Текст книги "Жмурик или Спящий красавец по-корейски (СИ)"
Автор книги: Анна Кувайкова
Соавторы: Юлия Созонова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)
Тем более, что воплотить в жизнь увиденное мне цензура не позволит. Красивая такая, оригинальная и местами жутко деспотичная цензура. Жёнами и девушками называется! И попасть к ним в опалу, это, конечно, будет интересно…
Но весьма болезненно для моего бедного, пострадавшего организма. Про то, что мозг мне выклюют профессиональнее, чем энные знакомые психиатры и психологи вместе взятые, я вообще молчу.
– Жень, чудо моё, хватит ржать в подушку… Я надеюсь, это подушка, а не вскрытый живот очередного твоего клиента? – не смотря на веселье в голосе парня, я без труда распознала в нём нотки предупреждения.
Они недвусмысленно намекали, что если я вдруг окажусь на работе, то меня оттуда вытащат волоком, невзирая на сопротивление и вопли. И Шуту будет откровенно наплевать на то, что о нас подумают, что скажут, и как долго я буду на него дуться. Последнее, по-моему, вообще не котировалось.
Когда друг решал, что это всё для моего же блага, остановить его мог только удар твёрдым тупым предметом об его голову. И то, не факт!
– Спасибо, – тихо откликнувшись, я тепло улыбнулась, поудобнее устроившись на диване. – Я дома, обо мне заботятся, и на работу я собираюсь явиться только послезавтра. Не волнуйся, Лёш, со мной всё хорошо.
– Ага, сказал патологоанатом, отказавшийся от помощи друзей, – недовольно отозвался Шут, но всё же смягчился. – Лан, трупоманка, проявлю не дюжую выдержку и поверю тебе на слово. По крайне мере я не слышу предсмертных воплей твоих санитаров, возмущённого шипения коллег по цеху истерики очередного посетителя… Что не может не радовать мою корыстную душу.
– Добрый ты, – беззлобно фыркнула, скосив глаза на кружку с чаем, появившуюся перед моим носом как по волшебству.
«Волшебство» сияло хмурым выражением лица и недовольно косилось на аппарат в моей руке. Впрочем, молчаливое неодобрение Жмурика с лихвой компенсировалось его же заботой и весёлой болтовнёй Шута по телефону. К последнему я даже не прислушивалась толком, потягивая неожиданно вкусный, чуточку пряный чай и поглядывая на парня, что-то бормотавшего себе под нос на извечном корейском.
Правда, не прислушивалась я ровно до того момента, пока эта пакость не брякнула, нежным таким, ласковым тоном:
– Же-ень, а не подскажешь мне, какого говорящего ёжика наш ледяной администратор упоминает в одной предложении тебя, пейнтбол и день рождения?
Наверное, мне не стоило бы так бурно реагировать на невинный, по сути, вопрос. И уж точно не стоило в этот самый момент делать очередной глоток и засматриваться на Жмурика, наворачивающего круги по комнате. Потому что, когда до ударенной на всю голову меня дошло, о чём же так заинтересованно вещает друг, я сделала то, что в любой другой момент удалось бы избежать.
Я закономерно подавилась, закашлялась, облилась чаем и лишь чудом не грохнулась с дивана на пол. «Чудо», кстати, стояло рядом с таким мученическим видом, что я невольно смутилась, пока меня поднимали и усаживали обратно на диван, попутно отобрав и чай, и мокрое одеяло.
Чувство благодарности при этом куда-то благополучно запропастилось. Потому как не было бы Жмурику цены, если б эта ошибка санитара труповозки не смотрела на меня так выразительно и не молчала так поучительно. Я ж не виновата, что у меня нынче, что ни новость, то потрясение!
И хорошо ещё, что пока пуля свистит в миллиметре и страдает моя тонкая душевная организация, вместе с нежной, детской психикой. Боюсь, повторных физических потрясений мой бедный организм может и не пережить. Хотя…
– Радость моя, гороховая… – медленно протянула, отгоняя, куда подальше крамольную мысль эмигрировать из страны. Куда угодно, хоть на Северный Полюс, лишь бы была возможность выспаться и отдохнуть нормально. – А ну-ка, повторим, что тебя так заинтересовала на мою беду?
