Текст книги "Измена. Игра в чувства (СИ)"

Автор книги: Анна Эдельвейс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Глава 8

– Так, успокойся. Сядь и скажи, чего ты добиваешься.

– Развода!

– Элеонора, ты сейчас делаешь глупость. Ну, вспылила, понятно, ты истеричка. Лучше открой статистику и посмотри как живут разведённые женщины. Ты не привыкла к той жизни.

– Теперь это не твоя забота, Василевский. Я взрослая и самостоятельная. Найду работу, плюс твои алименты, нам с Машей хватит.

– Я не собираюсь ограничивать тебя в деньгах или в алиментах.

– А я не прошу у тебя ничего лишнего. Мне лично от тебя ничего не надо. На содержание Маши будь добр, расщедрись.

– Да как ты не поймёшь, Элеонора, – из мужа полезли советы семейного психолога, он даже потряс рукой в воздухе: – Говорю тебе о том, что после развода мало счастливых женщин.

– Какие глубокие познания. Счастливых женщин, оставшихся жить с изменниками ещё меньше.

– Я не изменял тебе. Просту услышь меня. Та женщина недоразумение.

– Да, я уже поняла, это был момент твоей амнезии. От красоты картины между её ног ты потерял память и рассудок, а заодно и семью.

– Я даю тебе время прийти в себя. Хватит говорить об одном и том же.

Я уже перестала закусывать губу чтоб не разреветься. Слёзы текли солёными каплями, я беззвучно всхлипывала, понимая, что всегда боялась вот такого момента. Быть обманутой женой. Сколько раз смотрела в фильмах такие истории, в душе теплилось: со мной такого не случится. Иван любил меня, а как Машка родилась, так нередко нас обеих хватал на руки и кружил! Здоровый, лосяра, силы в нём немерено. Как выяснилось и скотства тоже. Теперь будет другую женщину кружить на руках и тоже ей рассказывать какая она любимая.

Через мокрые ресницы, сглатывая слёзы слушала лекцию рационального мужчины:

– Элеонора, ты сейчас просто хочешь отомстить мне и посильнее. В тебе говорит обиженная ревнивая женщина. Дай тебе автомат, ты всю обойму выпустишь в меня. Ты же не хочешь разводиться. Просто сотрясаешь воздух, пытаясь наказать меня. Только было бы за что. Сто раз сказал, ты видела не то, что подумала.

Я не слушала его. Ишь ты, хозяин жизни, всё-то он знает. Упрямо складывала вещи в что-то вынимала, что снова запихивала. Иван продолжал гнуть свою линию:

– Ну допустим, причём учти, Элеонора, я говорю слово “допустим”, суд встанет на твою сторону и разведёт нас. А что потом?

Когда то ты узнаешь, что была не права, что не было измены. Что ситуация, в которую ты попала это нелепость, глупая шутка, а ты раздула из мухи слона и поломала нашу семью.

– Слушай, Василевский. А если бы я пошутила таким образом, ты бы оценил? Посмеялся бы и утром за завтраком вспомнил как весёлый анекдот? Через пятьдесят лет рассказывать будешь внукам, какая у них была весёлая бабушка и зажигала на чужих столах перед чужими мужиками?

Я видела его реакцию. Василевский побледнел. В глазах задымилась ярость, я, чтоб добавить огня, ещё плеснула бензина:

– Прикинь, а потом ты едешь домой, а меня нет всю ночь, я появляюсь на утро с красными глазами, мятая и от меня воняет какой то дрянью. Кстати, чем от тебя воняло?

– Элеутерококком, Элеонора, коктейлем из мёда, лимона и Элеутерококка. Для бодрости, у меня была бессонная ночь.

– И не говори, Иван. Вытянуть такую активную ночь с девицей, тут канистра бодрящего напитка нужна.

Он со всей силы ударил кулаком в стену, я от неожиданности вздрогнула:

– Я работал всю ночь с документами, потому что… потому, что это не твоё дело. И вообще, хватит уже об этом, почему у тебя одни бабы на уме! – он сделал шаг ко мне, останавился совсем рядом, от него прямо обжигало раздражением. А мне не было страшно, я взвилась, аж привстала на цыпочки:

– Да потому что раньше на уме у меня был муж и семья. А потом у мужа появилась баба!

