Текст книги "Брак по-эмигрантски"

Автор книги: Анна Левина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Пришлось маме заплатить и идти домой с орущим на всю улицу котёнком на плече.

Дома, теперь уже наш по праву, кот утихомирился, слез с пальто и стал гоняться по квартире, прилипая хвостом ко всем липучкам, расставленным для мышей. Каждый раз, чтобы освободить несчастного, приходилось ножницами отстригать шерсть, прилипшую к липучке, пока пушистый хвост не превратился в голый и розовый, как у крысы.

Тут я заметила, что в шерсти котёнка что-то шевелится, и сказала об этом маме. Мама дико распаниковалась. Кота заперли в ванной, а меня погнали в аптеку за лекарством от блох.

Весь вечер, посадив котёнка на ладонь, мама посыпала его разной дрянью и мыла. Чёрным дождём из шерсти вываливались мёртвые блохи. Котёнок терпеливо выдержал всю экзекуцию и только мелко дрожал на маминой ладошке. После этого, взахлёб напившись молока, уснул как убитый и спал три дня у мамы под мышкой.

Жить с котом было очень весело. Он то и дело развлекал нас своими выходками. То повисал у мамы на ноге и так, в обнимку, сидел на ней весь вечер, а мама ходила по квартире, прихрамывая. То забирался во все кульки и мешки, шуршал, кружился и не мог выбраться. То часами висел на спинке стула и ловил снизу свой собственный хвост. Каждый день кот показывал нам новый фокус, а мы умирали со смеху.

Прошёл месяц, за ним другой. Кот подрос и превратился в красавца с серой спиной, белым брюхом и чёрными усами и бородкой, как у мушкетёра.

Больше всех кот любил маму, ходил за ней по пятам, как собака, по вечерам ждал её у двери, а ночью спал у неё в ногах. Всех мышей наш кот передушил, но не ел, а торжественно приносил их маме и клал у её ног.

Чтобы в квартире не было дурного запаха, пришлось кота лишить мужского достоинства. Сделали это в больнице, по всем правилам. Перед тем, как отдать Кису на операцию, я полюбопытствовала:

– Скажите, доктор, это у нас обычный помойный кот?

– Ну что вы, – укоризненно поправил меня врач, – ваш кот не помойный, а уличный.

С тех пор больница регулярно присылала нам открытки, адресованные коту по имени Киса с нашей фамилией. Как правило, в открытках было написано:

«Уважаемый Киса! Вы давно не сдавали анализы. Просим прислать ваше говно на анализ кала».

Поскольку мамина медицинская страховка на кота, хотя он и член семьи, не распространяется, а каждый анализ стоит больших денег, кот наш живёт сам по себе, без обследований, и чувствует себя прекрасно.

Бабушка, как истинная еврейка, домашних животных не признаёт и на нашего кота, когда приходит в гости, смотрит с укоризной. Потеряв всякую надежду на то, что мы его когда-нибудь выгоним, она однажды спросила вслух, ни к кому не обращаясь:

– Интересно, а сколько коты живут?

Никто ей не ответил, а кот даже не повернул головы.

Чужих людей в доме Киса не любит, особенно если они начинают его хватать, гладить и сюсюкать. Из милого котика он вдруг превращается в мини-тигра, прижимает уши и шипит гостю в лицо так злобно, что хватать его ещё раз никому не хочется. Если кто-то не понимает его шипящих намёков, кот может цапнуть или укусить, а это уже понятно каждому. Единственный человек, который может делать всё что угодно, – это мама. Её кот милостиво допускает до себя, иногда постанывая от нетерпения вырваться из горячих маминых объятий, но никогда не шипит.

Гарика Киса невзлюбил сразу, вечно шипел на него, как на пылесос, которого кот боится. Как только Гарик на минуту вставал, кот прыгал на его стул, и согнать его было невозможно. Киса отмахивался лапой и пытался кусаться. Гарик молчал и кисло улыбался, но смотрел на кота с ненавистью и брезгливостью.

А мама любила и Гарика, и кота, не обращая никакого внимания на их взаимную антипатию.

