Текст книги "Держаться за звезды (СИ)"
Автор книги: Анна Есина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)
Наконец под спиной оказалась ровная поверхность. Исчезло давление пальцев. Холод, сковывающий чресла в кольце своих объятий, не отступил, но будто бы сделался мягче. Где-то над головой раздался хлопок, вроде того, с каким закрываются дверцы автомобиля. Сытое урчание двигателя подтвердило эти догадки. Её действительно решили перевезти куда-то на машине. Впрочем, о каких сомнениях и догадках может идти речь? Яна знала, куда и зачем её везут. И если уж ей суждено лежать в наспех вырытой могиле в самом сердце дремучего леса, к чему притворство? Ей страшно, по-настоящему боязно от открывшихся перспектив, но что-то изменить она не в силах. Раньше надо было действовать. А сейчас поздно.
И ведь она пробовала, боролась, однажды сбежала, но делала это, как говорят, в пол ноги, без должной самоотдачи. Потому что по наивности своей верила этим людям, их словам, считала себя опасной, неуправляемой. Они сумели внушить ей, что она уродка, что ей не выжить в этом не приемлющем магию мире в одиночку. Что она нуждается в них, в их опеке, их заботе, их уходе.
Живо вспомнилась одна из первых встреч с мужем. Она уже стала пленницей своего тела, тех талантов, что возникли столь внезапно, прожила неделю в отчем доме Лёни, ещё не хлебнула полную чарку свекровьего гостеприимства, но познакомилась с её буйным нравом.
В тот первый год он встречал жену с улыбкой, всегда целовал, брал за руки, усаживал рядом. Зорко следил за тем, что она кушает и в достаточных ли количествах. В присутствии Риммы Борисовны они почти не разговаривали, но стоило ей выти, Яна вскакивала с места и падала на колени перед мужем. Молила его одуматься, пересмотреть своё решение, позволить ей вернуться к нему. Она уверяла, что справляется, что уже научилась контролировать себя, но ему этого было недостаточно. Он не хотел видеть подле себя чудовище, о чём открыто заявлял, нарочно называя её теми словами, которых она вовсе не заслуживала. Монстр. Ведьма. Разве причинила она вред хоть одному человеку или другому живому существу? Разве не боялась самою себя до одури? Разве не мечтала избавиться от этих непрошенных талантов? Какой ей прок от снега, который выпадает по мановению руки? Или дождя, или огня, преследующего её во сне и наяву, обжигающего, но не причиняющего боли?
Доводы разума никто не желал воспринимать. Временами Яне казалось, будто они считают, что она из упрямства не хочет прекратить всё это, будто ей нравится быть особенной, словно иметь внутри себя бомбу с часовым механизмом, готовую сдетонировать в любой момент – предел мечтаний каждого.
Ехали долго. Ровная асфальтированная дорога закончилась, и на смену ей пришли ямки, кочки и ухабы просёлочной колеи. Камни барабанили по днищу автомобиля, задавая некий ритм. От безделья Яна принялась считать повороты, запоминая путь, но очень быстро сбилась и бросила эту бесполезную затею. Если она мертва, обратно ей не вернуться.
Остановились. Мотор не заглох, а продолжил убаюкивающе ворчать. Рывком тронулись вперёд, вновь замерли, теперь уже окончательно. Пугающая тишина обрушилась девушке на голову. Она длилась бесконечно, тугая, словно отрез каучука, прочная, словно армированная сталь, и страшная, будто дуло заряженного пистолета, приставленного к виску.
Эта пытка неизвестностью убивала то, что ещё оставалось живым в ней. Почему они медлят, спросила она саму себя и тут же нашла ответ. Выкопать могилу в лесу вовсе не пустяковое дело, тем более в ноябре, когда земля промёрзла на добрый десяток сантиметров. А взяли ли они с собой что-нибудь помимо лопаты? Лом, скажем. И сумеют ли вообще с этим справиться? Яна начала сомневаться.
