Текст книги "Операция "ГОРБИ""

Автор книги: Анна Гранатова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)

Как говорил директор американской разведки, Уильям Кейси, «если хочешь быстрого результата – задействуй негодяев».

Все это не могло произойти стихийно и случайно. И «перестройка», этот грандиозный «эксперимент» с отключенными системами безопасности – превратилась в глобальный ЧЕРНОБЫЛЬ. Вот под эгидой какого трагичного символа мы празднуем Тысячелетие крещения Руси. И над всем этим – ореол «пятнистого Миши» (как называют Горбачева на Западе). Символа веры нет. Горби… как символ потери веры.

Но как это могло произойти? Ведь своей обаятельной внешностью Горбачев всегда располагал к себе. Впрочем, о людях судят по их делам, а не улыбчивым декларациям. В Горбачеве уживаются как минимум три лица. Горбачев начала «перестройки», Горбачев ее апогея и Горбачев периода распада Советского Союза. Первый действительно всколыхнул страну, объявляя курс на обновление. Он выступил в роли миротворца, остановил «холодную войну». Второй лик Горби испуганно обнаружил, что миротворческая миссия и дружба с США оборачиваются сдачей внешнеполитических позиций. Горбачев начал раскапывать старые могилы, забыв, что они дурно пахнут. Союз превратился в грандиозные археологические раскопки и в контору по переписыванию анналов истории. Время Горбачева – это время раскрытия гробов и перетряхивания останков. И тут оказалось, что «перестройка» не имеет… цели. Огромные массы людей пришли в движение, но оказалось, что неизвестно, куда их вести.

Моисея, водившего израильский народ по пустыне, из Горбачева не вышло. Оказалось, что нельзя идти абстрактно навстречу «свободной политике», либерализации экономики и гласности. Это не четкая цель, а лишь призрак неизвестно чего. Время действий сменилось пустой говорильней. Третий лик Горби – погружен в депрессию и бессилие на фоне заката империи, без всякой опоры в русском народе, но зато испуганно оглядывающийся на западных советчиков. Этот Горби полностью выпустил руль управления страной, и открыл путь для действий тем закулисным силам, которые только этого и ждали.

Катастрофа «РУССКОГО ВАВИЛОНА», обрушившаяся на Союз, не случайна. Она произошла в финале тщательно подготовленной информационно-психологической войны. Во время этой войны вместо Горбачева мог появиться и другой человек, но время выбрало именно его. Да и не только время, но и «пятая колонна», набравшая силу. В первые же годы правления Горбачева система защиты – КГБ – была парализована. Остановить деструктивные действия слабовольного политика оказалось некому. Видимо, горбачевская группировка (начиная с «канадца» Александра Яковлева) активно управлялась извне и широко использовала заготовки, в создании которых должны были участвовать многие сотни ученых, военных специалистов, в том числе и из таких аналитических центров, как «Рэнд Корпорейшн». В ходе этой информационной войны или, если угодно, «операции Горби», команда Михаила Сергеевича сыграла лишь роль винтиков в машине уничтожения Русской Сверхдержавы.

Особенность человеческого мышления такова, что мы склонны все зло и все добро персонифицировать в одном человеке. Возможно, государственные преступления самого Горбачева были бы не столь уж и велики… без деяний его завербованной на Западе «команды». Но в истории нет сослагательного наклонения. И потому именно Горбачев символизирует эпоху распада Советской Сверхдержавы. Эпоху движения к однополярному миру. Именно Горбачев стал для своего народа в год Тысячелетия крещения Руси символом потери веры в будущее.

По горькой иронии судьбы во время празднования Тысячелетия крещения Руси прояснилась ключевая причина, по которой «команда» Горбачева ведет страну к краху. Этот корень зла описан еще в древних документах. И это зло – СТРАСТЬ К ЗОЛОТУ Страсть к деньгам, и особенно деньгам иностранным.

Вспомним слова отца знаменитого полководца Александра Великого, царя Филиппа II Македонского, жившего в IV веке до нашей эры. А говорил этот грек так: «Осел, нагруженный мешком золота, возьмет любую крепость»!

