Текст книги "Измена. Игра в чувства (СИ)"

Автор книги: Анна Эдельвейс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Глава 16

Я ждала Ивана, в конце-концов сегодня суббота, мы договорились, что сегодня он приедет и они с Машей поедут в парк.

Маша всё утро вытягивала шею, вслушивалась в шум за окном высматривая папу. Я нудела у неё над ухом: ”от папы не отходи, руку папы не отпускай, холодное не пей, мороженое ешь не спеша” – обычные материнские пугалки, когда ребёнок едет гулять с папой.

Ольга заплетала Маше косички, я в саду собирала вишни на варенье, заодно поглядывая на дорогу, высматривая машину Ивана.

Вздрогнула, когда муж оказался у калитки. Неожиданно, а машина где?

Поставила миску с вишнями на стол, подошла открыть калитку. Сбоку уже бежала тётушка,

– Ваня, вот спасибо, смотри, какие ступени новые. А забор мужички на неделе приедут делать. Вот же спасибо тебе.

– Тётя, идите Машу позовите, – я выразительно посмотрела на неё, знала, она сейчас снова затянет миротворческую песню.

Тётушка ушла, Иван проговорил:

– Элеонора, я приехал за Машей, спасибо, что не шантажируешь дочерью. Я скучаю.

– Приезжай за дочкой чаще, раз скучаешь.

– Я скучаю по вам обеим.

– Я всегда готова расцарапать твой Хаммер нецензурными словами, будешь наслаждаться моим вниманием. Вечно.

– Может быть, вернёшься?

– В отличие от твоей машины, Иван, мою боль не заштопать. Ненавижу тебя, скотина, никогда не прощу и сейчас мне хочется, чтоб ты…

Я не стала договаривать. В конце концов, мой злой язык может наговорить всего с короб, а вот слёзы не справлялись. Уже подкатили к глазам, я закусила губу, чтоб не плакать. Не хватало, чтоб Иван снова видел мои слёзы.

– Я приехал час назад, машину бросил на соседней улице и наблюдал за тобой, как ты собираешь вишни. Смотрел и не мог оторвать глаз.

– Ну и дурак! Жаль, что Полкан на цепи. Я бы спустила его, чтоб ты забыл сюда дорогу.

– Почему, Элеонора?

– Потому что мне не надо стоять час и смотреть из-за угла на твою рожу. Я итак не забуду твою руку на щиколотке той женщины, что демонстрировала свои внутренности у тебя на столе.

Он внимательно смотрел мне в лицо не отрываясь. Пристально, горячо. Однажды я видела такой его взгляд, в спальне, когда встала голая с постели после жаркой ночи, чтоб прикрыть шторой окно от солнца. Нет, нет, только не это. Такое воспоминание может убить своей нежностью.

– Что? – я тёрла лицо полотенечком, подумала, наверное, измазала губы вишней, пока собирала.

– Ты очень красивая женщина, Элеонора.

– А ты очень большая сволочь, Иван. Как же твоя секретутка, она разрешает делать комплименты бывшим жёнам?

– Я ничего не знаю о женщине, о которой ты говоришь.

– Серьёзно? Как же так. Получается, с ней знаком только тот, кто прячется в твоих штанах?

– Это грубо.

– Зато верно, Василевский.

– Можешь забыть о той истории?

– Никогда. Она уже разорвала меня в клочья. Проще тебе забыть обо мне.

Он пропустил моя слова, завис взглядом на ключицах, медленно спускаясь ниже.

Скользнул по груди, я тоже перевела глаза на майку, о, чёрт, я перемазалась в вишнёвом соке. Тёмно красное, рубиновое как кровь пятно сияло над левой грудью.

– Я бы смотрел на это пятно вечно, – муж не скрывая блестяшего взгляда бархатным шёпотом прошёлся мне по ушам.

Гад, опытный и страстный любовник, Иван всегда манипулировал моими чувствами в спальне. Только теперь это в прошлом.

