Текст книги "Держаться за звезды (СИ)"
Автор книги: Анна Есина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)
Ещё до того, как он озвучил своё имя, Яна поняла, что пред ней тот самый автор сообщения, отосланного со странного номера, состоявшего из сплошных единиц.
Гость вошёл, вернее протиснулся между Яной и Славой, как бы нарочно разделив их при этом. Стянул с головы шапку, вынул пуговицы из петлиц куртки, снял обувь. Всё это проходило под аккомпанемент траурного молчания.
– Тот самый Александр? – запоздало решил внести ясность Слава, принимая у мужчины одежду и устраивая её в шкафу.
– Да. Вы уж простите меня за наглость, что явился без приглашения.
– Да чего уж там, – махнул рукой хозяин квартиры и предложил всем пройти в зал.
Яна и Слава сели на диван, Александр устроился напротив на принесённом из кухни стуле.
– Кто вы? – набралась смелости спросить девушка и тут же устыдилась своего писклявого, смертельно испуганного тона.
– А как бы ты сама ответила на этот вопрос? – услышала она, выставив мысленную галочку на том, что к ней он обращается на "ты". Но они не были знакомы. Столь колоритного и яркого персонажа она бы непременно запомнила. Слишком он был... она никак не могла подобрать нужного слова. Яркий? Обаятельный? Фееричный? Нет, он напомнил ей саму себя.
Сегодня утром она осмелилась посмотреть в зеркало, впервые за два года. И увиденная в отражении картина никак не выходила из головы. Да, она ожидала изменений, знала, что похудела минимум вдвое, что постарела лет на десять и теперь выглядела старше своего истинного возраста. И все её опасения подтвердились. От былой привлекательности не осталось и следа. Обвисшие уголки губ говорили об отсутствии радости в её жизни. Ввалившиеся щёки свидетельствовали в пользу недоедания. Складочки в уголках глаз и у крыльев носа в скором времени обещали углубиться и обернуться полноценными морщинами. Чёрное пятно, тянущееся от мочки уха до основания плеча, напоминало, через какие круги ада ей довелось пройти. И глаза, жуткие, огромные, нефритово-зелёные, сверкающие, будто неоновые вывески, они были один в один, как у молодого человека напротив. Разнились лишь оттенки радужной оболочки.
– Ты такой же, – с уверенностью сказала Яна.
Температура в комнате понизилась на несколько градусов, как ей показалось. Кожа покрылась мурашками. Волоски на всём теле зашевелились, словно под одеждой у неё забегали полчища муравьёв.
– Ты об этом? – Саша оскалил зубы в диком подобии улыбки, закинул одну длинную и худую ногу на колено другой и театрально щёлкнул пальцами, вздёрнув напряжённо выпрямленный указательный палец. На его кончике появился изломленный жёлтый язычок. Слава ойкнул от неожиданности. Гость удивлённо посмотрел на него и тут же перевёл взгляд на Яну, в нём читалось осуждение.
– Ты не сказала ему, – он покачал головой, погасил огонь, сложил ладони домиком и прижал к подбородку. – Напрасно, он один из немногих, кто способен понять. Ведь не ты выбрала его, это сделала твоя сила. Она доверилась ему, доверила тебя – то самое ценное, без чего она не может существовать, твое тело. Но ты не рассказала ему, кто сделал это с тобой. Не рассказала об этих людях. Ты покрываешь их? Находишь им оправдание? Нет, – он вновь осклабился, и на лице появилось одобрение, – ты оставила их для себя. Десертное блюдо для алчущей мести. Как ты планируешь это сделать? Сжечь их, медленно поджаривать на огне, чтобы слышать их крики, их мольбы, видеть, что они мучаются. Ты жаждешь искупления. И плевать, что пострадают невинные! Твоя правда важнее, твоя боль сильнее боли толп людей, лишь твоё горе имеет место быть...
