Текст книги "Бог, природа, труд"

Автор книги: Анна Бригадере

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Анна Бригадере
БОГ, ПРИРОДА, ТРУД

ОТ СОСТАВИТЕЛЯ

«В чем смысл жизни? Отдать все силы служению ближним? Легко сказать, но как осуществить? Как исполнить это прекрасное, высочайшее предназначение жизни? Бедная девушка, ни денег, ни образования… Если бы смогла я все описать – все, что чувствую, вижу, думаю, – я бы считала, что цель достигнута. Судьба на все наложила запрет, все это суждено пережить мне в себе», – так писала юная Анна Бригадере в своем дневнике.

Прошло немало лет, прежде чем она отважилась сказать людям то, что волновало ее, занимало ее мысли, наполняло жизнь. В литературу она пришла, как зрелая личность, со сложившимися взглядами, которые с годами, углубляясь, обретая широту, в основном не изменились.

В 1896 году, когда писательнице было уже тридцать пять лет, в газете «Балтияс вестнесис» был напечатан рассказ «В больнице». С этого момента и ведет отсчет своей творческой деятельности Анна Бригадере. Вслед за ним публикуются другие рассказы и новеллы, которые сразу же ставят ее в один ряд с видными писателями-реалистами той эпохи.

Однако популярность и славу Анне Бригадере принесли прежде всего пьесы.

В 1903 году, в ответ на предложение перевести пьесу для детского театра, Анна Бригадере, используя богатства, таящиеся в сокровищнице народного творчества, создает пьесу «Спридитис», которой положила начало новому жанру в латышской литературе – жанру пьесы-сказки. «Спридитис» – первая латышская детская пьеса, которую можно назвать подлинным произведением искусства, имеющим непреходящее значение», – писал Андрей Упит, и он не ошибся в своей оценке. Герой сказки Спридитис в поисках счастья обошел многие сцены мира, пьеса была включена в репертуар МХАТа и лишь сложные материальные условия не позволили осуществить постановку на сцене этого театра. В жанре пьесы-сказки написаны и другие драматургические произведения писательницы – «Принцесса Гундега и король Брусубарда», «Майя и Пайя», «Волшебная птица Лолиты», которые до сих пор не потеряли своей ценности и ныне живут на сценах советских театров.

В последующие годы Анна Бригадере плодотворно работает и в области драматургии, и в области прозы, пишет стихи, но излюбленным ее жанром, как признавалась сама писательница, оставалась драматургия: количество написанных ею пьес приближается к тридцати. Среди них психологические драмы, трагедии, сатирические комедии.

Но вершиной ее творчества стала автобиографическая трилогия «Бог, природа, труд», «Суровые ветры» и «В каменной клетке», которая была написана как посвящение тем, кто взрастил и воспитал ее, преподал ей урок жизненной мудрости и стойкости, сформировал ее характер, заложил основы ее отношения к жизни.

Анна Бригадере обратилась к воспоминаниям, уже переступив порог шестидесятипятилетия, и больше всего тревожила ее мысль, что она не успеет дописать книгу, не успеет отдать дань уважения, выразить глубокую благодарность своим родителям, чья жизнь стала для нее примером.

Последние одиннадцать лет писательница провела на небольшом хуторе Спридиши, расположенном на берегу Тервете, откуда тропка приводит в Иллени – на хутор, где долгие годы батрачил ее отец. Право купить этот небольшой участок земли Анна Бригадере получает как дар к двадцатилетию своей творческой деятельности. И заброшенный, разрушенный хутор она превращает в дом, куда охотно и часто приезжают видные деятели латышской культуры, актеры, музыканты. Желанными гостями были здесь молодой Янис Судрабкалн, Янис Яунсудрабинь, Янис Осис, Павил Розитис, с благоговением и любовью произносились здесь имена Яниса Розенталя и Рудольфа Блауманиса, чье творчество и личность оказали огромное влияние на развитие таланта писательницы.

И она ведет своих гостей любимыми тропками – сначала к источнику, который сама разыскала и расчистила, затем к извилистым берегам Тервете, к Большому камню, в разбитый ею ботанический сад-дендрарий, который продолжал расширяться и после смерти писательницы, и сейчас, спустя пятьдесят лет, насчитывает более пятисот редких пород деревьев и кустарников.