– Ну, слышал я тут краем уха, видел краем глаза…
– И благополучно додумал краем мозга…
– А вот тут мне бы обидится, да, – доверительно сообщил мне Лёшка, но не удержавшись засмеялся. – Только вот беда, привычный я и к яду твоему трупному инертный. Ладно, если очень кратко, без шпионской заманухи и прочих интересностей, по существу и для особо одарённых… – тут этот мастер нагнетать обстановку сделал эффектную (исключительно по его личному мнению) паузу, прежде, чем продолжить говорить. – Значит так. У одной моей ненаглядной, ненавистно-обожаемой трупоманки на горизонте замаячила памятная дата. Скорбная для бедных сотрудников и посетителей морга, радостная для меня. Для непонятливых – скоро твой день рождения и да, не надейся, я про него забыл. Как и Эльза. И вот тут-то и кроется моё искреннее недоумение… Как между собой связана твоя днюха и поездка в пейнтбольный клуб на игру? Зрителями что ли?
– Угу. С вип-мест, из самого первого ряда, блин, – ругнулась, совсем забыв об этой весёлой дате и не менее весёлой традиции. Нет, само развлечение мне нравилось и даже приносило садистское удовольствие, когда удавалось зарядить шариком с краской по энному месте противному Венику.
Но в моём виде, да в моём состоянии… Разве что исключительно добить из жалости и закопать на месте. Благо лесопарковая зона обеспечивает идеальное прикрытие для таких недобрых дел!
– А поподробнее? – тут же почуял грядущие неприятности Шут.
– А поподробнее позже, когда у меня язык повернётся что-то кроме трёхэтажной конструкции с перечислением анатомических подробностей ляпнуть, – честно призналась, пытаясь судорожно сообразить, что делать и как теперь быть.
А самое главное, куда ж деваться с подводной лодки?!
Тяжко вздохнув, я потёрла лоб, искренне недоумевая, где успела так нагрешить, что бы такое весёлое начало года заработать. И очень запоздало сообразила, что как раз таки Лёшка про наше ежегодное мероприятие знать не должен был, как, впрочем, и подавляющее большинство наших знакомых, включая Верещагина.
О чём и полюбопытствовала, отмахнувшись от озадаченного взгляда Жмурика:
– Слушай, любовь ты моя чёрная и подлая… – на этой фразе подавились все, начиная молчавшим по жизни Жмуриком и заканчивая без продыху болтающим Шутом. Последний, правда, оправился гораздо быстрее, принявшись, судя по звукам, что-то усиленно трескать. – А ты-то, откуда про этот сейшен узнать умудрился?
– Птичка на хвосте принесла, – невозмутимо отрапортовал друг, продолжая усиленно уничтожать чьи-то запасы пищи. Насколько я его знаю, с собой он отродясь ничего не таскает. Вывод?
Шут опять дорвался до халявной еды и владельца этой самой еды вряд ли спросили. Да и вообще, хотя бы в известность поставили.
– И как звать этого дятла?
– А тебе есть принципиальная разница в том, кто сдал вашу поляну? – озадачился Алексей и тихо фыркнул. – Да говорю ж, услышал я. Эльза с кем-то обсуждала на какое время клуб забронировать. И вздыхала жалобно о том, что ей в развлечении участвовать нельзя. Физические нагрузки, волнение, туда-сюда… К дальнейшему не прислушивался, право на чужую жизнь уважаю!
– Зато право на чужую собственность нет, – хмыкнула, в ответ на ворчание Шута о том, что не он такой, а жизнь такая. И вообще, надо бдительнее следить за тем, что, где и когда оставляешь.
Особенно, если речь идёт о еде. Вдвойне, если о еде в стае вечно голодных мужиков!
– Кто-то прав, а кто-то лев… – философски вздохнул парень, с сожалением протянув. – Но этот мир был слишком мал для нас двоих, меня и бутерброда с сырокопчёной колбасой… Мне, я так понимаю, на пейнтбол с тобой нельзя?
