Текст книги "Держаться за звезды (СИ)"
Автор книги: Анна Есина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)
– Я тебя умоляю, – он нетерпеливо притянул её к себе за рукав пуховика, сорвал с волос капюшон и водрузил на его место толстую вязаную шапку с меховым помпоном. По цвету она идеально сочеталась с курткой, тот же горчичный оттенок. Сложно поверить, что всё это он выбрал самостоятельно, без помощи женщины. – Вот теперь нравится МНЕ.
Он дружески хлопнул её по плечу, но потом вдруг раздумал вести эту приятельскую партию. Наклонился и поцеловал в щёку.
Ледяной змей в животе вышел из спячки, расправил тело, доселе свёрнутое в клубок тугих колец, заворочался, пополз куда-то выше. Нос обожгло смешанным ароматом его кожи, шампуня и туалетной воды. Вдыхая его всей грудью, она вспомнила о двух вещах: острой свежести июльского воздуха, пухнущего дождем, и запахе пепла от костра.
На сей раз Яна пообещала себе, что сдержится, что ни при каких обстоятельствах не станет кидаться на парня с поцелуями и вообще будет отсранённой, бесчувственной, безучастной. Ей ведь это не нужно, она прекрасно обходилась без этого на протяжении двух лет (кажется, даже больше; супруг потерял к ней всякий интерес, едва узнав о беременности, и она ничуть не огорчилась, интимная сторона жизни всегда была для неё чем-то вроде испытания; зажмурившись и мысленно уйдя глубоко в себя, туда, где ничто не могло её потревожить или расстроить, она худо-бедно переживала эти двадцать минут, а после старалась вырвать из памяти малейший намёк на ощущение). И с первой частью нехитрого плана она справилась, простояла истуканом тот краткий миг, в течение которого губы Славы касались щеки, но дальше всё полетело в тартарары. Он не отодвинулся, как ожидалось, а обхватил её лицо ладонями (её всерьёз беспокоили его пальцы, лежащие на мочках ушей), притянул к себе, заставив вытянуться на цыпочках, и поцеловал. В губы. Мир закружился, словно её без спроса усадили на вращающуюся с максимальной скоростью карусель. Земля, или на чём она там стояла, ушла из-под ног. Не было нужды открывать глаза, чтобы понять – это происходило вновь. Радужный дымок исходил от её кожи и, струясь кольцами, формируясь в затейливые облачка, впитывался в него: в одежду, волосы, открытые участки плоти. Она чувствовала, что растворяется в нём, не видела, но ощущала, как внутренняя сила покидает её, притом с такой охотой, будто именно Слава был тем человеком, кому она хотела бы принадлежать на самом деле.
"Твоя магия выбрала его, ему она решила довериться". Интересно, что бы это могло значить?
– С ума сойти, – хрипло прошептал Слава, насилу отрываясь от её губ. Дыхание со свистом вырывалось у него из груди, на щеках и скулах выступил румянец. Должно быть, она выглядит не лучше, а чувствует себя... Ммм, дайте-ка подумать. Чувствовала она себя живой, бодрой, энергичной и очень целостной, будто только что совершила нечто безумное и одновременно с тем героическое: вынесла ребёнка из горящего дома или прыгнула с парашютом.
Они стояли, прижавшись друг к другу, соприкасаясь лбами, взглядами, телами, носами. Говорить не хотелось. Слава уже облёк её мысли в слова, это и впрямь было сумасшествием, желать кого-то настолько сильно, что мутнело перед глазами, и к этому нечего добавить, кроме, разве что:
– Поехали скорее, – взмолилась девушка, понимая, что теперь, средь бела дня, их не остановит ничто, поэтому, чем скорее они окажутся на публике и в людном месте, тем меньшее сожаление она испытает.
Вышли в подъезд, спустились по лестнице, приблизились к массивной железной двери, за которой начинался мир, совершенно ею позабытый. Я смогу, я смогу, я сумею, мысленно твердила Яна, до боли в суставах сжимая ладонь Славы. Он нажал кнопку на домофоне, раздался протяжный писк. Душа ускакала в пятки. Ноги самостоятельно преодолели порог. Вязкий морозный воздух ворвался в лёгкие. Белизна снега, устилавшего двор, ослепила глаза. С мягким похрустыванием вдоль детской площадки прокатился автомобиль, подмигнув ей красными габаритными огнями. Туда-сюда с шуршанием сновали укутанные в меха, кожу и пух пешеходы. Одно лицо, другое, третье, клубы дыма от дыхания, стайка птичек устроилась на облысевшей яблоне, чирикают о чём-то...
