Текст книги "Записки сотрудницы Смерша"

Автор книги: Анна Зиберова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Глава вторая: Мои родственники

Немного расскажу о родственниках мамы, с которыми она не прерывала связи. Родители мамы умерли очень рано, она их даже не помнила. Я знала ее брата Дмитрия Осиповича Волченкова и двух ее сестер – Татьяну Осиповну Борзенкову и Федосью Осиповну Ланину. Слышала, что они часто вспоминали о брате Антипе, который служил в царской армии, а после службы вернулся в деревню, жил у Татьяны Осиповны, часто болел, так и не женился, вскоре умер. Были еще сестры, но умерли в молодости. Старшая сестра, Татьяна Осиповна, была очень властной. Еще девчонкой ее отдали в прислуги к богатому крестьянину, который, когда овдовел, на ней женился. Так она и осталась в деревне Борзенки, где все носили фамилию Борзенковы. У них был богатый дом, очень большой сад, который славился на всю область, особенно яблоками, которые они продавали и на эти деньги жили.

В 1928–1929 годах я на лето выезжала в деревню к тете Фене, которую мы с мамой очень любили. Тетя Феня на несколько дней отвозила меня к тете Тане, чтобы меня там подкормили. Но я только и ждала, когда же меня заберут обратно, так как Татьяна Осиповна была очень жадной. Когда я говорила, что хочу есть, она отсылала меня в сад, поэтому яблоки мне опротивели. Отправив меня в сад, она в это время кормила своих детей. Правда, детей было очень много, но только двоих из них я позже видела в Москве.

А Федосья Осиповна так и осталась бедной женщиной. У нее не было никакого скота, молоком ее угощали односельчане. Замуж вышла за такого же бедняка, он погиб в Империалистическую войну. Осталось двое детей: сын Василий и дочь Фрося. Василия в тридцатые годы призвали в Красную армию, а он был единственным кормильцем в семье. Односельчане по-советовали тете Фене ехать к Всесоюзному старосте Михаилу Ивановичу Калинину, председателю ЦИК СССР[4]4
  ЦИК (Центральный исполнительный комитет) СССР – высший орган государственной власти до 1938 года.


[Закрыть]. Когда она пришла к нему и стала просить, чтобы сына оставили дома, так как они с дочерью нетрудоспособные, Калинин ответил: «Ты что, бабка? А кто нас защищать будет?» Вася отслужил в армии и приехал в Москву, поселился у нас, спал на полу. Малообразованный, но трудолюбивый, скромный и очень добрый человек. Пошел работать на автозавод имени Сталина, жил у нас три года, затем получил комнату в общежитии в деревне Нагатино. Каждое лето отправлялся в отпуск к матери, пару раз с ним ездила и я, а моя сестра Александра вообще до самого замужества приезжала к ним. Дом у тети Фени был большой, но ветхий, в деревне его называли домом на курьих ножках. Все окна были открыты, а на моем подоконнике, когда я бывала там, всегда стояла тарелочка с ягодами и стакан молока. Это приносил мне молодой парень, хромой (инвалид детства), проживавший в соседнем доме. У них был богатый дом, жили там родители и много детей, почти все сыновья. Семья была очень дружная, работали с утра до вечера, иногда даже просили односельчан помочь им с уборкой. Те охотно помогали, за что всегда получали лошадей и технику для обработки своей земли. А когда заканчивалась уборка, то у них собиралась вся деревня. Кормили хорошо, обедали все не торопясь. Хозяйка несколько раз подливала щи, потом вываливала в большую миску нарезанную кусочками говядину, и хозяин стучал ложкой по краю чашки. Это означало, что можно приступать к мясу. После этого тихо и степенно каждый брал в ложку по одному куску мяса. Затем следовала каша с маслом. Все были сыты и довольны. Мне это очень нравилось, мяса ели досыта и взрослые, и дети, нас никогда не ругали, если мы тянулись за мясом чаще, чем взрослые. Почти вся деревня ходила в эту семью что-то попросить, они никогда никому не отказывали. Но году в 1930 или 1931 Вася приехал из отпуска и рассказал, что вся деревня плакала, когда эту семью как кулаков выселили, и они вынуждены были уехать, не зная куда. Больше о них ничего не слышали.