Я чуть наклонилась к нему, напихав в слова и в голос гадючьего яда:

– Больше похоже на след от пули, которой ты застрелил меня, Василевский.

Маша с зайкой в руках выбежала со ступенек:

– Папа, пожалуйста, мой дружок можно поедет с нами?

– Конечно, моя мышка– малышка. – голос Ивана сразу потеплел, он проводил глазами Машу, вприпрыжку помчавшуюся за коляской для тряпичного зайца.

Иван снова посмотрел на меня:

– Слушай, жена. Просто представь себе на минуту, что ты не права. Что та женщина устроила спектакль, чтоб соблазнить меня, но не соблазнила. Представила?

Ровно на одну долю секунды мне так хотелось вернуться в ту жизнь, в которой не было этой измены. Мой муж сейчас попал в самое яблочко, в самый центр моей боли. Она была какая то двусторонняя, эта боль. Я закрыла глаза, представила, что ничего не было, и снова летний день, ветер колышет листву за окном, влетает в открытое окно, надувает белыми парусами невесомый тюль на окне. Маша бегает во дворе, её кудряшки отливают медью на солнце. И мой муж, мой Ваня обнимает меня за плечо и рассказывает, как скоро мы отправимся за сыном, Машке давно пора подарить братишку.

Эта секунда пролетела и снова громом разорвало моё семейное небо:

– Нет, Василевский, мне представляется только как ты пользуешь свою акробатку на своём столе.

Иван сгрёб меня за плечи, притянул к себе, преодолевая моё сопротивление:

– Успокойся, это всё ерунда. Как успокоишься поговорим, хорошо?

Прежде, чем я навострилась зубами ему в шею, отпустил меня:

– Мы погуляем с Машей, приедем, захочешь, вернёмся домой все вместе, – уже присел, распахнув объятия, чтоб поймать Машу. Дочка, прижимая к себе игрушки со всех ног бежала к нему. Весёлая, счастливая, глазёнки искрились, сияли счастьем. Иван подхватил её, прижал к себе, целовал макушку.

Я стояла и смотрела на эту идиллию. Какая прекрасная, счастливая картинка. Всего несколько дней назад это была бы совершенно обычная история, а сейчас… Это был как последний глоток счастья, который судьба будет выдавать мне по капле. Вот мы сейчас стояли рядом, отец, дочь, мать. Солнце, лето, свежий ветерок, все здоровы – чего больше?

Только это был обман. Жестокий обман, где взрослые играют роль счастья перед ребёнком. Мы просто балансировали на лезвии, на краюшке обрыва, куда должен был рухнуть наш брак.

Я смотрела как Иван усаживает Машу в детское кресло, как они переговариваются, Маша как маленькая птичка щебечет не переставая.

Может быть я сама самая настоящая дура? Говорит же Иван – ничего не было. Странное происшествие со многими неизвестными. Надо просто отпустить эту ситуацию, чуть-чуть отступить, не мотать друг другу нервы. Для себя решила, сейчас пусть эти двое едут на прогулку. А вот когда приедут…

Может быть сядем вот тут под яблоней и попробуем поговорить с мужем. Я пообещала сама себе внимательно послушать Ивана. Может быть ему удастся меня убедить хоть в чём то.

Глава 17

Я на автомате облизывала ложку, которой накладывала варенье в банки, сухими глазами всматривалась в поворот. Иван с Машей задерживались, я уже несколько раз хватала телефон, собираясь спросить где они.

Под старой яблоней дымилась летняя печка, в медном тазу пыхтела, исходилась кружевной пенкой вишня, Чудный аромат варенья плыл в сиреневой дымке наступившего летнего вечера, а у меня тревога расползалась по венам.

Я ждала их обоих и сегодня хотела видеть мужа, чтоб договорить то, о чём начали.

Я всё никак не могла решить, что с нами происходит Иван действительно не изменял, или это я в последней попытке вернуть своё счастье цеплялась за призрачную надежду.