Он говорил ужасные вещи, и его голос: искушающий, подталкивающий к действию, повелевающий, звучал уже не только в голове. Он бурлил в крови, раскатистым эхом проносился по всему телу, воспламеняя изнутри. Всё то, чего она так боялась, те чувства, что снедали её, те мысли, которые она прятала, которых страшилась, из-за которых до сих пор не осмелилась переступить порог этого дома, выйти на улицу... Все это всплыло на поверхность. А главное, она перестала контролировать себя, утратила нить, что сдерживала сидящее внутри нечто. Даже близость Славы – то единственное, на что она научилась полагаться за эту неделю – не успокаивала. В центре комнаты, под потолком, аккурат возле люстры, стал надуваться огненный шар. Сначала едва заметный, размером с песчинку, он в считанные секунды преобразился в шар величиной с теннисный мяч, затем увеличился вдвое, втрое, вчетверо.
– Слава, Вас не затруднит оставить нас наедине?
На плечо легла чья-то рука, жар её, будто живой и пульсирующий, проник сквозь ткань рубашки и ласково коснулся кожи.
– Выпусти это, выпусти из себя, ты не можешь вечно жить в страхе, чураться собственной тени. Тебе внушили ложное чувство необходимости контролировать свою силу, держать её на цепи. Не делай этого, дай ей волю.
Она понимала, чего он хочет, чего ждёт от неё. И подчиниться было так просто. Она сделала глубокий вдох, прижалась щекой к Сашиной ладони, зная, что это придаст ей уверенности, и мысленно отпустила огненный шар, позволила ему существовать самостоятельно. Он налился цветом, сменил жёлтую окраску на угрожающе красное оперение в виде языков пламени. На пол посыпались искры, однако её это не напугало. Не будет пожара, её огонь безобиден, он – её боль, подавляемый гнев, ненависть к окружающему миру. Он страшен в своем нынешнем воплощении, но не способен причинить вред. Это доброе пламя, дающее свет, разгоняющее мрак, несущее теплоту и защиту от холода.
Едва она осознала это, всё прекратилось. Шар подплыл к ней, подобно требующему ласки котёнку расположился на коленях, втянул в себя колючие язычки и застыл. Яна погладила его рукой, ощущая кожей ровное тепло, идущее от гладкой поверхности.
– Откуда ты столько обо мне знаешь? – взволнованно спросила она, продолжая ласкать приятный на ощупь шарик.
– Я такой же, – просто ответил Саша, в свою очередь поглаживая кончиками пальцев её кисть. Успокаивал девушку? Нет, что-то проверял. У неё сложилось такое ощущение, будто физический контакт помогал заглянуть ей в душу, приоткрывал некую дверцу, за которую не хотелось бы никого впускать. – И в то же время совсем другой. Я не умею всего этого, – он изобразил руками раздувающийся круг. – Мой дар иного характера. Я вижу. Вижу очень многое. Прошлое, настоящее, будущее. Вижу людей насквозь. Их сердца и тайны. Слышу мёртвых, они приходят, если хорошо попросить. И меня терпеть не могут животные, – добавил он с улыбкой, на сей раз искренней и очень доброй. Появившись на его лице, она смягчила грубые черты, и пронзительный взгляд как бы потеплел.
– И ты видел, что я собираюсь сделать, – резюмировала Яна. – Ты сказал, пострадают невинные, но я не...
– Как по-твоему, ты и твой ребёнок достаточно невинны? – он перебил её на полуслове. – Если решишь мстить, убьёшь своего мужа и ту женщину – огонь сожрёт тебя очень быстро. И это отразится на ребёнке.
– Но...