И напрасно. Дверца, что находилась над головой (отнюдь не сразу, но девушка всё же сообразила, что прибыла в чащобу в багажнике), поднялась и чьи-то крепкие, хотя и недостаточно сильные для подобных вещей, руки подлезли под шею и колени. Вытащили из машины. Пронесли несколько метров. Послышалось напряжённое сопение, затем ругательство, и тело шмякнулось прямо в снег.
− Следы! Следы же останутся! – громко воскликнула Римма Борисовна. И в голосе её звучал страх, а не презрение и ярость, к которым Яна привыкла.
− Захлопни пасть! – велела "любящая" дочь, и диалог завершился, едва начавшись.
Яну более не пытались поднять, а поволокли по глубокому снегу, попеременно берясь то за ноги, то за волосы (руки её были – вот уж каламбур – намертво примотаны к туловищу плотными слоями полиэтилена), прямо к месту захоронения. Окоченев за время ожидания развязки событий, девушка почти не чувствовала боли. Всё, чего ей в тот момент хотелось, это забыться. Или выбраться поскорее из бездыханного тела и улететь прочь. Вернуться туда, где она была счастлива – в родительский дом. Вдохнуть его родной запах, успокоиться, отогреться и обдумать, чем она теперь является. Как будет дальше жить? И главное, ради чего? Впрочем, если ей позволят свободно перемещаться, первым делом она отправиться в квартиру Лёни, чтобы повидать сына. Да, именно этого она жаждала всей душой. Хоть одним глазком взглянуть на своего малыша.
Её спихнули в яму ногой. Словно мусор. Словно бродячую псину, что имела наглость издохнуть у ворот их дома. И закидали землёй. Без прощальных речей. Без извинений за те злодеяния, что шрамами исчертили её сердце. Без сожаления. Бездушно. Бесчеловечно. Разве этого она заслуживала? Самый жестокий преступник, убийца, на счету которого множество загубленных душ, вправе рассчитывать на достойный уход из жизни, но только не она. Нет, только не та, что запятнала их имя, принеся в этот мир нечто, всеми отрицаемое. Магии нет. Это против законов природы. Это внушила нам наука.
Впервые за сегодняшний день Яна заплакала. И пусть слёзы никогда не проступят на щеках, от мысли о том, что она ещё может что-то чувствовать, становилось теплее на сердце. Но что это? Защипало в уголках глаз. Едкий кислый запах коснулся ноздрей, щекоча их изнутри. Яна чихнула и до смерти испугалась этого тихого, но такого живого звука. Попробовала вдохнуть, чуть приоткрыла губы, чтобы не провоцировать новый приступ аллергии. Лёгкие наполнились воздухом, тяжёлым и маслянистым на вкус. Боясь жестоко обмануться в своих ощущениях, она пошевелила пальцами на руках и ногах, и те подчинились. Зашуршал полиэтилен.
Она быстро прикинула, сколь глубоко под землёй находится, и пришла к выводу, что выбираться надо немедля. Неизвестно, на какое время ей хватит кислорода – минута-две, а, может, и меньше. Плотная плёнка сопротивлялась давлению ногтей. Яна стала извиваться, дёргала руками и ногами, изгибалась, силясь растянуть путы, и всем телом ощущала давление, какое оказывала наваленная сверху земля. Паниковать она себе запретила, хотя в мысли то и дело проскальзывал хмурый лучик опасений. Её похоронили заживо. И если сплоховать, их затея возымеет успех.
И вот лопнул полиэтилен. На месте маленькой дырочки ту же появилась большая, в которую с лёгкостью пролазила ладонь. Яна освободила и вторую руку, затем сорвала материал с груди и лица и стала рыть. Пальцами вонзалась в землю, отбрасывая её в сторону, высвобождая место для головы, зная, что путь к спасению наверху, что осталось совсем немного. Ей удалось привстать, потом сесть. В груди кололо, будто после долгого бега, но времени на то, чтобы пожалеть себя или хотя бы обратить на это внимание, не было. Руки без устали черпали комья сырой земли. Ещё самую малость.