– Ты в порядке? – голос Славы у самого уха, но она не расслышала вопроса и неизвестно зачем кивнула. Пускай понимает, как хочет.
Картинка перед глазами постоянно менялась. То внутренний двор стоящих квадратом пятиэтажек с покрытой изморозью качелей посредине, то небольшой скверик с заметёнными снегом скамейками, густо усаженный деревьями; то сплошная стена однотипных гаражей, разнящихся лишь цветом ворот. И прохожие! Как же много их было. Яна с отчаянием вглядывалась в лицо каждого, зная, что вот-вот в одном из них проступят знакомые черты: рыхлые губы жабьего рта, бугристые щёки, провисшие до самой шеи, тёмные икринки глубоко посаженных глаз, сияющие неистовством, дряблый нос-картошка с яростно раздутыми крыльями, сплошная полоса бровей, тронутых сединой. Уж она-то наверняка сумеет её отыскать! От Риммы Борисовны не скроешься, ложь она чует за версту. Неудивительно, что она в курсе, в чьей именно квартире Яна скрывается, где трусливо отсиживалась эти восемь дней. Знает она и то, чем эти двое занимались, будучи наедине. Греховодники!
У синих ворот с облезшей по краям краской Слава остановился, выудил из кармана связку ключей, отпер замок. Яна успокоилась, лишь очутившись в салоне автомобиля. Натянула на глаза шапку до самого носа, обмоталась ремнём безопасности, провалилась глубже в сиденье и подтянула колени к груди.
Кажется, беда миновала. Ей не встретилась ни свекровь, ни кто-либо другой из этой чудовищной семейки. Можно расслабиться и выдохнуть.
Слава выгнал машину, запер гаражные ворота, вернулся за руль, включил негромкую музыку (песню она узнала сразу же, неоднократно слышала её на этой неделе – композиция "Сердце на волоске" группы "Би-2; парень явно неравнодушен к их творчеству) и выехал на дорогу.
– Что собираешься делать дальше? – уделяя максимум внимания оживлённому движению, спросил он. – В глобальном смысле, имею в виду.
Она и без объяснений поняла, что речь зашла о её дальнейшей жизни.
– Первым делом верну сына. Правда, я пока ещё не знаю, с чего начать и как к этому вообще подступиться. У меня даже паспорта нет.
– У кого из них он может быть?
– Думаю, всё же у Лёни, – с сомненьем ответила она. – Однако гарантий никаких. А что?
– Мы могли бы навестить его в больнице, если он всё ещё там. Или нанести визит домой. Если я правильно тебя понял, с ним можно договориться. Пообещаем, к примеру, что ты не станешь поднимать шумиху, не подашь на него заявление в полицию. Он же гаишник, должен радеть за репутацию, у них в органах сейчас с этим строго, за похищение, насилие и лишение свободы против воли по фуражке не погладят, а уж за умышленное убийство, – он присвистнул, ловко перестраиваясь в крайний правый ряд. Проезжали мост через реку Энку. Яна мельком глянула в окно и спешно отвернулась. Ей не нравился этот город. Раньше – может быть, но не сейчас. Слишком много дурных воспоминаний. Именно через этот мост Лёня пронёс её на руках в день свадьбы.
– Честно? Слава, я боюсь даже приближаться к ним. Предсказание или надуманные россказни – тут уж решай сам, как относиться, в любом случае, я склонна верить в способности Саши – так вот, я всё больше убеждаюсь, что он во многом прав. Я способна...