– Яна, просто выслушай. Я пришёл сюда не для того чтобы спорить, уговаривать или вразумлять. Я хочу, чтобы ты знала о последствиях. То, что ты ещё не убила их – хороший знак. В глубине души ты понимаешь, что это плохо. В мире было бы гораздо меньше зла, если бы каждый отвечал добром на проявление агрессии. Увы, в человеческой природе изначально заложена эта губительная программа мести. Само общество учит нас давать сдачи. И это, по сути, верно, но не тогда, когда ты по всем параметрам превосходишь противника. Да, ты девочка, слабая, маленькая, хрупкая, но у тебя есть то, чего напрочь лишены самые сильные мужчины – у тебя есть дар. Ты удивишься, когда узнаешь, сколькому можешь научиться, и на какую недосягаемую высоту могут вознестись твои способности. Цунами, землетрясения, бури, ураганы, пожары невиданных масштабов, снегопады, за ночь стирающие с лица земли целые города, проливные дожди – ты можешь всё. В твоей власти находится все четыре стихии – огонь, вода, земля и воздух. Ты страшнее любого оружия массового поражения, опаснее ядерной бомбы. Твои родственники, если только так можно назвать этих людей, напрочь лишённых разума, по незнанию создали самое ужасное существо из всех, что когда-либо рождались на этой планете. Я вижу тебя в тёмной комнате, в окружении голых стен – они где-то заперли тебя?
– Да, в небольшом пристрое на заднем дворе, что примыкает к дому.
– Морили голодом, избивали, издевались. Что они тебе говорили, чем объясняли свои действия?
– Изгоняли бесов, я так думаю. А Лёня – это муж – он постоянно твердил, что делает это для моего блага.
Саша кивнул, на лице его заиграли желваки, челюсти были крепко сжаты.
– С чего всё началось, ведь сила дана тебе не от рождения.
Очень живо всплыл в памяти тот день, разом изменивший всё. На дворе стоял конец декабря 2012 года, в воздухе, сухом и морозном (Яна помнила, как сейчас, столбик термометра сполз ниже сорокоградусной отметки) витало ощущение праздничной суеты. Толпы прохожих сновали по улицам, двигаясь быстрыми перебежками от магазина к магазину. Тогда ещё счастливая мужняя жена, девушка тоже отправилась за покупками. Шла медленнее других, мешал огромный живот. Следила, куда ступает нога, боясь поскользнуться на утоптанном снегу. Голова была занята обдумыванием подарка для супруга. Она уже купила сувениры для родителей, приобрела симпатичный кухонный набор для соседки Валечки, выбрала для Риммы Борисовны и Эллы фарфоровые статуэтки милейших собачек (быть может, дамы поймут намёк и перестанут кидаться на неё, словно шайка цепных дворовых псов – впрочем, надежды на это было мало). Но что презентовать мужу? Ей хотелось преподнести что-то необычное, со смыслом, отблагодарить за любовь и терпение. Вот только на ум не приходило ничего путного.
И вдруг на глаза попалась витрина ювелирного магазина, а в ней на бархатной тёмно-синей подложке, блестя и сияя всеми цветами радуги, лежали запонки из оникса. Стильные, очень изящные, инкрустированные россыпью фианитов, они будто просились в карман. Цены не было, и Яна поспешила внутрь, горя желанием опустошить банковскую карточку, но во что бы то ни стало приобрести безделицу. Земля ушла из-под ног внезапно, девушка даже не поняла, обо что запнулась или на чём поскользнулась. Миг, и она уже ничком на холодном снегу, живот пронзила неистовая боль. В панике она закричала. Набежали прохожие, кто-то вызвал бригаду "скорой" помощи, другие помогли подняться и провели в магазин, третьи по её просьбе позвонили мужу. Он примчался быстрее машины "скорой" помощи – в этом ему посодействовал служебный автомобиль со включенными спецсигналами. И почему-то повёз её домой, а не в родильный дом. Позже Яна поняла, почему.
Первые признаки того, что с ней что-то не так, что беременность протекает необычно, появились на двадцатой неделе, в ту ночь, когда растущий в материнской утробе малыш впервые дал о себе знать. Он пошевелился, вначале очень неуверенно и нежно, словно не желая привлекать к себе излишнее внимание. Затем второй раз и третий, и с тех самых пор никогда более не находился в состоянии покоя. Казалось, он танцует в животе у мамочки или играет в футбол, или попросту хаотично сучит крошечными ручками-ножками, ежесекундно заставляя беременную вздрагивать. Именно в моменты наивысшего буйства зародыша, вокруг Яны творились необъяснимые вещи. Сам собой загорался свет в квартире, хлопали дверцы шкафов, дребезжали оконные стёкла, со стен падали картины и фотографии в рамках, перемещались предметы. А однажды с книжной полки слетел увесистый том сказок братьев Гримм, упал на ковёр, раскрылся на сорок девятой странице, озаглавленной историей о Рапунцель. Чутье подсказало (а, может, то был материнский инстинкт, или же она слишком много выдумывала), что малыш требует почитать ему вслух. Именно так она и поступила. Удобно устроилась в плетёном кресле-качалке с книгой в одной руке, другая между делом поглаживала растущий живот. И вот же диво, в эти тихие минуты, наполненные звучанием её голоса и волшебной ноткой сказаний о приключениях длинноволосой пленницы башни, малыш успокаивался.
