Текст книги "Железная дорога (СИ)"

Автор книги: Анна Эрде

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Счастье с блондинкой через пару дней сменилось новой волной настойчивого внимания ко мне. На недовольство белокурой подруги Рокер ответил рокировкой – стал появляться с хорошенькой веснушчатой и рыжеволосой американкой из соседнего международного туристического комплекса. В последний день отдыха Рокер попросил у меня телефон.

– Ты собираешься в одиночку восстанавливать рухнувший институт ухаживания? – Не смогла удержаться я от нанесения лёгкого укола.

– Кто-то же должен. – Без улыбки ответил Рокер. И я оставила ему номер.

Осенью он несколько раз звонил мне, и когда мы, наконец, сумели договориться о встрече, произошли все только что описанные события. Когда раздался телефонный звонок, и в трубке обнаружился голос Рокера, удивляющегося, почему я не пришла на концерт их группы, на который была приглашена, я не сразу вспомнила, о чём идёт речь. В стране бардак, свои избивают своих, по зданию парламента палят из чего не попадя, среди защитников Белого Дома – обыкновенных ребят – есть убитые, а для этого музыканта вроде бы ничего не происходило.

А Сергей не известно от чего больше страдал в дни, наступившие после октябрьской трагедии: от физической боли или от душевной.

Он всё-таки загремел в больницу с разбитым коленом, ему предстояла операция на мениске. Марине нужно было возвращаться в университет, так что навещать Сергея в клинике предстояло мне. Разве до рока и рокеров тогда было?

– Увели девушку, прямо из стойла увели. – Цитатой прокомментировал Рокер отказ встретиться с ним ввиду моей крайней занятости всё обозримое предстоящее время.

– А не надо было с той крашеной Барби трахаться чуть ли не у меня на глазах. – Неожиданно для самой себя выпалила я. – Не легли с ним, видишь ли, на третий день знакомства, так он тут же ушёл походкой горделивой. Ты, может, и суровый капитан, да только я не девушка из маленькой таверны. Сам же показал, что тебе всё равно с кем, лишь бы имелся экстерьер подходящий, и было за что подержаться.

– Как раз то и показал, что не всё равно.

– Ах, надо же, как лестно – я его привлекала сильнее, чем секс-бомбочка местного разлива! Я могу быть только единственной и неповторимой, а ты мне сразу дал понять, что и без меня баб на свете хватает.

Позже Рокер стал моим хорошим приятелем, он даже познакомил меня со своей девушкой, красивой и милой, появившейся спустя полгода после того разговора.

– Ты мне тогда какую-то гайку в мозгах вправила, – Сказал он мне на той встрече. – Знаешь, у музыкантов с девчонками перебоев не бывает, как-то так незаметно складывается, что перестаешь искать единственную и неповторимую.

А между тем, с Сергеем у нас не было ничего, чтобы как-то походило на романтические отношения. Мы перезванивались, нередко встречались, у нас получалось откровенно общаться, не грузя друг друга нытьём, не посягая на хорошо эшелонированные обороны личных территорий.

Я в это время – на четвёртом курсе – начала зарабатывать деньги своей профессией, и надо сказать, это неплохо у меня стало получаться. Проектировала я, конечно, не дворцы, но перепланировки квартир для небогатых людей мне перепадали. Не отказывалась я и от камуфлирования под достойный креатив офисов средней и крайней степеней паршивости, и от слащавых поделок вроде дачных бань в стиле а-ля-рюс.

Совет Елены Николаевны, моей предшественницы на ложе Дидана: «Как на ножки встанешь, сделай ему ручкой», всё чаще стал приходить на память. Не было никаких оснований полагать, что когда-нибудь из меня и Доброго Дяди сложится ячейка общества. Он никогда не упоминал при мне о жене, но нередко говорил о своих сыновьях. «У меня семья – не забывай об этом. Я не контролирую тебя, предоставляю полную свободу, даже приданое в виде квартирки и машинки за тобой даю. Так что не висни у меня на шее, и не строй иллюзий на мой счёт», – ведь и таким образом можно было трактовать бьющие меня током разговоры о его «детях», совершенно взрослых мужиках.