Родилась Анна Бригадере в 1861 году в Земгале в семье батрака на хуторе Балляс. Отец ее, хоть и был сыном хозяина, отказался от наследства в пользу брата, чтобы таким образом спасти его от солдатчины. С раннего детства будущая писательница познала суровый крестьянский труд, и труд на всю жизнь становится для нее мерилом нравственной ценности человека.

Только три класса волостной школы сумела она закончить – после смерти отца надо было думать о том, как заработать на хлеб. С тринадцати лет работает она сначала швеей, потом продавщицей, но все эти годы не покидает ее заветная мечта получить образование. Но единственная доступная для нее в эти годы школа – это книги, о чем с щемящей болью рассказывает Анна Бригадере в своей трилогии о детстве. Лишь в Вентспилсе, куда она переезжает вместе с сестрой, она получает возможность регулярно читать и позже при поддержке брата ей удается получить диплом домашней учительницы, и долгие годы она обучает детей зажиточных горожан латышской буржуазной интеллигенции.

В конце 90-х годов, когда имя ее как писательницы становится известным, главным делом своей жизни она избирает литературу.

И лучшие ее произведения, проникнутые гуманизмом, отличающиеся правдивым отображением действительности, прославлением человека труда, овеянные духом фольклора, стали неотъемлемой частью латышского литературного наследия.

Умерла Анна Бригадере в 1933 году на своем хуторе Спридиши, как бы исполнив «прекрасное, высочайшее предназначение жизни» – в этом же году увидела свет последняя часть ее автобиографической трилогии, в которой рассказала она обо всем, что думала, что чувствовала девочка из батрацкой семьи.

В зрелые годы яснее ощущаешь свою связь с землей детства. Особенно, если каждый день, каждое утро ходишь тропками, по которым бегала девчонкой, каждое утро встречаешь солнце в той стороны, откуда оно ласкало своими лучами твое босоногое детство. Оживают в памяти картины прошлого, люди, в окружении которых жила маленькая девочка Аннеле.

И воспоминания о далеком детстве вырастают в пронизанное мыслью художника повествование о вступлении человека в жизнь, познании окружающей действительности, столкновении с суровыми ветрами, заботами и чаяниями человека труда – вот канва, на которой строится вся книга.

Первая часть трилогии «Бог, природа, труд», по которой обычно называется вся книга, показывает нам, как в детской душе начинает отражаться окружающий мир, как маленький человек постепенно осознает свою связь с природой, себя в этом мире, горизонты которого раздвигаются все шире, все дальше, как формируются первые, пусть и наивные, философские понятия: что такое бог, о котором так часто говорят взрослые? что такое труд? почему обновляется земля? что такое смерть?

Все это познает маленькая Аннеле, переезжая вместе с родителями с хутора на хутор, и каждое новое место встречает их новой работой и новыми трудностями, знакомит с новыми людьми, приносит новые радости и огорчения.

«С тех пор как Аннеле себя помнила, окружали ее люди, чьим уделом был суровый труд». И очень рано девочка понимает, что работа – это содержание, смысл жизни тех, с кем рядом она живет. И только труд делает осмысленным каждый прожитый день, трудиться – это и значит жить по-настоящему, Не случайно задумывается она, настоящие ли люди граф и молодая графиня – ведь они не работают, как отец, как мать, как те, кого она видит каждый день.

С раннего детства труд становится неотъемлемой частью жизни Аннеле – утром человек встает, он дышит, смотрит, слушает, он работает. Труд входит в ее жизнь постепенно – сначала как игра, потом как необходимость, закон жизни. Уже в шесть лет для нее нет большего стыда, чем не справиться с работой – как горько она плачет после грозы, но не оттого, что испугалась, не оттого, что побило градом, – оттого, что не уследила за стадом и оно разбежалось.

Зато сердце Аннеле переполнено радостью, когда возвращается она в день своего рождения с поля, где вместе со взрослыми убирала картошку. И отпустила ее мама в такую дальнюю поездку только потому, что это был день рождения девочки – трудиться наравне со взрослыми было подарком!