Резкая перемена темы разговора не удивила и даже не озадачила. Я только вздохнула украдкой, уже не первый раз задумавшись над тем, стоило ли действительно так усердно скрывать наше тесное, тёплое дружеское общение.
С другой стороны, вливаться в общую и шумную компанию байкеров мне не хотелось совершенно. Нет, там присутствовали внезапные вкрапления разума, островки спокойствия и даже определённая доля чёрного юмора, с обладателем которого вполне можно было бы потягаться.
В мастерстве опускать собеседника ниже ватерлинии, конечно же, в чём же ещё?
Вот только как бы прикольно, весело и шумно не было среди таких друзей, я всё равно чувствовала бы себя лишней. А быть придатком к чужой компании меня никогда не прельщало. Я с Араньевыми-то сошлась исключительно из-за Эльзиного упрямства, которая в те времена была весёлой, шумной, болтливой и очень общительной девочкой…
Ну, а когда случилась беда, просто не смогла их бросить, сама не заметив, как начала считать их своей семьёй. Своеобразной, конечно, но всё же.
Тихо фыркнула, привычно пропуская мимо ушей рассуждения о том, какая я чёрствая, злопамятная и вообще нехорошая личность, мешающая такому ценному кадру развлекаться. И вообще, за какие такие поступки бог наградил беднягу Шута настолько хреновым товарищем и другом?
– Да, Шут, я тоже тебя люблю, – тепло улыбнулась, когда в ответ раздался страдальческий вздох. – Но нет, тебе с нами не надо. И не потому что я против… А потому что зрелище предстоит пикантное, непотребное и вообще… Получать звездюлей от доблестных служителей правопорядка то ещё удовольствие.
– Ладно, – показательно трагично вздохнув, Лёшка уже мягче добавил. – Я надеюсь, ты-то под пульки не полезешь?
– А это зависит от того придумаю я способ извернуться или нет, – честно призналась, почесав затылок и поморщившись от боли.
Жмур оценив мою перекошенную физиономию, ретировался в сторону кухни. Что бы вернуться оттуда со стаканом воды и таблеткой. И судя по его лицу, если я её сама не выпью, в меня её банально запихнут. Не взирая на сопротивление, вопли и проклятья.
Ух, суровый му… Мужчина!
– Ну, учитывая, как ты при мне объясняла проверяющим, где их видела, вместе с постановлениями, предписаниями и прочей ересью… – хмыкнув, Лёшка уверенно заявил, ни капли не сомневаясь в моих способностях. – Я в тебя верю, трупоманка. Так извернёшься, что сами не поймут в чём подвох. Я тебе завтра перезвоню, лады? Расскажешь о своём самочувствие, о планах на будущее и о том, что тебе на венке написать, если вдруг вздумаешь сама под пульки лезть.
И этот невыносимый малолетний гад просто взял и отключился, ставя точку в нашей дискуссии. Я минуты три молча пялилась на телефон, пытаясь понять, что это вообще было. А потом пожала плечами, выпила таблетку и вновь вытянулась на диване, предавшись блаженному ничего не деланью…
И тяжким думам по совместительству.
– Вот скажи мне, Жмурик, – тихо полюбопытствовала, закинув руки за голову и стараясь сильно не морщится. Синяки давали о себе знать, а уж о том, как долго будут ныть бедные, пострадавшие кости я вообще молчу. – Как бы поступил умный человек, попавший в такую ситуацию? – и привычно не дожидаясь ответа продолжила. – Правильно, умный человек не стал бы врать близким, рассказал бы всем правду и принял бы помощь. Но как мы уже успели выяснить, я к умным людям отношение имею исключительно косвенное. Поэтому…
Внезапная мысль посетившая мою не совсем светлую голову по началу показалась дикой. Затем абсурдной. После безумной. И уже в конце активной мозговой деятельности – гениальной. Она была простой, оправданной и обещала неплохое развлечение за чужой счёт, без последствий для собственного здоровья.
А мне, собственно, большего и не нужно было.