В тот год я не только научилась зарабатывать, не только обзавелась настоящим другом, Серёгой, произошло ещё кое-что, повысившее мою самооценку – я зауважала себя как архитектора. Я была прилежной студенткой, но одно дело – учёба, совсем другое – собственные проекты, одобренные профи. Сделать из сарая конфетку, превратить типовую блочную двушку в нечто, претендующее на подобие «евро», сохранив при этом функциональность, создав иллюзию пространства – это будет посложнее, чем роскошествовать на сотнях двухуровневых метров. Всем хитростям ремесла я училась с колёс, схватывая идеи из специализированных журналов, с выставок и конкурсов, а потом вписалась в семинар, который проводил известный архитектор, поработавший в Европе.

Однажды я поняла, что мой профессиональный статус пришёл в неразрешимое противоречие со мной как женщиной – в переходе на женскую ипостась моё самоуважение давало сбой. Нужно было всё кардинально менять. И вот, обмывая в кафе летнюю сессию в компании Сергея, я сообщила ему о своём историческом решении: пришло время нам с Диданом расстаться.

– А я думал, ты его любишь, – Серёжа вскинул на меня свои изумительные синие глаза.

– Любишь-не любишь...Кто-нибудь хоть что-то понимает в этом? Мне пора думать о семье, о детях. Придёт любовь, ежели человек хороший; при добрых отношениях как между мужем и женой любви не быть?

– Тогда выходи за меня. Я тебя любить буду. И жалеть.

– Согласна. – Внутренне зажмурившись, ответила я. – Ты очень хороший человек, я тебя уважаю, мне с тобой легко.

Вот так друг Серёга стал Женихом. Просто, без вывертов и надрывов. Он был бы мне хорошим мужем, а я ему хорошей женой. Мы бы нарожали двоих или троих детей, ходили бы всем табором в бассейн, на выходные ездили за город, в нашей семье никогда не говорили бы на повышенных тонах, мы бы рационально питались, занимались йогой, по вечерам читали бы вслух любимые книги. А я при всём этом счастье время от времени с удивлением натыкалась бы внутри себя на мысли о самоубийстве. Или начала бы потихоньку прикладываться к бутылке.

Сергей после выяснения отношений немедленно обнаружил недюжинный темперамент. Покрывая мелкими поцелуями мои руки, почти хрипел: «Ко мне, едем ко мне, и немедленно!». Не то что бы мне это было неприятно, просто я не воспринимала всё происходящее вполне реальным.

От его кожи исходил незнакомый запах, прикосновение губ было чужим, его страсть не отзывалась во мне никак. «Ничего, привыкну», – стоически думала я и улыбалась Сергею. Но сначала нужно было расставить всё по местам. Что называется не отходя от кассы, из телефона-автомата возле кафе, я позвонила Дидану и договорилась с ним о встрече. Он обещал подъехать через час.

– Тогда через два часа я буду возле твоего дома, – решительно заявил Сергей, – и мы поедем ко мне. Я почти слышала клокотание внутри свежеиспечённого жениха, слегка забавляющее меня: «Эвон, как его колбасит! А шифровался-то, под платонические отношения косил»

Добрый Дядя в ответ на заявление, что пришло для меня время задуматься о создании семьи, что, вот, у него есть же семья, дети, поэтому он должен понять, и далее по тексту, ответил, с грустью глядя на меня:

– Всё правильно, пришла твоя пора. А в качестве друга дома я смогу иногда тебя видеть?

И всё. Никаких «не уходи», и «давай поженимся»

И меня прорвало. Тогда был первый и последний скандал, который я ему закатила.

– ...сливки снял...конечно, девушке двадцать один, она уже выпала из категории нимфеток... пора и пристроить в хорошие руки... пятнадцатилетнюю искать...ты меня неплохо содержал...спасибо, папик, за колечки...вот, подавись ими, и вот ещё подавись, и ещё...вон пошёл, старый козёл...иди к своей козе-дерезе...она такая удобная...муж не ночует по два-три раза в неделю... она же не совсем идиотка...порочная семейка...всех всё устраивает...это же надо, какой цинизм.... – Этих кратких выдержек из моего выступления, думаю, достаточно, чтобы иметь представление о том, что я тогда несла.

