Текст книги "Эмеслам (СИ)"
Автор книги: Анна Архипова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)
Глава 9
9
– А вот и тот самый загадочный Эмеслам!
Это произнесла по-английски худенькая, но довольно высокая темноволосая женщина, после того как миновала паспортный контроль в аэропорту. На вид ей было около сорока лет, ее подвижное скуластое лицо нельзя назвать красивым, но оно определенно очаровывало, а греческий профиль носа придавал ей особенного шарма. Ее черные как смоль и слегка вьющиеся волосы делали ее похожей на уроженку какой-то восточной страны. При этом одета женщина была подчеркнуто по-светски: бежевые брюки, блуза и жакет. Новоприбывшая гостья республики огляделась по сторонам и почти сразу же заметила мужчину, сжимавшего в руках лист бумаги с написанным на нем именем: «Адрия Дравич».
Прихватив свой багаж, женщина энергичным шагом пошла в его сторону.
– Мисс Дравич! Рады приветствовать вас в Эмесламе. Меня зовут Гуран Салмахов, я владелец и по совместительству главный редактор журнала «Особый взгляд», – заулыбался мужчина, правда, его английский был настолько ужасен, что с огромным трудом можно было понять его речь.
Женщина пожала протянутую ей руку и решительно заявила:
– Я понимаю по-русски. Мы можем говорить по-русски? – спросила женщина, и её русский действительно был намного лучше, чем английский Салмахова, совсем небольшой акцент искажал ей произношение.
– Конечно. Русский – второй государственный язык в Эмесламе, – кивнул мужчина, перейдя на русский, затем представил молодую женщину, молча стоявшую подле него: – А это моя дочь и главная помощница в редакции – Замира.
Адрия пожала руку и ей тоже. Отец и дочь, несмотря на двадцатипятилетнюю разницу в возрасте были удивительно похожи: те же темные глаза, черты лица, мимика. Гуран Салмахов в свои пятьдесят лет уже расплылся в талии и отрастил дряблый подбородок, который выпирал из ворота его застегнутой на все пуговки рубашки – а вот его дочь могла похвастаться пропорциональной фигуркой, которую не скрывали традиционный наряд в стиле «шальвар-камиз»*. Да и на лицо, в отличии от отца, Замира была очень даже ничего.
– Такая честь познакомиться с вами, мисс Дравич! – с восхищением проговорила дочь Салмахова. – Ваша книга «Агония красной гидры» произвела на меня неизгладимое впечатление.
Адрия послала ей одну из своих сердечных улыбок, будто они были старыми подругами.
– «Агония красной гидры» – мой первый опыт написания книги. Сейчас, после того как за плечами у меня четыре книги – та, самая первая, кажется мне недостаточно зрелой. Но, с другой стороны, я писала ее, опираясь на собственный опыт, на свои переживания, ведь я была свидетельницей всех ужасов гражданской войны в Югославии. Я тогда не гналась за изысканной словесностью, не думала о художественной ценности текста, я всего лишь хотела рассказать миру о том, как народы тоталитарного государства Югославия обрели самосознание и начали борьбу за независимость.
– Ваша книга прекрасна! – продолжала петь дифирамбы Замира.
– Спасибо, дорогая моя! – Адрия Дравич обожала слушать комплименты в свой адрес, но сейчас ей побыстрее хотелось оказаться в гостиничном номере и принять душ, поэтому она сменила тему разговора: – Так где же ваш автомобиль?
– И правда, чего мы стоим! Идемте к машине, – спохватился Гуран Салмахов.
Пока они шли к припаркованному автомобилю, Адрия успела вкусить все «прелести» дневного зноя в Эмесламе и, казалось, потеряла целый литр жидкости, которая с катастрофической быстротой испарялась из тела вместе с пОтом. Усадив гостью в машину, Салмахов поспешил включить кондиционер. Когда они уже ехали в сторону столицы Эмеслама, Замира повернулась назад, в сторону Адрии, и снова завела с ней разговор:
– Мисс Дравич, а откуда вы знаете русский язык?
– Мой отец работал профессором в университете Сараево и знал русский язык в совершенстве, благодаря его урокам я до сих пор не забыла русского языка, – ответила Адрия с легкой ностальгией, потом, вспомнив еще что-то, помрачнела и пустилась в повествование: – Мои родители были этническими хорватами, проживавшими на землях республики Боснии и Герцеговины. Кроме преподавания в университете, отец поддерживал связи с националистами, которые продвигали идеи отделения Боснии и Герцеговины от Югославии. Он верил, что коммунистическая гидра – так отец называл Югославию – должна погибнуть, дав дорогу демократии и свободомыслию. Часто в нашем доме собирались идейные люди, проходили политические дебаты. Я была еще ребенком, но уже многое понимала – понимала, что хорошо, а что плохо для народа – меня этому научил отец. Когда Югославия начала разваливаться на части, мне едва исполнилось четырнадцать лет. Помню, отец говорил мне: «Адрия, ты живешь в эпоху великих политических свершений, гордись этим!» И я гордилась. Но, будучи еще несмышленым ребенком, я и представить не могла, какую цену Боснии и Герцеговине придется заплатить за независимость.