– Слушай, Эля, чего ты бесишься. Какой развод. Я тебе сказал, не было ничего.

– Ясно, – я пыталась застегнуть молнию на сумке, её заело, я дёрнула, прищемила палец. Иван подошёл, стал рвать сумку из рук, я уцепилась бульдожьей хваткой за ручки, сумку не отпускала. Молчаливая возня переросла в войну взглядов.

Я, не моргая, таращилась на него, скалилась, всё дёргая и дёргая сумку. В какой то момент изловчилась, попыталась укусить, впиться зубами в его руку. Муж смотрел на меня сверху сузив глаза и сжав челюсти. В воздухе искрило напряжение, Иван выпустил сумку, я продолжая сражаться, от неожиданности потеряла равновесие, плюхнулась в кровать. Прижимая к себе сумку рычала, наблюдая, как муж медленно наклонялся ко мне.

Наши глаза сошлись:

– Элеонора, сию минуту подорви свой сладкий зад и марш, убери всё в моём кабинете. И больше там ничего не порти.

– Я сожгу твой кабинет. Сегодня же!

Василевский уже был в дверях, обернулся:

– Тебе надо пережить всё, что ты себе накрутила. Отвези Машу в садик, поезжай, посиди с подругами, потрынди. Чтоб к вечеру всё было как всегда. Я сказал.

– Стесняюсь спросить, – из меня лезло ехидство, непрошенные слёзы солёными ручейками сползали к губам: – А как прежде, это я ужин на стол, а ты на свой стол секретаршу голой жопой?

Иван с чувством снова врезал кулаком по стене:

– Это не моя секретарша!

– Конечно, не твоя. Твою секретаршу Марину Яковлевну я хорошо знаю. Ты что, Василевский, украл чужую секретаршу?

– Да она вообще у нас не числится, эта женщина дежурный секретарь на время внеплановых совещаний.

– Василевский, ты сейчас себе в ногу выстрелил, – я горько расхохоталась, – То есть, у вас даже не было чувств друг к другу с белобрысой? Так, встретились на столе переговоров, чисто технически, да?

– Что ты несёшь, ты себя слышишь, Эля?

Ничего я не слышала, из меня неслось потоком очень связное умозаключение:

– Иван, я понимаю, ты влюбился бы козлячьей любовью, но пользовать девушку на ходу… У вас даже не было конфетно– букетного периода? Почему, ты же вроде не жадный. А, наверное встретились без чувств, типа бес в старое ребро?

– В какое ребро? Старое? – у Ивана вытянулось лицо, шёпот из него вырывался со свистом. Он стоял в дверном проёме сузив глаза и дёргая ноздрями:

– Что ты имеешь ввиду, дура несчастная?

– Ну да, тебе сорок, не за горами пятьдесят! – я валила в кучу всякую ерунду, у меня уже заканчивались силы.

– Во-первых, мне до сорока ещё далеко, – рявкнул Иван, – А во вторых…

Он молча прошёл в гардеробную, надел свежий комплект белья, рубашку, достал синий костюм, малиновые носки, забрал рубиновые запонки, злобно глянул на меня, помчался одеваться.

– Зайди в аптеку, салфеток влажных купи. Побольше. – выкрикнула ему вслед, – Будешь за своей обезьяной стол дезинфицировать!

Ишь, как его слова про старость зацепили.

Больше мы не проронили ни слова. Через минуту я слышала, как щёлкнула входная дверь. Ушёл на работу, скотина.

Я скинула сумку, повалилась ничком на кровать. Смотрела в потолок. Как же больно, когда умирает любовь…

Глава 9

Иван ушёл, я совершенно разбитая после скандала лежала ничком. Столько нервов и всё впустую. У меня даже плакать не было сил.

В коридоре зашлёпали босые ножки дочки. Маша объявилась на пороге, держала в одной ручке зайца за ухо, кулачком тёрла глазки.

– Моя девочка, ты проснулась? – обняла малышку и … понеслось.

Умывание, заплетание косичек, завтрак.