Меньше чем через месяц я звонила Дидану из приморского города, в котором мы с Женихом жили на отдыхе в доме его родителей, чтобы сообщить, что у меня будет ребёнок – от него, от Доброго Дяди, и замирала от счастья, услышав в трубке его «я отвечаю».

Как ни старалась, не смогла я полюбить Жениха. В том, что в ПэЧеэЛа я не была влюблена никогда, ничего странного нет: ничего выдающегося в нём не было. Средних внешних данных, среднего роста со средне-русыми волосами, с приятным, но незапоминающимся лицом, средних способностей без каких-либо ярких идей. Он писал стихи и посвящал их мне. Стихи не были глупыми, не были совсем уж бездарными, но я так и не сумела запомнить ни одного четверостишия – они были никакими. Как и он сам. Не ПэЧеэЛ мне нравился, а сама Первая Чистая Любовь, стадию которой я проскочила. Не довелось мне в юности ощутить её трепетности, робости, романтичности, вот и добирала всего этого с Юркой. Мне нравились наши возвышенно-платонические отношения, но стоило расстаться возле метро, я тут же забывала о существовании ПэЧеэЛа.

Другое дело Жених. Сергей был по-настоящему красив, умён, серьёзно относился к науке, которой занимался, был честным и добрым парнем. Как вариант: наша песня не спелась потому, что он меня не любил. Вряд ли смогла бы я не ответить такому замечательному парню, полюби он меня всерьёз. Жених был страстно влюблён в красивую девушку по имени Женя, с которой в критической ситуации его столкнула жизнь, и эта девушка была не совсем мной.

Не так было с Диданом. Если говорить о внешности, то ему нравилось во мне даже то, что, вообще-то, и нравиться бы не должно. Его умиляли мои веснушки на руках, взявшиеся там по какой-то причуде природы: ведь на лице у меня никогда не было ни пятнышка; он любил мои торчащие ключицы, а в них-то уж точно ничего красивого не было. И это грело меня сильнее, чем восхищённые взгляды Дидана, когда я при полном марафете выходила с ним «в люди». Жених любовался картинкой, а я чувствовала себя неловко и одиноко. Возможно, время изменило бы ситуацию, но у нас его не оказалось.

Когда через полгода после моего трусливого бегства Сергей позвонил, я, услышав его голос, схватилась за свой уже большой живот – от неожиданности там что-то неприятно дёрнулось. Мучаясь угрызениями совести, в ответ на вопрос бывшего Жениха, в чём же, собственно, заключалась его вина, заставившая меня вернуться к Дидану, ответила так: «Ты слишком хорош для меня. У тебя хорошая, правильная жизнь, а в моей много исковерканного. Несовпадение по фазе, понимаешь? Резонанса не случилось».

Возможно, этот вариант объяснения ближе к истине. Трудно понять, почему влюблённый молодой мужчина с великолепным телом, нежный и страстный, не вызывал во мне желания близости. Жалея Жениха, в постели я старательно и артистично имитировала наслаждение, чем радовала его необычайно. Кульминация процесса отыгрывалась на таком высоком уровне достоверности, что мне впору было претендовать на «Оскара» в номинации «За достижения в художественном оргазме».

Но усилия Жениха не пропали в тщете: приехав в Москву, я набросилась на Дидана с яростной неутомимостью, будто вернулась не из попытки замужества, не из пропитанного ароматами магнолий и роз южного города, а из заполярного женского лагеря довольно таки строгого режима. Целую ночь тогда соловей нам насвистывал. Ди, помнится, пошутил: «Есть смысл раз в два года отпускать тебя погулять: это вносит оживление в наши ряды».