ГРОХОТ АРМЯНСКОЙ КАТАСТРОФЫ 3 ДЕКАБРЯ 1988 ГОДА. МОСКВА. СУББОТНЕЕ УТРО

– Севан, – сказала Ольга, и вычурные золотые серьги качнулись в ее ушах. – Знаешь ли ты, Игорь, что такое Севан?

– Озеро, – равнодушно сказал он, – большое и красивое озеро в горах.

– В моих родных горах, – с грустью в глазах добавила Ольга. – В моей Армении. Сколько лет я уже там не была! Я ведь родилась рядом с Севаном. Глаза закрою – и вижу его…

– К чему эта романтика?

Игорь отложил в сторону ручку и понял, что для дальнейшего разговора придется выбраться из-за письменного стола, заваленного книгами и бумагами.

В полировке стола тускло отражался письменный прибор из зеленоватого змеевика. Учебник по истории для средней школы остался раскрытым на нужной странице. С тех пор, как Игорю Волгину пришлось уйти со Старой площади, все его внимание поглощали школьные уроки. Своими ортодоксальными взглядами учитель истории Волгин расколол учительский коллектив на сторонников и противников «своей истории». Впрочем, все сходились на том, что интеллекту и эрудиции Волгина можно лишь позавидовать. Как жаль, что ему приходилось почти впустую тратить свой дар аналитика, за сущие копейки прозябая в обычной школе!

– Там, в горах, Игорь, осталась моя семья, мои родственники. И сейчас, когда проклятые «азеры» пошли войной на мою Армению, мне неспокойно… Нагорный Карабах, Сумгаит, погромы и волна беженцев, и что будет дальше? И моя родная сестра осталась там… в этом пекле.

– Не преувеличивай и не пугай себя.

– Тебе легко говорить! Ты – теоретик. Ученый. Книжный червь. И что тебе до того, что началась война. Ты не знаешь характер горцев…

Игорь скрестил руки на груди.

– Что ты предлагаешь?

– Пусть моя сестра переедет жить к нам. Пока не утихнет конфликт…

– Нет, это невозможно!

– Вот видишь! Ты отлично понимаешь, что начинается длительная война. И тебе неудобно, что в нашем доме… кто-то помешает тебе сидеть над твоими книжками.

Ольга встряхнула своей медно-рыжей пышной стрижкой. Ее темные глаза метали молнии. Золотые серьги раскачивались в такт изящным движениям ее длинной загорелой шеи. В гневе она была необыкновенно хороша.

– При чем тут мои книжки?

– Да ты только ими и живешь! Ты черствый и бессердечный! Ты ничего не хочешь видеть, что творится вокруг. Быть может, именно поэтому Ирис теперь целыми днями пропадает в церкви? У нее нет опоры в семье, и она ищет ее там…

– Вовсе нет. Все началось с публикации, посвященной Тысячелетию крещения Руси. Сегодня эта тема – модная. Насколько я знаю, Ирис работает на газету церковной общины. Ей за это платят хорошие гонорары.

– Христианская вера ведет к бессердечию, – Ольга усмехнулась, и массивный четырехгранный кулон на ее шее в виде книги, с мусульманским вензелем, означающим «Аллах», вспыхнул тусклым золотом. – Ты, Игорь, эгоист. Быть может, именно сейчас мою сестру убивают, а тебе на все наплевать! Ты был исполнительным чиновником на Старой площади. Ты аккуратно вел подшивку газет и журналов. Но что ты понимаешь в реальной жизни? А особенно после того, как тебя вышвырнули из аппарата?

– Ах вот в чем дело! «Вышвырнули»! Раньше ты себе таких оборотов не позволяла! Видимо, тебя совсем перестала устраивать моя зарплата. Я так и не купил тебе обещанной шубы! Но если дело только в деньгах, то, может, тебе проще найти нового мужа?

Пару секунд она раздумывала, рассеянно глядя на высокую латунную вазу с арабским орнаментом и засохшей пунцовой розой, которую почему-то забыли выбросить, когда та увяла. Из кухни доносился пряный аромат шафрана и еще каких-то специй, обильно всыпанных в плов. Бархатный бордовый ковер под ногами, по которому Ольга любила на восточный манер ходить босыми ногами, замелькал в глазах белым витиеватым узором.