Тот вечер никогда не сотрётся в памяти. То, чтоб я простила мужа, об этом не может быть и речи, но, по крайней мере сохранить добрые отношения ради Маши можно попытаться. Не рычать друг на друга, не плевать ненавистью, дать девочке расти без стресса, не делить между собой папу и маму. В конце-концов Иван и раньше нечасто выходил с Машкой на прогулки, правда, он часто бывал дома. Это было нормально, что она редко его видела вне дома.

Но Маша знала, папа дома, он с нами, он здесь живёт. Вон его тапки, вон пиджак, в прихожей всегда долго сохранялся аромат его духов. Теперь Маша чувствовала нашу войну, стала её участницей и нам придётся сохранять фиктивный мир на фоне предстоящего развода. По крайней мере, после сегодняшней беседы у меня сердце немного оттаяло и я уже не целилась клювом мужу в глаз.

Даже собиралась дать ему возможность рассказать свою точку зрения. Ах, чего там лукавить. Я так надеялась, что Иван сможет найти сказочную причину и убедить меня, что я чего то не поняла. Что не было никакой измены, что случилось недоразумение. Наверное, у каждой, даже очень стойкой и сильной женщины случается помутнение рассудка, где хочется предать саму себя ради счастья.

Из за угла появилась морда машины, у меня сердце забилось быстро-быстро. Я бросила ложку, наскоро вытерла руки мокрой тряпкой, постучала в окно тёте Тане:

– Посмотрите за вареньем.

Быстрыми шагами пошла к калитке, на ходу одёрнула футболку (конечно, я переоделась, чтоб кое-кто не отвешивал мне комплименты). Всё таки меня ещё штормило при виде мужа. Во рту пересохло, я облизнула губы.

Иван вышел из машины, открыл дверь, подхватил дочку на руки.

– Мама! – родной голосок колокольчиком звенел в ушах. Я поймала бегущую ко мне Машку, чмокнула её в лоб:

– Как ты, шоколадка?

– Ой, мама, всё было так здорово. Я тебе потом расскажу.

Иван стоял возле машины. Опёрся о неё спиной, засунул руки в карманы, смотрел на меня прищурившись.

Меня буквально колотило от двойственного чувства. Когда он был рядом, мне хотелось убить его, потому, что я ужасно жалела о том, что с нами случилось. Потому, что я всё ещё не привыкла быть одной, никому не нужной. Потому, что из за него я столько переплакала и всё потому, что он не удержал свою похоть в узде!

И хотя он мне доказывал, что с той женщиной он в ту минуту виделся первый и последний раз, что он её даже не знает, я всё равно не верила ему. Как может случайно на столе перед тобой оказаться девушка с разведёнными коленями. Честно говоря, я эту ситуацию уже сто раз прокрутила в голове, технически не представляла, как это можно сделать. Случайно. Скот.

– Может быть чаю?

Тётя Таня со своей ненужной дипломатией уже гремела чашками на столе в палисаднике:

– Ой, вечером чай да с мятой прелесть какая. Эля вот варенье наварила, а я бубликов да коржиков напекла. Садитесь вот тут.

Иван пристально смотрел на меня, глазами спрашивая разрешение. Да ладно, пусть садится. Мне надо было оговорить с ним график прогулок с Машей. Сама первая пошла к столу. Слышала сзади себя его шаги. Крепкие, мощные, уверенные. Когда то это был любимый, желанный звук. А сейчас я будто сама шла по минному полю. Однажды меня этот мужчина уже предал. И хотя он втолковывает, что это не так, верилось с трудом.

Я села за стол, Иван не успел подойти, наперерез выскочила Маша:

– Папа, папа, мы забыли маме подарок отдать!

Я вскинула голову, мы встретились с мужем глазами. Он улыбнулся морщинками глаз, взял Машу за руку, они отправились к машине. Дочка бежала ко мне с белой коробочкой перевитой розовой ленточкой:

– Мама, это тебе!

Я взяла коробку, поставила её на стол, дочка трещала:

– Мы тебе купили вкусное пирожное, как ты любишь. Из Наполеона.