– На убийство? Не смеши меня, пожалуйста. Это только в фильмах лишить человека жизни – плёвое дело. В действительно всё гораздо сложнее. Нет, пойми меня правильно, я вполне себе представляю, через что тебе пришлось пройти. – Он посмотрел на неё и на мгновение убрал руку с рулевого колеса, чтобы легонько сжать её ладонь. – Хорошо, согласен, я могу лишь догадываться о твоих чувствах и переживаниях. Меня не истязали и не запирали в убогом чулане на два года, Бог миловал. И я понятия не имею, каково это – потерять ребёнка. Но вот, что я знаю наверняка: ты прошла через девять кругов ада, чудом сохранила жизнь и рассудок, волшебным (слово это было сказано с дерзкой ухмылкой – вот же негодник, ещё потешается над ней) образом восстановилась в столь короткий срок, что характеризует тебя как сильную и волевую личностью. Всё это так, но одного у тебя не отнять: ты добра, в некотором роде даже слишком добра. Ты мягкая, нежная, милая, заботливая, раньше бы я непременно добавил "скрытная", но этот миф ты развеяла. А еще красивая, – он выдержал театральную паузу, позволяя Яне осмыслить таящийся за словами подтекст, затем продолжил. – И, извини, конечно, на убийцу похожа, как я – на русского парня Ивана.
Шутка получилась не самой удачной, однако девушка сумела выдавить из себя улыбку.
– А, правда, всегда забываю спросить, кто ты по национальности?
– Мой адрес не дом и не улица, мой адрес Советский Союз, так всегда говорил папа, когда речь о национальности заходила. Он казах у меня, а мама русская, коренная уроженка этих мест. Они в институте познакомились. А что насчет тебя, о, жгучая зеленоглазая брюнетка?
– На четверть бурятка, ещё на четверть татарка, – с напускной гордостью призналась Яна. – Международные мы с тобой дети, получается.
– Вот как! Ты у нас татаро-монгольское иго, – он подмигнул ей, приложил ладонь к уголку рта и нарочито демонстративно зашептал, отыгрывая шпионский диалог с самим собой, – о бурятских корнях ни гу-гу больше, пусть сие останется нашей скромной великой тайной. – И продолжил дурачиться, правда, теперь уже во весь голос. – Кстати, я сходу почуял в тебе завоевательскую жилку. Может, мне тоже на экстрасенсорные способности тест пройти? Найдут у меня секретный третий глаз, брошу пить растворимый кофе, перейду на настоящий зерновой, стану всем судьбу на кофейной гуще предсказывать. Вот, к примеру, как тебе такая перспектива на ближайший год: влюбиться в хамоватого темноглазого красавчика, который зарабатывает на жизнь танцами и категорически отказывается менять профессию, потому что с детства осознал – движение и музыка есть главная составляющая его жизни. Без танцев он пропадёт. И без тебя тоже, это он осознаёт со всей ответственностью.
Умелое дуракаваляние ничуть не смягчило остроту поданного ей блюда. Слушая эти глупости, Яна поперхнулась, закашлялась и с нескрываемым упрёком уставилась на Славу.
– Не уверена, что хочу влюбляться, – прокашлявшись, просипела она, потирая рёбрами ладоней слезящиеся глаза.
– Зря спросил, надо было прежде влюбить в себя, – никак не желал он униматься. Любопытно, что послужило поводом его бескрайнего веселья? – Зато теперь ты в курсе моих планов на тебя, можешь готовить ринг и две пары боксёрских перчаток, да и вообще всячески сопротивляться. Я люблю сложности и непростых девчонок. Второе подчеркнуть, – он расплылся в улыбке и вновь подмигнул, а после добавил громкость на магнитоле и стал набирать скорость, потому что они только что покинули пределы Энска и сейчас мчались по обледенелой трассе, с обеих сторон окружённой вечнозелёным хвойным лесом, что будто сошёл с новогодней открытки.
Сугробы чистейшего снега на лапах елей искрились в лучах высоко висящего над горизонтом солнца. Того и гляди, в просветах между деревьями проступит бурая шуба медведицы, отправившейся на прогулку с медвежатами. Или из-за поворота выйдет убелённый сединами старец в красном халате с того же цвета мешком на плече, неспешно бредущий под руку с красавицей-внучкой.
Они остановились на парковке у придорожного кафе, фасад которого закрывали многочисленные щиты с броской рекламой: баня, сауна, гостиница, охраняемая стоянка и прочее. Просторная стоянка была заставлена большегрузными автомобилями, по всей видимости, это место имело популярность среди дальнобойщиков. Непонятно, почему Слава решил привезти её именно сюда.