МАМА

В начале августа старые друзья Гарика, Галина и Виктор, жившие в другом городе, пригласили его на Гавайи по особой, очень недорогой путёвке, но с обязательным условием – на четверых. Гарик предложил мне поехать вместе, и я с радостью согласилась.

Через пару недель Галина позвонила и сказал, что всё в порядке, путёвки оформлены, надо вносить деньги. Гарик задёргался и помрачнел.

– Что-то не так, Гарька? – встревожилась я.

– Все думают, что если я дантист, то сказочно богат. А я работаю на хозяина, получаю обыкновенную зарплату, квартира стоит дорого, выплачиваю долги за своё образование, страховки, налоги, практически у меня ничего не остаётся. Вот машину купил недавно, телевизор. Теперь без копейки.

– Не волнуйся, – обняла я Гарика, – за себя я заплачу, а тебе могу одолжить, потом отдашь, договорились?

Гарик сразу повеселел, мы отослали деньги и стали собираться в дорогу.

Самолёт улетал рано утром. Я приехала к Гарику накануне вечером, после работы. Гарик решил вызвать такси заранее. Когда он разговаривал с диспетчером, то несколько раз повторил, что в машине будет два человека.

– Какая разница? – удивилась я. – Машина наша, хоть вдвоём, хоть втроём, это уже никого не касается!

– Ошибаешься, – запротестовал Гарик, и лицо его стало чужим и напряжённым, – с одного человека – одна цена, с двоих – дороже.

– Не может быть, – настаивала я, – никогда такого не слышала! По-моему, тебе просто морочат голову!

– Ты ещё много чего не слышала! – уже явно злился Гарик. – Раз я говорю, что дороже, значит, так оно и есть!

– Хватит спорить, – оборвала я и положила на стол пятнадцать долларов.

Гарик взял деньги и улыбнулся. Я с облегчением выдохнула. «Вот несчастный, – подумала я, – каждую копейку считает, а говорят, дантисты – богачи!»

Однако утром, когда мы сели в такси, я не выдержала и спросила шофёра:

– А правда, что с двоих пассажиров дороже, чем с одного?

Черный таксист распахнул свой зубастый рот и оглушительно заржал, по его лицу было видно, что он принимает меня за полную дурочку.

– Хоть два пассажира, хоть десять, мэм, машина ваша, пожалуйста, не беспокойтесь!

Я удивлённо посмотрела на Гарика. Он отвернулся к окну, губы его были плотно сжаты, кулаки тоже. «Странный человек, – пронеслось у меня в голове, – ну хотел, чтобы я заплатила свою долю за машину, так бы и сказал, зачем эти фокусы? Не нравится мне всё это. Может, я зря, вообще втравилась в эту поездку…»

ДОЧКА

Чем чаще я видела Гарика, тем меньше он мне нравился. Что-то в нём было ненастоящее. Маму он слащаво называл «дорогая». Это звучало, как в индийском фильме: «Дорогая, выпей чашечку кофе, тебе надо немножко отдохнуть!» Ничего конкретно плохого в Гарике я не замечала, но было много странного и неприятного. Например, его мама жила с ним в одном доме, этажом ниже, но заходить в квартиру Гарика ей было строго запрещено. Гарик звонил ей раз в день, но разговаривал одну секунду, «Здравствуй, дорогая, до свидания, дорогая», чтобы только убедиться, что она жива, так как его мама была очень старая и больная. То, что он всех называл «дорогая», меня очень раздражало.

У Гарика была огромная коллекция магнитофонных записей с какими-то дурацким лекциями: «Как стать богатым», «Как любить», «Как разговаривать с женой», «Как правильно питаться». При этом он мало с кем дружил, говорил, что очень беден, жены у него никогда не было, а его любимой едой были сосиски и жареная курица с макаронами.

Гарик верил в мистику, читал книги всяких шарлатанов о колдовстве и гаданиях и с удовольствием их пересказывал. Он очень гордился тем, что живёт на 13-м этаже, любил повторять, что сам его выбрал, когда заселяли дом, и видел в этом какой-то тайный смысл, кроме него никому не понятный.

Про себя Гарик любил говорить, что поскольку он родился под знаком Льва, а Лев – царь зверей, то он, Гарик, тоже царь, вернее король. Нашему Гарику больше нравилось считать себя королём. Он так и вещал: «Я – король, а вы – моя свита!», – и при этом препротивно ухмылялся.