Лёня привёз жену домой. Помог подняться на четвёртый этаж, открыл дверь квартиры, придержал её, а после захлопнул у Яны перед носом и замкнул. Её собственная связка ключей наряду с мобильным телефоном остались в сумочке в патрульной машине. И ничего не поделаешь, придется дожидаться возвращения супруга. А схватки становились всё интенсивнее, сокращались промежутки между ними, нарастала боль внизу живота.
Он вернулся спустя два часа. Молча одел обезумевшую от боли и непонимания жену, закинул на плечо сумку со всем необходимым, которую она по совету ведущего беременность гинеколога собрала заранее, и усадил в машину – не служебную, а принадлежавшую им иномарку. На пассажирском сидении возле водителя сидела женщина, но как Яна не старалась её рассмотреть, ничего не вышло, мешало скудное освещение.
И вновь Лёня проигнорировал её слёзные мольбы скорее отвезти в роддом. Вместо этого он на бешеной скорости помчался за город.
Яна замолчала, сил на то, чтобы продолжить рассказ, не осталось.
– Он отвёз тебя к своей матери, – догадался Саша, или увидел, как он это называл. Не имело значения. Девушка уже решила для себя, что больше и слова не вымолвит. Вспоминать ту ночь было нестерпимо больно. – И что-то случилось, когда твой сын появился на свет. Что-то такое, что испугало их. Огонь?
Она отвернулась, спрятала лицо в ладонях и разрыдалась. Да так горько, что у любого, кто стал бы свидетелем столь неистового проявления боли, сердце разорвалось бы.
– Ты горела, вся. И кричала, скорее от испуга, нежели от мук. Огонь не причиняет тебе боли, лишь уродует тело, но его ты быстро научилась исцелять. Они были шокированы увиденным, я могу себе это представить. И забрали ребёнка, а тебя перенесли в ту комнатку – пристрой, и запрели. Ты даже не услышала его первого крика.
Казалось, он неспособен держать рот закрытым. Слова лились потоком, и под его напором Яна рассыпалась на глазах. А он продолжал, как ни в чём не бывало.
– И ты никогда его не видела, не держала на руках. Они не просто забрали, они выкрали его у тебя. И ты позволила. Ты дала им вас разлучить, а после охотно плясала под их дудку, жила там почти добровольно, учила их правила, строго следовала им. Почему?
Ей захотелось ударить этого малознакомого человека, захотелось причинить ту же боль, что наносили его холодные, специально подобранные, жестокие слова. Но если она чему и научилась в заточении, так это самообладанию. Неважно, кто и что говорит, осуждает ли её или силится понять, их не было с ней в этом жутком доме, они не сводили близкое знакомство с её свекровью, её яростью, гневом, бесконтрольным бешенством. Избивали её, Яну. Её морили голодом. Её пытали темнотой, теми давящими стенами и неизвестностью. Ей грозили убийством сына. "Я придушу твоего выродка, мерзавка, только посмей..." – обыденная фраза, вроде пожелания доброго утра. Не их, а её живьём закопали в лесу в глубокой яме, полной сырой и холодной земли.
Саша ждал её реакции, ответного хода, попыток обелить себя. Но, нет, она оказалась выше этого, что не могло не вызвать восхищения. Не зря он мчался к ней через всю страну! Она действительно достойна. Достойна тяжкого бремени знания, что он намеревался на неё обрушить. И она справится, он был уверен в этом.