– Было бы лучше, Игорь, чтоб ты спустился с небес на землю. Перестал бы измерять жизнь категориями геополитики, и говорить всякую заумь. Оглянись вокруг! Нет давно никакой политики! Идет банальная борьба кланов. Одно осиное гнездо разворошило другое… И так было всегда…

– Ого! Чувствуется мусульманская кровь. Тейпы, кланы, осиные гнезда… Так всегда было на Кавказе, но не в Союзе, – Игорь скривил губы в недовольной улыбке. – А впрочем, ты могла бы читать вместо меня историю в школе.

– Мне это не интересно. Работа и добыча денег – мужское дело, – Ольга высокомерно поправила кружевной вороник легкой кофты из изумрудного крепдешина. – И мои мысли всецело поглощены моей родной семьей, которая осталась в Армении… Мне страшно за сестру. И Севан… манит меня…

– Ну и поезжай туда!

Ольга сделала шаг в сторону и обернулась через плечо.

– И поеду! – она смерила мужа презрительным взглядом. – Как только у меня хватило ума связаться человеком… которому наплевать на мусульманскую культуру… обычаи… Это была ошибка.

– К тому же, выходя замуж, ты не смогла просчитать, что «перестройка» сделает преуспевающего чиновника нищим учителем! Что ж, скатертью дорога.

Несколько мгновений она, ошарашенно глядя на него, маячила в дверном проеме.

– Да, Игорь. Я в тебе ошиблась. Я тебя совсем не знала. А теперь, – она прикусила губу, – теперь знаю. Ты амбициозный глупец. И свою великую историческую книгу ты не напишешь никогда. Ни-ко-гда!

Он схватил со стола тяжелый и пухлый блокнот и со всей силы запустил им в сторону ядовито усмехающейся жены. Из блокнота посыпались обрывки листков, – они разлетелись по всей комнате.

Ольга исчезла.

КРОВЬ ИЗ-ЗА ВЕРЫ 3 ДЕКАБРЯ 1988 ГОДА. СУББОТА. МОСКВА. 15.00.

Пламя свечи горело неровным желтоватым пятном. Ирис рассеянно смотрела на буровато-соломенную свечу, зажатую в своих ладонях. Мягкий пчелиный воск приятно поддавался под ее пальцами, меняя форму. «Искорка жизни, – подумала Ирис. —

За окном снег и вьюга, и здесь тепло и уютно. И эти свечи…» Полноватая пожилая женщина в темном платке из козьей шерсти и черном длиннополом платье пригласила садиться за стол.

На длинном, покрытом серой льняной скатертью с красным орнаментом обеденном столе стояли традиционные сельские блюда: тарелки с сыром, с салом, антоновские яблоки, бочковые огурцы, квашеная капуста с брусникой, закуска из баклажан с луком и морковью, запеченная в духовке тыква. Огромный аляповато-цветастый чайник посреди стола, с горячим напитком из горных трав и мяты. В темном зеленовато-буром стекле запыленной бутыли угадывался кагор.

– Проклятые армяне, – хриплым голосом объявила молодая горбоносая женщина в буром велюровом платье с золотым орнаментом, – Им только дай волю!

Велюровое платье по-хозяйски уселось за стол. Женщина аппетитно захрустела кислой антоновкой. На нее, переглядываясь, уставились другие прихожане.

– Не надо так говорить, сестра. Моя мать – армянка, – вполголоса заметила Ирис, растерянно жевавшая зернистый козий сыр.

– Что с того? Эти бандиты убивают всех направо и налево. Война в Карабахе продлится долго. Попомните мое слово, – женщина гневно откусила еще кусок от сочного, слегка подмороженного яблока. – Пропащий народ. Для них нет ничего святого…

– Надеюсь, вы, Ирис, не мусульманка? – тихо проговорила молодая женщина, в платке с темными цветами, сидящая напротив. – Что может быть ужаснее этих фанатиков с кинжалами?

Толстая пятнистая кошка незаметно подошла к столу, выгнула дугой спину и сыто зевнула.

– Ладно, ладно! – замахала руками старушка в черном длиннополом платье. – Не надо ссориться, сестры. Бог – один и сейчас Он смотрит на нас.