Если верить, что «глаза – зеркало души», то душа у Гарика была неприглядная, так как глазки его были на редкость противными. Маленькие, тускло-коричневые, кругло припухшие и очень близко посаженные. Но когда он занавешивал их дорогими очками с дымкой, этого было не видно.

По-моему, он был злой и жадный, но мама называла все его выходки холостяцким чудачеством и всерьёз не принимала. Дома она бывала всё меньше, варила, жарила и потом таскала кастрюли Гарику, который на меня обычно смотрел настороженно, ожидал подвоха, а иногда просто с раздражением, но держался, вслух ничего не говорил.

В мой день рождения Гарик со мной даже танцевал. Но при этом он так откровенно собой любовался, сложив свои пухлые губки сердечком и выделывая ногами кренделя, так вкруговую вихлял бёдрами, подбоченясь и прижимая полу пиджака, как испанка придерживает юбку, исполняя фламенко, что я еле сдерживалась, чтобы не заржать!

Друзей у Гарика почти не было. Вернее, был один. Леонид Ильич Паприков. Имя сочетание очень смешное, но на самом деле Паприков был настоящий бандюга. Огромный, всегда грязный. До приезда в Америку он сидел в тюрьме и был там «паханом», о чём Гарик рассказывал с непонятной гордостью. В Америке Паприков не работал ни одного дня, и на что жил – непонятно. По всей вероятности, от безделья Паприков любил философствовать, а Гарик его с удовольствием цитировал.

– Леонид Ильич сказал, – подняв тощий указательный палец, важно произносил Гарик и делал многозначительную паузу. Потом цитировался очередной бред, в основном, о женщинах, какие они все хапуги или дуры. Даже мама при этом морщилась, а Гарик злился, что мы не восхищаемся, как он.

Кроме бандита Паприкова, у Гарика была любимая соседка Циля. «Длинноносая каракатица», – мысленно окрестила её я. Когда бы мы ни встретились, она тут же начинала рассказывать невероятные истории про всех вокруг. Знакомясь с нами, он ехидно сказала:

– Здравствуйте, я всё про вас знаю!

– А я никогда вас раньше не видела! – ничуть не смущаясь, улыбнулась мама, а меня всю просто передёрнуло!

Гарик за глаза называл каракатицу «врунья» и «дура», но тем не менее с удовольствием ходил к ней обедать. Нас с мамой она невзлюбила с первого взгляда, а мама была сама любезность, как будто ничего не видела.

Когда заговорили о Гавайях, куда мама собралась ехать с Гариком, я как-то растерялась. Первый раз в жизни я оставалась совершенно одна. Это то, о чём я мечтала, но радости почему-то не было. Ладно, думала я, пусть съездит. Поживёт с ним вдвоём, увидит, что он за фрукт!

МАМА

Мы с Гариком сели в самолёт, и настроение поправилось. Шутили, болтали, смеялись. С Гариком всегда было о чём поговорить, и первые шесть часов полёта пролетели незаметно.

Во время пересадки мы встретились с Галиной и Виктором. Виктор поздоровался со мной сквозь зубы, смотрел мимо меня и разговаривал только с Гариком. Галина улыбалась губами, а её чёрные немигающие глаза цепко меня схватили и ощупали. Я рассчитывала на более тёплый приём и внутренне сжалась.

В самолёте Гарик, Галина и Виктор не умолкая, разговаривали, а я сидела как чужая, делая вид, что читаю. «Люди давно не виделись, соскучились, а потом всё будет по-другому», – уговаривала я себя, но это мало утешало.

Мы поселились в отеле, в центре небольшого городка. Вечер решили провести вместе. С первой минуты интересы и настроения оказались разными. Галина и Виктор хотели экономить на еде и ходить по магазинам. Гарик, наоборот, при виде магазина приходил в ярость, зато предпочитал ужинать как человек. В виде компромисса пошли ужинать туда, куда хотел Гарик, чтобы погулять по главной торговой улице. За едой Галина и Виктор, обращаясь ко мне, обиженно и раздражённо жаловались на дороговизну. Я молчала.