Вновь взяв телефон, пролистала список контактов. Добравшись до нужного, с минуту ещё размышляла, стоит оно того или нет. Но припомнив, что с моим нынешним внешним видом впору сниматься в малобюджетных фильмах ужасов, решительно набрала знакомый номер.
И когда в ответ раздалось басовитое, вальяжное «Идрит твою налево, кого там принесло?!» не смогла сдержать довольной улыбки:
– Эх, Саныч… Знал бы ты, как я по тебе соскучилась… Зараза ты солдафонская!
Глава 8
Утро красит бодрым светом…
Так, кажется, это где-то было. И сейчас давно уже не утро, и всё, что меня красит это бледное перекошенное отражение собственного жизнерадостного лица в отполированном подносе. Ну и суровая рабочая обстановка вокруг, да. «Счастливые» от моего возвращения санитары, хмурый Захарыч, презрительно кривящийся Коленька и наскипидаренные судмедэксперты, с какого-то перепугу окопавшиеся в нашей прозекторской.
Вопрос «А какого хрена тут творится, но я опять не в курсе?!» сегодня стал хитом дня. Во всяком случае, из моих уст и даже не в совсем уж матерной форме он прозвучал, раз так пять. Но так и остался исключительно риторическим восклицанием чересчур эмоционального патологоанатома.
– Ивар Захарович, поправьте если я ошибаюсь… – наконец отмерла моя светлость, прекратив изучать и без того зачитанные до дыр бумажки, поданные мне на рассмотрение мрачным заведующим морга.
Занятное сочетание, кстати. Морг само по себе далеко не весёлое место, а уж во главе с так настроенным руководителем я начинаю заранее сочувствовать любому, кто сегодня сунется в наши родные пенаты. Убить не убьют, но нервов смотают клубка три. Не глядя и по причине излишнего человеколюбия. В прямом смысле слова!
– Женечка, я таки был бы рад, если бы мы все дружно взяли и ошиблись, – тяжко вздохнув, Блюменкранц расположился на стуле напротив меня, смиренно сложив руки на коленях и всем своим видом напоминая кающегося на исповеди.
Что категорично не желало укладываться в моей голове. Виновато выглядевший еврей это что-то новое!
– Угу, – кивнула, вновь перечитав всё, что было изложено в документах и тряхнув головой. – Только все бумаги указывают на то, что за первые две недели нового года кто-то увёл из нашей коллекции жмуриков минимум три тела, – ещё раз глянула на акт ревизии, скомпонованный на коленке и не имевшей юридической силы вне нашего царства мёртвых. – А ещё прогнал пять неизвестных, не проходящих по базе, но оставивших после себя явные следы пребывания в морге. Я понять не могу, Дэвид Коперфильд и Амаяк Окопян?
– А? – не понял постановку вопроса начальник, удивлённо моргнув и выйдя из своего скорбного оцепенения хотя бы на минутку. Уже прогресс, до этого он на мои вялые попытки пошутить никак не реагировал.
– Ладно, говоря проще. Это кто у нас такой фокусник и почему об это талантливом гаде я узнаю только сейчас? – я переформулировала вопрос, попутно стараясь засунуть бумажку за тридцать первое и первое число себе на стол так, что бы этого никто не заметил.
Чует моя подозрительность, что излишне ретивые подчинённые успели-таки провести регистрацию трупа в журнале на входе. А то, что труп вдруг оказался живым и никто не заинтересовался куда он успел подеваться из-под моего бдительного ока – это уже другой вопрос, которым никто не интересовался. И не должен заинтересоваться!
– Женечка, рыба моя, ты же знаешь, какая тут порой творится неразбериха! Удивительно, как мы с соседями ещё ничего перепутать не умудрились! – всплеснул руками одесский еврей, но под моим скептическим взглядом сдулся, уселся обратно на стул и почесал затылок. – Как говорит моя бедная жена Сарочка, – на эпитете «бедная» я стоически пыталась не хрюкать слишком уж громко, – если у кого-то есть интерес, то он обязательно найдёт-таки способ его реализовать!
– Способ нашёл, – вздохнула, глядя на противные бумажки и чувствуя, как от неприятных предчувствий сводит несчастный желудок.