Она сделала это! Кончики пальцев первыми обнаружили пьянящую прохладу воздуха, что ждал её на поверхности. Яна не поняла, как это случилось, но она целиком оказалась снаружи, будто кто-то вытолкнул её, подставил плечи, на которые она смогла опереться, чтобы взобраться вверх. Она поползла вперёд, не разбирая дороги. Позади шлейфом волочился полиэтилен, так и не содранный с ног. Преследует её. Неважно. В данный момент её волновал лишь морозный лесной воздух, в котором смешались запахи хвои, смолы, прелой травы и палой берёзовой листвы. Жадно глотая его, Яна думала о том, что не вкушала ничего прекраснее, ароматнее и ярче. Её не беспокоил холод, потому как столь кстати явился на выручку угнетающий внутренний жар. Кости прогрелись изнутри, одеревеневшие мышцы пришли в тонус. Кисти рук окутало ровное жёлто-зелёное пламя, и девушка осторожно прижала их к щекам. Огонь согревал, лаская кожу, словно ладонь чуткого любовника.
Она расположилась у могучего ствола сосны, прижалась к нему спиной и подобрала под себя ноги. Сейчас ей необходимо согреться, а что будет после? Сумеет ли она выбраться из леса, когда вокруг не видно ни зги? И ночь совершенно безлунная. Чёрная гладь неба над головой, белоснежное покрывало снега под ногами, а между ними неприступная стена деревьев. Вновь взаперти, но на сей раз она не в крошечной комнате, каждый миллиметр которой изучила досконально, а в лесной глуши, вполне возможно, настроенной враждебно. И что делать? Вспоминать, как ориентироваться на открытой местности, конечно! Было в её голове что-то о звёздах, растущем по направлению к северу мхе и стрелках наручных часов, но применить эти поверхностные знания на практике ей придётся впервые.
Огонь помог ей снова. Маленький, словно мотылёк, язычок пламени отделился от руки и упорхнул за спину. Яна не придала этому значения. Тогда ещё один пламенеющий озорник спорхнул с ладони, описал круг перед глазами и юркнул за дерево, как бы предлагая поиграть.
Девушка обернулась через плечо и увидела, как эти двое резвятся в метре над землёй, то приближаясь к ней, то удаляясь.
Они действительно знали, в какой стороне выход.
***
В салоне авто играла музыка. Слепящими белыми, жёлтыми и зелёными огоньками горели лампочки на приборной панели. Скорость была незначительной – 70 километров в час, которые чувствовались вдвое больше на этой заснеженной сельской дороге, гладкой, подобно зеркалу. Яркий свет фар выхватывал теснившиеся у обочины кривые скелеты деревьев, воздевших ветви к угольно-чёрному небу. Ночь была тёмной, беззвёздной и безлунной, что настраивало на мистический лад. Путь лежал по пустынной местности, позади и далеко впереди, там, где сужается до состояния узенькой полоски горизонт, сплошной стеной выступал лес. Берёзы, ели, сосны, а перед ними, точно младший брат, выстроился кустарник, окутанный шарфом упругого снега.
Слава сидел за рулём, наблюдал за дорогой, прямой, как стрела, и в той же степени опасной. Участки крутых спусков перемежались в ней с лихими подъёмами, стоит ослабить бдительность, и на краю проезжей части станет на один венок больше. Вон их сколько встречается на пути!
Да, загостился он у родителей. Ведь обещал себе, что заглянет всего на пару часов, передаст лекарства, справится о здоровье, выслушает сетования матушки на предмет того, как он исхудал вдали от отчего дома, подсобит, если потребуется, и отправится восвояси. Но вышло иначе. Слава стал не единственным гостем в их деревенской усадьбе (так любила называть их просторный одноэтажный бревенчатый дом с шестью комнатами, крытой верандой и удобствами во дворе, построенный мужем, маменька). Из соседнего села пожаловала старшая сестрица вместе с оравой разновозрастных ребятишек, каждый из которых счёл своим долгом прокатиться верхом на дядином загривке (вспоминая об этом, Слава улыбнулся и нехотя потёр рукой противно ноющую шею). Ближе к обеду приехал брат из райцентра. На новенькой, сверкающей лаковыми поверхностями машине, с миловидной девицей под руку, которую он представлял всем не иначе как будущей женой. Устроили грандиозный пир по случаю сбора всей семьи Григоренко, созвали соседей, кумовьёв, друзей. В общем, погуляли на славу. Вот только утром Славе надо было непременно появиться на работе, поэтому, не смотря на материнские уговоры и просьбы, он среди ночи пустился в обратный путь, пообещав, что будет предельно собран и внимателен и без происшествий воротится в стены своей съёмной городской квартиры, а оттуда первым делом позвонит родителям.
