вторых, я была дура, которая искала Алена Делона. Нашла, теперь есть ты! И слава Богу!

МАМА

Я взялась за финансовые бумаги Гарика. По моей просьбе друзья раскопали свои архивы и принесли чеки, которые дарили нам на свадьбу. На обратной стороне каждого чека стояла аккуратная подпись Гарика. Все они были датированы 31 декабря 1991 года. В этот же день по банковским документам было видно, что Гарик положил на свой счёт приличную сумму.

Так же можно было проследить, что деньги за медицинскую страховку, обещанные мне за оплату обручального кольца, Гарик положил в свой банк. Причём, в день покупки кольца Гарик пихал в нос продавцу свою кредитную карту и прикидывался бедным и несчастным, а на его счету лежали деньги, как минимум, на три подобных кольца, а я, дура, пожалела его и заплатила всё сама, полностью оголив свой счёт в банке. Деньги на свадьбу у него тоже были, брать в долг не было необходимости.

Каждую неделю, как было видно из документов, Гарик вносил на свой счёт зарплату – круглую сумму, значительно превышающую ту, о которой он мне рассказывал.

Обнаружилось много такого, о чём я не имела представления. Одна ложь сидела на хвосте у другой. Например, жалуясь на отсутствие денег каждый раз, когда я заводила речь о долге Лишанским, Гарик, тем не менее, именно в это время, открыл себе пенсионный фонд и даже сумел за полгода нашей совместной жизни отложить на него пару тысяч. Кроме того, оказалось, что у него был в банке тайный личный сейф, за который он ежемесячно платил. Конечно, что он там прятал, неизвестно, но, наверное, было, что прятать, иначе, зачем сейф нужен вообще? Вот где, наверное, он взял огромную сумму наличными, чтобы в одночасье купить машину. По-видимому, у него было не одно тайное место, куда можно было сначала прятать, а когда надо, взять.

Ещё одна деталь. Сразу после побега Гарик перевёл на имя Цили 5000 долларов и каждый месяц отправлял солидный чек на имя брата Лёвы в другой город.

Из документов по оплате налогов, которых Гарик так панически боялся, было видно, что он действительно является полноправным партнёром в своём кабинете, а не жалким служащим, каким прикидывался. Поэтому он так цинично ухмылялся, когда Марат звал его работать к себе помощником.

В общем, согласно банковским счетам, Гарик прятал деньги у кого только мог.

Все открытия я делала спокойно, без эмоций, математически сопоставляя одно с другим. Передо мной была дикая картина человеческой подлости. Свои выводы я письменно изложила Рвачёву и по его просьбе отправила бумаги по почте.

Когда через несколько дней я пыталась обсудить с Рвачёвым своё письмо, то поняла, что он его даже не читал, а просто полистал, не вникая. Меня это страшно возмутило, но только я об этом заикнулась, Рвачёв сразу вскипел и стал орать, что я суюсь не в своё дело! Вот и пойми их, этих адвокатов!

Накануне суда мне позвонила моя знакомая, та самая, которая знала маму Гарика и метко окрестила её «сучкой».

– Я тут была на концерте. Встретила твою бывшую свекровь! Ну, ты меня знаешь, у меня не задержится! Я ей сказала: «Бася! Как же вам не стыдно! Зачем вы женщину обидели? Она одна приехала, с девочкой, всё своим горбом заработала, а вы её обокрали и с долгами бросили!» Знаешь, что она мне ответила? «Я верю в возмездие!» Повернулась и пошла, как королева. Я ей вслед сказала: «Ала-вай! Будет тебе и возмездие, и твоему сыночку!» Ну, как людям не совестно! Ведь Бася от тебя, кроме хорошего, ничего не видела! Когда уж суд-то будет? Скоро? Хоть бы ему там всыпали как следует!

К суду я готовилась, как артистка к премьере. Поскольку Гарик обвинял меня в жестоком и бесчеловечном отношении, то решила выглядеть как сама чистота и невинность. А что было делать? На войне, как на войне!