Он и так сегодня был терзаем муками голода, и грозился заработать и язву, и гастрит и всё это одновременно. А тут ещё и новости. Да такие хорошие, что впору возрождать приятную традицию для гонцов с плохими вестями!
– Способ-то этот умник нашёл, – повторила ещё раз, возвращая документы начальству и скрестив руки на груди. Протест тела на резкие телодвижения был мною грубо проигнорирован. – А вот нам с вами, что теперь делать, а, Ивар Захарович? Это не посуда, не реагенты, не инструменты и даже не спирт, который, слава богу, можно списать безболезненно и не привлекая всеобщее внимание! Это, на минуточку, трупы. Причём свежие, достаточно молодые, без лишних повреждений и…
– Родственников, – похоронным голосом закончил цепочку моих умозаключений заведующий, вновь хмуря брови и кривя губы в неприятной улыбке. На вечно благодушном лице мужчины она смотрелась впечатляюще. И я бы даже посочувствовала товарищам, если бы на моём лице было не такое же кровожадное выражение.
Дополненное переломом носа оно напугало даже видавших всякое санитаров! Впрочем, тут они сами виноваты. Я очень не люблю, когда трогают мои вещи, а ещё больше не люблю, когда чьи-то немытые лапы лазят по моим инструментам!
– Ивар Захарович, не хочу говорить очевидное и невероятное, но кто-то свой явно продал душу за нехилые бабки, – допив порядком остывший кофе, я поднялась и одёрнула рукава рабочей формы. На столе меня терпеливо ждал клиент, а результаты по клиенту дожидался просиживающий штаны у соседей молоденький врач.
У бедняги это был первый пациент. К сожалению для пациента, это был предпоследний врач в его жизни. А последний готовился завершить вскрытие и сообщить волнующемуся юноше со взором горящим, что его вины в этом нет. Ну явной точно нет. Остановка сердца она такая, непредсказуемая. Хотя…
– Евгения Сергеевна, я таки может, и выгляжу как дурак, но на идиота тяну в самую последнюю очередь, – хмыкнул Бюлменкранц, напяливая на себя фартук и вставая напротив меня. – Разрешите помочь слабой, хрупкой женщине?
– А есть шанс отказаться?
– Ни единого, Женечка.
– Тогда какие вопросы, Ивар Захарович, присоединяйтесь к нашему празднику жизни… – и поправив маску, принялась за работу, попутно пытаясь понять, насколько велики масштабы того некультурного места, в котором мы с Захарычем оказались.
Почему мы? Да потому, что приказ о моём назначении всё-таки подписали. Ещё не объявили, нигде не афишировали, но мне лично продемонстрировали и поздравили. Оригинально так, ничего не скажешь. И впору действительно заподозрить наличие проклятья на этой чёртовой должности, если мой первый день в ней ознаменовался такими вот неприятностями!
Пять трупов. Не один, не два, а пять. Ладно, возможно всего четыре, если не брать в расчёт моё ожившее недоразумение, запертое дома с таким обиженным выражением лица, что я подумываю после работы купить торт и идти мириться! Но даже если не ровно пять, а на одного меньше, сильно это ничего не меняет.
Ах да, ещё три учётных. Итого семь. Семь за две недели нового года, что непрозрачно намекает на раздутую вседозволенность крысы, высунувшей из норы не только нос, но и добрую половину своего тела.
Цинично усмехнулась, продолжая на автомате выполнять все необходимые действия, работая в четыре руки с Захарычем. Шеф хоть и не работал с трупами напрямую, но сноровки не растерял. И судя по отсутствующему взгляду, его размышления тоже были далеки от наших непосредственных обязанностей.
И что-то мне подсказывает, думали мы с ним в одном направлении…
Морг – это ведь не только ценный мех, но и много действительно интересных возможностей. Для тех, у кого нет ни совести, ни морали, ни хоть чего-то человеческого в душе. Подпольная продажа органов? «Утеря» ненужных трупов? Левые операции прямо в морге?