Когда– то я так любило утро в нашем доме. Когда сонной влезаешь в мягкие тапки, бредёшь на кухню, варишь кофе. Махровый халат лениво обнимает тёплую от ласк мужа кожу на плечах, за окном солнце колкими лучами сверкает на надраенных стёклах. Тонкий божественный аромат кофе невесомым флёром ползёт по кухне.

Всё это было.

Всё.

Конец!

Маша завтракала, как всегда, не торопясь. Долго возилась, размазывая кашу по тарелке. Она всегда так ела, еда для нас это было просто испытание, я еле держалась, чтоб не вспылить.

От бессонной ночи голова раскалывалась. Говорила с дочкой, у самой голос дрожал.

Присела перед ней:

– Машенька, а давай возьмём зайку и быстрее поедем к тёте Тане в гости.

– Что ли в садик не пойдём? – её глазки удивлённо хлопали длинными ресничками.

– Ну не знаю, если ты быстро всё съешь…

Маша шустро заработала ложкой, её глазёнки хитро блеснули:

– А папа не рассердится? Он не любит, когда я пропускаю садик?

– Не рассердится. Не переживай.

Про себя подумала: плевать я хотела и на папу и на садик. Василевский как спятил, считал, что этот элитный садик с иностранными языками самое главное для развития ребёнка. А по мне, ребёнку в детстве нужно детство, мама и друзья.

Потащила чемоданы к машине, Маша, собираясь в гости в обеих ручонках несла кучу игрушек.

До тётушки в Прилучино ехать было недалеко, минут сорок нормальным ходом. Свернув в её деревню, не сдержалась, опустила стёкла в машине, смотрела на сельскую благодать, Маша потянула носом:

– Мама, чем так пахнет?

– Коровами, Маша, коровами, курочками. Жизнью пахнет.

– Так вкусно! Давай всегда это нюхать.

“Ну, всегда – невсегда, а какое-то время придётся”, подумала, аккуратно въезжая в тётушкин проулок.

Когда пару лет назад тётушка переехала сюда из Сибири, она купила старый дом в деревне. Иван бы купил ей любой. Муж вообще был щедрым и заботливым. Но, сибиряки народ гордый, тётушка не хотела даже копейки наших денег, купила то, на что хватило собственных.

По дороге я звонила ей, сказала, что ушла от мужа и еду погостить.

Тётка, завидев мою машину выскочила, открыла ворота. Распахнула объятия, поймала Машу в охапку, давай обнимать, причитать. Я укоризненно шикнула на неё:

– Маша ничего не знает.

– Ага, ага, – закивала тётка, тут же исправилась – Машутка, идём я тебе котяток покажу. А ты, Эля, поднимайся на чердак, там ваша комната.

Я, припарковав машину в глубине двора, осматривалась… Всё заросло, закатное солнце пробивалось сквозь густые ветви вишнёвого сада. Спелые вишни кровавыми точками лежали на густой зелени. Вот так и моё сердце сочилось кровавыми слезами, пульс мерно, по слогам отстукивал в голове: о-ди-ноч-ка… Женщина, потерявшая всё из-за соперницы, подвернувшейся мужу случайно.

В комнатке наверху случайно взглянула на себя в отражение большого зеркала. Даже если “знакомство” с соперницей было мимолётным, как в моём случае, когда я потаскала её за патлы, всё же мысленно я постоянно сравнивала себя с ней.

Понятное дело, после родов любая женщина набирает в бёдрах, круглеет, но кому это мешало? У меня с детства круглые щёчки, задница, грудь, – я всегда была в теле. В красивом теле 48 размера. Иван постоянно говорил, что я красивая, любил смотреть на меня голую. Мы с ним не были ханжами, в спальне у нас бывало бурно и горячо. Выходит, Иван у меня многолюб? Худосочные плешивые гадюки с волосами на три пера тоже хороши?

Как горько осознавать, что та, другая, действительно другая. Худая, наглая, блондинка. А я располневшая наивная кудрявая дура…

Я закусила губу, как же я была наивна. Считала, что навсегда заполучила мужчину в семью, а он не продержался шести лет брака. Козлина!