На прогулке друзья Гарика шныряли в каждый магазин и пропадали на полчаса, а мы ждали на улице, причём Гарик зверел на глазах и своё неудовольствие выплёскивал на меня. Хотя мне тоже очень хотелось поглазеть на диковинные товары, я не осмелилась даже об этом заикнуться. В отель вернулись усталые и издёрганные.

На следующий день всей компанией поехали на Пирл-Харбор. Гарик ушёл с Виктором, Галина куда-то делась, я бродила одна по гигантскому кладбищу. Было тошно. Я устала и решила посидеть. Подойдя к скамейке, увидела Галину и села с ней рядом.

– Странный человек Гарик, – ни с того ни с сего произнесла Галина, – кого я ему только не сватала. У меня такие чудесные подруги, все одинокие, одна лучше другой. Больше всех я люблю Таньку. Была бы она сейчас здесь, как бы было хорошо! Так нет! Всё ему не нравилось! То это не так, то другое! И вот, здрасьте! Выбрал! Вот смотрю на тебя и никак не могу понять, что он нашёл в тебе такого, чего не было в моих подружках! Танька – та просто красавица!

– Извините! – резко сказала я, встала и ушла бродить дальше.

Гарика я нашла в другом конце парка, одного. Я взяла его за руку и прижалась. Гарик вынул свою руку из моей и отодвинулся. На лице его была тоска.

Назавтра мы переехали на остров, где на берегу моря нас ждала квартира, в которой мы должны были жить вчетвером.

ДОЧКА

Мама уехала на Гавайи. Три дня ко мне заваливались все мои друзья и подружки. Еда, которую мама оставила мне на неделю, была съедена моментально. Музыка гремела на весь дом. Впервые это никому не мешало, но и мне быстро надоело. Постепенно все мои вещи перекочевали из шкафа на стулья и на диван. В раковине скопилась посуда. Дома стало жутко неуютно, но мне уже было всё равно. Свободного времени у меня не осталось.

Ночевать я ушла к подружке Светке. В четыре часа утра нас всех поднял телефонный звонок. Звонила мама с Гавайев. В полной истерике, она уже методом исключения нашла Светкин телефон, предварительно обзвонив и разбудив ещё человек десять моих друзей. Я дико разозлилась и наорала на неё. Сколько можно меня пасти! Уехала отдыхать, так отдыхай! Ей же там с Гариком не скучно, а мне в пустой квартире делать нечего! И вообще, у неё своя жизнь, а у меня – своя! Потом повесила трубку и расстроилась. Ну, зачем я орала? Ведь она и так плакала, испугалась. Гарик, наверное, разозлился, что ему отдых портят!

С этими взрослыми просто морока! Сами не живут и другим не дают!

МАМА

В первый же вечер на новом месте мы поехали в большой магазин за покупками. Разбились по парам, взяли тележки и пошли по рядам.

Мы с дочкой малоежки. Обычно покупаем немного, но только то, что нравится, и у меня нет привычки сравнивать цены. Когда за столом начинают спрашивать что почём, я никогда не могу ответить, производя впечатление транжирки. На самом деле я всегда точно знаю, сколько я могу потратить. А на что? Это моё дело, и никого не касается.

Зная ненависть Гарика к любым магазинам, я быстро прошлась по полкам, взяв то, что он любит. Через полчаса мы уже стояли на улице с полной тележкой. Издали я увидела, как Галина с Виктором внимательно разглядывают упаковки, снимая и ставя на полку то одно, то другое.

Мы простояли около часа, пока наши друзья появились, нагруженные и возбуждённые.

– Сколько потратили? – первым делом полюбопытствовали они, заранее предвкушая возможность похвастаться своей практичностью, а заодно продемонстрировать мою никчемность.

Я робко назвала потраченную сумму. Разочарованно Галина и Виктор назвали свою, на двадцать долларов больше.

– Ничего, – покровительственно сказала Галина, – если у вас чего-то не хватит, возьмёте у нас.

Забегая вперёд, хочу отметить, что нам не только всего хватило, но было ещё и то, что Галина с Виктором купить забыли, или поскупились. Во всяком случае, они часто у нас одалживались, а я только мысленно посмеивалась.