– Мы должны молиться, чтобы в наших братьях и сестрах пробудился разум, – молодая прихожанка в платке с цветами потянулась за бутылкой кагора.

– Вчера была Армения. Сегодня – уже Азербайджан, Грузия, Казахстан… Что будет завтра? И дай Бог нам всем терпения в наших молитвах! – старушка в черном сухой жилистой рукой взяла с тарелки ломоть желтого сыра.

– В армянах нет ни капли настоящей веры. У нас же вера, слава Богу, есть! – Горбоносая женщина в буром платье с гордостью оглядела присутствующих.

– Вера легко ведет к фанатизму. Вот почему из-за религии пролито столько крови, – грустно заметила женщина в цветастом платке.

Чай из горных трав остывал катастрофически быстро. Душистая антоновка, слегка тронутая морозом и выложенная в глубокую стеклянную вазу, казалась янтарной. От сквозняка, пробравшегося сквозь щель в дверях, пламя свечи, горящей на столе, нервно вспыхивало и слегка трещало.

– Посмотрите, сколько войн было развязано за веру! – добавила Ирис. – Так было во все века. Нерон сжег Рим, чтоб вырезать христиан. А «Варфоломеевская ночь»? И она была устроена во имя веры! А чего стоят костры, на которых сжигали ведьм! Разгул астрологов, хиромантов и прочих лжецов. И все прикрывались верой! Но разве мы умнее? Разве мы не ведем себя сегодня по-средневековому?!

– Конечно же, мы ведем себя по-средневековому, – кивнула молоденькая прихожанка в белом ситцевом платочке в синюю клеточку, видимо, первокурсница. – Но вы напрасно набросились на мусульман. По-моему, глупее всех – католики. Недавно папа римский объявил, что Галилей был прав. Браво! Надо было дожить до конца XX столетия, чтоб понять, что Земля движется вокруг солнца!

– Сестры, не будем ссориться за трапезой, – заметила старушка в черном. – Бог один, и Он все видит. Мы празднуем Тысячелетие крещения Руси. Великий грех в такой торжественный год затевать подобные споры.

– Бог велел нам любить друг друга, – кивнула горбоносая женщина в буром велюре. – Вот только Он, видимо, не слышит наших молитв. В жизни слишком мало любви… справедливости и настоящей веры…

Ирис сделала пару глотков горячего травяного чая. «Вера, – думала она, – все прикрываются верой! Разве не очевидно, что все эти армянские и азербайджанские погромы срежиссированы в театре большой политики? Но этим смиренным и глуповатым женщинам, живущим интересами лишь церковной общины, этого не объяснить. Не в религии инее вере дело. Дело совсем в другом. В борьбе за бакинскую нефть. В борьбе за территорию. В борьбе за тейповые и клановые интересы среди политических элит. Но какой смысл говорить об этом вслух? Ведь это не пресс-конференция для журналистов».

Маслянисто-желтые и дрожащие от сквозняка огоньки восковых свечей возле иконы Богородицы в серебряном окладе казались горячими каплями золотого меда. Правильно подметили, что в реальной жизни слишком мало любви. Гораздо больше ненависти и алчности, желания урвать кусок побольше да послаще от пирога трещащей по швам сверхдержавы. Еще недавно конфликт в Нагорном Карабахе выглядел незначительным, локальным. Казалось что вот-вот и наступит благоприятная развязка… А вместо этого, между двумя родственными мусульманскими народами началась самая настоящая гражданская война. И грохот национальных конфликтов уже катится все дальше и дальше, словно кто-то невидимый все время подбрасывает в камин пылающие угли.

«Любовь и жестокость, – думала Ирис, – как же порой странно и нелепо пересекаются эти понятия. И можно ли оправдать жестокость и кровопролитие во имя большой политики?»

В Союзе наступала эра демократии и «парада суверенитетов». Борьба за свободу и независимость на Кавказе провалилась в трясину вражды, в которую беспрестанно со всех сторон летели тяжелые булыжники, так что по грязной и мутной воде кругами расходились все новые и новые волны, а из илистой мрачной глубины всплывали на поверхность и шумно лопались зловонные газы.