Всхлипнула, спустившись во двор, тревожно покосилась на Машу, возившуюся возле будки с собакой. Ну вот, и дочке моей досталась безотцовщина. Хорошо, хоть девочка у меня, а не пацан. Вдвоём вытянем мы с ней нашу осиротевшую жизнь.

Тётушка уже была рядом, по-бабьи подперев щёку рукой запричитала:

– Ой, как же ты теперь, Эля. Что ж с тобой будет.

– Тётя, вы чего. Всё со мной будет распрекрасно. Не я первая, не я последняя. Вы за Машей посмотрите, я в город поеду, на развод подам.

– Что, прям сейчас и поедешь?

– Да, зачем откладывать.

– Эля, ну чего ты удумала. Может, стерпится. Мужик он всегда козёл, так у них на роду написано. Потерпи, деточка. Погуляет, остепенится.

Я повернулась у ней с таким лицом, она чуть отступила, пустила в ход последний довод:

– Эля, одумайся. Иван хороший парень. Не ударил ни разу. Ведь не бил он тебя?

– Этого ещё не хватало.

– Не ездий сегодня, нельзя сломя голову жизнь себе ломать. Давай посидим, поговорим. Расскажи, что случилось. Ты же вся в мать. Та тоже была, царство небесное, как порох. Ей как-то свёкр поперёк сказал, что она жирная, вроде как папашка твой лучшей достоин был. Так знаешь, чем закончилось?

Я удивлённо повернулась к тёте, она прыснула:

– Так мать твоя схватила лопату и гнала свёкра до самого его дома. А когда он там спрятался, она той лопатой ему терраску перетянула, все стёкла побила. А толку? Год не разговаривали, а потом один помер, потом она…. Эля, жизнь жить надо, прощать всех.

Я сидела на лавочке, натянутая как струна. Прощать? Нет. Не смогу.

Мурлыкнул телефон, скосила глаза: домработница.

– Здравствуйте, Светлана.

– Элеонора, добрый день. Вы не оставили список продуктов. И вот такой вопрос: в кабинете вашего мужа наводить порядок?

– Светлана, в кабинете не убирать, а я попрошу вас сделать вот что. Соберите, пожалуйста, Машины тёплые вещи, обувь. Упакуйте. Мы поссорились с мужем, я съехала. Позже приеду, заберу.

– Я вам сочувствую, Элеонора. Всё сделаю.

Я опустила руку с телефоном, откинулась спиной на дощатый штакетник, тётка сидела рядом, не отступала:

– Эля, давай, пожалуйся мне. Чего там Ванюша натворил?

– Другая у него.

– Откуда знаешь?

– Увидела. Пришла к нему в кабинет, а там она перед ним сидит, ноги раздвинула.

– Тю, – тётка присвистнула, – И всё? Ну так отходила бы обоих, ему бы скалкой вкатила промеж лопаток, любовь бы и отшибло.

– Я итак её за патлы оттаскала.

– Правильно. Только начинать надо было с него. Тебя сразу бы отпустило.

У меня перехватило дыхание, задрожали губы, я зажмурилась, у меня слёзы снова змеями поползли по щекам.

– Ну ты не плачь. Никакая это не измена, Эля. Измена, это когда он там живёт, спит, ест, про тебя забыл. А так это обычные кобелиные гульки. Так мужики они все такие.

– Хватит, тётя, – я встала, – Ольга где? Я бы её попросила с Машей посидеть. Кто знает, сколько в городе пробуду. Там, в адвокатской конторе, наверное, очередь.

– Ольга сейчас придёт. Не бойся, Маша нам роднее некуда. Как и ты. Присмотрим за дитёнком. Вот за дочку то за свою, за Ольгу, тоже волнуюсь. Видишь, поздно я её родила. Считай, мне уже за сорок было. Вот бегает кобылкой, её уже 18 стукнуло, а я и не знаю, как уберечь от мужа-козлины. Выйдет вот замуж и будет, как ты, как я потом одна…

Снова телефон разразился руладой.

Знакомый, когда-то самый родной рингтон на Ивана. Эх, как меня полоснуло болью. Как кнутом. Прям вся кожа запылала, сердце такой ледяной пятернёй сжало: это же мой Иван. Мой! Как же так случилось, что моя душа сейчас в горе тонула.