Пальцы барабанили по рулю в такт басам, мягко льющимся и динамиков. Музыку Слава любил, она была частью его жизни, частью его самого, его души, которая в прошлом – до того, как поселиться в его теле, – существовала в одном из музыкальных инструментов. Наверняка в бас-гитаре. Да, ему нравилась эта мысль.
Трек на плеере сменился. Слава блаженно улыбнулся, хорошая песня, и негромко начал подпевать, пропуская каждую строчку куплета через себя, давая свободу ассоциативному мышлению, заново переживая впечатления от первого прослушивания песни, ясно вспоминая тот день, когда услышал её.
Я в полусне в ожидании рейса,
Может, из дома, может, домой.
За горизонтом сходятся рельсы,
Тысячи миль у меня за спиной.
Счастье, когда можно просто забыться,
Не поддержать ни о чём разговор.
Без сожаления и боли проститься,
Для одиночества нужен простор. *
____________________
*Песня группы Би-2 "1000 миль".
Стрелка спидометра внезапно упала до нулевой отметки. Водитель, сразу заметивший неладное, чертыхнулся, включил аварийную сигнализацию и съехал на обочину. Остановился, заглушил двигатель, поставил рычаг коробки передач на парковку (он всегда делал это с опозданием, сначала поворачивал ключ в зажигании против часовой стрелки и лишь затем выставлял передачу), ручной тормоз затягивать не стал, всё равно не работает. Старушка тойота любила проделывать этот фокус с отключением спидометра. То ли ей надоедало возить своего владельца, то ли она просто капризничала, но неполадка легко устранялась. Выйдя из машины, Слава обогнул капот, подошёл к левому переднему колесу и почти нежно, будто дурачился с приятелем, ударил носком ботинка по резине. И хотел было вернуться в тёплый салон, где с гудением и надрывом работала печка, давая защиту от ноябрьской непогоды, когда услышал позади некий шум. Точнее треск веток, слишком сильный и протяжённый, чтобы приписать его бегству вспугнутого зайца или застигнутой врасплох появлением людей белки. Молодой человек обернулся, попытался всмотреться в просвет между деревьями. Блеснули два ярко жёлтых огонька. Крошечные, словно бусинки, они не были глазами какого-то зверя, поскольку находились на большом расстоянии друг от друга. Они просто висели в воздухе, и свет их походил на пламя от зажигалки – жёлтая сердцевина в синей окантовке.
− Эй, там кто-нибудь есть? – негромко спросил Слава, отчего-то не желая говорить в полную силу голоса. Глупость, конечно, но он боялся потревожить или спугнуть огоньки, чём бы они ни были.
Ответа не последовало. Зато две пламенные кляксы разгорелись сильнее, ярче. Подлетели друг к другу, описали некую замысловатую траекторию, слились воедино и с оглушительным хлопком, будто разорвалась петарда, растаяли в воздухе.