Ирис закрыла глаза руками. Почему Москва молчит? Почему она позволяет центробежным силам набирать обороты, растаскивать страну на кровавые осколки? В голову Ирис невольно пришли стихи армянского поэта, Давтака КЕРТОГА, «Элегия об Армении», написанная им еще в VII века, звучала неожиданно актуально.

…Нас стена защищала, но пала стена. Скалы нас укрывавшие, ныне разбиты. Нам светила луна, закатилась луна, Слово твердое рухнуло, нет нам защиты.

Мы не ждали беды, но пришла к нам беда. Власть добра и надежд победило БЕЗВЛАСТЬЕ. Свет чудесного царства угас навсегда, Счастья сад превратился в пустыню несчастья.

ГНЕВ ПОДЗЕМНЫХ БОГОВ 7 ДЕКАБРЯ 1988 ГОДА. АРМЕНИЯ. СРЕДА. 12.00.

Тупая боль подвернувшейся ноги накатила волной. Она шла медленно, через каменистую дорогу, по направлению к тому месту, где раньше была школа. Груда развалин. Каменоломни с острыми железобетонными выступами. Ее лицо было бледным, в глубоких карих глазах застыли слезы. Прядь непослушных медных волос выбилась из-под национального, с темным орнаментом платка. Она механически делала шаг за шагом, а лицо ее все больше походило на маску. В нем застыло выражение стеклянной пустоты и отчаяния.

Прекрасный армянский город, что сделали с тобой разгневанные подземные боги? Чем провинился ты перед ними, когда и так уже льется кровь между армянами и азербайджанцами за Нагорный Карабах? Сколько людей уже погибло? Десятки? Сотни? Тысячи…

Она вплотную подошла к старому, покосившемуся бетонному забору, который устоял, выдержав гнев подземных богов. Она облокотилась о бетонную ограду, чувствуя, что теряет сознание. Под пальцами был влажный пористый камень. Возле обломков школы суетились люди в медицинской форме, на спинах темно-синих костюмов крупными белыми буквами значилось «скорая помощь». Белая машина с красным крестом и надписью «Реанимация» стояла чуть поодаль, в нее вносили носилки с обмяклым телом старшеклассника. «Куда они повезут раненых? – мелькнуло в голове. – Ведь и больницы все тоже разрушены…»

Еще пять минут, и жертв было бы гораздо меньше. Всего пять минут… до звонка на перемену, после которого большинство детей выбежало бы на улицу… и не оказалось бы раздавлено обломками рухнувшей школы…

Детский крик полный горя и отчаяния прорезал воздух. Ольга Волгина почувствовала солоноватый привкус на своих губах. Ладони ее рук сделались влажными, сердце бешено застучало, тело покрылось липким потом… «И там, где сейчас груды этих камней, моя сестра…» – Ольга бросила опираться о каменную ограду и решительно сделала шаг вперед. Под ногами хрустел желтовато-серый щебень.

Лязгнула металлическая дверца машины-«реанимации». Ольга, словно рыба, выброшенная на берег, судорожно хватала ртом воздух. Перед глазами поплыли желтовато-серые круги. «Боже мой! – успела лишь она подумать. – Я ничего не вижу! Ничего!» В ее мозгу еще пульсировала мысль, а перед глазами была уже чернота. Она бессильно рухнула на дорогу. «Нет, – думала она, – я не хочу туда, к мертвым, я хочу жить… жить!»

«Что с вами? Вам плохо?» – услышала она голос, принадлежащий кому-то невидимому, и хотела было сквозь черноту крикнуть, что да, ей плохо, она умирает, но у нее уже отнялся язык, и она лишь почувствовала, как кто-то, принадлежащий к миру живых, взял ее за руку, нащупал пульс… Сквозь шум крови в ушах слышала, как грубый мужской голос кому-то приказал «Нашатырь! Быстро!»

Зрение медленно возвращалось к ней, пелена желто-серых пятен рассеивалась, и, когда обрывки потустороннего мира окончательно растаяли, она увидела перед собой загорелое лицо незнакомого мужчины в зеленой хирургической шапочке.

– Ну вот, – доброжелательно сказал он. – Попробуйте встать! Сами ходить сможете?