Первым делом купила новое платье. Серенькое, из мягкой фланели с отложным белым кружевным воротничком и белыми перламутровыми пуговками. Когда я его надела, то стала выглядеть, как дореволюционная гимназистка. На плечи накинула белый пуховой кружевной платочек и, скорбно потупив глаза, этакой лебёдушкой поплавала взад и вперёд перед зеркалом. Готово! В таком уютном виде хорошо у самовара чай разливать. На злодейку я была совершенно не похожа. Надела мохеровое пальтишко, мягкое и женственное, и отправилась в суд.

Я пришла самая первая. Ни Рвачёва, ни Гарика с адвокатом ещё не было. Я взяла стул и села перед входом, чтобы увидеть всех прибывающих.

Народу становилось всё больше. Около входа, где проверяли документы и сумки, образовалась небольшая толпа. В ней я увидела голову Гарика. На его лице было какое-то мертвецкое выражение.

«Он один или с адвокатом?» – не успела подумать я, как рядом с отрешённо-вытянутой физиономией Гарика появилась красная бандитская рожа, а потом во весь рост перед входом возник типичный наёмный убийца. Зализанная голова, с хвостом на затылке, накачанные руки, выпуклая грудь с толстенной золотой цепью, на ногах высокие кованые ботинки. Он покрутил перед носом дежурного бумажкой и отработанным движением поправил пистолет в кармане.

«В меня что ли стрелять собираются? – пошутила я сама с собой. – Где он взял такого адвоката?»

«Убийца» подошёл к стене и застыл в позе гестаповца на посту. Гарик, поникшим седым одуванчиком, прислонился рядом с ним. Через минуту Гарик поднял голову и с несчастным видом прошептал что-то «убийце» на ухо. Тот встрепенулся, как сторожевая собака, услышавшая шорох, осторожно, крадучись, открыл дверь мужского туалета, проскользнул туда, прилипая спиной сначала к открытой двери, потом к стене, придерживая дверь рукой, оглядываясь и с чувством выполненного долга кивнул Гарику – проходи!

Гарик поплёлся в туалет. «Убийца» закрыл за ним дверь и встал на пороге – ноги на ширине плеч, руки скрещены на груди. Вся сцена напоминала пародию на боевик.

«Господи! – вдруг до меня дошло. – Это же телохранитель! Гарик нанял телохранителя! Он разрабатывает версию жестокого обращения и наёмных убийц. А это – действующие лица и исполнители! Ну что ж! Ты изображай жертву с телохранителем, а я буду героиней портретов художников-передвижников начала века». Я грациозно поправила на плечах белый кружевной платочек.

Гарик на меня демонстративно не смотрел, а я так же демонстративно не отрывала от него глаз. Мне было интересно, сколько подлости помещается в этой маленькой седовато-лысеватенькой головке?

В это время к Гарику подошёл его адвокат. Тот самый Шах, с которым я тщетно переписывалась. Передние зубы торчали у него изо рта, как растопыренные ноги, поэтому рот был постоянно вытянут в ехидной улыбке. Пучок волос, берущий начало у правого уха, покачивался над головой, как пьяный на ветру. По идее, в лежачем положении, пучок должен был прикрыть лысину и закончиться у левого уха. Вместо этого он мотался из стороны в сторону, а макушка сально отражала огни лампочек на потолке.

Шах и Гарик зашептались. Моего адвоката всё ещё не было. Заседание суда должно было вот-вот начаться.

«Удивительно, – нервничала я. – Слупить с меня за суд пятьсот долларов и даже не удосужиться вовремя прийти! Паразит! Сволочь!»

Шах бросил на меня любопытный взгляд, означающий «где твой адвокат?». Я виновато пожала плечами. В это время влетел Рвачёв, красный, взъерошенный, но в хорошем костюме и красивой рубашке.

– Прости, прости! – сжал он мне на ходу руку и подбежал к Шаху.

Они куда-то ушли, а я и Гарик остались в коридоре. Прошло минут двадцать. Адвокаты вышли с высоким мужчиной, похожим на большого наглого кота. Он был круглым, лоснящимся, с торчащими вверх усами и под ними улыбкой от уха до уха. Пиджак расстегнут, руки – за поясом брюк. На всех посматривал свысока, громко смеялся и разговаривал с явным превосходством. Наши адвокаты послушно кивали, как дети перед учителем.