Слава не поверил своим глазам. Должно быть, утомился в дороге, вот и видится всякая ерунда. И всё же он решил проверить, так ли бесследно испарились огоньки. Далеко идти не пришлось, он видел их всего в десяти или пятнадцати метрах. Посмотрев по сторонам, перешёл узкую полосу асфальта, перешагнул гору лежалого снега, сбитого снегоуборочной машиной в подобие пирамиды, спустился в неглубокий кювет, оттуда поднялся на пригорок, с которого начинался лес, и, утопая по самые колени в рыхлой белизне зимнего покрова, вышёл к тому месту, где, по его мнению, резвились жёлтые бусины. И лучше бы он урезонил своё любопытство, вернулся к машине и продолжил путь, потому что то ужасное, что открылось глазам, разом вытеснило из головы любое воспоминание о таинственных огоньках, да и вообще все мысли. На продавленном снегу ничком лежало тело, женское, судя по очертаниям. Обнажённое, с пепельно-серой кожей, плотно обтягивающей кости, со спутанными чёрными волосами, что закрывали спину до поясницы, и уходили кончиками под левый бок (выглядело это так, будто бедняжка перед смертью обмоталась ими в надежде согреться). Ноги, непропорционально длинные и худые до невозможности, были согнуты в коленях, а руки с судорожно сцепленными пальцами, погруженными в снег, вытянуты высоко над головой. Она то ли ползла, спасаясь от неминуемой гибели, то ли...
То, что Слава принял за труп, вдруг подняло голову, издало булькающий звук, оттолкнулось ногой и рывком продвинулось вперёд. Коснулось рукой носка его ботинка. Глядя на эту жуткую кисть, тощую, бескровную, негнущуюся и попросту тошнотворную, парень на миг позволил себе оцепенеть, а потом взял себя в руки. Стащил с плеч пуховик, накрыл им полумёртвое от холода существо, подоткнул края и склонился, чтобы поднять на руки. Девушка, казалось, не весила ничего. С устрашающей лёгкостью он поднял её с земли, стараясь ухватить как можно надёжнее и как можно крепче прижать к себе. Посмотрел в открытые, но как будто слепые глаза, взгляд которых был направлен в небо, и поспешил к машине. Если он что и понимал в тот момент, а не шёл на поводу у инстинктов, то жить ей оставалось недолго. Лилово-синие губы, съёжившиеся в сантиметровую полоску, ввалившиеся щёки, чёрные тени вокруг впалых глазниц. И длинный нос с острым на вид кончиком и двумя ямками ритмично сокращающихся ноздрей. Втянув в себя воздух, они словно придали девушке сил на то, чтобы сипло произнести:
− Верни его, Лёня, верни сына мне!
После чего она отключилась. Или умерла. Слава не пожелал уточнить.
Он уложил её спереди на разложенное по горизонтали пассажирское сиденье, сам сел за руль, выставил печку на полную мощность, и по возможности направил потоки горячего сухого воздуха на девушку, понимая, что этого мало, что она вряд ли быстро согреется, если будет лежать без движения, укрытая его пуховиком. Тогда он стал раздеваться. Снял свитер, джинсы, спортивное трико, ботинки, носки. Часть вещей он, проявив чудеса сноровки, одел на безмолвную девушку, прочие, в том числе ботинки и джинсы, вернул на прежнее место.
Теперь в больницу, решил он и повернул ключ в замке зажигания. Под капотом что-то засвистело, но двигатель не ожил. Слава повернул ключ в обратном направлении до упора. Приборная панель потухла, выключился обогрев салона. В машине сразу стало тихо-тихо, столь тихо, что с непривычки закладывало уши. Попробовал завестись ещё раз. Получилось!
− Сейчас мы тебя быстро домчим до города, − взволнованно протараторил он, выжимая тормоз и берясь левой рукой за рычаг переключения передач. – И отвезём в больницу.
Словно расслышав окончание фразы, автомобиль, вопреки конструкторской задумке, замер на месте и ни в какую не желал двигаться дальше. Слава трижды убедился в том, что поставил на "D", что отпустил педаль тормоза и мягко давит ногой на акселератор, что сломанный ручной тормоз по-прежнему не работает, что машина не заглохла, судя по показаниями тахометра, что бензина достаточно. Иначе говоря, всё было в порядке, но ехать машина отказывалась.