Внутри царил тягостный полумрак, столь насыщенный и агрессивно алый, что она с трудом разбирала дорогу. Дама неопределённых лет со звонким голосом, легко перекрывающим громкую музыку (а, может, она показалась громкой одной лишь Яне), встретила их у дверей, забрала верхнюю одежду и проводила к свободному столику в центре зала. Яна осторожно опустилась на стул, огляделась по сторонам и пожелала пересесть к барной стойке, где было чуточку светлее. В ней во всю мощь вопил страх перед непроглядной мглой, и Слава это отлично понял, потому что без лишних обсуждений пересел.
– Как ты относишься к мясу? – спросил он, видя, что она не притрагивается к меню и вообще выглядит так, словно готова пуститься наутёк. – Фрукты, овощи, зелень, специи – есть что-то, что ты не любишь?
– Я буду то же, что и ты, – односложно ответила девушка, прилагая все усилия к тому, чтобы расслабиться и перестать вздрагивать от каждого шороха. Кто бы мог подумать, что выйти на люди не самая лучшая идея. Она чувствовала себя обнажённой, и хоть посетителей в зале было всего несколько человек, да и те сидели на достаточном отдалении, ей мерещилось, что все взоры прикованы к ней. Её узнали. О ней непременно сообщат. Её найдут, изловят и снова запрут в той ужасной комнате. И случится это сегодняшним же вечером, если не раньше.
– Нам, пожалуйста, кук-бийрон, плов из баранины, классический, если можно. На десерт медовый кускус, а запивать мы это будем, – он перевёл взгляд с официантки на свою спутницу и вопросительно изогнул одну бровь. Вышло забавно.
– Только не алкоголь, очень прошу. Чай или что-нибудь в этом духе, – сказала Яна, комкая тканевую салфетку.
– Хорошо, принесите компот из сухофруктов с тархуном. Всего по две порции, благодарю.
Официантка записала заказ и тут же удалилась под бодрое цоканье каблуков.
– Ты нормально себя чувствуешь?
Его наблюдательности мог позавидовать любой сыщик. Яна моргнула несколько раз, пытаясь понять, чем выдала себя, потом решила не лгать и откровенно призналась:
– Маленький бзик нашёл. Знаешь, мне повсюду чудится ОНА. Понимаю, что это идиотизм, и всё равно. Вот кто у меня сейчас стоит за спиной? – последнее она произнесла шёпотом, перегнувшись через стол. Ответ был очевиден, однако ничуть не успокаивал: никого. Она неестественно рассмеялась и с удвоенной энергией принялась мять несчастную салфетку. В мозгу пульсировала одна фраза: дурацкая затея. Не следовало ей принимать предложение Славы. Остались бы дома, поскучали у телевизора.
– Расскажи мне что-нибудь о себе, – внезапно попросил её кавалер. Ох, святая простота, он наивно полагал, будто разговоры её успокоят.
– Что именно тебя интересует? – из чистой вежливости спросила Яна, заворачивая столовый нож в мягкую ткань, затем разворачивая и так по кругу.
– Твоя прежняя работа, чем ты раньше занималась?
– Я учительница младших классов.
– Любишь детей? – Слава упёрся локтями в столешницу и приготовился слушать.
– Чужих невозможно любить, к ним можно как-то относиться, хорошо либо же плохо. Я умею находить с ними общий язык, поэтому и выбрала эту профессию. И, знаешь, что? Я любила свою работу, она давала удовлетворение. Дети, особенно младшие школьники, они такие живые, открытые, непосредственные, их интересно узнавать, и они гораздо честнее взрослых. Мне нравилось видеть мир их глазами, в их понимании он величественен, жизнь полна любопытных вещей, вокруг столько всего нового и непознанного, сплошные эмоции первооткрывателей. Это подкупает, невольно вспоминаешь себя в их возрасте. А что насчёт тебя? Ты ведь тоже работаешь с детьми?
Принесли салаты и высокие стаканы с чем-то неповторимо ароматным. Яна сделала глоток, ощутила на языке знакомый вкус компота, к которому примешивался слабый аромат пряности. Ей понравилось. Понравился разговор. Место, в которое они приехали, уже не казалось таким гнетущим. В воздухе витали мягкие нотки музыки и аппетитные запахи. Нервозность потихоньку отступала.
– Не с маленькими детьми. Они слишком непоседливы, а меня сложно назвать эталоном терпимости, – Слава разрушил вилкой аккуратно уложенную горку салата и с удовольствием приступил к еде. – Ко мне ходят в основном подростки, чаще парни. Я занимаюсь брейкингом, как ты уже знаешь, преподаю его же. Есть у меня одна группа, с которой мы пробуем и другие уличные направления: локинг, попинг, хип-хоп, но это вроде как баловство, нечто несерьёзное. И занимаются у меня преимущественно парни лишь потому, что девочкам подавай что-нибудь женственное, пластичное, красивое.