Когда я приезжала в деревню, все жившие там знали, что я москвичка, и ребята часто, но без злобы посмеивались надо мной. Удивлялись, что я не разбираюсь в грибах, и как-то набрали мне самые красивые грибы, целое лукошко. Счастливая, я принесла их тете Фене, которая так и ахнула: это были поганки. В деревне Большие Сальницы, где жила тетя Феня, все знали мою маму. Когда мы шли в поле, многие женщины спрашивали у нее: «Этот ангелочек Матрюшечкина?» Вместе со всеми я ходила полоть лен. Когда садились отдыхать, меня все угощали, а я плясала для них «лезгинку». Как мне все нравилось: поле, лес, речка! Один год приехала туда на праздник Троицы. Все пошли к реке, взяли и меня с собой. Смотрю, все девочки плетут венки из цветов, бросают в воду и что-то говорят. И мне сказали сделать то же самое. Оказывается, бросая венок в воду, надо узнать, куда он поплывет, там и твой жених живет. Я стояла на берегу и смотрела, куда поплыл мой венок, а на том берегу было Спасское-Лутовиново, имение Тургеневых. Мне было все интересно, все ново – в Москве я этого не видела и не слышала.

Вечерами молодежь ходила на танцы в ближайшие деревни, чаще всего в деревню Овсянниково. Однажды взяли с собой и меня. Когда возвращались ночью домой, то я увидела сзади огоньки. Вася взял меня на руки и сказал, что это волки, но бояться их не надо, они не тронут, потому что нас много.

Такие мои воспоминания деревне, а с третьего класса я уже ездила в пионерские лагеря. Помню, как мы добирались до деревни Большие Сальницы. По железной дороге до станции Чернь, там нас встречали на повозке.

Мы собирались с Михаилом Ивановичем Зиберовым проехать по тем местам, откуда родом наши родители. Его отец в 1912 году выехал из Орловской области на заработки на Украину, да так там и остался. Собирались-собирались мы, но это оказалось только мечтой, потому что первое время работали, а когда Михаил Иванович вышел на пенсию, то стал болеть и было уже не до поездки в Тульскую и Орловскую области. В 1987 году Чернский район вообще был заражен Чернобылем. А какой был красивый район!

Тетя Феня часто приезжала к нам из Нагатина, жила по несколько дней, они с мамой были очень дружны, никак не могли наговориться. Однажды приехала к нам в слезах. В то время Нагатино было деревней; Вася получил комнату в общежитии, а остальные дома почти все были частными, где держали коров и птицу. И вот тетя Феня во дворе вешала сушиться белье, к ней сзади подошел бык и осторожно поднял ее на рогах вверх, а она, как и все бедные женщины в то время, была без трусов. Собрался народ, смеются, она перепугалась, да и стыдно было. Потом бык так же осторожно поставил ее на землю. Народ посмеялся и забыл об этом, да и она успокоилась.

Дочь тети Фени, Фрося, что-то не поладила с женой Васи и уехала с подругой в город Орск Оренбургской области. Первое время она писала письма матери, а после смерти тети Фени переписка прекратилась. Михаил Иванович Зиберов по моей просьбе разыскал Фросю в Орске, переговорил с ней, и она просила передать брату, что у нее все в порядке, живет хорошо. Затем связь с ней опять прекратилась, а потом и Василий умер.

Брат мамы Дмитрий Осипович, дядя Митя, тоже приехал из деревни в Москву, долго жил у нас, потом получил от работы комнату в районе Малой Калитниковской улицы, всю жизнь проработал завхозом, но где – не знаю. Во время Великой Отечественной войны помогал нам материально, особенно семье Шуры. Женился на падчерице своей сестры Татьяны, тоже Татьяне Борзенковой, с ней до конца жизни и прожил. Любил мою маму, старался как-то помочь ей. Знал, что мой отец любил выпить, но как его отучить? И вот дядя Митя с мамой договорились: пришел как-то вечером к нам, принес поллитровку, и они с отцом сели за стол, мама поставила закуску. Отец открыл бутылку, разлили по стаканам. Дядя Митя выпил, поморщился и закусывает. Отец немного отпил, посмотрел на маму и дядю Митю, а те никакого внимания на него не обращают. Допил стакан и спрашивает:

– Это что?