В кармане джинс завибрировал телефон. Всё ещё разыскивая неисправность, мешающую автомобилю начать движение, Слава вынул его и мельком взглянул на дисплей. На экране была карта. Синяя полоса, прямая, точно стрела, на чёрном фоне обозначала дорогу, на которой они остановились, кружок со стрелочкой указывал на их местоположение, но то, что случилось дальше, не поддавалось логическому объяснению. Смартфон САМ (иначе и не скажешь, ведь Слава не прикасался к сенсорному дисплею) вышел в главное меню, выбрал вкладку "маршрут", нажал "создать маршрут по адресу" и начал вводить название улицы. Город Энск так и остался выбранным по умолчанию, город, в котором Слава жил и работал со времени переезда из деревни. Глядя на медленно появляющиеся в строке поиска буквы, выводимые незримой рукой – точно не его! – парень диву давался. Ленина ул., д. 17. Это дом, где он снимает квартиру! Что за шутки?! Ему в голову не могла придти мысль возвращаться туда под руководством навигатора. Этот путь он знал наизусть, как и весь город, собственно говоря. Не так уж он был велик.
И всё же телефон подтвердил выбор, и не слишком приятный механический женский голос предложил начать движение. И на сей раз тойота безропотно подчинилась, чиркнула шинами по обледенелой дороге и споро побежала вперёд.
Было от чего рехнуться. Списав произошедшее на некий телефонный вирус, Слава перекинул через плечо ремень безопасности и постарался сосредоточиться. Девушка по левую руку от него, судя по всему, крепко спала. Щёки её немного порозовели, губы сменили интенсивный баклажановый окрас на мягкую лиловость, восковые руки обняли грудь, плотнее стягивая полы пуховика. Дыхание стало ровнее. Ободряющие признаки.
Ему захотелось как-то утешить её, сказать, что теперь она в безопасности и что всё будет хорошо. Но он не решился это озвучить. Не знал, как она отреагирует на звук чужого мужского голоса. Всё-таки он нашёл её обнаженной в лесу, вдали от оживлённой федеральной трассы, зато вблизи тихой просёлочной дороги, и это наталкивало на определённого рода мысли. Так что лучше ей не знать, с кем она находится наедине. Пускай считает его Лёней или любым другим человеком, заслуживающим доверия.
До города домчались вмиг. Под неусыпным вниманием одноглазых светофоров, неработающих в столь поздний (хотя скорее ранний – часы на приборной панели показывали 4:56) час, проехали мост через реку Энку, давшую название населённому пункту. Остановились на перекрёстке, уступая право проезда паре легковых автомобилей. Чтобы добраться до больницы, нужно было двигаться прямо, тогда как главная дорога поворачивала направо, и, продолжи он движение по ней, через двести метров очутился бы во дворе своего дома. Но ведь девушке необходима квалифицированная медицинская помощь!
И снова машина заартачилась, когда настал её черёд ехать. Водитель, пристроившийся за тойотой сзади, ударил по клаксону, требуя поторопиться. Слава выжал педаль газа. На приборной панели красным цветом зажглась лампочка, указывающая на некую неисправность генератора. Мотор старушки фыркнул, протяжно вздохнул и заглох. Не веря в собственное невезение, парень щёлкнул кнопкой аварийной сигнализации и потянулся к клапану открытия капота, когда подал голос телефон:
− Поверните направо, поверните направо, − словно попугай, заталдычил он.
Теряя терпение, Слава опустил вниз рычажок поворотника и мысленно ответил навигатору, чтобы сама поворачивала, куда заблагорассудится. И она послушалась. Пластиковый прямоугольник со значком треугольника, горящего красным, отжался вполне самостоятельно и погас. Осталась гореть только стрелка, указывающая направо. Двигатель тут же ожил, и машина пошла на поворот, сама, без водительской помощи и его чуткого контроля.
Слава откинулся на сидение и потряс головой, избавляясь от столь осязаемой и чёткой галлюцинации. Он не пил сегодня. Никогда не употреблял ничего, сильнее таблеток от кашля, да и те в ничтожных дозах. Не курил, во всяком случае, не в этом году. Бывало иногда, конечно, пробовал с друзьями, баловался, но всерьёз не отравлял свой организм, вёл здоровый и активный образ жизни. И всё же на его глазах автомобиль, управляемый невидимым некто, въехал во двор, обогнул огороженную перилами детскую площадку с обледеневшей качелей в центре, и втиснулся на парковку между чёрным джипом и новеньким мерседесом цвета перезрелого помидора. Чудеса в решете, да и только!