Она молча кивнула, стиснув губы.

– Что это со мной было?

– Обычный обморок. Ступайте домой, здесь не место для женщин со слабыми нервами…

Она прикрыла глаза ладонью, словно хотела отодвинуть от себя картину разрухи, смерти, отчаяния.

– Но моя сестра… – едва слышно выдавила она из себя. – Там, под обломками…

– А! Вот в чем дело. Ваша сестра… учительница?

Ольга кивнула. В ее взгляде зрелой женщины, промелькнуло что-то беспомощное и беззащитное, как у ребенка. Врач медлил, видимо, не находя в себе силы бросить ее посреди дороги.

– Меня зовут Армен, – представился он. – Держитесь за меня. Пойдемте, попробуем помочь вашей сестре.

Мимо них пронесли носилки с раненым, прикрытым белой простыней. На простыне проступали кровавые пятна.

НАША СПРАВКА

СПИТАКСКОЕ ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЕ

Землетрясение известно также как Ленинаканское. Катастрофическое землетрясение (магнитуда 7.2 по Рихтеру), произошедшее 7 декабря 1988 года в 11 часов 41 минуту по московскому времени на северо-западе Армении. Полностью разрушен город Спитак и 58 сел; частично разрушены города Ленинакан, Степана-ван, Кировакан и еще более 300 населенных пунктов. Погибли, по крайней мере, 25 тысяч человек, 514 тысяч человек остались без крова. В общей сложности землетрясение охватило около 40 % территории Армении. Из-за риска аварии была остановлена Армянская АЭС.

Трагедия в Спитаке случилась… в самый разгар войны в Нагорном Карабахе, где Армения воевала с Азербайджаном за землю. Скандальная пресса немедленно написала о «каре небесной», обрушившейся на армянскую землю за то, что армяне пошли войной на азербайджанцев.

Официальной причиной огромного количества жертв (7 баллов по Рихтеру – не самая высокая амплитуда для эпицентров землетрясений!) была названа низкая сейсмоустойчивость построенных в эпоху «застоя» строений. А также крайне низкие температуры, не свойственные для декабря в Армении, отсутствие специальной спасательной техники и персонала. Самые большие жертвы были в первые дни после трагедии.

ГОЛУБОЕ ОКО ДРЕВНИХ ГОР 17 ДЕКАБРЯ 1988 ГОДА. АРМЕНИЯ. ОЗЕРО СЕВАН

Лучи зимнего солнца отбрасывали на рыхлые облака, проплывающие по чернильной акварели неба, разорванные, призрачные тени. Надвигалось ненастье. Далеко внизу осталась тревожная торопливая жизнь. Зыбкая, как песок, и ненадежная, как карточный домик. Забыть и ни о чем не думать! Но тот, кто еще живет, разве способен вот так легко, в один миг, вырвать жало воспоминаний из своего сердца, выбросить страшные картины из своей памяти?

Шлак отголосков, разрывающий сердце… Темная глубина холодной воды, сливающейся на горизонте с серыми, тонущими в сизой дымке очертаниями гор. Зеленые прибрежные волны, холодно ласкающие серый скалистый берег. Словно опрокинувшиеся пирамиды – дрожащие мелкой рябью снежные вершины, отраженные хрустальным зеркалом воды. Севан. Голубое око древних гор Кавказа. Самое большое высокогорное озеро планеты. Восемьдесят метров глубиной. Гора Арагац. Четыре тысячи метров над уровнем моря. Тридцать три кубических километра кристальной пресной воды. Совсем недалеко Ереван, всего-то полсотни верст. Голубоглазый Севан как центр священных земель Армении… Вдали на горе сквозь молочный туман видны башни монастыря IX века. Раз в семь лет здесь устраивается торжественный обряд изготовления священного миро, то есть благовонного масла, которое потом доставляется во все армянские храмы мира.