Я вытерла слёзы, попыталась сделать равнодушный голос:

– Алё…

Голос Ивана искрил злостью:

– Ты где?

Я покрутила телефон в руках, подумала:”началось”. Пробубнила:

– Я у тётушки. Ушла от тебя. Прощай.

– Я приеду, жди меня там, Элеонора!

Глава 10

Голос Ивана искрил злостью:

– Ты где?

Я покрутила телефон в руках, подумала:”началось”. Пробубнила:

– Я у тётушки. Ушла от тебя. Прощай.

– Я приеду, жди меня там!

Мне оставалось только вздохнуть, повернулась к тётке:

– Тёть Тань, к адвокату завтра поеду. Иван сейчас приедет, а пока идёмте, покажите мне где что.

Через пять минут прибежала Ольга, дочь тётки, (тётя родила Ольгу почти в пятьдесят) Моя двоюродная сестра была бойкая, красивая, наглая девушка восемнадцати лет. Мы дружили, правда, встречались редко. Ольга забрала Машу во двор, я устраивалась в комнате на чердаке, когда у калитки остановился чёрный джип мужа.

Иван пулей вылетел из машины, стоял за забором вытянув шею, к нему бежала тётушка:

– Ванюша, да ты же мой дорогой, заходи, милый!

Вот же предательница. Я подхватила на крыльце её вязанный кардиган, вышла к мужу, кивнула тётушке:

– Тёть Тань, мы сами.

– А я чё, я ничё, – она успела потрепать Ивана по рукаву, мол, держись.

Я дождалась, пока она скроется, повернулась к Ивану. Вот смотрела на собственного мужа и удивлялась. Как с картинки. В свежей рубашке, чудесно пахнет, туфли как будто только с полки в гардеробной взял. На лице ни следа от переживаний или нервов. Вот как это мужикам удаётся. И я. На нервах у меня сразу круги под глазами появлялись, а теперь и лицо распухло от слёз.

Сердце было не на месте. Взять себя в руки не удавалось. Привычка боготворить и таять от одного вида моего Вани никуда не делась, всё это воспалёной болью саднило сердце. Чувства играли в странную чехарду: просто восторг от того, что он такой красивый, родной, любимый, мой, мой до кончиков стриженных волос на макушке и одновременно люто обидевший меня мужик, которому не прощу обиду.

У меня пылали щёки, мелкая липкая оторопь пробежала по лопаткам, когда он коснулся спины:

– Ну, беглянка– путешественница, какие планы на вечер?

– Накормить, искупать Машу и уложить спать. А утром поехать в контору по разводам, – я подняла на него лицо, – А у тебя?

Выражение лица Ивана изменилось. Его благостное, этакое отеческое выражение (знаете, когда смотрят на разыгравшегося ребёнка и вместо подзатыльника ему милостиво прощают выходку), сменилось на жёсткое недоумение:

– Чего?

Иван схватил меня за плечи:

– Ты говори, да не заговаривайся, Элеонора! Что за хрень ты несёшь. У нас нет повода для развода.

– Повод: – твоя акробатка, Иван.

– У меня с той женщиной ничего не было.

– Офигеть, странная фраза, – я вывернулась из его рук: – С той не было, значит с другой было?

Скандал был не за горами…

Иван уже понял, что его визит перерастает в битву. Попробовал меня утихомирить:

– Элеонора, не цепляйся к словам. У меня есть ты и дочь, семья. Это единственное, что имеет значение для меня. Кстати, почему Маша не в садике?

– А что такого, Машке 5 лет, что она пропустит, если забьёт на садик? ЕГЭ по алгебре, химии?

– Это элитный сад, иностранные языки в образовании очень важны, детишкам это легче даётся, поэтому наша звёздочка в лучшем саду, который я мог организовать. Повторяю, не пропускай её посещения, языки оттачиваются ежедневно.

Я тут же поймала его на слове, у меня от злости сузились глаза:

– Ну да, Василевский, представляю, какого мастерства набираются языки, когда прямо перед лицом сидит секретарша на твоём столе с разведёнными коленями.