– Бальные танцы, например? – решила блеснуть проницательностью Яна.
– Не поверишь, но нет. На них сейчас никакого спроса. В ходу у нас дэнс-холл, стрип-пластика, гоу-гоу. О вальсе, ча-ча-ча и танго человечество как-то подзабыло.
– Стрип-пластика? Для школьниц? – она выпучила глаза, с трудом пережёвывая порцию салата, притом весьма странного. Зелень в нём преобладала: петрушка, кинза, укроп, листья салата и другие травы, известные одному лишь повару, соорудившему эту изумрудную полянку; прочие ингредиенты угадывались с трудом. Кубики отварных яиц, свиные шкварки (мерзость какая, они хрустели на зубах), чёрный молотый перец, и всё это приправлено горьким растительным маслом. Яна понадеялась, что Слава заказал этот салат исключительно ради неё, притом из-за обилия зелени. Девушки ведь любят лёгкую еду, откуда ему знать, что она не принадлежит к их числу. Думать о том, что кто-то, находясь в добром душевном здравии, может наслаждаться сим шедевром поварского искусства, решительно не хотелось.
– Необязательно для школьниц, у нас занимаются девушки и постарше. А почему тебя это так смущает? Танец с пилоном – пардон, с шестом, как его величают в простонародье, – это тоже танец, пусть и своеобразный.
– Видимо, я по-другому воспитана и потому не считаю стриптиз танцем. По мне так это вульгарное потрясание прелестями под музыку, ничего больше.
– Когда всё делается на публику, – поправил её Слава, – это одно, вульгарно, ты права. Я бы даже сказал пОшло. Но для любимого мужчины, почему нет? Не вижу ничего ужасного.
– То есть ты одобрил бы стремление своей девушки забраться на шест? – Яна плохо понимала, зачем ввязывается в столь глупый спор, и всё же не удержалась от едкого комментария.
– По мне так каждый должен заниматься тем, к чему лежит душа. Одним нравится рисовать, другим – петь, третьим – танцевать на шесте. На вкус и цвет, как говорится, все фломастеры разные. Ты сама теперь как относишься к запретам?
Удар, что называется, не в бровь, а в глаз. Девушка зябко поёжилась и поспешила признать свою неправоту, хотя где-то в глубине души осталась при своём мнении.
Тут как раз подоспела официантка с дымящимся пловом, одуряющий аромат которого вмиг пропитал воздух. Его подали в общем блюде и торжественно водрузили по центру стола. Выглядело это божественно: рассыпчатые зёрна риса цвета червонного золота были уложены в холм размером с небольшой муравейник. Тут и там виднелись яркие всполохи полосок моркови и полупрозрачные кольца лука. "Подножие" аппетитного блюда украсили пучками свежей зелени и кусками мяса. Уже одним запахом можно было легко насытиться. Вместо хлеба предлагались неровные круги тонкого лаваша.
Яна заготовила вилку, Слава со вздохом помотал головой.
– Плов едят руками, – тоном занудного всезнайки произнёс он, подавая невежде правильный пример. Отщипнул кусок лаваша, ловко расположил на трёх пальцах – среднем, указательном и большом – и аккуратно почерпнул горсть риса.
Она проделала то же самое, правда, куда медленнее и почти безрезультатно, в рот ей попало всего несколько жирных зёрен, а остальное упало на стол вместе с кусочком лаваша. Слава поначалу развеселился, стал подшучивать над её неловкостью, но, поняв, что спутница скорее всего останется голодной, если не принять срочные меры, быстро прекратил балаган и взялся учить недотёпу.
Он не шутил, когда называл себя нетерпеливым. Яна неохотно поддавалась обучению, возможно, сказывалось волнение. Так что в итоге ему пришлось кормить её с собственных пальцев. И это было... чудовищно вкусно (кто бы мог подумать?)!
Когда принесли десерт (тот самый медовый кускус, о котором она столько слышала, но и представить себе не могла, что он окажется всего-навсего пшённой кашей с изюмом и корицей, облитой мёдом и украшенной кружочками банана и дольками апельсина), девушка запаниковала и заявила, что больше не съест и крошки.