Но, если я более-менее внятно могу сформулировать то, что развело меня с Женихом, то о том, что свело с ПэЧеэЛом, сколько ни ломаю голову, внятно сказать не сумею. Ну, да, срочно требовался статус замужней дамы, чтобы мои добрые родители могли меня уважать. И не было особенных проблем в том, чтобы подыскать для осуществления моих жизненных планов более приличного человека. Если бы я успела заняться поисками.

С ПэЧеэЛом мы встретились на вечеринке по поводу трёхлетия окончания института; тогда Алёшке шёл уже пятый год.

Всё сошлось, будто выполнялся чей-то спецзаказ: загнать меня в пятый угол.

Я тогда только что вернулась из Новосибирска. Приехала с готовым решением сделать всё возможное и невозможное для того, чтобы дверца, приоткрытая в отчем доме, вновь презрительно не захлопнулась перед моим носом. Вероятно, это выглядит до неприличия инфантильным: двадцатипятилетняя женщина, сама уже мать, дипломированный специалист, а безнадёжно зависит от отношения к себе родителей. Я вот что на это скажу: те, кто так считают, просто не знают, что такое с раннего детства не иметь дома, в котором тебя любят, где чувствуешь себя в безопасности. Они не знают, что это за счастье – обрести, наконец, отчий дом.

Как-то раз Саше удалось затащить меня на лекцию модного психолога. Тему лекции я заранее не знала, но попала именно туда, куда нужно.

Лектор говорил о том, что мне было известно в общих чертах: детские годы являются матрицей, с которой дуплицируются жизненные циклы взрослого человека. При этом он привёл интересный образ: если жизнь человека представить в виде дерева, то крона – это его взрослое состояние. Так вот, если сделать срез кроны перпендикулярно стволу, срезы веток на образовавшейся плоскости можно представить точками. Это жизненные обстоятельства, события, ситуации взрослого человека, не связанные между собой непосредственно, объединенные только тем, что вышли из общего ствола. Люди ищут причинно-следственные отношения между точками своей жизни, а у каждой из них своя ветвь, своя история, своё место выхода из ствола – из детства.

Частный пример этого рассуждения, приведённый психологом, пришёлся как нельзя кстати. Женщина, теряя взаимопонимание с мужем, находит другого партнёра и думает, что между двумя этими мужчинами её жизни есть связь: один обидел, поэтому она ушла к другому. На самом деле это развитие совершенно иной истории, связанной с предыдущей только психологическими проблемами женщины, идущими, разумеется, из ствола-детства.

«Так и есть, – подумала я, – Дидан появился потому, что родители не хотели признавать меня одной с ними крови, считали чем-то вроде выродка. Дидан заменил мне семью. А ЧеЗээМ возник в моей биографии из-за того, что брак с ним показался подходящим способом проникнуть в отчий дом не на птичьих правах, а в варианте, одобренном родителями».

Додуматься до того, что я использовала Юрку, вернее, пыталась использовать, было уже несложно. Попытка, правда, не удалась – сразу же после нашего развода бывший Законный Супруг в двухчасовом междугороднем телефонном разговоре поведал родителям подробности падшей жизни их блудной дочери, не слишком утруждаясь подбором выражений. Словосочетания «содержанка как она есть», «похотливый старик», «продажная любовь» он произносил, не церемонясь. Рассказал он и о наглом введении их в заблуждение насчёт наличия у меня мужа.

– Я должен признаться вам кое в чём, папа. – С первого дня знакомства Законный Супруг называл моих родителей мамой и папой, иногда даже мамулей и папулей, чем умилял несказанно обоих. Они вообще восхищались Чисто Законным Мерзавцем, и мою инициативу развода восприняли как личное оскорбление. – Когда Надежда впервые приехала к сестре в Москву, – продолжал ЧеЗээМ, – муж, которого ей предъявили, был случайным Женькиным знакомым. Обычный фигляр, как и все её приятели.

То, что я морочила им голову, особенно возмутило родителей: ладно бы, я только жила как попало, так ещё и лгала им. Это не пролезало ни в какие ворота.