Шах подошёл к Гарику, а Рвачёв схватил меня и потащил в другой конец коридора.

– Кто это? – на ходу успела спросить я.

– Помощник нашего судьи. Он всё решает, а судья только объявляет.

– Ну, всё, я пропала! – простонала я. – Этот наглец меня засудит!

– С чего ты взяла? – Рвачёв резко остановился и гордо на меня посмотрел. – А я на что? Значит, так. Этот помощник – очень умный мужик! Он посмотрел документы, послушал нас, – Рвачёв приосанился, – и объявил, что твой муж вообще права на развод не имеет, а всё, что они представили в виде обвинения, – полная ерунда! Понятно? С другой стороны, он сказал, что даст развод, но только если его попросишь ты и только по той же статье 170-1, то есть за жестокое и бесчеловечное отношение к тебе! – от радости Рвачёв не мог спокойно стоять на месте. – Ты поняла? Ты поняла? – ликуя, переспрашивал он.

– А деньги?

– С деньгами надо подождать. Сегодня могут только развести, а суд о деньгах в следующий раз.

– Как в следующий раз? Я не хочу в следующий раз! Это значит, опять ждать, опять платить! У меня больше нет денег! Я и так живу на отрицательные величины!

– Ты не понимаешь! Если ты не согласна, всё равно наш вопрос перенесут! Сегодня и развод, и деньги рассматриваться не будут!

– Почему? Это по расписанию наш день, мы его ждали, все в сборе! Почему надо что-то переносить?

– Не будут и всё! Без «почему»! – Рвачёв уже злился.

Я вспомнила слова Бори Лишанского о том, что адвокаты будут делать всё возможное, чтобы тянуть время и обирать своих клиентов. Но почему американское правосудие позволяет проделывать подобные трюки, понять не могла. «Они тут все заодно!» – с раздражением подумала я.

– Скажи спасибо, что тебе формулировку меняют! – продолжал шипеть Рвачёв. – А когда ты придёшь на суд о деньгах с формулировкой, что к тебе жестоко и бесчеловечно относились, то, как ты думаешь, это поможет?

– Не знаю! Я только понимаю, что Гарик хочет развода, я ему его дам, и больше ему ничего не надо!

– А тебе числиться замужней женщиной надо? Сейчас тебе дают приличную формулировку развода, а потом твой муж докажет твою неверность и будет другая формулировка!

– Какая неверность? Он убежал ещё в мае, а сейчас декабрь!

– Не важно! Пока нет развода, ты – замужняя женщина и ни с кем встречаться не можешь!

– Ерунда! Что значит не могу? У меня нет мужа, он убежал сам!

– Короче, ты берёшь развод или нет?

– Лёша! – жалобно сказала я. – Я не знаю, что делать! Ты считаешь, брать? Ты же мой адвокат, посоветуй!

– Я считаю, брать! С новой формулировкой мы его догола разденем!

– Ну, хорошо, я согласна! – вздохнула я.

– Отлично! – обрадовался Рвачёв и потёр руки. – Тогда вспомни хоть один случай, когда твой муж на тебя кричал.

Я молча, тупо смотрела на Рвачёва.

– Ну?

– Не помню.

– Ты что? С ума сошла? Не помнишь, чтобы он кричал?

– Не помню. Он никогда не кричал.

– Не морочь мне голову! Все люди кричат, он не исключение. Думай! Придумай, в конце концов!

– Ой, вспомнила! – вдруг спохватилась я. – Один раз кричал! Даже юбку мою на пол бросил!

– Вот видишь! Когда это было?

Рвачёв записал что-то в блокнот и побежал в комнату около зала заседания. Я села у дверей в зал. Гарика было не видно. Через полчаса меня позвали. В большой комнате на возвышении сидел судья. Внизу стоял большой стол. Вошёл Гарик со своим адвокатом. Их посадили с одной стороны стола, Рвачёва и меня – с другой. Гарик сидел, опустив глаза в стол, пухлая нижняя губа была упрямо поджата. Телохранитель стоял у двери в зал и, не мигая, смотрел перед собой.