Но спокойствие и умиротворенность – кажущиеся. Битва за Нагорный Карабах вынудила азербайджанцев объявить Армении экономическую блокаду. В 1981 году армяне и азербайджанцы совместными усилиями начали строить грандиозный тоннель, в 48 километров длиной, чтобы спасти озеро Севан, которому угрожало обмеление. Голубое око горы Арагац быстро иссякало. Виной тому – грандиозный советский план (наряду с переброской северных рек в Среднюю Азию) орошения полей за счет воды Севана. Когда уровень Севана упал сразу на десятки метров, обнажив розовый и черный вулканический туф, экологи схватились за голову. Для повышения уровня воды бросились строить канал, по которому в Севан перебрасывались бы воды реки Арпа. Великолепная горная река, берущая начало в ледниках Варденисского хребта, проносится стремительным потоком по территории Армении, Нахичеванского края и Азербайджана… Питаясь лишь снежными водами, Арпа вращает турбины целого каскада ГЭС. Должна была Арпа спасти и Севан…

И тут грянула Карабахская война.

Требования армян включить азербайджанские земли Нагорного Карабаха в состав Республики Армения (поскольку большинство проживающих на этой азербайджанской земле были именно армяне) блокировали этот проект, и многие другие. Политические интересы перевесили остальные…

Севан продолжал иссякать.

Над голубыми волнами с тревожным криком пролетела одинокая птица.

– Человек живет, пока есть надежда, – философски заметил хирург Армен, слегка поддерживая спутницу под локоть.

Ольга Волгина вздрогнула. Она подумала о том, что жизнь оказалась гораздо более непредсказуемой, чем можно было предположить. Как странно оказаться на берегу Севана именно сейчас, в середине угрюмого и холодного декабря, когда температура воздуха в лучшем случае колеблется между нулем и пятью градусами тепла по Цельсию. Хрустальный Севан, приходящей к Ольге в московских снах и грезах, казался голубым зеркалом в оправе вечнозеленой туи с веселыми красно-оранжевыми ягодами, и летний легкий бриз, с терпким ароматом можжевельника, и горячее щедрое солнце превращали эту картину в идиллию. Но в реальной жизни для идиллии места не оказалось.

– Я много раз слышала подобные утверждения в своей семье, – хрипло сказала Ольга, – в моей родной семье, не московской – армянской. Так же говорила моя мама, и бабушка, и прабабка. И мой дед Рамазан… Его недаром прозвали Рамазан Мудрый.

– Рамазан Мудрый? Я много слышал об этом человеке. Вы из этого древнего армянского рода? – Армен восхищенно улыбнулся. – Очень богатый, знатный род.

– Да, – Ольга опустила глаза. – Но я много лет никого не видела из своих родственников. Из-за жизни в Москве.

– Но как же так можно? Единственно, на кого можно опираться в жизни – это твой род, тейп, семья… Государство, коллеги по работе, друзья – это все чушь… в сравнении с твоим родом, фамилией.

Они шли вдоль Севана, по обледенелой кромке скалистого берега. Ольга думала о том, что много раз в Москве мечтала вернуться сюда, чтоб взглянуть в голубое око древних гор. Реальность оказалась мертвенно-холодной, с угрюмо-серыми заледенелыми скалами, с пронизывающим жестким ветром, который с угрожающим верещанием вытряхивал из сизых облаков, словно из разорванных перин, грязно-серые хлопья влажного снега.

– Вера и надежда – это опора для человека в его зыбкой жизни, – грустно бросил Армен. – Но порой они покидают меня. Летом жена погибла. В автомобильной катастрофе. Я хоть и врач, а ничем помочь ей не мог. Жаль ее до сих пор.

– Примите мои соболезнования.

– Да уж что там! И мой брат двоюродный, кажется, потерял всякую надежду на будущее. Потерял всякую веру в людей, – неожиданно резко заметил Армен, озябло скрестив на груди тонкие пальцы хирурга. – Он вроде бы и с людьми, и в то же время всегда один. Больше со зверями, чем с людьми общается. У него в доме одних овчарок, кавказцев, штук двадцать. Живое оружие…

– Должно быть, большой дом у вашего брата. А, кстати, чем он занимается?

– Брат-то? – Армен смутился. – Раньше он чиновником был, нефтью занимался. А теперь, не знаю, кто он. Пока брат в Баку жил, у него богатый дом был. Баку – город богатый. Нефть там.