А ведь моя уловка тогда удалась. Надя была слишком взволнована встречей с сестрой после многолетней разлуки, чтобы запомнить подставного мужа в лицо; да и Филя, исполняя роль моего супруга, был при бороде. Попробуй-ка, узнай мужика, сбрившего бороду, когда ты, можно сказать, мельком видела его год назад.

Говорили же древние: подобное притягивает подобное. Выходит, знали, что говорили. Если моё задействование ПэЧеэЛа в каком-то смысле было не лишено благородства – идея воссоединения семьи, то его планы на мой счёт носили более жёсткий характер.

К этому времени бывший романтик-идеалист, как и все разочарованные романтики-идеалисты, обнаружил крепкую хватку в борьбе за удобное место под солнцем. Образ тихого, как сон, города детства, заметно выигрывавший на фоне продажной и алчной Москвы, был разрушен. Он, чуть ли не единственный в городе полноценный архитектор, с дипломом самого МАРХИ, не был востребован малой родиной. Заложенная во имя открытия собственного дела квартира, доставшаяся от родителей, сгинула при помощи верных друзей в недрах целомудренной глубинки.

Вернувшись в ненавистную Москву, и, воспользовавшись поддержкой однокашников-москвичей, Юрка нашёл неплохую работу. Не теряя времени, он прошёлся по нескольким головам и занял отличную диспозицию, оставив приятелей-доброхотов далеко позади. В это же время у него завязался бурный роман с москвичкой, нашей однокурсницей Зойкой, и вскоре она уже готова была предоставить ПэЧеэЛу сердце, руку и жилплощадь. Зойка, эта незаметная белобрысая мышка, надо полагать, по чисто случайному стечению обстоятельств являлась отнюдь не лимитчицей, а генеральской дочкой и богатой невестой – домик в четыре этажа на Рублёвке.

Москва была почти повержена, казалось бы, жить ему да радоваться, ан нет, что-то тревожило нашего героя, неспокойно было у него на душе. И тут он узнаёт о встрече однокурсников, на которой обещала появиться я, причём собственной персоной. Герой наплёл невесте Зое что-то такое, из-за чего она не пошла на нашу сходку. Она была бы там, по мнению героя, совсем ни к чему.

Начал он обхаживание меня с темы «какой же я был дурак», продолжил на высокой ноте «только раз судьбою рвётся нить», потом завис на сентенции «это безжалостно – не дать человеку второго шанса», а добивал по самому больному – «Алёшке нужна полноценная семья». ПэЧеэЛа стало слишком много вокруг меня, чтобы постоянно не помнить о нём. Утро начиналось с его телефонного «доброго утра», днём он заезжал за мной на работу, чтобы пообедать вместе, потом поджидал нас с Алёшкой возле детского сада, когда я забирала сына. Мало того, что он звонил по нескольку раз в день, поздно вечером непременно желал мне спокойной ночи, из-за чего приходилось отключать телефон, когда у меня оставался Ди.

Через пару недель после нашей встречи я узнала про историю с Зойкой. Бедняжка всё это время через общих знакомых разыскивала своего без пяти минут мужа – они уже подали заявление в ЗАГС. Она не видела Юрку с того дня, как он переключился на меня – после вечеринки с однокурсниками. Почтимуж отделывался звонками, отговаривался занятостью, кормил опечаленную невесту обещаниями скорой и непременной встречи и не показывался на глаза. Ещё через неделю выяснилось, что Зойка пребывает в рыданиях: её свадьба расстроилась, принц ускакал на белом коне в неизвестном направлении. Это для неё оно было неизвестно, я же имела счастье лицезреть беглеца по три раза на дню.

Если человек, оставшийся без кола, без двора, отказывается от перспективы великолепной устроенности, это кое о чём говорит. Мне это говорило, разумеется, о большой-большой Первой Любви. Ещё через неделю я согласилась выйти замуж за ПэЧеэЛа.