– Ты же видишь, что это водка! – отвечает дядя Митя.

– Это вода! – и папа пробурчал что-то про себя (дома мата мы от него никогда не слышали).

– Нет, водка! Ты же видишь, что опечатана сургучом.

Оказывается, мама с братом договорились, что запечатают воду. Что подумал отец, так и не узнали. Но с того времени он не стал пить дома, приходил уже выпивший и только пел: «Сухой бы корочкой питался…», а потом и вовсе пить перестал. Умирал он очень тяжело – от рака желудка. Его не стало 4 января 1945 года, провожали на кладбище всем двором. Мама перед его смертью спросила, с кем ей жить, и он сказал: «Только с Нюрочкой». Так мама и прожила со мной до своей смерти.

Меня в детстве и юности звали Нюрочкой, даже Анатолий подарил мне в 1940 году пудреницу, на которой сделал гравировку: «Нюрочке от Анатолия». В Магнитогорске стали звать Нюсей, а с 1942 года – Аней. Родилась я блондинкой, но примерно к тридцати годам волосы стали темнеть, а после шестидесяти лет – седеть.

Папа, когда уже болел, сказал мне: «Когда будет трудно, прочитай молитву: «Помяни, Господи, сына царя Давида и всю кротость его. Ныне и присно, и во веки веков». И когда мне бывает тошно на душе, я произношу ее, но не ведаю даже, из какого он завета[5]5
  «Помяни, Господи, царя Давида и всю кротость его» – псалом на утоление гневных сердец.


[Закрыть]. Других молитв не знаю.

Мама очень любила своих сестер, брата и их семьи, все делала, чтобы вытащить родных из деревни, устроить в Москве. Это ей удавалось, несмотря на то что и у самой семья была немаленькой – четыре дочери и сын.

Старшая моя сестра, Мария Кузьминична (1911 г.р.), красавица, вышла замуж за Константина Павловича Лунькова, который жил в нашем же доме, в квартире номер один. Он ходил за ней по пятам, отгонял от нее поклонников, которых было множество, даже угрожал им, и многие боялись зайти к нам в квартиру. Он рано остался сиротой, жил со своими сестрами Елизаветой Павловной и Марией Павловной. Семья была бойкая, в доме их даже побаивались. Константин Павлович работал в милиции, в уголовном розыске, откуда был переведен в центральный аппарат НКВД. Во время Великой Отечественной войны был заместителем начальника Управления по делам военнопленных и интернированных. Успешно справлялся со своей работой, очень хорошо излагал свои мысли, несмотря на то что окончил только четыре класса. После войны в звании подполковника уволен в отставку и стал работать начальником охраны: автозавода имени Сталина, велозавода, а в последнее время на мясокомбинате имени Микояна. Все эти предприятия когда-то находились в его оперативном обслуживании. Луньков был награжден орденами и медалями, знаком «Почетный чекист». Он с гордостью подчеркивал, что этот знак ему вручил лично Лаврентий Павлович Берия. Но после того как в 1953 году Берию арестовали и расстреляли, Константин Павлович больше о знаке не вспоминал. В молодости он увлекался голубями. Во дворе построили голубятню, и все дети дома с его разрешения размахивали шестом: или разгоняя голубей, или их созывая. Все свободное время Константин Павлович проводил на голубятне, его даже называли Костя-голубятник. Но в начале войны он разобрал голубятню и выпустил птиц. В нашем «форпосте» играл в городки, всегда был на соревнованиях победителем. Очень любил футбол, болел за команду автозавода «Торпедо». Если она проигрывала, то был зол, к нему боялись подойти. Если выигрывала, то каждый гол приветствовал криками «Ура!». Мама всегда молилась за эту команду, чтобы Костя не ругал Марию за проигрыш «Корпеды», как она ее называла.