– Я в курсе, – кивнула Волгина. – Я ведь в Москве работала в проектном институте. Мы тоже нефтью занимались, точнее, нефтепроводами. А вообще, я с институтской скамьи помню, что еще Нобель в Баку нефть добывал.

– Вот видите. Сейчас кузен забросил работу. А то бы его убили. Теперь там нефтью не чиновники заведуют… а бандиты. В стране же расцветает предпринимательство! Мафия тоже не дремлет. Брат не хочет больше к своей работе возвращаться… И в Баку из Еревана тоже не думает ехать. Там же, в Баку, теперь не люди, а звери. Убивают ни за что…

– Понимаю, – кивнула Волгина.

– Да что вы понимаете! – Армен в сердцах сжал кулак, перешел на крик. – На ваших глазах людей небось не убивали… – Тут он осекся. – Извините, что не сдержался… Так что кузен мой, да… молодой еще, здоровый, амбициозный. А толку?

– А какие же у него амбиции? Политические? – Волгина хитро прищурила глаза.

– Не скажешь однозначно. Амбиций у него много. Чувствую, не дают они ему покою ни днем ни ночью. Но вы правы, политика – это своего рода наркотик. Власть над людьми… затягивает.

От воды веяло прохладой. Шум горного ветра налетел на реликтовые сосны и резко стих, запутавшись в их пушистых вечнозеленых верхушках. Они прошли несколько шагов по направлению к воде. Севан гордо катил перед ними свои хрустально-голубые волны с осколками зеленоватого льда.

– Что толку, например, что разрушенный Спитак восстановят благодаря американской гуманитарной помощи? – как бы беседуя сам с собой, уронил Армен. – Я хоть и хирург, а не политик, и то понимаю, что американские подачки нам ни к чему.

– Бесплатный сыр в мышеловке? – Ольга прикрыла ладонью глаза, которые начали слезиться от ветра.

– Именно! Кто платит, тот и заказывает музыку. «Бойся данайцев, дары приносящих», говорили древние греки, и были правы! Что наделал «Троянский конь», подаренный осажденному городу? Разрушил его. История с американской «гуманитар-кой» такой же «Троянский конь»! Элегантная вербовка того, кто откроет ворота. Приняв этот дар, мы добровольно отдали ключи власти в руки американцев…

НАША СПРАВКА

Осенью 1988 года в США прошли президентские выборы и Рональда Рейгана на президентском посту сменил его вице-президент Джордж Буш. Михаил Горбачев решил лично поздравить Буша с победой и отправиться с этой целью в Вашингтон. Инаугурация Д. Буша, впрочем, была намечена лишь на 20 января 1989 года. Так что в декабре 1988 г. США формально правил еще Р. Рейган.

Удивительным образом совпало, что на 07.12 1988 года (день землетрясения в Армении) в Нью-Йорке была намечена очередная Ассамблея ООН. Горбачев прилетел в Нью-Йорк с докладом и 7 декабря выступил на Генеральной Ассамблее ООН. На 8 декабря у Горбачева было намечено неформальное общение с Р. Рейганом и с «свежеизбранным» президентом Д. Бушем на Губернаторском острове.

Однако, когда в администрации президента стало известно о землетрясении в Армении, реакция военных аналитиков США была молниеносной. Приближенные к Рейгану и Бушу политические консультанты, предложили резко поменять формат беседы, сведя ее к теме трагедии в Спитаке и сделать красивый миротворческий жест, втягивающий не столько Союз, сколько его президента в зависимость от США. А именно, они предложили «помочь» Советскому Союзу, и в частности Армении, гуманитарной и финансовой помощью.

Михаил Горбачев, случайно оказавшийся в момент армянского землетрясения с официальным визитом в США, с благодарностью принял от США гуманитарную помощь для Союза, включая финансовую (впервые со времен Второй мировой войны), а затем прервал свой визит, чтобы отправиться в разрушенные районы Армении. Западные страны, включая также Великобританию, Францию, ФРГ, Италию и Швейцарию, решили последовать примеру США и оказали СССР существенную помощь, предоставив спасательное оборудование, специалистов, продукты и медикаменты. Европейскими странами была также оказана существенная финансовая помощь и помощь в восстановительных работах.