На острове мы прожили неделю. Дни были похожи один на другой. Утром наши друзья отправлялись осматривать фешенебельные отели, которые стояли по всему побережью, а мы с Гариком шли на пляж. Гарик вставлял в уши наушники, ложился у моря и весь день слушал портативный магнитофон.

Однажды я не выдержала, подсела рядышком и попросила наушники, надеясь услышать что-то интересное. К моему удивлению, всё, что я услышала, – были знакомые звуки накатывающейся на песок волны.

– Что это? – удивилась я.

– Шум моря, на который наложены разные команды. Например, «ты самый сильный», «ты лучше всех» и тому подобное, их не слышно, но они проникают в сознание, и человек меняется.

– Значит, ты, Гарька, лежишь у настоящего моря, слушаешь записанный морской шум через наушники и становишься лучше всех? – откровенно съехидничала я.

Гарик посмотрел на меня, как на слабоумную.

– Я знал, что ты не поймёшь. Не мешай, пожалуйста.

Он лёг на песок и закрыл глаза. Я пошла гулять по берегу.

В один из дней Гарик с тоской посмотрел на Гавайские красоты вокруг нас и выдавил:

– Не хочу обратно на работу!

– Верно, – обрадовавшись, что Гарик заговорил, поддержала я, – уж очень у вас там уныло. Почему ваш кабинет такой обшарпанный, казённый, похож на худую забегаловку?

– Что ты понимаешь! – неожиданно взорвался Гарик. – Ты знаешь, какой годовой доход у этой забегаловки? Больше четырехсот тысяч долларов, поняла? А как они делаются, знаешь? Надо так работать, чтобы человек к тебе сто раз пришёл вместо одного. Я никогда всю работу за один раз не делаю, даже если это – обыкновенная пломба! А деньги выбрасывать на дурацкий интерьер, как другие выскочки, незачем!

– Ты-то что так разволновался, и откуда ты всё знаешь, ты ж на зарплате? – не унималась я.

– Я всегда всё знаю! – криво усмехнулся Гарик. – Я очень мудрый, у меня всё здесь! – и постучал указательным пальцем по лбу.

«Магнитофонные плёнки сработали!» – насмешливо подумала я, но на всякий случай промолчала.

Поведение Гарика по отношению ко мне менялось к худшему день от дня. Он всё больше молчал, вёл себя так, как будто приехал один, часто раздражался, но сдерживался.

На мои вопросы о его странном поведении Гарик загадочно отвечал:

– Потому что я – король!

Сначала меня это смешило, потом надоело и стало действовать на нервы. Мы поехали на экскурсию в Гонолулу. В центре города стоял памятник первому Гавайскому королю, известному своим агрессивным характером и тем, что он имел двадцать одну жену. Гарик снисходительно выслушал экскурсовода и посмотрел на высоченную королевскую фигуру снизу вверх с выражением на лице как будто смотрел сверху вниз. Я щёлкнула фотоаппаратом. Снимок получился очень забавный.

Я сделала надпись:

  Король на фоне короля,

  Он – фон, а самый главный – я!

и подарила фотографию Гарику, за что получила взгляд почти с ненавистью и день молчания, на сей раз заслуженный, сама нарвалась.

Иногда Гарик объявлял мне после завтрака:

– А теперь – «тихий час»!

Это означало, что он будет отдыхать и обращаться к нему нельзя. Часто «тихий час» продолжался до ужина с перерывом на обед, который я по договорённости с самого начала готовила и подавала, а Гарик мыл посуду.

– Спасибо, дорогая! – вежливо произносил он и вновь вставлял в уши наушники.

Я чувствовала себя чужой и потерянной, считала дни до отъезда. Меня не радовали никакие Гавайские прелести. Лучше всех было Галине и Виктору. Они общались только с Гариком, утром уходили, вечером приходили.

Наконец наступил последний день. С утра мы, как всегда, пошли к морю. Я выбрала момент, когда Гарик менял очередную магнитофонную плёнку, и подошла к нему:

– Гарька, хочешь домой?

– Хочу, – нахмурился он, – хочу в свою квартиру, закрыть дверь и остаться один. Я хочу быть один, ты поняла? – он почти кричал. – И ещё запомни, жениться я не собираюсь!

Я чувствовала себя униженной до последней степени. Терпению моему пришёл конец.