– Спасибо, доченька.

– Да. Это такой торт был. От него отрезали большой кусок для тебя. А потом мы катались на каруселях и гуляли и я прыгала, а ещё…

Из Маши неслось перечисление её приключений, я не слушала, краем глаза видела, как Иван жуёт бублик, смотрит на меня. Машка всё трещала, я уже хотела отправить её, чтоб без неё поговорить с Иваном.

Он начал первым:

– Тебе идёт косынка.

Я и забыла, что на мне была косынка, напялила её, пока варила варенье. Тут же автоматически подняла руку, стащила косынку с волос.

– Я скучал, – голос Ивана пробирался хрипотцой под кожу. Я со всех сил держалась, чтоб не улыбнуться. Скучал он, скотина. Кому это интересно. То, что с меня каждую ночь сползала шкура на сиротливых простынях от горя, это кому то интересно?

Всё таки привычка она штука противная. Крепко въедается.

Я уже, чтоб не расклеится от его комплиментов, повернулась а Маше, хотела её отправить играть с кошкой. Дочка сидела за столом, подперев круглые щёчки кулачками, беззаботно болтала ногами.

– Машенька, ты будешь пить чай, или побежишь проведаешь котят?

– Чай не буду, – Машка замотала головой. Мы с папой столько чая выпили, целую бочку! А ещё мы ели вафли в кафе, ну, такие, где сверху кладут мороженое, всякие ягоды. А ещё папина тётя принесла шоколадный сироп и сверху полила мою вафлю.

Маша говорила что то ещё, а у меня рыбной костью застряло её выражение” папина тётя”…

– Машенька, а что за тётя, красивая? – я спрашивала, а сама не отводила глаз от лица мужа.

– Маша, беги к котятам, – поспешно просипел муж внезапно севшим голосом.

Дочурка не обратила внимания на его предложение, продолжала мне рассказывать про “тётю”:

– Да, мам. Тетя красивая. У неё белые волосы, она смеялась, её зовут тётя Лиля.

Она сидела с нами, я рассказывала ей про котиков.

– Маша, хватит болтать, – Василевский внезапно охрип, – Беги, играй с котятами.

Маша замолкла ровно на секунду, примирительно погладила меня по руке:

– Я с чужой тётей разговаривала, потому, что рядом был папа и он мне разрешил.

Я не отрываясь молча смотрела в глаза мужу. Воздух вокруг стал плотным, завис киселём.

На губах, в горле появилась горечь, губы снова кривились, пытаясь не сдержать стон. Нет, не может быть, что всё снова происходит между нами. До моего сознания медленно доползало: мой муж снова встречался со своей худоберчевой заразой. Он побледнел, плотно сжал губы, я видела, как у него дрогнули ноздри. Я уже точно знала ответ, но всё же спросила:

– Это она?

Глава 18

– Там была та самая тётя, которую я однажды видела?

Мой вопрос мужу завис в воздухе.

У меня так резало глаза, будто битого стекла насыпало.

Всматривалась в лицо мужа. Он пару часов назад пялился на мою грудь заляпанную вишней и признавался в любви, а я снова уши развесила! Вот же дура наивная. Диву давалась, да мой мужчина отъявленный лгун, артист. Я ведь только что собиралась обсудить наше с Машей возвращение домой в попытке помириться и поверить мужу на слово.

Сердце отчаянно еле слышно, тяжело перекатывало свои размеренные бум-бум в груди, намытывало, стягивало в тугой клубок воспалённые нервы. Я медленно, как в затянутом кино зажмурилась, с хрипом проталкивая внутрь себя воздух: вдохнуть не получалось. Губы дрогнули, на удивление, голос у меня звучал уверенно, чётко:

– Так невмоготу было полюбоваться своей Лилей, что не выдержал, привёл на прогулку с дочкой?

Иван покрутил головой, потёр шею. Чувствовала, как Иван напрягся, вздыбил свой жёсткий подбородок, как дёрнулся его кадык над воротником:

– Понятия не имею откуда она появилась.