– Слабачка, – чуть прищурившись на оба глаза, поддразнил Слава и через стол протянул ей руку. – Пойдем, потанцуем?
С тем же успехом он мог предложить ей прыгнуть с моста – ответ получил бы точь-в-точь такой же. Она изо всех сил замотала головой, выражая бессловесный протест. Слишком поздно, он уже сцапал её ладонь, столь беспечно лежавшую поверх стола, и потянул вглубь зала. По пути она отнекивалась, даже пробовала разыграть плохое самочувствие вкупе с дурным расположением духа, однако парень остался глух к её лживым мольбам. Пошептавшись о чём-то с ди-джеем, он крепко обнял её за плечи и пропел на ухо:
– Она из воздуха и льда, дотронешься едва ли.
Её прозрачные глаза меня не отражали.
Стеной разлука до самых звёзд летит за мной*.
Расслабься, пожалуйста, Яна. Я не есть тебя буду, всего лишь потанцевать хочу, – он прильнул губами к мочке её уха, чем выбил почву из-под ног. Это был запрещённый приём.
_____________________________
*Отрывок из песни "Ангелы" группы Би-2.
– Но я не умею танцевать! – в последний раз попыталась она отказаться. Но вот стихла музыка, наступила зловещая тишина и из динамиков полилась совсем иная мелодия. Приятная и спокойная, узнаваемая с первых аккордов. Именно её только что напевал Слава.
– Зато я умею. Просто доверься мне.
Он переплёл пальцы с её деревянной ладонью, заставил выпрямиться, вытянуть руку, поправил опустившийся было вниз подбородок и начал двигаться, уводя её за собой. Сначала влево, потом прямо, затем вправо, а после назад и так несколько раз, пока она не поймала ритм и не запомнила последовательность шагов. Едва он почувствовала уверенность и даже позволила себе такую роскошь, как улыбка, окружение накренилось, и потолок оказался прямо перед глазами – это Слава, будь он неладен, наклонил её, почти сложив пополам. Она заметила, как кончики волос чиркнули по полу, и вновь вернулась в вертикальное положение.
– Чтоб тебя изжога замучила, – в сердцах прошипела Яна, почти влюблёно разглядывая его самодовольную ухмылку. Ему она шла, как никому другому.
Лёгким толчком под рёбра он оттолкнул её от себя и притянул обратно, вынудив прокружиться трижды. Она не понимала, как и что они танцуют, да и имело ли это значение? Ей нравилось, с какой простотой он управлял их телами. И если собственным он владел превосходно, это даже не вызывало сомнений, то и её тело он подчинил себе без особого труда. Она не успевала изумляться тому множеству трюков и приёмов, которые и описать бы не сумела, а уж повторить подавно.
Песня сменилась, как и ритм движений. Разбирайся она в танцевальных стилях, сказала бы, что они закончили исполнять вальс и приступили к танго. Но так ли это на самом деле? Спрашивать было недосуг, девушка едва поспевала за своим чрезмерно старательным партнёром.
Только сейчас она заметила, что подле них собралась целая толпа зрителей. Восхищённые лица образовывали некий полукруг, в центре которого находились они. И вдруг она с абсолютной холодностью рассудка осознала, что ничуть не взволнована. Ну, смотрят и смотрят, пускай. От неё же не убудет.
Гром аплодисментов осыпал их со всех сторон, когда замолкла музыка. Яна смущённо потупила взгляд, Слава слегка склонил голову, прижав ладонь к левой половине груди, и поклонился на три стороны, одаряя всех искрящейся улыбкой а-ля человек-прожектор. Господи, да у него замашки особы королевских кровей!
– Видишь, не так уж страшно, – поучительно заявил он на пути к покинутому столику. – Больше боялась.
Сели. С мрачными лицами уставились на тарелки с десертом, словно вопрошая: как? Ты ещё не испортился?
– Прогуляемся? – быстро предложила Яна, опасаясь, что следующая попытка лишить её жизни посредством танца отнюдь не за горами.
Слава раскусил её затею, расхохотался и подозвал официантку, попросив придержать столик до их возвращения. Та потребовала прежде оплатить счёт, с чем парень охотно согласился. Минут через пять вышли на свежий воздух, щурясь от непривычно яркого дневного света. По какой-то спешно образовавшейся традиции держались за руки.