– Прости, – не громче шёпота сказал он, пытаясь заглянуть в глаза, которые она отчаянно прятала. – Мне не следовала говорить этих ужасных вещей, я сожалею о каждом слове. Просто цель моего приезда, – он замолчал, то ли подыскивая слова, то ли решая, может ли быть полностью откровенен, – она, как бы это сказать, не слишком радужная. Видение. Мне было видение в прошлом месяце. Я родом из этих мест, родился и вырос в Энске. Здесь живёт вся моя родня. Престарелые родители, брат с женой и детьми, моими племянниками. Тётушки, дядюшки, бабки-пробабки – все они местные, коренные энчане. И все, за исключением меня, абсолютно нормальные люди. В отличие от тебя, я родился таким, одарённым, скажем так. Сызмальства общался с мёртвыми, даже когда говорить-то толком не умел. И видел такие вещи... разные. Знал, кто, когда и от чего умрёт. Знал, что получу в подарок на день рождения и Новый год. Для меня никогда не существовало тайн, в то время как сам я был для окружающих сплошной загадкой. Я очень рано понял, что мои рассказы о погоде назавтра, которые непременно сбывались, или описания мёртвой разлагающейся женщины, что утром сидела в ногах моей кровати и плакала, пугают маму. Потому я перестал откровенничать. Я больше не хотел порадовать её пламенем, высекаемом из ладоней, поскольку это только огорчало её. Я закрылся от всех, научился быть нормальным ребёнком.
И все вроде бы забыли, какой Саша чудаковатый. Я и сейчас лгу родителям, они думают, я сделал в Москве головокружительную карьеру благодаря диплому экономиста. Хотя на самом деле я торгую своими способностями, продаю людям свои видения. Брр, это омерзительно звучит, но я действительно приношу пользу многим. Никого не обманываю. Если не могу помочь, открыто в этом признаюсь.
Итак, мое видение, – он откашлялся, ощутив усталость от чрезмерно длительного разговора.
Яна тоже валилась с ног и чувствовала себя выжатой до последней капли. И предложила гостю чай. Он с удовольствием согласился и на бутерброды тоже. Переместились в кухню, девушка глянула на часы. Половина десятого вечера. Где же пропадает Слава? Червячок беспокойства пробрался в сердце, да так там и остался, отравляя его ядами возрастающей тревоги.
Пока девушка занималась нарезанием колбасы, сыра и овощей, Саша продолжил свой рассказ.
– Я скажу прямо. Мне привиделось, что ты уничтожила этот город и не только его. Пустыня из пепла и развалин тянулась многие гектары. Окрестные деревни, леса, поля – всё выжжено подчистую. Сотни тысяч тел, превратившихся в ничто, в пыль. Погибла вся моя семья. Погибли все.
Яна застыла с ножом в руке. Это, что, шутка? Если да, то глупее в своей жизни она ничего не слышала. Ей удалось сохранить серьёзное выражение лица, когда Саша сравнивал её с оружием массового поражения, но сейчас... Уничтожить весь город! Вот же бред.
– Я в своём уме, поверь, – он очень верно истолковал её затянувшееся молчание и затараторил с удвоенной энергией и горячностью. – Я могу описать тебе цепочку событий, которая бы привела к подобной развязке. Слава нашёл тебя в том лесу, отвёз в больницу, невзирая на попытки магии остановить его. Ты ведь в курсе, что она вытворяла, когда он ехал с тобой из леса? Нет? Покопайся в памяти, непременно должен остаться отпечаток. Она всегда оставляет следы, вроде того, что красуется сейчас на твоей шее.
Она машинально прикрыла волосами чёрное пятно.