Судья меня что-то спросил. Я ответила:

– Да, сэр.

– Не «да, сэр», а просто «да»! Понятно? Повторяю вопрос!

Я смотрела на Гарика. На его лице не было ни стыда, ни сожаления. Одна только подлость.

Рвачёв спросил Гарика, правда ли, что он орал на меня за юбку.

– Да, – прошептал Гарик.

Судья объявил, что мы разведены за жестокое и бесчеловечное отношение Гарика ко мне.

Суд кончился. Рвачёв вскочил, схватил меня в объятия и при всех расцеловал.

– Ты с ума сошёл? – оторопела я. – Мы в суде!

– Ура! – радовался Рвачёв, как будто был не на разводе, а на свадьбе.

Мы вышли в коридор. Я столкнулась с Гариком, и он первый раз поднял на меня глаза. Я ухмыльнулась ему в лицо с такой злорадной ненавистью, на которую только была способна.

ДОЧКА

Вместе со своим другом я ждала маму у здания суда. Растерянно улыбаясь, она вышла с адвокатом, который от возбуждения не шёл, а подпрыгивал, заглядывая маме в лицо.

– Ну что, поздравляю? – спросила я.

– Не знаю. Развод дали с формулировкой за жестокое обращение со мной, а не с Гариком, но о деньгах пока ни слова, а это меня больше всего беспокоит. Долг же висит надо мной!

– Всё, всё! – ликовал Рвачёв. – Едем праздновать на Брайтон!

Мы расселись по машинам и поехали в русский ресторан. Я была не голодная. Мой друг тоже. Нам ещё предстояло ехать на день рождения, поэтому наталкиваться сытной едой не хотелось Мама, видимо, так перенервничала, что есть не могла совсем. Мы заняли столик в «предбаннике», маленьком уютном закутке при входе, где хорошо было слышно гремящую из главного зала музыку, но можно было беседовать, не надрывая глотку. Вокруг стояли красиво сервированные пустые столики, в глубине закутка пестрел цветными этикетками бар. Кроме нас в «предбаннике» никого не было. У стойки администратора, около входа, на стульях развалились огромные бритоголовые громилы с дубинками и пистолетами.

«Убийцы!» – подумала я.

«Убийцы» сменили позу и уставились на нас.

– Только не надо стрелять, – пошутила я, но по их физиономиям поняла, что моё чувство юмора не оценили. Мы сидели за пустым столом. «Убийцы» не спускали с нас не мигающих глаз. Не успели мы открыть меню, как к нашему столику подскочил черно-белый элегантный, как пианист, официант. Снисходительно глядя поверх наших голов, тоном, не допускающим возражений, он объявил:

– У меня еще сто человек в главном зале, поэтому я не могу уделить вам много внимания. Заказывайте по быстрому, а иначе будете ждать неизвестно сколько!

Наспех пробежав глазами список блюд, мы выбрали первое попавшееся. Официант схватил меню и убежал. Вокруг нас началась непонятная карусель. Сначала нам принесли коктейли. Не успели мы последний раз хрюкнуть трубочкой в фужере, как незнакомый официант подскочил и одним махом забрал со стола недопитые бокалы. Другой незнакомый официант метнул на наш стол корзиночку с хлебом и блюдце с маслом. Третий черно-белый незнакомец с салфеткой на руке ловким движением схватил нашу полупустую пепельницу, шмякнул ее на блюдце с маслом и унес и то, и другое…

– Что происходит? – возмутилась я, а наш самый первый официант уже нес нам горячее.

– У нас почему-то забрали масло, – пожаловалась мама.

– Ну, что? Принести вам другое? – раздраженно спросил официант.

– Принесите! – упрямо кивнула мама. Удивленно подняв брови, он взглянул на нас, как на попрошаек, и удалился. По его спине было ясно, что просьба наша неприлична, и масло нам нести никто не собирается! В это время появился еще один незнакомец из обслуги, который галантно разлил в наши бокалы воду со льдом.

– Пошли потанцуем! – предложила я своему другу.