И что оставалось делать Славе? Нести девушку на руках до самой больницы? Поймать попутку? Но выдержит ли она ещё хоть пять минут на двадцатиградусном морозе? Да, для человека, родившегося и выросшего в Сибири, в самом её сердце, почти в тайге, если так можно выразиться, такой холод не страшен, но для окоченевшей девушки, пролежавшей в снегу неизвестное количество времен. Нет, её нужно нести в тепло. А "скорую" он вызовет на дом. Осталось лишь придумать, что им сказать, как объяснить тот факт, что он привёз её к себе, а не в больницу. Историю о самовольно разъезжающем по улицам города автомобиле, вступившем в преступный сговор с мобильным телефоном и маршрутизатором, Слава решил оставить при себе. Ему не хотелось, чтобы приехавшая на вызов бригада медиков обратилась к коллегам из психиатрии, и за ним приехал ещё один экипаж. Лучше сказать, что кончился бензин. Не слишком убедительное объяснение, но, как говорится, на безрыбье и рак – рыба.
С девушкой на руках, подставив ледяным порывам ветра незащищённые слоями одежды руки, торчащие из-под коротких рукавов футболки, идти было не слишком удобно, а уж открывать ключом двери и подавно не представлялось ловким действом. Но вот сложности остались позади. Вспыхнул свет в метровом закутке между огромным шкафом-купе для верхней одежды и стеной, названным прихожей.
Слава скинул обувь, перехватил норовившую выскользнуть ношу, преодолел узкий коридор с дверью, за которой находился совмещённый санузел, и вступил в единственную комнату квартиры, что служила и спальней, и гостиной, а иногда превращалась в тесную и душную залу для приёма гостей. Обставлена она скудно, в основном хозяйской мебелью. Диван с потёртой обивкой серо-розового оттенка (когда-то это были бутоны алых роз на белом фоне, ныне от прекрасного узора остались лишь маловразумительные пятна), в разложенном виде он выполнял роль спального ложа, продавленного, с торчащими из недр пружинами, пахнущего клопами и плесенью, но всё же комфортабельного. Знававший лучшие времена сервант, хранящий ненужный арендодателям хрусталь и безобразные чайные сервизы. Пара стульев с мягкими сиденьями, обтянутыми красным велюром, перекочевали сюда из советской эпохи, хотя и не могли казаться древними на фоне монструозного комода из цельного массива дерева. Слава не держал в нём вещи, попросту побоялся прикоснуться к антикварной вещице, и лишь заставил верхнюю крышку немногочисленными мелочами: фотографиями друзей и близких, берестяным бочонком с мелочью (подарком одного из племянников), томиками художественной литературы, среди которых выделялись толстые корешки с вытесненными золотом надписями: "Стругацкие. Полное собрание сочинений". Здесь же нашлись пара наушников, МР-3 плеер известной фирмы и два пульта управления, положенные один на другой. На стене напротив висел плазменный телевизор диагональю не менее метра. С подоконника подмигивал красной лампочкой ноутбук. Вот и все скоромные богатства обитателя квартиры.
Слава уложил девушку на диван, убедился, что она по-прежнему дышит и даже похорошела, и вынул мобильный телефон, бегло набрав "03". Звонок сорвался, на экране высветилась странного содержания фраза: "Звонок некорректен. Смените данные пользователя". Решив не реагировать на очередную дубину, воткнутую в колёса, он повторил попытку, прочёл тот же ответ, чертыхнулся сквозь зубы и ввёл другой набор цифр. 112 – уж это-то должно сработать. Послышался длинный гудок и телефон выключился.
Крепкое словечко так и рвалось с языка. Такого просто не бывает! Мир не отворачивается, если ты вдруг принимаешь решение во что бы то ни стало спасти чью-то жизнь. Да, он слышал присказку о том, что не следует делать людям добра, если не желаешь самому себе зла, но не считал её последней инстанцией в деле поиска истины. Он ведь не играет в героя, не пытается выставить себя в выгодном свете, не собирается ничем кичиться, а просто хочет помочь той, что попала в беду. И кто-то свыше отчаянно стремится ему помешать.