Почему нет, собственно? Платите и получите, платите и получите, господа. Только вот что делать, если вы – честный патологоанатом, а в вашем морге творится такое непотребство? И это самое непотребство невозможно доказать ничем, кроме косвенных подозрений, собственных побоев и опять-таки собственных же домыслов и подозрений?
Тихо вздохнула, качнув головой в такт собственным мыслям. Тут прямо как в том анекдоте. Все всё знают, все всё видят, доказать ничего не могут. А ещё, если уж мыслить совсем глобально, тут может творится любое непотребство. Начиная от подарочков в животах жмуриков, заканчивая образованием этих самых жмуриков посреди прозекторской путём пускания пули в лоб.
И вот это действительно страшно.
Где-то что-то упало, с глухим звоном и громким стоном. Рука дрогнула, лишь чудом не полоснув скальпелем по моему же запястью. Аккуратно положив инструмент в лоток, оглянулась, пытаясь понять, откуда такие странные звуки и что это за источник, который так и жаждет познакомиться со злой мной.
– Мда, – задумчиво протянул Захарыч, оторвавшись от работы на минуту, что бы оценить валяющегося посреди зала тело и тут же вернув всё своё внимание бедной старушке, волей судьбы попавшей на наш стол. – Слабые нынче терапевты, слабые… Как же они экзамен-то сдавали, мне любопытно?
– А как у нас некоторых санитаров принимают? – вернула начальнику вопрос, стягивая перчатки и деликатно интересуясь. – Ну что, откачаем болезного или лучше не будем?
– Ну почему? Что ж вы так радикально-то, дорогая моя? – Ивар Захарович картинно всплеснул руками, отступая от стола. – На первый взгляд бабуля закончила свой жизненный путь вполне законным путём, в следствии банальнейшей остановки сердца. Если молодой человек не вкатал ей ударную дозу сердечного препарату, то он тут таки совсем не причём. Жизнь всё сделала за нас, как говорится. Нет, гистология ещё себя покажет… Но судя по назначениям действительно, ничего фатального! Как пела великая Аллегрова «Ну и что же тут криминального?!»!
К сожалению, именно в этот момент несчастный терапевт решил прийти в себя. И услышав насквозь фальшивое пенисе с непередаваемым одесским акцентов, да разобрав, о чём собственно поют, не придумал ничего лучше, чем обратно в обморок уйти. Видимо с его точки зрения, в бессознательном состоянии будет лучше.
Нет, в чём-то он прав. Нас же не видно и не слышно, а значит нервы целее будут. Но вот как показывает практика, если в морге чьё-то тело дольше пяти минут не подаёт признаков активной жизнедеятельности, то это либо труп, либо товарищ Харина спать изволит. И что-то я не замечаю семейного сходства с возлежащим на полу юношей…
Да и пол, не тот, что кафельный, явно не подходит к метрикам, выданным в роддоме.
– Ивар Захарович! – укоризненно протянула, пытаясь удержать от желания банально попинать несчастного, дабы привести его в чувства. Поднять его для меня нынче непосильное дело, а звать санитаров только устроить бедолаге весёлую жизнь в ближайшие несколько месяцев.
Слухи они такие, да. А слухи среди медиков это вообще поразительные в своей скорости распространения совершенно неправдоподобные афоризмы, метафоры и сравнения.
– Ой, Женечка, да что с ним будет-то? – шеф отмахнулся, стягивая рабочий фартук и деланно пожимая плечами. – Оставь там, иди лучше, помоги закончить процедуру инвентаризации чужих внутренних органов!
– Шеф, я, конечно, вас люблю, но пол у нас кафельный. И лечить юного терапевта средствами, привычными прожжённому патологоанатому как-то не с руки, – мой укоризненный взгляд особого эффекта не возымел, пришлось давить на привычную еврейскую скупость, давно и прочно возведённую любимым начальством в непревзойдённое искусство. – И потом, спирт казённый. И расходовать их на всяких там…
– Ох, Женечка, таки наше тесное общение влияет на вас совершенно тлетворнейшим образом, – притворно опечалился Ивар Захарович, всё же соизволив обратить своё высочайшее внимание на несчастного новоиспечённого врача.