В тот момент, когда мы вошли на танцплощадку, музыка прекратилась. Около сцены стоял официант с тортом. Ведущий объявил:

– Для поздравления с днем рождения приглашается именинник Гриша!

Все ждали Гришу. Гриша не шел.

– Эй, Гриша, где вы? – надрывался ведущий. – У официанта уже болят руки держать ваш торт! Идёте вы или нет?

– С такими больными руками в ресторане не работают! – орали из зала.

Наконец, покачиваясь и пьяно улыбаясь, вышел Гриша и полез к официанту с тортом обниматься, а, может быть, подержаться, чтоб не упасть. Торт закачался, половина горящих свечек потухла.

– Happy birthday to you, Гриша! – с ненавистью рявкнул ведущий, и музыканты ловко включившись, подпели. Кто-то подхватил торт. Гришу увели заботливые родственники.

– Перерыв! – объявил ведущий.

За столом, у колонны, где я стояла, громко беседовали, а точнее перекрикивали друг друга, наши люди.

– Эта Америка всех ебет, и наша задача ебать ее в ответ! Я в прошлом году набрал по кредитным картам 20 тысяч и объявил банкротство! Теперь жена делает тоже самое! Все законно! Никаких нарушений! Через год дадим тысячу адвокату и будем чистенькими!

– Главное, не нарушать закон! Америка добрая, все простит!

– А помнишь, наш Сема женился по-деловому? Дал ей грин-карту, теперь от этой бляди не отвяжется! Бедный парень, он уже не рад тем деньгам!

– Не всем везет, но если сам не ебешь, то тебя-то уж точно выебут!

– Давайте выпьем, что все так хорошо, и все так есть!

В это время грянула музыка. Как-будто из спальни на сцену выпорхнула певица в черном нижнем белье и кружевном маленьком пеньюаре. Белые космы, торчащие в разные стороны, усиливали впечатление, что девица прямо из постели. Она захрипела непроспатым голосом. Саксофонист, как страдающий хроническим запором, в полу приседе пунцово тужился и, сморщившись, изо всех сил дул в свою дудку. Звон посуды, визг, хохот, крики, табачный дым, блестки на потолке, блестки на стенах, на груди, на животе, на голове, на ушах, на руках, блестки, блестки, блестки…

Мы вернулись в по-прежнему пустой «предбанник». Мамин адвокат быстро уничтожил свою порцию горячего и с вожделением посмотрел на наши не тронутые тарелки.

– Хотите? Я почти не ела, – придвинула я ему свою тарелку. Рвачёв тут же согласился. Покончив с мясом и грибами, он, не останавливаясь, съел всё, что было и у мамы, и у моего друга, болтая без умолку. По его словам, он был самый умный и самый незаменимый. Наконец, сытно отрыгнув, Рвачёв отвалился от стола. Вся водка была выпита, закуски съедены.

Рвачёв поведал нам, что было «за кулисами».

– Я подошёл к Шаху и спросил: «Слушай, ты можешь мне объяснить, почему твой клиент убежал? Женщина просто прелесть!» – мамин адвокат бросил оценивающий взгляд на маму, – Знаете, что он мне ответил? «А дело совсем не в ней. Дело в тех, кто её окружает. Окружение ему не понравилось. Убить его грозились. Вот он и убежал!»

«Окружение» – это, значит, я. Ну, хорошо! Убежал Гарик из-за меня. А деньги почему не отдаёт маме? Тоже из-за меня? Железная логика, ничего не скажешь! Когда женился, знал наше «окружение», однако, поставил подслушку! Так что всё это – вранье! Хотел убежать и убежал, не из-за «окружения», а из-за себя самого! Мы с мамой тут вообще ни при чём! Он убежал бы от любых женщин, педераст несчастный!

Когда принесли счёт, мой друг вынул бумажник и вопросительно посмотрел на Рвачёва.

– Вообще-то принято адвоката угощать по такому случаю, но я ведь к тому же и друг, верно? – И адвокат, подмигнув маме, достал бумажник.

Мама не пошевелившись, равнодушно смотрела в сторону. Мы вышли на улицу.