Константин обладал хорошим голосом, во всех компаниях был запевалой, исполнял песни Петра Лещенко, в общем мог себя показать. Любил только себя и свою семью, а остальных, можно сказать, и не признавал. Мария Кузьминична тоже окончила всего четыре класса, работала кондуктором в трамвае, затем продавцом в магазине «Детский мир», что на Таганской площади, а в 1937 году, когда родилась Галя, уволилась и уже до конца жизни нигде не работала, растила Галю, затем Володю.

Долго не забывали свадьбу Марии и Константина в 1930 году, когда весь дом гулял три дня и три ночи. Праздновали во дворе, расставили несколько столов, водку и закуску несли сами жильцы. Приходили с работы и, не заходя в свою квартиру, садились за стол, потом шли на сеновал: одни засыпали, другие просыпались и опять гуляли. Шум, музыка, даже трамваи останавливались, идущие по Большой Калитниковской улице, и пассажиры спрашивали, что за праздник. А Мария в 1930–1931 годах работала в этом трампарке, но на время свадьбы ушла в отпуск, а затем и вообще уволилась оттуда.

Толкование имени Мария – госпожа, преподобная. Общительна, хоровод поклонников обеспечен с ранней юности. Обидчива, своенравна, верна своим детям. Дети Марии и Константина: старший сын Костенька (1931–1935); дочь Галина (1937–2003), работала на велозаводе, была делегатом одного из съездов КПСС, окончила Московскую городскую партийную школу. Последнее место работы – отдел кадров велозавода; младший сын Володя (1945–1981) – светлое пятно в семье. Все члены семьи кремированы и похоронены в одной могиле на Калитниковском кладбище.

Мой единственный брат Алексей Кузьмич родился в 1915 году. Папа возлагал на него большие надежды, хотел, чтобы он получил высшее образование и, как говорится, вышел в люди. Но Алексей после окончания ФЗО дальше учиться не захотел и поступил на Дербеневский химический завод, где вскоре его перевели в дирекцию завода, он был избран в профсоюзный комитет, отвечал за культурно-массовую работу всего предприятия.

Алексей был очень доброжелательный, общительный, настоящий лидер, вокруг которого всегда собиралась молодежь. Отец гордился, видя, с каким уважением относятся к Алексею и директор завода, и начальники цехов. Летом он организовывал поездки на теплоходе, однажды и мы выехали с заводом всей семьей в «Бухту радости». Он создал на заводе театральную студию «Синяя блуза», ставил спектакли; помню один из них – «Чужой ребенок» Шкваркина. С этими спектаклями студийцы ездили по клубам в Москве, имели большой успех.

Алексей с детства любил плясать, танцевать. В Парке культуры Таганского района каждый вечер проводились танцы, и лучшие призы за исполнение всегда получал он. Вся эстрадная площадка, где играл баянист, была исписана: «Леша, я люблю тебя». Поклонниц у него имелось полно, и у нас в квартире часто устраивались вечеринки. Родители наши были гостеприимны, приветливы и доброжелательны. Приходили ребята и девушки из рабочих семей: пели, танцевали; не было ни одной драки, ни одного скандала. Алексей не употреблял ни водку, ни вино, не курил, и мама всегда готовила ему клюквенный морс.

Один из его друзей работал где-то на хладокомбинате, откуда привозил мороженое, которое мы купить не могли. Алексей даже выступал в Театре народного творчества (сейчас это зал имени Чайковского) – исполнял танцы народов нашей страны. Хорошо помню, как он плясал «лезгинку» то по-грузински, то по-азербайджански. Для своих выступлений доставал в театрах костюмы напрокат. Однажды в 1934 или 1935 году он пригласил выступить и меня – с «кабардинкой». Я надела привезенный им костюм, но сапоги были великоваты. И когда я отплясывала на сцене, они соскочили с ног. Раздался смех, но я до конца дотанцевала босиком, а за кулисами горько плакала. Конечно, приза не получила, но мне дали шоколадку – наверное, чтобы успокоилась. Потом меня окружили корреспонденты газет, интересовались, где я училась танцевать, как учусь в школе, в какой семье родилась и так далее, а у меня все слезы из глаз лились, так мне было обидно.