  Не высокая честь

   называться королевой,

  При таком,

   извиняюсь, короле! —

пропела я и добавила, – когда приедем обратно, не звони мне больше!

– Как скажешь, дорогая! – тут же повеселел Гарик.

С этого момента в отношении меня начался откровенный бойкот. Гарик, Галина и Виктор паковались, подчёркнуто весело переговаривались, пили вино на прощанье, делились впечатлениями об отдыхе, и даже на аэродроме со мной не попрощались. «Могли бы быть и повежливее, – горько думала я. – Без меня, четвёртой, которая сама за себя заплатила, они бы эту замечательную поездку вряд ли получили. Квартиру я убирала. Еду готовила. В разговоры не встревала. И сейчас молчу, Бог с ними!»

Ночью в самолёте Гарик сидел как каменный, а я беззвучно плакала в темноте, радуясь, что никто не видит, и молилась: «Скорей бы домой!»

ДОЧКА

Я и мой друг, у которого была машина, встретили маму на аэродроме.

Мама вышла к нам одна, без Гарика, с затравленным лицом и заплаканными глазами.

– Скорей отсюда! – прошептала мама и буквально потащила нас к выходу.

Ехали молча. Дома мама открыла чемодан и с тихим стоном опустилась на пол.

– Я одолжила Гарику в поездку чемодан, у меня такой же. Так он на аэродроме всё перепутал и забрал мой. Представляешь, какая у него будет физиономия, когда он его откроет?

Мы посмотрели друг на друга и грустно рассмеялись.

– Ну что ж, что ни делается, всё к лучшему. Я тут написала ему. Вот, послушай:

 Ты всё читал, читал, читал

 И много нового узнал:

 Про то, как нужно жить с женой,

 Но всё ж не выбрал ни одной!

 Любить попробовал – устал…

  Так для чего же ты читал?

 Узнав, как с другом говорить,

 Решил друзей не заводить.

 И в дом к себе людей не звал…

  Так для чего же ты читал?

 Читал, как мог богатым стать,

 Но всё ж решил не рисковать.

 И бизнесменом ты не стал…

  Так для чего же ты читал?

 Чтоб чтеньем жизнь обогатить,

 Учись делиться и любить!

– Ну, как?

– По-моему, лучше не скажешь! – воскликнула я.

Мама сложила записку и сунула в карман Гарикиного пиджака.

В дверь позвонили. Я открыла. На пороге стоял Гарик с чемоданом и сумкой. Лицо было напряжённым и очень бледным. Я испуганно обернулась на маму. Она так и сидела на полу.

Гарик огромными шагами прошёл через комнату. Бросил мамин чемодан на диван. Вытряхнул из сумки на стол какие-то мамины мелочи – бутылочки, кремы, расчёску и даже пустую коробочку из-под духов. Засунул в сумку свои вещи, которые по ошибке попали к нам. Сел к столу, выписал чек. Швырнул его маме. Встал и стремительно вышел, хлопнув дверью, без единого слова.

– Всё! – прошептала мама. – Пожалуйста, ничего не спрашивай и никогда со мной о нём не говори. Его не было. Хорошо?

– Хорошо, – согласилась я и подумала: «Ничего хорошего! Козёл! Бедная моя мама!»

МАМА

Сначала было очень тоскливо. Раньше, если мы не виделись, Гарик звонил два раза в день. Утром – на работу, поздороваться и сказать что-нибудь ласковое, вечером – домой, как следует побеседовать обо всём на свете. Я уже привыкла к этому ритуалу и теперь, после ссоры, с обидой смотрела на молчащий телефон. Дочка старалась быть чаще дома и обращалась со мной, как с тяжелобольной.

Наверное, когда люди внезапно ссорятся и разбегаются, – это очень тяжело. Но после утончённого издевательства, которому я подверглась на Гавайях в течение десяти дней, после того, как меня откровенно использовали и выкинули, расставание с Гариком не казалось трагедией.

«Чем раньше, тем лучше», – уговаривала я себя и старалась занять голову как можно больше. Читала, пересмотрела все фильмы из ближайшего видео-проката, ходила в гости. Появились новые знакомые. Кто-то куда-то приглашал. Жизнь вошла в свой привычный ритм.