С какой любовью и теплотой рассказывает Анна Бригадере о людях труда, и нет в ее устах высшей похвалы, чем сказать о человеке – труженик. Такими тружениками были мать, которая и часа не могла усидеть без работы и говорила, что «без работы горше, чем без хлеба», и бабушка, которая скажет, бывало, «чем слова попусту тратить, лучше б взяли да сделали», и тут же сама сделает, пока другие спорят, и, конечно, отец, который сыграл такую огромную роль в формировании души маленькой Аннеле.

Не были для девочки большей награды, чем помогать отцу. День, когда отец впервые разрешил ей помогать ему, становится для Аннеле настоящим праздником. И отец учил ее работать так, чтобы труд приносил радость, учил понимать красоту и необходимость труда. Он и сам работал весело, с песней, работал красиво. Но по душе ему была только такая работа, где мог он проявить свой ум, свои знания – по чужой указке работать не мог. И потому предпочитал труд тяжкий, но не унизительный.

Велик и благороден этот человек в своем стремлении преобразовывать землю, превращающий бесплодную пустошь в щедрую ниву, строящий дом, в котором будут жить другие, так же как он жил в домах, построенных кем-то до него.

Мотни труда в трилогии тесно переплетается с мотивами природы, которая ежедневно раскрывает перед Аннеле свои тайны. Это и капля росы, алмазом сверкающая в траве, и зов кукушки в Авотском лесу, и трели жаворонка, и молодая рожь, которая течет, словно зеленая река, и канава, прокопанная отцом на новине, которая кажется разноцветным поясом, – много, много чудес таила в себе природа, у которой девочка находила утешение в самые горькие минуты своей жизни. Вспоминая свое детство, Аннеле, которая стоит на пороге большой жизни, думает: «Природа. Величественная природа. Везде она, всюду, все поглощает, все подчиняет себе. Смотришь на нее – не насмотришься, погружаешься в нее, растворяешься в ней и каждый раз открываешь нечто новое, неизведанное. <…>

Природа творила чудеса, но природа и учила. А кто не хотел ее познавать, тот не видел ее чудес. И не самым ли главным уроком, преподанным природой, был труд? Через труд природа выражала себя».

И, наконец, третья сквозная тема трилогии – религия, бог, о котором так часто говорили взрослые. Для маленькой Аннеле бог – это природа. В главе «Майское воскресенье» Анна Бригадере описывает, как маленькая Аннеле трансформирует слова молитвы, наделяет их смыслом, ей доступным: бог, который пасет свою паству, превращается в пастуха, его светлые одежды – это облака, жезл его – лучи солнца. Все, что недоступно еще пониманию маленькой девочки, конкретизируется, наполняется реальным содержанием, становится игрой.

Взрослея, Аннеле ощущает, как тесно жизнь людей связана с природой – со сменой дня и ночи, зимы и лета, весны и осени. И человек не в силах ничего изменить, человек подчиняется ее законам. Что же получается? Природа всемогуща, значит, она бог.

С годами влияние религиозных взглядов, господствовавших в то время, становится ощутимее, однако здоровая натура, жизнерадостность, жажда знаний, вера в свои силы оказываются сильнее религии. И в целом в трилогии жизненная правда одерживает победу над религиозными предрассудками. Поэтичные описания природы, эмоциональные зарисовки трудовой жизни оставляют в тени религиозные мотивы, прославляют красоту родного края и благородную роль труда.

Трилогия Анны Бригадере была написана в тот период, когда жанр автобиографических воспоминаний о детстве становится особенно популярным в латышской литературе. В рамках этого жанра были созданы такие шедевры, как «Белая книга» и «Зеленая книга» Я. Яунсудрабиня, «Дневник Малыша» Э. Бирзниека-Упита. Но не умаляя значения ни одного из писателей, мы с полным правом можем утверждать, что никто из них с такой глубиной не показал, как миленький человек приходит к философскому осмыслению жизни; ни в одной книге так поэтично не выражены этические идеалы, которыми жил народ – прославление труда, оптимизм, возвеличение добра, осуждение подлости и зла.