– Ты не знала? – Саша, негодяй этакий, расхохотался, и смех этот лишь отдалённо напоминал человеческое веселье. Скорее уж собачий лай. – Твой дар тебя спас. Это он вытащил тебя из дома свекрови. Он остановил сердце и заставил тело обходиться без кислорода. Наверное, ты и сама прекрасно понимала, на каких условиях эти двое решат тебя выпустить. Только мёртвую, умолкнувшую навсегда. Своими действиями мамаша крепко подгадила сыночку. Он-то рассчитывал получить от тебя развод, планировал, что ты подпишешь бумаги на отказ от материнских прав. Я не юрист, но, кажется, в суде эта бумага имеет какую-то силу, и, имея её на руках, действительно можно лишить человека прав на ребёнка. Свидетелей в пользу того, что ты наихудший вариант матери, у него нашлось бы предостаточно. Все видели, как самоотверженно он растил сына, когда ты якобы сбежала.
Слышать это из уст человека, которого ты видишь впервые в жизни, было, мягко говоря, странно. Он с такой уверенностью описывал планы Лёни, будто то были его собственные мысли. Это пугало.
– Как вдруг ты умираешь. Думаю, в больнице он сгрыз не одну стену, понимая, что снова придется платить. Свидетельство о рождении сына уже влетело ему в тугую копеечку, а тут новая напасть. Признать человека без вести пропавшим до истечения пятилетнего срока – плакала покупка нового джипа, вновь придётся раскошеливаться.
– Саша, – она поставила перед ним тарелку с двумя аппетитными бутербродами и чашку с чаем и села рядом, – тебе никто не говорил, что ты страшный человек? Ну, откуда, скажи мне на милость, ты можешь это знать? Покупка джипа, свидетельство о рождении, купленное, если верить твоим словам, – откуда?
– А включи, пожалуйста, снег, – вместо ответа попросил он, с упоением поедая приготовленное ею угощение. – С потолка чтоб посыпался. Обожаю зиму.
Он издевался над ней, но так мастерски и в то же время дружелюбно, что она не смогла отказать. Тем более ей самой не терпелось сотворить нечто поистине великолепное, дать волю эмоциям. Продолжая медленно потягивать обжигающий напиток, она прикрыла веки, представила трогательно невинную снежинку, её кружевные изгибы, симметричные линии, расходящиеся от центра к бокам. И в тот же миг в кружку упала пара пушистых хлопьев. Саша захохотал, отложил бутерброд и принялся восторженно ловить ладонями "зимних мух". Пойманные, они таяли, оставляя после себя крохотные лужицы кристально чистой воды, в которые сыпались всё новые и новые замерзшие капли. Скоро вся кухня покрылась белым налётом.
– Ну же, объясни мне, как ты это делаешь? – Саша не больно ткнул её кулаком в плечо.
Яна вынуждено признала поражение. Мысленно открыла форточку, отдёрнула занавеску и призвала ветер, яростный порыв которого сбил в кучу сантиметровый слой снежинок и выбросил в открытое окно. В комнате снова стало по-прежнему. Форточка захлопнулась сама собой.
– Так что я не более страшный, чем ты, – вновь принимаясь за еду, пробормотал мужчина. – Так на чём я остановился? Ах, да, Слава отвозит тебя в больницу. Сам попадает в соседнее отделение. Твоим талантам понравился вкус чужой боли, навредив мужу, ты с лёгкостью калечишь невинного человека. Доктора берутся за твоё спасение, впрочем, с тем же успехом они могут постоять в сторонке, глотнуть чайку, поболтать. Ты сама отлично справляешься с исцелением. Наутро приходишь в себя, ты полна сил и энергии и точно знаешь, чего хочешь. Надеваешь халат соседки по палате, спускаешься вниз к сестринскому посту (уж извини за обилие подробностей, я столько раз просматривал эти картины, снова и снова, что большинство деталей накрепко засели в мозгу; выговорившись, я смогу от них, наконец, избавиться), просматриваешь журналы, выясняешь, в какой палате лежит муж. Я не стану описывать в деталях, что ты с ним сделала, и какая никчёмная горстка костей от него осталась. Ты впервые убила, отобрала жизнь. Без эмоций. Сожаления. Чувства вины. Это поистине ужасно. То, во что ты превратилась по прошествии всего нескольких часов.