Прошёл месяц. Я была на работе. Накануне мне дали сложное задание, которое надо было срочно сдать. Я сконцентрировалась на своих бумагах и очнулась от телефонного звонка. Машинально взяла трубку, мыслями не отрываясь от того, что делала.

– Король умер! Я люблю тебя! – скороговоркой выкрикнул сдавленный мужской голос, и трубку повесили.

Я сидела в полном недоумении.

«Ну и дела! – удивилась я. – Кто-то явно не туда попал. Странно, что говорили по-русски. Фирма наша американская, находится в сердце Манхеттена, кто тут шутит по-русски? Какой-то «король»! «Я люблю тебя!» Ну и ну! А впрочем, хорошо, что не послали куда подальше, обычно по телефону шутят именно так!»

Я вернулась к своему заданию и напрочь забыла о дурацком звонке. Прошла ещё неделя. Придя утром на работу, я увидела, как мой автоответчик сигнализирует, что кто-то мне звонил. Я сняла трубку и набрала нужный код.

«Дорогая моя, любимая, родная», – услышала я вдруг голос Гарика. Я вздрогнула и уставилась на машину, – «Пожалуйста, не вешай трубку, – продолжал голос, – я знаю, что очень виноват перед тобой. Но прошло время, я понял, как я был не прав и несправедлив. Я люблю тебя, я не могу без тебя жить. Мне тебя не хватает на каждом шагу. Я смотрю на диван и вспоминаю, как ты на нём сидела, я иду в ванную, там висел твой халат, подушка пахнет твоими духами. В машине моя правая рука осиротела без твоей. Я специально звоню тебе вечером на работу, зная, что ты уже ушла. Мне легче разговаривать с машиной, которая даст мне высказаться и не повесит трубку на полуслове. Помнишь, ты говорила, что дружба может быть без любви, а любовь без дружбы умирает. Твоей любви я не достоин, но, пожалуйста, дружи со мной, я буду тебе самым лучшим и преданным другом на всю жизнь…»

Гарик говорил до тех пор, пока в машине не кончилась лента. Весь день я работала как автомат, несколько раз вновь включала машину и слушала эту неожиданную исповедь.

Вечером, дома, я сразу же пошла к телефону. Сигнальная лампочка автоответчика уже мигала красным.

С этого момента каждый день, утром и вечером, на работе и дома я слушала новые монологи Гарика. То пламенные, кающиеся, то нежные, умоляющие о прощении, то просто описания его чувств и размышлений о любви. Я никогда не думала, что скрытный, замкнутый Гарик способен говорить высоким стилем, языком поэзии, не стесняясь самых ласковых и нежных выражений.

Я боялась поверить тому, что слышала. В моей памяти достаточно свежо было воспоминание о Гавайях. Но Гарик так каялся, так истово, со слезами в голосе просил прощения, так клялся всем на свете, что подобное никогда больше не повторится, осуждал и проклинал Галину и Виктора, якобы оговоривших меня, что я дрогнула. Отвечать на звонки не хотелось, но я бежала к телефону, как сумасшедшая, и слушала.

ДОЧКА

Кончилась наша спокойная жизнь. Телефон оккупировал Гарик. Он оставлял свои излияния на автоответчике в таком количестве, что для других людей места уже не было. Мама часами сидела у телефона, слушала записи до конца, потом перематывала ленту и слушала сначала. На меня она смотрела умоляющими глазами, чтобы я не возникала.

Меня эти мольбы и клятвы Гарика не трогали! Я хорошо помнила его лицо, когда он швырял маме её вещи! Теперь по телефону он доходил до полного самоуничтожения, как бы наказывая сам себя, не просил, а вымаливал прощение. Слушать, как человек себя унижает и проклинает, было неловко и противно.

Неужели мама верит в то, что, прожив полжизни, человек может измениться?

Но мама ничего со мной не обсуждала. Она ходила как потерянная, плакала по любому пустяку и не сводила глаз с телефона.

МАМА

Моего стойкого характера хватило на две недели. Я всё-таки набрала телефон Гарика. Он тут же схватил трубку, как будто специально ждал:

– Спасибо тебе, добрая, любимая, родная! Спасибо, что ты позвонила!