– А как далеко отсюда место, где ты меня нашёл? – глупый вопрос сорвался с языка прежде, чем она успела его осмыслить. Вывод: сытый желудок притупляет мыслительную активность.
– Это совсем в другой стороне, – он махнул рукой, указывая на лес за её спиной, – по дороге на Красноярск. Хочешь съездить туда?
– Что? – у девушки округлились глаза. – Нет, ничего подобного! Я лишь спросила.
– Хорошо, извини, я просто стараюсь быть... неважно, – он одёрнул себя на полуслове и сменил донельзя серьёзный тон на его дурашливый аналог. – Как давно ты в последний раз каталась с горки?
Яна завопила, за секунду вообразив перспективу предстоящего увеселения, и побежала к машине, наивно полагая, что найдёт там спасение. Однако Слава был проворнее, не дав ей и сотни метров форы, он схватил беглянку за талию, взвалил на плечо и поволок в лес, будто дикарь, возвращающийся с охоты с добычей наперевес.
И, в конце концов, он всё же заставил съехать её с горы верхом на боковине картонной коробки, подобранной неподалеку от кафе, да и сам с удовольствием проделал тот же путь, не заморачиваясь по поводу дополнительного скольжения – просто сел на снег и покатился. Но перед тем до того извалял в снегу, что при желании её легко было спутать со снежным человеком. Так что в обратную дорогу они пустились в превосходном настроении. Сытые, довольные жизнью и друг другом, беспрестанно улыбающиеся молодые люди, у ног которых лежит целый мир.
***
Выходные пролетели под флагом неизгладимых впечатлений. Выбросив из головы все страхи, проблемы и сомнения, Яна всецело отдалась во власть Славы и его неугомонной тяги наполнить её день всевозможными развлечениями. Они побывали почти везде. Ходили в боулинг, пересмотрели треть новинок отечественного и зарубежного кинопроката, поиграли в игровые автоматы, от души постреляли в тире, опробовали аттракционы с неясным подзаголовком в вывеске «5D – испытай свои нервы на прочность». Хихикая в кулак и сохраняя на лице вежливо-понимающую маску, высидели первую часть репетиционного концерта в детской музыкальной школе, данного в честь близящегося Рождества. Были в местном краеведческом музее, от недостатка более блестящих идей даже записались в библиотеку – особенно их восхитила возможность числиться под одним читательским билетом на имя Вячеслава Григоренко. И проплясали до раннего утра в ночном клубе, притом окружающие воспринимали их как полубезумную пару, до бровей налившуюся алкоголем или крепко сидящую на наркотиках (несколько раз за ночь к ним подходил охранник с тем, чтобы убедиться, действительно ли они вменяемы и неопасны для общества).
Такой Яна себя не знала. Яд, которым потчевали её Шигильдеевы два года подряд, будто выветрился из организма. Она дышала полной грудью, наслаждалась каждым моментом, радовалась всему, что мог предложить (и, собственно, охотно предлагал, не требуя взамен ничего) Слава. За эти два дня она прожила целую жизнь – очень короткую и в то же время насыщенную. Счастливую жизнь, какая выпадает на долю девушки, которой повезло встретить на своём пути любимого человека. Беззаботность, лёгкость, веселье, смех – то были её преданные спутники в тот памятный уикенд.
Однако куда больше дурачеств и благоглупостей её прельщало освобождение от оков магии. Она быстро поняла, что таланты в присутствии Славы смирнеют, словно злой цепной пёс при виде хозяина, и пользовалась этим напропалую. Так чудесно было чувствовать себя обычной, пустой, хохотать и горевать без опасений что-либо поджечь или навести такого шума, что вовек потом не избавишься от тени стыда, следующей за тобой по пятам.
Идеальный мир (ей хрупкий хрустальный дворец, в котором отгремел последний бал этой ночью, и более не было нужды в его существовании, потому как гости разъехались, а Золушка из прекрасной принцессы вновь превратилась в нелюбимую падчерицу) рухнул в понедельник утром.
Проснулась Яна внезапно, словно от тычка в спину. Когтистая лапа тревоги сдавила сердце. Довольно бегства от реальности и игр в прятки, она должна встретиться с проблемами, должна расставить точки, а, нежась в постели, прячась за тёплой и такой надёжной спиной Славы, ошибочно полагая, что полностью заслужила те пару дней безбрежного счастья (заслужить-то заслужила, спору нет, теперь пора платить по счетам, не собирается же она вечно чураться всего вокруг?), ничего решить невозможно.