Любовь, любовь. Куда ни ткни, везде она. Складывается впечатление, что любви вокруг море разливанное, а то, что из неё редко выходит что-нибудь кроме горя, злобы и низости, так в этом повинно несовершенство человеческое. Думаю, что любовь всё же есть на свете, но в нашем неправильном мире она выглядит совсем не так пышно, как люди себе представляют, поэтому и не узнают, встречая. Тем, кто не распознал её с первого взгляда и не принял сердцем, она кажется хроменькой и невзрачной. Или порочной. А то яркое и блестящее, что с охотой признают любовью, является чем-то совсем другим. В случае с ПэЧеэЛом, как я теперь понимаю, любовью называлось страстное желание отмщения и восстановление высшей справедливости.

При ближайшем рассмотрении мир оказался не таким уж мирным, люди совсем не маниловски-прекраснодушыми, они отняли у Юры самое дорогое, родной кров, единственное, что осталось от погибших в автокатастрофе родителей. А началось всё это безобразие, по его мнению, с крушения идеального воплощения Вечной Женственности, дышащей не иначе как духами и туманами и вряд ли питающейся чем-то кроме нектара и амброзии – с моего саморазоблачения. Во всяком случае, однажды, во время очередного эль шкандаля ЧеЗээМ умудрился увязать в логическую цепочку тему моего нравственного падения и своё фиаско на безжалостной ниве частной инициативы. Нет, не квёлая Зойка и её папаша, нувориш с генеральскими лампасами, должны были восстановить пошатнувшуюся мировую гармонию, с лихвой вернуть отнятое, мы с Диданом были выбраны Юркой для выполнения этой задачи.

Не думаю, что он заранее хладнокровно продумал и записал все ходы и выходы. Скорее всего, поначалу он сам верил в то, что говорил – и про вечную любовь в духе известной песни Шарля Азнавура, и про отношение к детям, как к душам, данным нам на хранение, и про семейный очаг, где всегда тепло, спокойно и нестрашно, и про физическую близость супругов, которая не является, как полагают, продолжением душевной близости, а самодостаточна и причинна: именно она, во многом, порождает взаимопонимание, минуя логику и опыт.

Не в том дело, что я была согласна с его рассуждениями, а в том, что это были мои собственные мысли. Я ни с кем не говорила на эти темы, дневников, окроплённых девичьими слезами, не вела. Не знаю, каким образом ПэЧеэЛу удалось так точно угадать, чего я жду от семьи, но он разложил мои мысли передо мной, как карты – веером. Только все его карты оказались краплёными, продекларированного им благолепия не хватило и на год. Стоило моей беременности Лизочкой перевалить за вторую половину, главу семейства как подменили. Про Алёшку, про то, как Чисто Законный Мерзавец сначала привязал к себе ребёнка, убедил в том, что у него появился ещё один папа, а потом или не замечал его, или плохо скрывал негодование из-за факта Алёшкиного существования, я говорить не буду – это ещё не отболело. И никогда, наверное, не отболит. Про семейный очаг, где мы с детьми жили, как на пороховой бочке от скандала до скандала, скажу так: там было холодно и тревожно.

Физическая близость, действительно, стала самодостаточной – в том смысле, что не являлась больше ни продолжением, ни следствием, ни причиной чего-либо в наших взаимоотношениях. Осознав это окончательно, я отказала в ней Законному Супругу: тупик, так тупик. Лишение самой себя женских радостей не стало ощутимой жертвой – ЧеЗээМ любовник был никакой. С течением времени его ласки всё больше казались мне механическими, а то, что они припомаживались умильно-блудливыми улыбочками и слащаво-идиотскими словечками, только усугубляло ощущение неубедительной актёрской игры. Подумать только: именно в законном браке я испытывала ощущение нечистоты секса, никогда больше! Вот и ищи после этого правильных решений.

Отлучение Законного Супруга от тела было произведено мной месяца за два до нашего окончательного разрыва и, как ни странно, не привело к новому витку эскалации напряжённости, говоря чётким языком телевизионных комментаторов. Видимо, идея «растрясти Доброго Дядю на бабки» к тому времени полностью захватила воображение ЧеЗээМа, и такие пустяки, как супружеские права-обязанности, уже не играли существенной роли в его целеустремлённой жизни.