Конечно, мой муж не ожидал, что я постоянно буду макать его, как котёнка, в лужу. А я буду!

– Прекрати, Эля! Уже надоела своими вбросами. Мало ли кто где сидел.

– Да, точно, не важно кто, важно как! – я кивала головой, пожимая плечами.

– Это тебя не касается. – Василевский взвизгнул, у него голос перешёл на фальцет

– Да? А если бы я так сидела, тебя бы это, Василевский, касалось?

Муж отвернулся, стоял, раскачиваясь с пятки на носок, засунув руки в карманы. Я отлично знала эту привычку мужа. Он всегда так делал, когда думал над ответом.

Я напирала:

– Прикинь, Иван, заходишь ты в кабинет к своему другу, к Иванишину, а я у него на столе. Увидела тебя, слезла со стола, и пуговки на блузке застёгиваю.

Муж просто сатанел, цвакнул через зубы:

– Иванишин тут причём?

– Иванишин точно ни причём. Просто на память это твой самый мерзкий друг, которого я терпеть не могла. Ну, не про него речь. Про твою красотку. Твоя секретарша вчера на столе своим задним местом на документы печати ставила?

– Элеонора, самой не надоело ерунду нести? Сколько можно молоть одно и то же.

– Столько, сколько нужно.

Мы оба замолкли, я слышала, как он напряжённо дышит. Мужу пришлось расстегнуть пиджак, чтоб дышать свободнее. Я злилась всё больше. В конце-концов я так и не поняла. Зачем приезжать, если сам ничего не объясняет, а я видела то, что видела! Как можно “ЭТО” видеть и понять неправильно?

Нам обоим было не просто. Мы как две рыбы на берегу бились в судорогах, пытаясь жить дальше, обоим хотелось вернуть то, что раскололось вдребезги. Только, если я умирала от обиды, то как раз мой муж вообще не чувствовал себя виноватым. Нисколечки.

У меня постоянно набирались слёзы, я уже устала их вытирать. Просто, чтоб не мучить себя и не плавиться от иссушающей обиды, я проговорила:

– Уезжай, Иван, просто оставь меня в покое.

– Хорошо, – он вдруг легко согласился. – Ты только перестань плакать. Вон, как нос распух. Я уеду, ты успокоишься и вернёшься. За дочь я с тебя спрошу строго. Маша – это моя жизнь. Машу завтра с утра в сад, поняла?

– Секретаршей командуй.

Чисто тупая мужская схема: отец хозяин своих детей. И шантаж матери ребёнком самое то! Кажется, у моего мужа тот же самый бред в голове, что и во всех кино у мужчин, пойманных на горячем. Недаром же он набросал для меня примитивный план: ребёнка в сад, сама чтоб успокоилась, забыла про развод и домой. А, да, чуть не забыла – ещё могу прикупить побрякушки и простить его косяк. Всё, всех помирил.

Все мужики одинаковые. Ну тупые же! Сколько я слышала от приятельниц, проходящих через развод, у всех одно и то же. Мужья обязательно цеплялись за детей, в суде били себя пяткой в грудь и требовали детей себе. А после развода приставы с собаками бегали за теми же мужьями, выдавливая из них алименты.

И всё таки меня обуяла паника. Если Иван включит упрямого осла и начнёт со мной драку за Машу, мне будет нелегко. Положа руку на сердце скажу: Маша обожает своего папашу. Он в дочке души не чает. И что? Что делать?

И надо же, именно в этот момент из за дома показалась Машенька. Свеженькая, румяная, в жёлтом платьице, с туго заплетёнными косичками, она бежала к нам, что-то прижимая к груди:

– Папа, смотри какой у бабушки есть котёнок!

У неё в руках копошилось что-то рыжее с мутно-голубыми глазками и нещадно пищавшее кошачьим матом. Иван присел:

– Моя бусинка, иди ко мне, – он двумя пальцами подхватил кота, брезгливо сунул его мне в руки, (я видела, мужа передёрнуло, он терпеть не мог кошек), – Пусть мама киску подержит.

Сам подхватил дочку, кружил, целовал, смотрел на неё, насмотреться не мог. Она довольно быстро вырвалась,

– Папа, я отнесу котика к маме кошке, а то она будет волноваться.