Леша очень любил маму, а из сестер – меня, искал мне учебники, очень хотел, чтобы я училась. Привозил нам с мамой билеты в театр, и мама, которая раньше никогда нигде не была, попала и в МХАТ, и в зал имени Чайковского и даже в филиал Большого театра. В зале имени Чайковского мы были на концерте хора Пятницкого, а в филиале Большого театра в 1939 году слушали оперу «Сказка о царе Салтане». Восторг был огромный, да и я сама первый раз посетила этот театр. На следующий день сдавала экзамен по тригонометрии, получила пятерку. Считала, что этому помогла опера.

В 1936 году Алексей женился на Елене Александровне Мартыновой и ушел жить к ней, на Новослободскую улицу, дом десять, квартира тридцать пять. Вот тогда-то мама плакала, что отдала одну нашу комнату чужой женщине, так как в это время уже Александра привела к себе мужа. Ведь были еще и мы с Аидой, да к тому же кто-нибудь из маминых родньгх у нас жил: она всех привечала, а родственники, пожив у нас, устраивались на работу и уходили в общежитие.

Елена Александровна тоже работала на Дербеневском химзаводе, в чертежном бюро, вместе с Алексеем выступала в студии «Синяя блуза», где они и познакомились. Жила она в семье, где кроме матери были два брата и две сестры, а квартира была трехкомнатной. Молодым выделили отдельную комнату, но питались все вместе, материально жили хорошо, главным образом на зарплаты братьев: Василия Александровича и Николая Александровича. Алексей, бывало, получит зарплату, а через неделю Елена Александровна говорит: «Деньги все», и Алексей тогда приходил обедать к нам. Мама всегда готовила ему омлет из двух-трех яиц и молоко, а в ее отсутствие это делала я, хотя он и стеснялся. Отец и мама покупали ему и костюмы, и сорочки, и вообще всю одежду.

Василий Александрович работал в Кремле, в секретариате, и кое-что нам рассказывал. Например, как однажды на территории Кремля встретил Сталина. Испугался и забежал в подъезд. Второй раз – тоже. А когда это повторилось в третий раз, Сталин зашел за ним следом в подъезд и говорит: «Разве я такой страшный? Нечего бегать от меня!» После этого, встречаясь, они здоровались, и Сталин ему всегда улыбался. Василий Александрович покупал в Кремле сладости, которых мы нигде и не видели. Погиб он в Великую Отечественную войну, на фронте.

Второй брат, Николай Александрович, работал в НКВД следователем, дослужился до полковника, стал старшим следователем по особо важным делам при министре Абакумове[6]6
  Виктор Семенович Абакумов (1908–1954): в 1941–1943 годах – начальник Управления особых отделов НКВД СССР, затем ГУКР «Смерш» НКО СССР; в 1946–1951 годах– министр госбезопасности СССР. Репрессирован. В 1994 году приговор «за измену Родине» изменен на «за злоупотребление служебным положением», однако мера наказания оставлена та же, и, несмотря на все свои заслуги перед государством, Абакумов до сих пор не реабилитирован.


[Закрыть]. Во время войны он часто вылетал по заданиям на фронт. Николая Александровича я знала ближе, поскольку он был другом моего первого мужа, Анатолия Харитонова, дружил с Алексеем, очень уважал моих родителей. Он-то и рекомендовал меня на работу в Управление особых отделов НКВД.

В 1951 году Николая перевели в другое отделение, которое располагалось в кабинете рядом с тем, где он сидел ранее. В один из дней в июле-августе того же года приходит он на работу и, как всегда, первым делом идет здороваться с прежними сослуживцами. Вдруг видит: комната опечатана, а дежурный на его вопрос: «Что случилось?» – ответил, что всех ночью арестовали. Получалось, что только его случайно не арестовали[7]7
  12 июля 1951 года министр госбезопасности СССР Абакумов был арестован по сфальсифицированному обвинению в государственных преступлениях, осужден и приговорен к расстрелу 19 декабря 1954 года. По этому делу было арестовано и репрессировано большое количество сотрудников органов госбезопасности.