– Хватит, Василевский, я столько раз пыталась снова и снова поверить тебе, и вот опять…

– Ну, вот что, Элеонора. Хватит! Ты достала меня своими подозрениями. Как мы могли столько лет прожить вместе и не научиться доверять мне. Я говорю тебе: меня с этой женщиной ничего не связывает. А ты тут целую драму развезла!

– Сам понимаешь, что сказал?

Я пыталась не плакать, а слёзы текли сами, попадали в нос, в рот. Я задыхалась беззвучными рыданиями. Иван наседал:

– Да, Элеонора, но она появилась там случайно. Я сам не знаю, как она там оказалась.

– О, в городе, где крутится одновременно более 20 миллионов жителей, нечаянно встретиться с ш*… в смысле, с шаболдой, разбившей твою семью это же обычное дело.

– Элеонора, я…

– Мало того, ты ещё привёл туда нашу дочь, Василевский,

– Элеонора…

– Я завтра же отправлюсь в суд и потребую, чтоб на тебя выписали охранный ордер. Чтоб ты близко не подходил к нашему ребёнку! Нет, я лучше подам на лишение тебя отцовских прав. Да, это будет правильно!

– Дай мне сказать!

– Лучше бы ты сдох, Василевский. Играть моими чувствами… Я ведь сегодня первый раз почувствовала, что может быть ты говорил правду, когда рассказывал, что это не то, что я подумала.

– Элеонора…

– Никогда больше не приходи сюда, Василевский. Я тебе не мишленовская звезда, чтоб украшать твою ширинку. Кстати, её ты уже потерял навсегда. В смысле – звезду.

– Да послушай ты меня! – Василевский стукнул рукой по столу – Дай мне хоть слово вставить.

Мне было плевать на его стуки, хлопки и слова, которые он пытался вставить:

– Как странно, Иван, да? Та же тётя и тоже на десерт к твоему столу. Тебе не кажется это странным, муж?

– Нет, нисколько. Случаются в жизни совпадения, что тут такого.

Я держала руки у висков, сжимала голову, не понимая как и что делать дальше. Я же только что собиралась поверить мужу. Подняла на него глаза, буквально впилась в него глазами, прошипела:

– Ты больше не получишь Машу.

– Это с хрена ли?! Я люблю свою дочь.

– И я люблю. Я мать и не позволю присутствовать ребёнку с твоими распутными женщинами.

– Ты всё не так поняла. Элеонора, это какое то роковое наслоение. Всё не так.

– Что? Опять? Что же я такая непонятливая то, Василевский? Ничего, развод не за горами, найдёшь потом понятливую.

Уже хотела идти в дом, сказать тётушке чтобы гнала его, но тут нам пороге появилась Маша. Она стояла на новом крылечке вытянув шейку и смотрела на наш начинающийся скандал:

– Папа, папочка! – она со всех ног бежала к отцу, он поймал её на руки, вжался лицом в волосы, кружил её, обнимал.

Дочка держала его лицо ручонками, заглядывала в глаза, скороговоркой шептала, уговаривала:

– Папочка, ты же больше не уедешь, мы сегодня так весело гуляли

– Машенька, ещё немного поживёте у тёти Тани и поедем домой.

Я отошла от них, стояла возле крыльца, опиралась спиной на стену дома. У меня слёзы солёными ручьями разъедали щёки. Что же с нами сделал этот гад! Ненавижу его. Моя дочка так любит его, он ведь и вправду как отец просто золотой. Только где гарантия, что когда он сойдётся со своей Лилей, у него появится другой ребёнок, он не плюнет на меня и на Машу.

Моя девочка будет подрастать, начнёт понимать что происходит. Как же ей будет горько потом, когда она на своей шкурке поймёт, что не нужна папе с появлением другого ребёнка. Нет, я не дам дочке пройти через эту боль. Пусть лучше сейчас забудет про этого лжеца. Ей так легче будет. Переплачет, забудет и всё. Надо только, чтоб этот гад не приезжал сюда. Как ему это втолковать, он же будет всё равно приператься.