Маша чмокнула отца в щёку, схватила кота и умчалась. Вот так запросто променяв своего папеньку на мяукавшее создание. Иван смотрел ей вслед:

– Ты подумала о моей дочери, Элеонора? Как ты объяснишь Маше где её отец?

Я спокойно повернулась к мужу:

– Василевский, даже не думай меня шантажировать тем, что я виновата перед своим ребёнком, – я поплотнее запахнулась в кардиган. Вечерело, ветер немного остудил моё зарёванное лицо:

– Спрашиваешь, как Маше объясню? Так, как ей надо слышать в пять лет: мама сказала, что будем жить без папы, потому, что у папы другая жизнь. Всё. А вот эти сопли что подумает ребёнок и осудит меня как мать, это во-первых, не её ума дела. А во-вторых за её жизнь несу ответственность я, мне и принимать решения. Кстати, она только что тебя на кота променяла.

– Что ты этим хочешь сказать.

– Только то, что детям место в песочнице. И орать на весь мир, что я зарою себя в твоих изменах ради ребёнка, так это полная чушь. Я за своего ребёнка жизнью пожертвую, если надо будет, зубами вырву для неё лучший кусок, но испортить себе жизнь во имя кого-то не позволю.

– В любом случае ты, Элеонора, как бы не хорохорилась, Маша моя и я вас не отпускаю. Перебесись и возвращайся.

– Нет. У меня другие планы на жизнь.

– Давно?

– Со вчерашнего вечера.

Он зло прошипел:

– Ясно, уже всё продумала.

– Ну, ещё не всё. Сначала определюсь с жильём, с работой…

Иван махнул рукой, так, будто ему надоело всё это слушать. По его лицу я поняла, что ему осточертело и он потерял терпение. Осмотрев двор моей тётки, окинув взглядом полуразвалившийся сарай за домом, невзрачное крыльцо, Иван помотал головой:

– Какого ты делаешь в этой забытой Богом дыре. Тут скоро всё развалится. Смотри, ступени прогнили, ноги можно поломать. Немедленно домой, ещё Маша блох наберётся от этих чёртовых кошек.

– Тебя, Иван, должны другие блохи интересовать. Иди сам проверься, и дустом рот сполосни. Мало ли, какие блошки-ман**вошки бывают у красавиц под юбкой.

– Элеонора, ты постоянно съезжаешь на одно и то же. Знаешь что, у тебя тоже дофига минусов. Застряла в доме как хомяк в клетке, вот и бесишься.

– Может я и хомяк, но я очень продуктивный хомяк. У меня собственные деньги, профессия. И в клетке я потому что ты меня в ней закрыл. Сколько раз меня приглашали на конференции, ты мне что говорил? Нет!

Если помнишь, у меня за плечами петербургский универ, я специалист по потреблению и распространению произведений искусств и студенткой именно у тебя в отделе проходила практику. И, кстати, я была твоей секретаршей. Что, собственно и сейчас мне не мешает стать ею в приличной компании?

У Василевского буквально снесло крышу:

– Что?! Секретаршей? – он стал малиновым: – Да я тебя голыми руками задушу, если ты переступишь порог любого кабинета секретаршей.

– Не суди по себе, гражданин бывший босс и муж. Не все такие мерзавцы, как ты. Причём, инициатива влезать на стол и махать ногами принадлежит женщине. Не захочет, не полезет.

– Элеонора, какая работа к чертям. Я даю тебе денег столько, на десятерых хватит.

– Как только моё обручальное колечко наденет твоя побирушка, всё изменится. Ты будешь содержать другую женщину. И вот там тебе реально придётся постараться, – я расхохоталась: – Ту секретаршу деньгами не остановить, наверное. Мастерство раздвигать ноги деньгами не запретишь.

– Бесполезно с тобой говорить, надеюсь, к утру ты остынешь. Завтра домой и не зли меня, мне некогда бегать за тобой, я занят.

Я развернулась и пытаясь унять разрывающееся от обиды сердце пошла в дом. Занят он. Знаю я, чем он занят. Завтра я тоже буду занята и уверена, ему не понравится чем!