Продолжая недоумевать над всем происходящим, он подключил телефон к зарядному устройству, попытался его включить и внезапно разозлился, когда пластиковая штуковина отказалась подчиниться. Оно и понятно, у парня выдался сложный, насыщенный событиями день, потом происшествие с этой несчастной девушкой, обезображенное маской страдания лицо которой не выходило у него из головы даже тогда, когда он не смотрел на неё. Следом чудачества машины и невозможность связаться с внешним миром, кого-то позвать на помощь, избавить себя от ответственности, которой он боялся.
Её судьба не должна зависеть от того, сколь слаженными и своевременными окажутся его действия. Он вообще не готов к какой-либо ответственности, молод ещё для подобных вещей.
Единственным выходом было обратиться с просьбой позвонить в "скорую" помощь к соседям. Пять утра не самое подходящее время для визитов, но выбора не осталось. Собрав всю наглость в кулак, Слава прошёл по коридору и схватился за ручку входной двери. Вскрик непонимания и боли сорвался с губ абсолютно непреднамеренно. Что-то обожгло ему ладонь, и, будь он проклят, это сделала пластиковая дверная ручка! Кожа на внутренней стороне кисти покраснела, вздулся круглый бугорок, один в один в форме злополучной ручки. С ума взбеситься можно.
Недоумевая над тем количеством странностей, что посыпались ему на голову будто из рога изобилия, юноша скрылся за дверью ванной, выкрутил старомодный вентиль холодной воды и подставил травмированную руку под обезболивающую струю. Тем временем в зале ожил телефон, о чём дал знать негромким пушечным залпом. Это означало, что пришло новое сообщение, и содержание его было следующим:
"Доброй ночи, Вячеслав. Мы не знакомы с Вами лично, но в скором времени, как я надеюсь, это неминуемо произойдет. Сегодня ночью Вы спасли от смерти девушку. Благородный поступок, требующий определённого набора моральных принципов, потому я безмерно рад, что Вам их привили или же Вы взрастили их в себе самостоятельно. Нижайше благодарю Вас за проявленное человеколюбие и сострадание к горю ближнего. И настоятельно прошу, не пытайтесь переправить девушку в чужие, неведомо кому принадлежащие руки. Врачеватели, защитники правопорядка, иные сострадательные господа – не обращайтесь ни к кому, дабы избежать печальных последствий. В стенах Вашего дома девушке ничто не грозит, но вот Вы, покуда стремитесь принести пользу, находитесь в страшной, даже смертельной опасности. Мой Вам дружеский совет, отбросьте переживания, волнения и тревоги. Девушка не нуждается в Вашей неусыпной заботе. Ей не нужны медикаменты и прочее...
Молю Вас, прислушайтесь к моим словам. Это поможет сохранить рассудок и физическое здравие.
О времени и месте нашей встречи я сообщу Вам позднее. Искренне прошу простить мне таинственность и недосказанность. Я нахожусь вдали от родного города и не могу отчётливо видеть все детали происходящего, потому мне остается уповать на Ваше благоразумие. Заклинаю Вас поступать мудро.
Засим откланиваюсь,
Александр.
P.S. Приложите к ожогу холод".
Слава прочёл послание трижды. Столько же раз, заканчивая чтение, он вскакивал на ноги и принимался кругами ходить по комнате, работая челюстями, словно пережёвывал полученное сообщение. Никуда не звонить, помалкивать о случившемся и вообще пореже прикасаться к девушке – этот ли смысл вложил в весточку некий Александр? На трезвую, не затуманенную усталостью и буйством эмоций голову соображалось бы гораздо легче. Он так и эдак пытался понять, что значит всё случившееся, в какую сомнительную и опасную историю он ввязался, что за роль отведена в ней девушке и какая беда приключилась с ней, но не находил ответов на эти простые и в то же время чересчур многогранные вопросы.