БОГ, ПРИРОДА, ТРУД

БАТРАКИ

Со двора и избу то и дело влетал пастушонок Лудис, оставляя двери настежь, словно калитку. Никто не ругал его за это. Тепло уж не берегли, как зимой. Ветер задувал в двери, окна. Углы опустели. Батрачка, что мыла и чистила их, ушла, чтобы новые жильцы не бранили за оставленные грязь и паутину.

Нынешним летом Лудис подрядился как взрослый, наняли его тут же по соседству. В Каменах он знал все наперечет – прибегал чуть ли не через день. Что здесь нового увидишь? Но сегодня пришел спозаранку – поглядеть, кто уйдет и кто придет в Камены в Юрьев день.

Только влетит в комнату – тотчас к Аннеле.

– Кто твои отец с матерью?

– Батраки.

– Куда идут они?

– На край света.

– А где тот край света?

– За морями, за долами, за высокими холмами, – перечисляет Аннеле, кивая в такт головой и изо всех сил пытаясь выговорить трудное «р».

Лудис громко, заливисто хохочет, потом крутанется на пятке, словно волчок, и выбегает; но вскоре снова тут как тут – и ну выпытывать Аннеле, кто ее отец с матерью.

И так уже в третий раз.

Аннеле сжала губы, насупилась. Будет с нее.

И хоть Лудис из тех людей, кто пользуется ее расположением, но тут было что-то не так. Почему он столько раз переспрашивает, почему так смеется?

– Ну, скажи же, скажи – куда ты пойдешь? На край света? А где этот край света? – приставал Лудис, пытаясь вытянуть из Аннеле слова, которым сам же ее и научил.

Аннеле в ответ ни слова.

– Ну и ладно, и не говори, но и ты не узнаешь, кто такие батраки, – поддразнивал Лудис. – Ну, скажи, кто такие батраки?

Не дождавшись ответа, он рассердился.

– Твои отец с матерью, дурочка! А ты и не знаешь. Вот оно как! Дурочка ты, дурочка, что с тебя возьмешь! – Лудис ткнул девочку кулаком в бок и был таков.

Аннеле, похожая на ворох с вещами, осталась наедине со стулом от материной прялки, на который была посажена. Рано утром укутали ее платками, а после поверху намотали и те, что забыли положить в сундук; и стала она такая большая и толстая, что и с места не сдвинуться.

Но стоит только повернуть голову, увидишь взрослых, снующих по двору: мать, сестру, брата. У сестры платок сбился, лицо раскраснелось, брат успел уже завозить новые постолы, разрешение обуть которые в Юрьев день вымаливал давеча со слезами. Но мать этого не видела. Не до того ей сейчас было. Вот она вывела Бусинку, привязала ее к забору. Та вырывается, мычит. Из всех хлевов ей отзываются. Прощаются с нею.

Пробежали через двор овцы с белыми дрожащими ягнятами, за ними брат и сестра с длинными хворостинами. Мать отвязала Бусинку и торопливо потащила за собой. Два воза с вещами, раскачиваясь, проехали по ухабистой дороге и исчезли.

У Аннеле потемнело в глазах. Что же это? Никто за ней не пришел? Никто не позвал? Ее просто забыли. Как же останется она в этом пустом углу, где раньше стояла высокая мамина кровать с красивым клетчатым одеялом и белыми подушками и который теперь кажется таким чужим, темным и неприветливым!

Это и есть долгожданный Юрьев день, о котором было столько разговоров?! Тут и придется ей остаться. Одной-одинешеньке.

Нахлынули слезы, в глазах закололо, словно раскаленными иголками, но всеми силами сопротивлялась Аннеле слепому, темному страху. Кричать нельзя ни за что. Снова Лудис начнет смеяться. Но и удержаться она не сможет, если никто не придет.

А во дворе, знай себе, насвистывал Лудис и звал кого-то. Ему откликнулся чей-то голос. Это отец Аннеле.

Отец! Он еще тут. Погрузив последний воз, он обходил все закоулки – не забыли ли чего. Лудис не отставал от него ни на шаг. Вот и снова все хорошо. Отец придет, придет!