Маша крепко держала его за шею, а Василевский и рад был. Ходил с дочкой на руках по саду, доставал ей с верхних веток поспевшие яблоки. Я молча смотрела за этим спектаклем. Меня подбешивало: Иван убеждённо рассказывал Маше как они будут ходить на все спектакли с сентября, как только театр возобновит свои спектакли после летних каникул, Маша растопырив ушки слушала.

Я подошла, сцепив зубы молча встала перед ними, сложив руки на груди.

Маша тревожно посмотрела на меня, в её глазёнках блеснули злые слёзы.

Она теснее прижалась к отцу:

– Папа, ты же не уедешь?

– Машенька, уеду, а завтра приеду снова.

– Ты правда приедешь?

– Конечно. А как же. Я ведь тебя люблю.

– Даже если мама тебе не разрешит?

– Я буду непослушником и всё равно приеду. Беги, играй.

Иван поцеловал дочурку, та нехотя слезла с его рук, обиженно посмотрела на меня, пошла в дом.

Муж повернулся ко мне, а я как с цепи сорвалась. Оглянувшись на Машу, не слышит ли, зашипела мужу в лицо:

– Да ты задолбал меня, Василевский! Ставишь меня на амбразуру. Таким хорошим волшебником перед Машей хвостом крутишь. Доченька, люблю тебя. Приеду, будем вместе, – меня уже душили слёзы: – На что надеешься? Сойдёшься со своей ведьмой и будешь дальше мотать душу дочке своими наездами? Ни одна баба не потерпит в молодой семье чужого ребёнка от бывшей. Если и стерпит, то будет тихо ненавидеть, глядя в спину малышу.

– Ну, во первых Машу я люблю больше жизни….

Договорить ему я не дала:

– Любить надо было, когда ногу задирал на другую бабу и гнать ее, когда эта шмара без моего разрешения подошла к моему ребёнку!

– А что такого, что женщина, даже мне мало знакомая, решила приласкать ребёнка?

Я вцепилась ногтями ему в рожу. Чувствовала, как хрустит его кожа у меня под ногтями, он от неожиданности мотнул головой, я пыталась укусить его за шею, рычала:

– Урод, дебила клок! А если бы эта тварь насыпала отравы твоей дочке в тот чёртов горячий шоколад, бросила бы туда какую нибудь таблетку и всё – нет ребёнка! Пока скорая, туда сюда, никто бы не знал, от чего спасать.

– Ты совсем рехнулась, – он оторвал мои руки от себя, у него вся физиономия была расцарапана, он попытался меня взять за руки, я со всего маха боднула его головой в подбородок:

– Не подходи ко мне, урод! Завтра поеду в полицию, напишу заявление и тебе не поздоровится. Я потребую охранный ордер и лишения тебя отцовских прав.

– Элеонора, ты по-настоящему спятила. Кто собирался отравить твоего ребёнка? Что ты придумала?

– А, Маша уже стала моим ребёнком, а не нашим?

– Чего ты цепляешься к словам?

– Того! Если тварь по имени Лиля решит выйти за тебя, то алименты и присутствие в её жизни Маши ей не нужны. Может, сцепит зубы и будет терпеть, а может и нет! Сколько таких случаев. Добром прошу, Василевский, просто убирайся нафиг из нашей жизни.

– Сядь! – рявкнул на меня муж, – Сядь, сказал!

Я стояла набычившись, он протянул руку, я оскалилась:

– Дотронешься, убью.

Ну не козлина?

Разве можно так женщине нервы мотать. Сядь, объясни, расскажи всё толком.

Нет же, только топит себя ещё больше.

Вот честно, из чего сделаны мужчины?

Вспомнилась песенка:

Из чего же сделаны наши мальчишки?

так и хочется вставить новый куплет:

Из колючих кустов и собачьих хвостов.