План действий созрел давно, и именно его девушка намеревалась претворить в жизнь. Встала с дивана, стараясь ничем не побеспокоить молодецкий сон Славы, плотнее укуталась в тёплую ткань мужской толстовки, которая заменяла ей пижаму, и на цыпочках пробралась в кухню, где за плотно закрытой дверью развила бурную деятельность. Умылась, приготовила завтрак, сварила кофе и села за стол с чашкой ароматного напитка, задумчиво вперив взгляд в окно. По заснеженным тротуарам лениво ползли чёрные фигурки людей, то освещаемые жёлтым светом фонарей, то тонущие в предрассветном мраке.
Впереди был непростой день. Разговор с бывшим мужем, истязавшим тебя на протяжении долгого времени – вещь сама по себе неприятная, а в её случае так и вовсе смертельно опасная. И не за свою жизнь Яна сейчас переживала.
Она попыталась нарисовать в воображении эту нелепую картину. Вот приходит в больницу, поднимается в ожоговое отделение. На сестринском посту узнаёт, в какой палате поправляет здоровье супруг. Соблюдая санитарные норма, надевает бахилы и идёт по пахнущему спиртом и хлоркой коридору. Находит нужную дверь, берётся за холодную ручку, с трудом тянет на себя тяжелую створку из цельного массива дуба. Здание больницы старое, постройки тридцатых годов, и всё здесь пропитано духом времени, поэтому совсем неудивительно, что дверные петли не скрипят, а протяжно стонут, словно жалуясь на жизнь. Внутри полутемень. По правую и левую стороны от неё больничные койки: железные, низкие, узкие, выкрашенные белой эмалью, кровати-близнецы общим числом шесть штук. Две из них, те, что ближе к входу, сердито взирают на мир обнажённым в отсутствие матраса каркасом и выглядят совсем недружелюбно. Рядом с ними ютятся покосившиеся тумбочки, по центру же имеется свободный проход шириной в добрых три метра. Яна задаётся немым вопросом, зачем так много, и проходит. Коротко стриженую голову Лёни она замечает сразу, взор выхватывает полусидящую мужскую фигуру на кровати у окна, и хоть лица не видно (оно прячется за лентами белых бинтов) она знает, что права, и направляется прямо к нему. В голове зреет какая-то обыденная фраза, которую она непременно должна произнести, нечто вроде сухого приветствия и вопроса о самочувствии. Это мешает идти. Ноги путаются, начинает казаться, что она вот-вот запнётся. Колени мелко дрожат. Кончики пальцев пощипывает – знакомое ощущение. Она будто изрезала себе ладони, а после опустила их в солёную воду. Теперь кожа нестерпимо зудит и вместе с тем горит. Это больно, да, но не идёт ни в какое сравнение с тем, что происходит внутри. Душа бьётся в агонии, попав в поле зрения тёмных глаз, сидящих в прорези бинтовой повязки. Секунду или две тот, кто клялся её оберегать и защищать в горе и радости, кто без колебания ответил "да" на вопрос "согласны ли вы, Шигильдеев Леонид Иванович, взять в жёны Гулиеву Янину Рашидовну?", с вежливой заинтересованностью смотрел на неё, явно не узнавая (ещё бы! она набрала пару килограммов, прекрасно отоспалась за те дни, что провела у Славы, влюбилась до беспамятства – в этом она решила признаться себе этим утром, когда вдохновенно готовила завтрак – и прочувствовала, что значит быть окружённой заботой и вниманием; всё это не могло не сказаться на внешности, она помолодела на десяток лет и вновь нашла ту восемнадцатилетнюю дурашку и болтливую хохотушку, какой когда-то была). Затем что-то в его позе переменилось, появилась некая настороженность, быть может, даже страх. Она сумела бы распознать его терпкий и сладковатый запах, так похожий на аромат плодово-ягодного вина, если бы принюхалась, но не стала этого делать. Её целью был разговор, она пришла сюда просто поговорить, спокойно, уравновешенно, без обвинений и предъявления списка претензий с сотнею пунктов. И потому осторожно села в изножье кровати, прежде откинув уголок одеяла.