И отец пришел, взял Аннеле, Лудис подхватил материн стул. Батрацкая совсем опустела. Постель и сундучок Лудиса лежат пока посередине двора. Хозяйка дожидалась остальных батраков, чтобы показать каждому его место.

Отец поднял Аннеле над головой и усадил на воз. У девочки дух захватило, на сей раз от радости, не от страха. Чего ей бояться на отцовском возу? Отец для нее что крепость.

Она ждала так долго, что платки успели сползти. Отец забрался на воз и повязал их, как умел. Аннеле засмеялась, потрясла головой, и все платки сползли снова. Отец сурово погрозил пальцем и завязал их туже. Тут уж Аннеле присмирела. Ясно, что отец играть не хочет.

Когда тронулись, Лудис уцепился за веревку, которой был закреплен воз, уперся в него ногами, так что полы куртки волочились по грязи, и проехал с ними немного к большой радости Аннеле – язык его, словно красный огонек, мелькал то с одной, то с другой стороны красивого желтого ларя. Но тут его заметил отец и поднял кнут:

– И не совестно, озорник ты этакий!

Лудис тут же спрыгнул, угодил прямо в большую лужу, да так и остался стоять, глядя вслед удаляющемуся возу. И вдруг, словно вспомнив, крикнул:

– Аннеле, кто твои отец с матерью?

Ответом ему был залепивший рот резкий порыв ветра, которым он захлебнулся.

Рваные облака над головой растаяли, и клочки их унесло ветром. Засияло синее-синее небо, засверкало солнце.

Когда оглянулись на повороте, Камены стали исчезать. Сначала скрылся овин, потом клеть, и дом, и сад. Торчал только колодезный журавль, похожий на указательный палец, но подступившие к дороге кусты скоро заслонили и его. Камены вместе с Лудисом как сквозь землю провалились.

Но вот издали стали наплывать другие хутора, названия которых Аннеле слышала не один раз, когда жила еще в Каменах.

– Вон Гравмали, – показал отец рукояткой кнута. Это был старый, развалившийся хутор. Изба склонилась над дорогой, словно старуха с перекошенной челюстью. На другой стороне, освещенные солнцем, красовались Вилки, белые и стройные, словно молочные бидоны. Посреди двора стояли пустые и груженые повозки, мелькали пестрые платки, мычал скот. Но вот и они остались позади, исчезли.

Дорога вела сначала сквозь заболоченный кустарник, где над самыми кочками и колдобинами носились чибисы, а в глубоких придорожных канавах блестела ржавая вода; потом – через простиравшиеся до самой кромки леса зеленя, на которые жаворонки без устали сыпали с синего неба свои трели – серебристые жемчужные ожерелья; наконец выехали на развилку, от которой, как от клубка, во все концы света разматывались четыре дороги, и по ним навстречу друг другу, словно в величественном полонезе, катились такие же возы, позвякивая колокольчиками. Телега с отцовским скарбом переехала большак, но продолжала двигаться в том же направлении.

Внезапно дорога оборвалась. На краю глубокого оврага возы остановились и стали медленно проваливаться вниз. У Аннеле перехватило дыхание. Такой бездонной глубины она еще не видывала. А кто это несется внизу сломя голову, пенясь и всхрапывая? Огромный, могучий, она на возу что пылинка рядом с ним.

– Папа, папа, кто там так шумит? – боязливо и удивленно Аннеле показала вниз.

– Тервете, дочка. Вешние воды разлились, вот и большая она нынче.

«Тервете…» – задумалась Аннеле, да так и осталась наедине со своим удивлением – отцовские слова ей мало что объяснили. «Тервете, Тервете, Тервете это, – повторяла она беспрестанно. – Как бежит, как шумит, как пенится!» – И казалось ей, что всю ее заполняет дивная, звонкая песня.

Внизу переехали через мост. Вода, черная, глубокая, крутясь, взбивала пену и неслась так быстро, что догнать ее не могли ни облака, ни ветер.

В низине было безветренно и тепло, как в запечье. Все уже тут: мать и Бусинка, брат и сестра с овцами. Берег речки порос зеленой, мягкой травой, можно было пустить скот и самим передохнуть.