[Закрыть]. Через несколько месяцев он был переведен на Петровку, 38. При встрече сказал мне, что там, куда его перевели, воровство, пьянки, «такая грязь, о которой мы и не догадывались. Жаль, что Сталин до них не добрался!» – этим он и закончил свой рассказ.

Мы много лет не виделись с Николаем, а когда в 1994 году встретились, я узнала, что участником Великой Отечественной войны он не считается. Когда ему посоветовала написать заявление в ФСБ, он испугался и говорит:

– Ты что? Хочешь, чтобы меня арестовали?

– За что?

– А их за что? Ведь я работал с ними, с Абакумовым, ни в чем они не виноваты, а их арестовали и расстреляли!

Мы с его сестрой с трудом убедили Мартынова, чтобы он написал заявление, а моя дочь Лена проконсультировалась с юристом ФСБ, который сказал, что Николая Александровича к ответственности привлекать не будут, даже хотя бы потому, что ему уже восемьдесят лет. Тогда Николай Александрович написал заявление, Лена сдала его в приемную ФСБ и вскоре получила на него удостоверение участника войны, а мы с внучкой Машей передали все это его жене. Николая сразу положили в госпиталь, так как у него уже отказывали ноги, на улицу он не ходил. А через некоторое время он умер. Ужасно: десятки лет прожил под страхом, что к нему вот-вот придут и арестуют! А какой хороший был человек, честный, скромный, трудолюбивый, прошел Смерш…

Еще хорошо помню сестру Елены Александровны Анну, или Нюню, как ее называли. Алексей всегда говорил, что его в той семье любит только Нюня. Она и меня любила. Когда я ходила к племяннику Володе, сыну Алексея, она всегда стояла у окна и высматривала меня. Вырастила и Володю, и его детей. Добрая была женщина.

Сын брата, Владимир Алексеевич Овсянников, всю жизнь проработал в Министерстве путей сообщения, почетный железнодорожник. Отличный муж, заботливый отец и дед. Все усилия приложил к тому, чтобы оба внука окончили Университет путей сообщения.

Жена Владимира, Людмила Ивановна, работала зубным врачом. Моя мама, увидев Люсю в первый раз, сразу сказала, что Володе повезло: хорошую хозяйку выбрал. У них двое детей: сын Алексей и дочь Алла, оба имеют хорошие семьи, работают на желез-них дорогах, а Володя и Люся помогают им советами и воспитанием внуков, да и деньгами.

Что означают имена? Алексей – защитник, преподобный. Елена – светлая, сияющая. В точности наследовала характер отца. Категорична, подвержена сменам настроения. Принципиальна, целеустремленна. Владимир – равноапостольный, священномученик. Людмила – людям милая. Мученица.

Вторая моя сестра, Александра Кузьминична Смирнова (1917 г.р.), окончила семь классов, дальше учиться не захотела, пошла работать тоже на Дербеневский завод. Очень жизнерадостная, всегда имела много поклонников. На заводе познакомилась с инженером Григорием Григорьевичем Смирновым, за которого в 1936 году вышла замуж, и они заняли в нашей квартире темную комнатку – это был закуток от большой комнаты, там стояли кровать, комод и малюсенький столик.

13 января 1937 года у них родился сын Юрий, который спал в верхнем ящике комода, а днем лежал в детской коляске в большой комнате, где жили наши родители, мы с Лидой и брат Алексей. После завтрака коляска выносилась на улицу. Я в это время училась во вторую смену, и все мои одноклассницы очень хотели покатать коляску, даже очередь установили. Коляска с живой куклой или инстинкт женщины?

Во время войны Александра ездила с детьми в эвакуацию в Челябинск, где сильно заболела, а потом сама удивлялась, как только жива осталась. После смерти мужа в 1965 году работала на заводе в охране, умерла в 1987 году.