Уж не знаю, чем тот так надоел своим старшим товарищам, но явно очень старался. Раз его засунули в морг в первую же неделю работы. Обычно, такую встряску для неподготовленного разума оставляют на самый крайний случай.
– Не мы такие, Ивар Захарович, – вздохнула, вновь уделяя своё внимание бедной старушке. – Жизнь такая!
Краем глаза заметила, что обычно жизнерадостно выглядевший и заряжавший своим позитивом остальных Блюменкранц выглядит непривычно старым, осунувшимся и бледным. Увы, я могла его понять, но пока что ничем не могла помочь. Мало того, я всерьёз начинала задумываться о том, кто бы мне помог во всей этой пренеприятнейшей ситуации!
Господи, да лучше бы ревизор приехал! Там хоть схема давно опробована, отработана и доведена до совершенства! А тут пока что только поле из граблей и конца этому самому полю что-то не наблюдается!
Чертыхнувшись себе под нос, закончила вскрытие и, переодевшись, устало устроилась за своим столом, с тоской подумав о горячем чае, приятной и душевной компании… И никаких трупов, окромя одного единственного и благополучно ожившего на пару километров вокруг!
– Мечтать не вредно, вредно не мечтать… – задумчиво пропела песенку времён девяностых, выстукивая непонятный ритм кончиком карандаша по одной из многочисленных папок.
Этого добра на моём столе хватало с лихвой. И если всё пойдёт такими же семимильными шагами, то есть вполне конкретный шанс оказаться заваленной бумагами по самую макушку. Если я доживу до этого «светлого» момента, блин…
Рука машинально потянулась к переносице, но остановившись на полдороге, я вздохнула и провела пальцами по волосам. Перспективы, в связи с сегодняшними известиями, открывались ну просто шикарнейшие.
«Крыса» в морге не так уж страшно, как бы цинично это не звучало. В конце концов, в этой стране воровали, воруют и будут воровать, дайте только повод, а возможности найдутся!
Проблема в другом. «Крыса» не просто покусилась на парочку тел или кто-то случайно недосчитался нескольких органов, нет. «Крыса» тырит систематически. И это были данные только за две недели нового года. А что было в прошлом?
Путём нехитрых арифметических подсчётов получается: двенадцать месяцев, четыре недели в каждом, в среднем семь трупов за две недели. Итого, четырнадцать в месяц, умножаем на год и… Около двухсот пропавших тел. Внушает? Ещё как внушает!
И пугает тем, насколько ж надо быть уверенным в собственной безнаказанности, что бы так тырить-то! Ведь если человек чувствуют себя настолько свободным…
Я даже думать не хочу, кто у него в покровителях водится. Я, конечно, девочка не пугливая, но даже у меня мороз по коже идёт. И возникает острое желание забиться под ближайший плинтус и не отсвечивать своей побитой моськой ближайшие несколько лет. Пусть воруют, занимают должность зама, преобразуют морг в нелегальную клинику по пересадке органов…
Да хоть наших же санитаров препарируют, не жалко! Благо добра такого не сложно найти по биржам труда и по объявлению! Лишь бы меня не трогали, как говорится! Лишь бы…
– Твою мать, Харина, ну кого ты обманываешь? – устало и зло выдохнула, подавив желание приложиться лбом об казённую поверхность. Откинувшись на спинку стула, крутанулась на скрипучем предмете мебели вокруг своей оси, игнорируя подступающую к горлу тошноту. – Под плинтусом, ага… А любимый морг на разграбление врагу? Прям спешишь и тапочки теряешь, прям спешишь и тапочки теряешь…
– Краса моя ненаглядная, да ты никак откосить от рандеву нашего жаждешь? – этот мягкий, добродушный, полный бархатных ноток голос с грубоватой хрипотцой и ядрёной насмешкой прошёлся вдоль позвоночника куском наждачной бумаги. – И даже до мозгоправа снизойдёшь? Я поражён в самое сердце…
– Оно у тебя отсутствует за ненадобностью, – брякнула я не раздумывая и только тогда повернулась лицом к входу в зал, незаметно для себя расплывшись в довольной улыбке от которой (в буквальном смысле, если что) болело лицо. – Саныч, каким ветром да в наш Некромикон?