Спустя полгода после рождения Лизочки позвонил Ди, чтобы договориться об очередной встрече с сыном. Все прежние разговоры по этому поводу проходили под неусыпным контролем Законного супруга, ведущего прослушку с параллельного телефона. Добрый Дядя об этом факте, разумеется, знал. Юрка ему строжайше запретил звонить когда-либо кроме оговоренного времени, но тот звонок был неурочным. Догадавшись по моему ненапряжённому тону, по ответам, не отрывистым и односложным, как обычно, что аудиоконтроль временно снят, Дидан мягко спросил:

– Как тебе живётся, Женя? Что-то я за тебя в последнее время не спокоен.

Зажав мембрану обеими руками, чтобы ни один звук не дошёл до слуха Дидана, я говорила:

– Мне не просто плохо, милый. Мне очень плохо. Я не доверяю человеку, которого называю мужем. В нём есть какое-то второе дно, и я не знаю, что там, на этом дне. Муж неискренен со мной; даже когда он говорит, что сегодня хорошая погода, я думаю: для чего он это сказал, куда клонит? Я больше не верю, что он хорошо относится ко мне и Алёшке, хотя и твердит о своей любви к нам чуть ли не каждый день. Да и Лизочку он не любит, его бесит, если она плачет, даже когда у неё вздувает животик. Понимаешь, ему даже собственную крошечную дочь не жалко. Что уж о нас с Алёшкой говорить.

Дидан что-то говорил, о чём-то спрашивал, но я не слышала, а потом сквозь поток моих слов всё же прорвалось:

– Это я во всём виноват, Женя. После того, как ты родила мне сына, оставлять всё как есть, было нельзя. Если ещё не поздно: бери в охапку детей и выходи за меня.

Если бы он остановился на этой фразе, я, не раздумывая, тут же выкинув из головы все «разоблачения», сотворённые Законным Супругом, тем более, что я давно уже в них сомневалась, ответила бы без промедления и колебаний: «Я согласна. Приезжай. Сейчас же» Но он добавил:

– Конечно, в один день такие вопросы не решаются. Нужно будет сначала подготовить своих...

«Своих!» По-прежнему не я, не Алёшка, а какие-то чужие люди были для него своими; да и подготовка эта вполне могла затянуться на годы. А Законный Супруг – я уже догадывалась, с кем имела дело – тем временем рассорит меня с родителями и лишит того единственного, что я считаю своей семьёй, и что так недолго было у меня. Слёзы, которые всё время телефонного разговора тихо текли по щекам, мгновенно высохли, и я проговорила в зажатую трубку:

– Стоит ли приносить такие жертвы, а, Ди? Семья – это святое. Но, знаешь, она нужна не только сильным мужчинам, таким, как ты – которые «отвечают». Но и нам, безответственным женщинам, она тоже в жизни не лишняя. Мне никогда раньше так остро, просто дозарезу, не нужна была семья, как после рождения Алёшки. Ты должен, нет, ты просто обязан был мне её дать, но ты, мой Добрый Дядя, не сделал этого. И догадываюсь почему: ты не глава семьи, которую называешь своей, ты даже не ёё член, ты её функция. Раб, который тешит себя иллюзией всемогущества. Как же – он остов, стержень, на нём держится, стеная и скорбя, огромный семейный клан! Вот что я поняла, наконец: зависеть от раба чужой семьи вместо того, чтобы зависеть от своей собственной семьи, раз уж у меня такой выбор – глупо. И я выбрала свою семью. А муж – мой пропуск в семью, и я ему за это благодарна. И хорошо ли, плохо ли мне при всём при этом – не твоя забота.

И убрав руки с мембраны, ровным голосом произнесла предназначавшееся для слуха Дидана:

– Дмитрий Данилович, будьте добры, выполняйте условие моего мужа: звоните только в оговоренное время. Пожалуйста, не создавайте мне дополнительных проблем.

Короткая остановка, маленькая станция Татарская. Всё, тронулись.