Григорий Григорьевич работал на Дербеневском химическом заводе, затем на заводе «Акрихин» где-то под Москвой, откуда перешел в Министерство среднего машиностроения; по достижении возраста уволился на пенсию. О нем вспоминаю с любовью и глубоким уважением. Очень умный, скромный, любил и уважал моих родителей и всю нашу семью. Мы прожили с ним, можно сказать, одной семьей с 1936 по 1965 год. Никогда не было ни ссор, ни одного конфликта. В последние годы он очень плохо видел, и я почти каждое воскресенье ходила с ним на кладбище к своему отцу. Мама была спокойна, что меня сопровождает мужчина, что я не одна туда хожу, а я возьму его под руку, и мы медленно-медленно идем. На кладбище сажаю его на скамейку, сама убираю могилку, а он рассказывает мне о своей жизни, детских годах в деревне Тома Костромской области, своей работе, шахматах, которыми увлекался и своих сыновей научил играть. Я знала, что иногда в выходные дни Григорий Григорьевич ходил играть в шахматы на Гоголевский бульвар. В то время любители шахмат и домино собирались на Гоголевском, Суворовском, Тверском бульварах и сражались друг с другом. Около них всегда собиралась толпа, но все проходило тихо, спокойно, никому они не мешали.

Много рассказывал он и о своем брате, Иване Григорьевиче Смирнове, который работал маляром-художником, расписывал стены в квартирах певцов, балерин Большого театра, обшивал стены шелком. Часто ездил в Среднюю Азию, где занимался этим же делом.

Был знаком с писателем А.С. Новиковым-Прибоем[8]8
  Алексей Силыч Новиков-Прибой (1877–1944) – автор эпопеи «Цусима», лауреат Государственной премии СССР.


[Закрыть], нередко с ним встречался.

А как мы смеялись с Григорием Григорьевичем, вспоминая о наших поездках на дачу на станции Лесной городок, где мы с ними снимали двухэтажный дом (мы с мамой – первый этаж, а они – второй). Григорий Григорьевич подъезжал за мной на работу на мотоцикле, который он почти всегда чинил, я садилась сзади, и мы по московским дорогам мчались на дачу. Я очень боялась, так как вокруг нашего мотоцикла едут большие автомашины, а мы где-то внизу, такие маленькие. Я даже иногда от страха закрывала глаза. Но все страхи были напрасны, мы благополучно приезжали на дачу, где нас ждали. Григорий Григорьевич был очень порядочным и честным человеком, всегда что-то делал, мастерил, очень любил жену и детей.

О чем говорят их имена? Александра – мужественная, мученица. Честный человек и требует от других такой же правдивости. Но в характере прослеживается властность, категоричность, требовательность. Александра трудолюбива, не любит сидеть дома, ее дети вырастают воспитанными и образованными людьми. Григорий – бодрствующий, священномученик.

Александра Кузьминична, Григорий Григорьевич и его брат Иван Григорьевич умерли в возрасте семидесяти лет, их прах покоится в колумбарии на Донском кладбище. У Александры и Григория трое детей: старший сын Юрий (1937 г.р.), очень похож на отца, такой же мастер на все руки, никогда не сидит без дела, всегда чем-то занят. Когда обращаешься к нему с просьбой, никогда ни в чем не отказывает. Окончил Институт радиотехники, электроники и автоматики (МИРЭА), работал в НИИ радиотехники и до сих пор трудится на предприятии, связанном с радио. Его жена, Надежда Константиновна Смирнова, инженер, тоже окончила этот институт и работала вместе с ним в НИИ. Очень порядочная, честная, ее любила и уважала моя сестра, ее свекровь. У них один сын Максим, окончил тот же институт, что и родители, поступил в аспирантуру, работает в фирме, связанной с компьютерами. Весь в отца и мать, мастер на все руки. Я считаю, что это одна из лучших семей.

Дочь сестры, Ирина Григорьевна Шевченко (1941 г.р.), порядочная, скромная женщина, двадцать шесть лет проработала в органах КГБ – ФСБ, откуда и ушла на пенсию. Муж ее, Юрий Леонтьевич, инженер, изобретатель. Помню, как в телевизионной передаче «От всей души» показали двух его дядей, тоже Шевченко, выехавших на сцену на маленьком тракторе, который они собрали сами. А Юрий лично изобрел тренажер-пушку для тенниса и назвал его «Оксана», по имени своей дочери. Дочь, Оксана Никитина, работает в НИИ, воспитывает сына Юрия, студента химического института. Ее муж, Андрей Никитин, работает на фирме, очень порядочный и честный человек.