Не давая мне ответить, Гарик произнёс очередную речь, как он был не прав и не может без меня жить. Слушать было приятно. Но я всё равно не верила. Жизнь на Гавайях, когда Гарик мучил меня своим молчанием, сделала своё чёрное дело. Я боялась верить в искренность этих монологов. Гарик говорил то, что мне хотелось слышать. Я мечтала об этих словах так долго, что, когда я наконец-то их услышала, мне было грустно, но в душе моей ничего не шевельнулось.

– Чего ты хочешь, Гарик? – однажды спросила я.

– Хочу тебя видеть! Я должен тебя увидеть! Пожалуйста, не отказывай мне! Давай встретимся, я очень тебя прошу, пожалуйста!

Я уступила. Договорились встретиться на следующий день, у моего дома.

Когда Гарик подъехал, я уже стояла на улице. Он вышел из машины. Я увидела его и испугалась. Гарик всегда был худощав, но теперь от него осталась ровно половина. Его коротко стриженная седая голова стала совсем маленькой. Вместо лица были кости, обтянутые кожей. Щёки впали, как после тяжёлой болезни. Костюм болтался сам по себе, как на палке. Гарик выглядел так, будто его лихорадило.

– Ужас! – еле вымолвила я. – Ты здоров?

Вместо ответа Гарик взял мои руки и стал нежно целовать каждый палец в отдельности. Потом положил мои ладони себе на лицо и так стоял. Я готова была расплакаться.

– Поедем куда-нибудь, поговорим, – прошептал Гарик.

Мы приехали в маленький итальянский ресторанчик. Сели. Что-то заказали.

– Ты ешь, – предложил Гарик, – а я буду говорить. Я должен высказаться. Я ждал этого момента так долго, может быть, всю жизнь.

– Поешь что-нибудь, – попросила я, – ты очень похудел.

– Я не могу есть, я не могу спать, я не могу жить. Если ты меня не простишь, я просто умру. Всю жизнь мечтал о такой, как ты, чтобы можно было разговаривать обо всём, чтобы интересы были общие, чтобы от меня не хотели только деньги, чтобы хотелось вместе спать, чтобы можно было доверять друг другу. Многие из моих друзей и знакомых женились. Почти у всех кончилось разводом, при котором их хорошо обчистили и разорили. Я никогда не верил женщинам, а тебе верю. Ты – настоящая. Но я взял и всё испортил как последний идиот и скотина. Я дошёл до того, что ходил к колдунье.

– Ты что, с ума сошёл, Гарик, к какой колдунье?

– Обыкновенной. Она колдует по фотографии. Я принёс ей твою, и она сделала специальный обряд, чтобы ты ко мне вернулась. И ещё она сказала, что я должен всё время об этом думать, представлять себе, как ты со мной разговариваешь, пытаться мысленно тебе что-то объяснить, внушить. Я всё делал. Я ложился в постель и через расстояние передавал тебе свои мысли с просьбой о прощении. И, видишь, сработало, ты со мной.

Когда я себе представила, что над моей фотографией совершали колдовские обряды, мне стало не по себе. Но Гарик сидел такой жалкий, такой несчастный, худой, гладил мои руки, целовал их и всё говорил и говорил.

Незаметно прошло два часа. Меня бил озноб, я никак не могла согреться, еле сдерживаясь, чтобы не зарыдать.

– Твои строчки о том, что я в книгах читал одно, а жил по-другому, я читал и перечитывал тысячу раз. Я понял. Я жил неправильно. Но я не хочу больше, как мальчишка, бегать на свидания, – сказал Гарик, – я люблю тебя и хочу быть только с тобой, каждый день, каждую минуту. Я хочу жениться на тебе и жить как все нормальные люди. Я всегда чувствовал какую-то неполноценность от того, что у всех есть или даже была семья, а я никогда не знал, что это такое.

От неожиданности я не могла собраться с мыслями и была в шоке:

– Я не могу ничего тебе сейчас сказать, я должна прийти в себя.

– Хорошо, думай, я буду ждать тебя всю жизнь! – горячо ответил Гарик.

По дороге домой Гарик, как прежде, держал меня за руку. Мы оба измученно молчали.