– Юмор у тебя так и остался исключительно кладбищенский, – фыркнул гость. И отлепившись от косяка, так удачно подпираемого могучим плечом, неспешно добрался до моего стола…
Попутно заняв собою всё свободное пространство. Потому что Саныч… Ну как бы сказать, это просто Саныч. И этим, боюсь, всё сказано.
Вы когда-нибудь видели командира отряда мужчин особой нежности? В смысле, ОМОНа? Обычно это хмурый такой дядя, лицом и взглядом выражающий всё, что он думает о мироздании вообще и о вашем конкретном местоположении в оном (лёжа лицом вниз, руки за головой) в частности. Так вот, Сан Саныч, а точнее Александр Александрович Тихомиров не только лицом внушал опасение. Он всем своим видом вызывал страх и трепет у окружающих и не дай бог вам оказаться по разные стороны баррикад!
Ведь Сан Саныч это два с лишним метра дружелюбия, добродушия, непоколебимого спокойствия и терпения, дополненные отличной физической подготовкой, огромными кулаками и суровой армейской школой жизни, оставившей свой отпечаток на всём, до чего дотянулась. У меня иногда ощущение, что он (отпечаток, в смысле) в виде подошвы бертс проглядывает сквозь доброжелательное выражение на суровом мужском лице.
А вообще симпатичный дядя. Глаза карие, волосы светлые, усы залихватские и голос. Да, за голос Саныча любой певец душу бы продал. Исключительно в корыстных целях, конечно же! И почему я не могу влюбиться в такую очаровательную во всех смыслах и привлекательную во всей качествах персону?
Нет, мне жмурика подавай. Ладно, хоть живого… Ну, во всяком случае, он вчера вечером бодро отплясывал по квартире, всем своим видом выказывая неодобрение, порицание и прочие негативные эмоции в отношении моего решения выйти-таки на работу. И мне даже было стыдно, местами. Особенно, когда к прищуренным, светло-зелёным глазам, смотревшим на меня с непередаваемой укоризной, добавилась матерная нотация в исполнении Шута.
Только когда это меня могло остановить?
– Какое место работы, такое и чувство юмора, – тихо фыркнула, когда чужая огромная лапа разворошила причёску, пройдясь в нежном жесте по моим бедным волосам.
Саныч в ответ на мою реплику только добродушно хмыкнул, приземляясь на свободный стул и вытаскивая из кармана надкусанную плитку шоколада. Что бы тут же сунуть её мне в руки, не обращая ни малейшего желания на мелкие, но очень грязные подробности работы в морге.
На труп, например. На свежевскрытый труп, который источает ничем не перебиваемый аромат крови и внутренностей, местами перебиваемый хлоркой. Иногда я думаю, что омоновец – это не профессия, это диагноз. А в некоторых случаях исключительно клинический!
– Когда-нибудь я заработаю кариес, – притворно вздохнула, тем не менее, с удовольствием откусив кусок горького шоколада. Качественного, настоящего, это вам не хухры-мухры рыночное! – И буду беззубая и несчастная!
– Будешь несчастных засасывать насмерть? – заинтересованно переспросил гость, не удержавшись и рассмеявшись от вида мой искренне обиженной физиономии. Но злиться на Саныча не получалось, во всяком случае долго. – Не дуйся, а то на хомяка становишься похожей. А мне одного Хомы в отряде за глаза хватает. Что у тебя случилось-то, что ты про меня старика вспомнить решила?
И ведь ни тени укора, ни во взгляде, ни в голосе. Только добродушная усмешка, отческая такая, понимающая… А я сижу, блин, и чувствую себя неблагодарной сволочью.
Вот как у него это получается, а?
– Нашёл кого к старикам причислять, – снова фыркнула, отложив шоколад в сторону и сложив руки в молитвенном жесте. – Са-а-аныч, выручи засранку!
Главное, взгляд пожалобнее сделать. Такой щенячий, как у кота из мультфильма Шрек! Помочь-то вряд ли поможет, но вдруг мне повезёт?