Вечером следующего дня ты стоишь на пороге дома свекрови. И вновь кровавая баня. Дом ты сожгла дотла. Пристрой горел ярче всего. Сутки спустя из жизни уходит вторая женщина, та, что помогала закапывать тебя в лесу – не знаю её имени, но, думаю, ты догадываешься, о ком речь. Я предполагаю, что между убийствами проходит именно такой срок, однако ручаться за точность не стану. Просто мне кажется, ты торопишься, спешишь сделать всё поскорее. Тройное убийство меняет тебя. Магия, что запятнала себя кровью жертв, больше не чиста, а, значит, обезображена и твоя душа, но в сердце, видимо, ещё есть место для любви, потому что, убрав преграды на своём пути, ты едешь к сыну. Никого уже не удивишь тем, что ты безжалостно расправляешься с женщиной, которая присматривала за ним.
Дальше картинка меркнет. Полагаю, ты считаешь свой долг выполненным, всем отплачено сполна, виновные наказаны, свидетелей, вроде, не было. И тут ты жестоко ошибаешься. А, может, и нет. Я не взялся бы утверждать, в отношении тебя мои видения всегда неточны и приблизительны. Думаю, это потому, что ты изо всех сил борешься со своей природой и тем, что она тебе одолжила. Именно одолжила, я не случайно так выразился. По-настоящему, магия принадлежит твоему сыну. Это его провиденье наделило даром, но в силу возраста он не может им овладеть, и он был передан тебе. Когда-нибудь непременно наступит тот день и час, и тебе придется возложить эту ответственность на сына, а пока что наслаждайся или страдай. По-моему, последнее тебе ближе.
Подведём черту. Тебя видели. В больнице ли, у дома свекрови или ещё где – большой роли не играет, но очевидцы есть. Находятся и улики и, что самое главное, существует мотив. Не буду долго размазывать эту кашу по тарелке, я больше месяца пытался разобраться в скверной истории, собирая её по крупицам обрывочных видений. Тебя арестуют, при этом пострадает не один десяток людей. Судебно-психиатрическая экспертиза, вроде так это называется, признает тебя невменяемой. И, здравствуй, психушка! Тебя, я клянусь, что видел сие действо собственными глазами, запрут в комнатке с мягкими стенами. И вот тогда-то ты взорвёшься, почти в прямом смысле этого слова. И спалишь всё дотла. Район за районом. Методично. Хладнокровно. Дома, магазины, школы, детские сады, заправочные станции. Дикость, конечно, но твоя сила уже не ведает преград.
Вот таким будет финал этой истории.
Саша умолк, а она осталась сидеть с вытянувшимся лицом, захвачённая картинами, которые перед её мысленным взором выписал его скрипучий голос. Она способна на убийство нескольких человек? Нелепость какая. Да, прощения для своих обидчиков она не находила, не было оправданий их жестокости, и вряд ли она когда-нибудь забудет всё, через что ей пришлось пройти по их вине. Но разве это означает, что она в скором времени превратится в неуправляемого маньяка, которому по силам в пух и прах разнести целый город с населением в сорок тысяч душ? Горячечный бред.
И всё-таки она чувствовала в себе эту губительную потребность в мести. Если оставить в стороне все эти высокоморальные принципы, навязанные религией, обществом, её понятиями о доброте и нравственности, и подумать о судьбе Риммы Борисовны. Хотела бы она, чтобы женщина доживала свой век в безнаказанности? Та, что издевалась над ней, избивала, раз даже высекла плетью за неповиновение.