Моя младшая сестра Лидия Кузьминична Калюсина (1926 г.р.) живет в Красноярске. 15 июня 1941 года она сдала последний экзамен за седьмой класс, а 22 июня началась война. Ей тогда было пятнадцать лет. 7 февраля 1942 года поступила работать на Московский велозавод (потом стал заводом «Мосприбор»). Трудилась слесарем на сварочном аппарате, делала детали для автомата ППШ. Норма – 110 штук, а она давала 150–180, работала по двенадцать – четырнадцать часов в сутки. Была маленькая, худенькая, и чтобы достать до станка, ей ставили под ноги скамеечку. 16 августа 1943 года уволилась и 1 сентября уже была в Магнитогорске у мужа – Бориса Сергеевича Калюсина. Работала там секретарем-машинисткой в обкоме комсомола. В 1944 году переехали с мужем в Уфу, в 1954 – в Красноярск. Два года (1954–1956) прожили в Енисейске, где видели репрессированную сестру Берии. В 1956–1957 годах прожили в Ленинграде, а с 1957 года находились в Красноярске. С 1960 года работала в Красноярском агентстве Гражданского воздушного флота, последняя должность – заместитель начальника Центрального агентства воздушных сообщений, в 1989 году уволилась на пенсию.

С ее мужем Борисом Сергеевичем (1916 г.р.), летчиком, я познакомилась в 1941 году, когда приехала в Магнитогорск к своему мужу Анатолию Харитонову. Они с Борисом были друзьями, жили в одной комнате. Прожив там примерно две недели, я узнала, что моего Анатолия должны были направить на фронт. И тогда Борис Сергеевич пошел к командиру отряда и попросил послать на фронт его, а Харитонова оставить, мотивируя тем, что тот только что женился. Его отправили на фронт. В 1943 году под Сталинградом Борис был сбит, попал в плен, одну ночь немцы продержали его в яме, но даже допросить не успели: он убежал, вернулся к своим, и его отправили в Москву, откуда Калюсин должен был вылететь командиром отряда в Магнитогорск.

Зашел он к нам на Мясную Бульварную, увидел Лиду и с первого взгляда влюбился в нее. Перед тем мы знакомили Бориса с моей подругой, но тут он воскликнул: «Мне никто не нужен, кроме такой красавицы, как твоя сестра!» Они договорились, что Лида приезжает к нему. Так она и сделала. Ей было семнадцать лет. Когда в 1945 году родилась дочь, они зарегистрировали брак. Борис Сергеевич до 1975 года летал на самолетах Ан-24 и Ил-18. В 1989 году ушел на пенсию, а в марте 2000 года тяжело заболел и 5 июля 2004 года умер.

Что сказано об их именах? Лидия – мученица. Энергична, но эта энергия расходуется на суету, разговоры, бесконечные обсуждения мелких проблем. Работает честно, хозяйственна, аккуратна, ей свойственно следить за нравственностью других. К себе Лидия относится не так критично. Борис – благоверный князь. Выписав значения имен, прихожу к выводу, что многое сходится с характером моих родных.

Их дочь, Галина Седнева (1945 г.р.), окончила биологический факультет педагогического института, работала в лаборатории поликлиники, умерла в 1985 году от астмы. Ее сын Артем родился 23 мая 1971 года, его воспитывали бабушка и дедушка – Калюсины, и он взял их фамилию: Артем Владимирович Калюсин. Несколько лет был пилотом ГВФ, в 2005 году уволился, работал в фирме, связанной с финансовыми вопросами, но недолго. Теперь опять летает в ГВФ, живет в Красноярске с женой и двумя дочерьми.

Кажется, никого из родственников не забыла. Может быть, не все о них написала, кое-что упустила. Я спешу написать побыстрее, так как боюсь, что не успею.