Возницы остановили лошадей и подвесили к их мордам торбы. Аннеле сняли с воза. С другого воза мать достала узелок. В нем оказалось полкаравая с ямкой внутри. Ямка была заполнена свежевзбитым маслом и сверху прикрыта коркой. Хлеб мать нарезала и каждому дала намазанный ломоть. Все расселись на траве, словно цыгане. Только старших детей было не дозваться. Они убежали к бурлящей Тервете – один за ивовыми дудочками, другая за цветами, которых было здесь видимо-невидимо.

Аннеле никуда не пустили, да она и шагу ступить не могла. Шагнет, тут же запутается в платках и падает, а остальные весело смеются.

Да и зачем ей ходить! Сестра прибежала с цветами – для Аннеле, брат с ивовыми дудочками – и они для Аннеле!

Остатки хлеба искрошили овцам, Бусинке достались корки. Мужчины напоследок покурили и засобирались дальше. Вверх по крутой дороге возы взводили по одному, и с каждым шагал отец, то толкая, то придерживая его – бурные после долгой и суровой зимы вешние воды так размыли дорогу, что рытвины кое-где были глубокими, словно канавы.

Когда отец, взмокший, разгоряченный, спустился за последним возом, поднялись и остальные. Ягнят, точно малых ребятишек, в гору внесли на руках, чтобы не так притомились.

Наверху налетел резкий колючий ветер и хорошенько потрепал всех. Здесь был другой мир. Он то раскрывался, как огромная неведомая книга, то подступал вплотную, сужался; то озарялся, величественный и сверкающий, вздымая, словно на гребень волны, белые дома, светло-зеленые рощи, далекие-далекие горы, то снова темнел под большим плывущим облаком, наползавшим на солнце, как грозное чудище. Аннеле вбирала в себя эти бесконечные, сменяющие друг друга картины, пока они не переполнили ее и голова не стала клониться, как спелый колосок. Леса, поля, луга, облака опрокидывались, подминали под себя Аннеле, и вот уже они хотят ее раздавить. Она вскрикнула.

– Держись, дочка! Открой глаза!

Аннеле широко-широко раскрыла глаза и увидела улыбающееся, приветливое лицо отца.

– А где мама?

– Она уже впереди.

– Еще не край света?

– Теперь уже совсем близко.

Ветер стих внезапно, будто его кто-то ударил по губам. Зеленой, мерцающей на солнце излучиной раскинулась впереди березовая роща. В нее и въехали. Бахромчатые тени качались над дорогой, липкие ветки своими закрученными, словно береста, листочками гладили щеки Аннеле. Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! То рядом, то где-то вдали куковала кукушка.

– Папа, кто это там зовет?

– Это большие лесные часы.

– Большие лесные часы? – удивилась Аннеле.

– Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! – отозвалось в другой стороне.

– А вон маленькие часы, – отец показал на пернатую семейку, которая чирикала и щелкала в листве.

Ага! Теперь-то Аннеле поняла. Так вот они какие, эти часы! Ну и звенел от них лес! На все лады, красивее, чем звонкая, быстрая Тервете. Чем дальше в лес, тем интереснее. Только успевай смотреть и слушать!

Дорога выбралась на свет. Справа лес отступал, обходя стороной большой лесной луг, слева высился вдоль дороги, словно живая мерцающая стена. Внезапно и луг и лес кончились, тут-то и стояли Калтыни – хутор лесника. Родные Аннеле были уже здесь.

Возы остановились посреди двора. Батраки были дома. Важный шаг – от одного Юрьева дня до другого – сделан, теперь можно приниматься и за обычные дела.

Две большие девочки в розовых кофтах с широкими, пузырящимися от ветра рукавами подошли к Аннеле, громко тараторя и хихикая, и чуть ли не силой стали навязывать свою дружбу, суля удивительные вещи.

– Подойди, Аннеле, подойди, они родня тебе, – подбадривала мать. Но Аннеле прикрылась рукой, что птичка крылом, и больше ничего не хотела видеть. Глаза понасмотрелись всего и отяжелели, словно цветы от утренней росы. Веки смежились сами собой.