Яна живо ощутила тот острый страх, что прошиб тело. Это случилось весной этого года. Со дня встречи с Лёней минула неделя или около того. Она сидела во мраке своей темницы, изнывала от безделья и неизвестности, невозможности понять, день сейчас снаружи или глубокая ночь. В доме царила благостная тишина. И в какой-то момент подкожный зуд от сдерживаемой магии, которая уже несколько часов кряду силилась вырваться из-под контроля, словно быстроногий зверь, без веских на то оснований посаженный на цепь, стал невыносим. Девушка сдалась, сложила руки в бессилии перед собственным неуёмным даром. В тот же момент комнату наполнил свет сотен мерцающих огоньков. Большие и маленькие, яркие, точно зарево клонящегося к горизонту солнца, и совсем тусклые, колеблющиеся, готовые вот-вот погаснуть, они задорно плясали, сталкивались друг с другом, сливались в более сильные шары и распадались на искры. Так восхитило Яну это диковинное представление, что она не услышала ни звука шагов, ни скрипа петель открываемой двери, ни тяжелого дыхания свекрови, появившейся на пороге. Лишь бессмысленный вопль, сорвавшийся с дрожащих уст, привлёк её внимание. Огоньки исчезли, и пристрой снова оказался под чёрным крылом мрака. И в этой непроглядной тьме яростно поблескивала пара обезумевших от ярости глаз – два дымчатых пятнышка раскалённой ненависти на молочно-белом фоне. Хлыст (Яна и по сей день задается вопросом, не явилась ли свекровь в её комнату с одной конкретной целью – избить пленницу до полусмерти, неважно, за что, раз уж хлыст оказался при ней столь удачно) рассёк воздух со свистом. Яна интуитивно закрыла лицо руками. Острая боль пронзила руку от запястья до локтевого сгиба, по коже потекло что-то тёплое – кровь, как легко можно догадаться. Виновница дурного расположения духа Риммы Борисовны забилась в угол, постаралась слиться со стеной, вжаться в неё, будто та могла защитить. Удары сыпались на спину, плечи, ягодицы, ноги. Она свернулась клубочком, но не испарилась, и всё новой и новой болью напоминали о себе лопатки, поясница.
Всё действо сопровождалось потоком ругательств. Своим грязным ртом тюремщица покушалась на всё самое святое в жизни невестки. И неизвестно, на что больше реагировала Яна – на физическую боль, доводящую до потери сознания, или душевные муки, наносимые словами.
– Повторяй, мерзавка, повторяй за мной! "Я не буду выделывать свои фокусы, не буду". И ты не будешь, уродка чёртова, не будешь, потому что я не позволю! Не в моём (крепкое словцо резануло слух) доме!
– Яна?! – чей-то голос пробивался к ней через преграду навязчивой боли, послевкусие которой ощущалось на языке до сих пор.
Она моргнула, избавляясь от навязчивых картин прошлого, и поняла, что стоит перед кухонной раковиной. Это не тот жуткий дом, а квартира Славы, её временное пристанище, где с ней не происходило ничего плохого. В руке она держала кружку из-под чая, прямо перед ней в стального цвета чаше стояли ещё две. Одна с заваркой на дне (из неё она пила чай днём, ожидая возвращения Славы с работы), другая с остатками апельсинового сока. Яна взяла её, повертела, любуясь прекрасным женским ликом на стенках и надписью: "Люблю свою сестрёнку". Значит, Слава ушёл не сразу, не тогда, когда Саша попросил его об уединении. Он удалился на кухню, налил себе сок и какое-то время сидел здесь, переваривая увиденное. И наверняка думал, зачем вообще спас я эту ненормальную? Отчего позволил жить бок о бок существу, которое вытворяет ТАКОЕ? Кем он её посчитал? Каким определением назвал её таланты? И сколь многое услышал? Она боялась даже представить.
– Так, значит, ты пришёл меня остановить? – Яна швырнула посудину в мойку с такой силой, словно именно она была повинна во всех бедах, и повернулась гостю. – Каким образом, позволь полюбопытствовать? Что-то подсказывает, что забрать эту бесовщину ты не захочешь, да и вряд ли сумеешь. Подсказать, как держать в узде дар – ты вроде так привык выражаться – тоже не выйдет, слишком я сильна на твой взгляд. Так что же остается? Убьёшь меня? Потому что это единственный выход.
– Я хочу, чтобы ты выговорилась, – произнёс он, всем своим видом демонстрируя спокойствие. И это окончательно взбесило Яну.
Не раз и не два на протяжении своей жизни она сталкивалась со спокойствием – этим убогим проявлением самоконтроля, которого сама была лишена напрочь. Спокойствие не сулило ничего хорошего. С тем же невозмутимым выражением лица, что сейчас красовалось на Саше, Лёня отдал её на растерзание матери и даже бровью не повёл!