– За маму не волнуйтесь, я её отвезу, – покровительственно произнёс адвокат.

– А мы и не волнуемся! – сказала я и взглянула на маму. В газах её была тоска, она уголком рта улыбнулась мне и как-то обречённо кивнула.

Мы распрощались и, оставив маму с её адвокатом, поехали на день рождения. По дороге мой друг не выдержал:

– Ну и ну! Где твоя мама нашла этого рыгалу? Ты меня прости, но её адвокат – полное дерьмо!

– Очередная мамина находка, – вздохнула я, – сначала она искала мужа, пока не нашла сумасшедшего идиота-Гарика, потом пришлось искать адвоката, и вот – результат! Как у Гоголя: «Мошенник на мошеннике сидит и мошенником погоняет!» Похоже, что у нас, в Америке, мёртвые души на каждом шагу!

МАМА

Приближался Новый 1993 год. Как назло, постоянно шёл дождь. Погода напоминала ноябрьский Ленинград.

Настроение было не новогоднее. У меня не было никаких планов, где и с кем встречать любимый праздник. Даже не верилось, что всего год назад я вернулась из свадебного путешествия и была самая счастливая.

Рвачёв позвонил тридцатого декабря.

– Хочу отметить с тобой Новый год.

– Как ты себе это представляешь?

– Приглашаю тебя вечером в ресторан, в Манхеттене.

– Вечером? А как я потом домой доберусь? Дождь льёт, холод, темнота… Нет уж, уволь меня!

– Я отправлю тебя на такси.

– Да? А ты знаешь, из Манхеттена это не дёшево!

– Я обещаю! Давай встретимся! Я очень хочу тебя поздравить как полагается!

После работы «ягуар» ждал меня у выхода. Рвачёв, как всегда, сам распахнул дверцу машины. На сиденье для меня лежал букет цветов.

– Ух, ты! Красиво! Спасибо! – оценила я его галантный жест.

– То ли ещё будет! Садись!

Ресторан был украшен гирляндами и серебряным дождём. На ярусе в цветном полумраке красовалась нарядная ёлка.

Когда мы сели, Рвачёв торжественно открыл дипломат и положил передо мной пакетик в золотистой обёртке с традиционным бантиком.

– Это тебе! С Новым годом, my dear!

Я развернула подарок. Это были духи с незнакомым названием.

– Дуня, – прочитала я вслух. – Никогда не слышала о таких духах!

– Какая Дуня? «Дюны». Это сейчас самые модные французские духи!

– Правда? Спасибо! Обожаю духи! Спасибо огромное!

– Прочти, что написано! – Рвачёв протянул мне маленький бумажный квадратик, прицепленный к коробочке.

Тебе со мной не повезло,

Сегодня дождь, и слякоть, и ненастье!

А мне с тобой, представь себе, тепло!

С Новым годом, darling

С новым счастьем!

– Очень трогательное признание! – усмехнулась я. – Придётся тебе ответить. – И написала на обёртке от духов:

Непредсказуемость – вот главная удача,

Когда развод обходится без плача,

Но с чувством мести, где за око – око,

Без сожаления, без страха и упрёка.

Я радуюсь свободе обретённой,

Когда могу я снова быть влюблённой,

И всё вокруг как будто не со мной!

Декабрь пахнет летом и весной!

Я снова жить и снова петь хочу!

Не пла’чу… Адвокату я плачу’.

Рвачёв взял у меня листок и написал:

Стихов почти я не пишу,

Я на машине к вам спешу!

Люблю, надеюсь, не дышу,

Лишь о взаимности прошу!

Сопротивленье сокрушу

И вас за ушко укушу!

– Вот видишь! – упрекнул он меня. – Я тебе – о любви, а ты мне – о деньгах!

– Лёша, о какой любви может идти речь, если ты у меня берёшь деньги? Ну, ухаживаешь, но не парь мне мозги любовью! Я ведь тебя о ней не спрашиваю!

– А я тебя спрашиваю!