Глава шестая

Татарская – Барабинск

Если бы вместо того огорода, что я тогда нагородила, я заявила категоричное: «Не когда-нибудь, не когда нам это позволят члены могущественного клана, а немедленно! Ты немедленно приезжаешь, и мы больше не расстанемся», вышло бы по-моему. Уверена, надави я на Дидана в тот момент, он бы сделал всё, чего бы я ни потребовала. Но были бы мы счастливы после этого? Был ещё более сдержанный вариант: «Я прошу тебя, реши наш вопрос именно в один день. Время, отпущенное на согласования, усушку и утруску, давно истекло. Нет у нас времени на подготовку твоей родни, всё и так слишком запутано. Или не интересуйся, что получилось из моей жизни в результате твоего в ней присутствия». Уверенности в том, что он тотчас же решился бы на разрыв с семьёй, в этом варианте у меня нет. Но шанс, тогда появлялся бы шанс.

Может быть, за ту мою горячность получила я кучу больших и малых неприятностей, в том числе и Четвёртого.

После развода с Законным Мерзавцем я жила трудно. Лизочка часто и тяжело заболевала, что не позволяло мне довести до ума ни один проект, ни одно дело. Я подводила людей, срывала договорные сроки, и, естественно, ничего не могла заработать. Распродавая украшения, подаренные Ди, возможно, я смогла бы протянуть пару-тройку лет нешикарной жизни, если бы не два обстоятельства. Первое: хрущёвке, в которую мы с детьми переехали, требовался основательный ремонт.

Второе обстоятельство наглядно подтверждает наблюдение «пришла беда, отворяй ворота». Проведя с детьми на даче у подруги первое свободное от семейного счастья лето, в конце августа я вернулась в город и обнаружила в своей квартире нашествие моли. Мелкая, но прожорливая гадость уничтожила всю одежду, и это стало настоящим несчастьем. Не осталось ни моих шуб, ни детской шапок-шарфов-колготок – ничего. Погибли все одеяла, ковры, постельное бельё, и даже шторы. Почти всё из того, что представляло собой ценность, и что можно было продать, ухнуло в эту внезапно образовавшуюся чёрную дыру, так что вскоре мы вплотную приблизились к границе, за которой начиналась территория страны Голод.

Балансировать на этой границе пришлось около года. Я перебивалась халтурой в виде курсовых работ для оболтусов из МАРХИ, немного подвизалась на ниве репетиторства, не отказывалась и от чертёжных подработок, но всё равно на жизнь не хватало. Периоды плохого самочувствия дочки, когда я не отходила от неё ни днём, ни ночью, ничем кроме этого не занимаясь, поглощали скудные накопления, сделанные в паузах, предоставляемых болезнью. Не раз и не два вопрос «Чем я завтра буду кормить детей?» разъедал мне внутренности. Если бы не друзья, вряд ли мне бы удалось продержаться. Это благодаря их помощи костлявая рука голода, хоть и маячила где-то поблизости, но так и не ухватила нас за горло. Я не жаловалась, не ныла, но по неведомому беспроволочному телеграфу мои немые призывы о помощи передавались куда нужно, затем ретранслировались близким мне людям, и они отзывались, причём не сюсюканьями и утешениями, а конкретными поступками.

Стоило мне в очередной раз запаниковать из-за того, что в холодильнике ещё одна мышь повесилась, подворачивалась срочная работа, да ещё с предоплатой. Если же, несмотря на то, что ни денег, ни еды не оставалось совсем, я тем не менее не могла оторваться от задыхающейся Лизочки, то приезжал, например, Володя – тот, с Баррикадной. Приезжал, успокаивал и вручал несколько увесистых пакетов с продуктами, где было всё необходимое, включая фрукты и сладости для детей. Меня поддерживали со всех сторон: то Саша дарила Лизочке кучу хорошеньких одёжек, то Филя с Мариной на зимние каникулы пристраивали Алёшку в детский лагерь. О Дидане никто давно ничего не слышал, я оставалась при мнении, что он нежится под испанским солнцем с молодой женой. От алиментов на Алёшку я отказалась сама, а ЧеЗээМ, объявив, что я знала что делала, когда выбирала свободу, не стал участвовать в воспитании Лизочки.