– Напрасно! Я вообще никого не люблю, кроме своей дочки! И кого я сейчас способна любить? У меня внутри всё пусто! Сожжено! Это бесполезный разговор! И зачем тебе моя любовь? У тебя – жена, дочь! Люби их! Или тебе надо, чтобы я мучилась, страдала, ревновала, устраивала тебе сцены? Я не буду устраивать тебе сцены ревности, Лёша, мне есть чем заняться!

– Вот если бы моя жена так сказала! Следит за мной, как ищейка! В машине нашла твою сигарету, такой был скандал!

– Почему скандал? Она знает, что я твоя клиентка, мы встречаемся в Манхеттене, ну что такого, если в машине моя сигарета? Это же не противозачаточное средство! Чего ты испугался?

– Не знаю, не сообразил, что-то врал, запутался!

– Сам виноват! Ври меньше, правду говори! Скажи, встречались, говорили о делах!

– Кстати, о делах. Через месяц – суд. Ты за него должна будешь мне заплатить пятьсот долларов.

– Опять?! Нет, это невыносимо! Вы будете играться, суды перекладывать с числа на число, а я каждый раз платить по пятьсот долларов? Я не могу, ты понимаешь? Живу с дочкой на зарплату! А ты говоришь – любовь! Вот она, любовь-морковь твоя адвокатская!

– Послушай меня! За этот суд ты мне заплатишь пятьсот, но больше – ни копейки! Сколько бы ни было в будущем судов, больше – ни копейки! Я тебя действительно люблю и обещаю это во имя нашей любви! Впредь я буду всё делать бесплатно! Обещаю!

– Что значит «впредь»? Сколько же ещё будет судов? Это что, до бесконечности будет длиться?

– Трудно сказать! Может быть, несколько.

– Как несколько? Да что же это такое, боже мой! Зачем нам несколько судов? Всё же очевидно! Сели, обсудили, приговорили! Всё!

– Ты просто ничего в этом не понимаешь! Но почему ты так волнуешься? Я же сказал, что впредь больше – ни копейки!

– Конечно, я волнуюсь! Людям надо долг отдать, ты забыл? Или ты думаешь, я его придумала? Я очень переживаю!

– Ничего! И долг отдадим, и ещё кое-что получишь!

– Не надо мне ничего! Долг бы отдать и всё! Пропади оно всё пропадом! Никогда не думала, что американский суд такой беспомощный!

– Ну, всё! Не омрачай вечер! Мы договорились, а теперь пойдём, потанцуем!

– Но ведь никто не танцует!

– А мы будем, пошли!

Мы поднялись. Играли танго. На площадке, кроме нас, никого не было. Я утратила ощущение реальности. Музыка. Пахнет хвоей. Чьи-то ласковые руки вокруг меня. Даже не верилось, что за порогом всё по-другому.

– Интересная у нас с тобой получается история, – сказала я. – Как в кино. Кошмарный развод, а адвокат влюбляется в свою клиентку. Просто просится на экран. Гарика будет играть Джеймс Вуд, он на него похож. Меня – моя любимая Шерли Макклейн, а тебя?

– Меня Дастин Хоффман.

– Почему Дастин Хоффман? У вас с ним, кроме роста, ничего общего!

– Это мой любимый артист!

– В кино всё кончается хорошо, а у нас «хэппи энд» не предвидится! И зритель не поймёт, как при всей любви ты с меня шкуру снимаешь, словно Гарик!

– Я же сказал, впредь – бесплатно! Хватит об этом, танцуй!

Когда мы вышли на улицу, дождь стоял стеной.

– Пойдём заберём машину с парковки, я тебя немного подвезу, потом возьмём такси. Вот тридцатка, доедешь!

В гараже Рвачёв протянул служащему кредитную карту.

– Только наличные! – покачал головой служащий.

– Фу ты, чёрт! У меня нет наличных! Что же делать?

Рвачёв беспомощно посмотрел на меня.

– Слушай! Одолжи мне эту тридцатку, я потом её тебе отдам!

«Знакомый текст, – подумала я. – Повторяется история с колечком!» Но деваться было некуда. Бежать по дождю, искать банк глупо. Машину надо было забирать. Я отдала Рвачёву деньги. Сажая меня в такси, он опять шепнул:

– С Новым годом! Я люблю тебя!