Замира сочувствующе закивала головой:
– Какая трагедия, что ваша семья погибла во время войны!
– Да, трагедия, – подтвердила женщина печально.
– Читая вашу книгу я словно вживую представляла эту ужасную войну…
– «Агония красной гидры» хоть и получила Нобелевскую премию, но лично для меня она лишь бледная тень того, что я на самом деле пережила, – проговорила Адрия Дравич подчеркнуто небрежно. – Не передать словами того ужаса, который начался в Боснии и Герцеговине, после того, как сербы не признали результатов референдума о независимости. В гражданскую войну оказались втянуты все: и бойницы, и сербы, и хорваты. Отец погиб в 1992-м году, когда сербская артиллерия обстреливала Сараево. Мне, моему брату и моей матери пришлось голодать, мы распродавали все ценные вещи, какие у нас имелись. В городе не действовали законы, все решалось оружием и силой. Однажды в наш дом явились боснийцы и объявили, что хорваты для них враги; они убили моего брата, потому что посчитали, что он может быть опасен. Мы остались с матерью одни. Через два года погибла и мать от рук банды, промышлявшей грабежами в разоренной округе. Еще год я выживала в одиночку под свистом пуль и взрывами бомб, пока, наконец-то НАТО не вмешалось в эту мясорубку и не прекратило войну. После всего пережитого, я осознала, что мой моральный долг – поведать миру об этой войне. И я написала книгу, пусть в чем-то и наивную, но правдивую. Я даже не предполагала, что «Агония красной гидры» произведет такой фурор и даже принесет мне Нобелевскую премию. Этот успех и определил мое жизненное призвание – я решила стать журналистом. Я езжу по всему миру, выполняя поручения заказы крупнейших СМИ, и время от времени пишу книги об этом.
Замира слушала ее раскрыв рот, после чего призналась:
– Я не читала других ваших книг, мисс Дравич. Они тоже о войне?
– Ну что вы! Нет, конечно. Свои книги я писала на основе впечатлений, полученных мной во время выполнения разных журналистских заданий. Например, по заданию журнала «The New Republic» я как-то месяц прожила в резиденции Далай-ламы в индийском городке Дхарамсала. Мне поручили написать серию статей о жизни духовного тибетского лидера в изгнании. Однако интервью с Далай-ламой и его администрацией мне показалось мало, я решила, что к статье надо прибавить обзор на политическую ситуацию в Лхасе, которая оккупирована китайским режимом. Но когда я попробовала въехать на территорию Тибета, китайцы отказали мне в визе. В тот момент я поняла, как временами плохо быть узнаваемой личностью – ты не можешь незаметно пересечь границу! Но я решила не сдаваться. Если Александра Давид-Неель смогла проникнуть в Лхасу во времена, когда этот город считался запретным для иностранцев – то я подавно смогу!
– Я слышала про Александру Давид-Неель, – поддакнула дочь Салмахова. – Однажды я видела фильм, снятый по ее книге.
– Она была настоящей авантюристкой! Александра обмазалась навозом, чтобы на пограничном посту в Тибете в ней не признали иностранку. Она стала первопроходцем среди путешественников, первой проникнув в Лхасу. Честное слово, если бы я не была католичкой и верила в перерождение душ, то решила бы, что я – это ее реинкарнация.
– И вы тоже пересекли границу, выдавая себя за местную жительницу?
– Да, но, слава богу, мазаться навозом мне не пришлось. Я попросила меня загримировать под мужчину, мне даже бороду приклеили! – при воспоминании об этом Адрия весело улыбнулась – И за небольшую взятку меня провезли через границу. Ох уж я похулиганила тогда в Лхасе! После моего возращения в США, издатель, узнав о моих приключениях, решил, что мне следует написать об этом книгу. Он сказал: «Ты писала о Боснийской войне, геноциде в Восточной Африке, о мексиканских наркотартелях – а теперь напиши про то, как ты обманула китайских пограничников». Вот так появилась на свет моя, пожалуй, самая юмористическая книга – «Задняя дверь Тибета». На Нобелевскую премию она не номинировалась, но стала бестселлером.
Замира Салмахова посмотрела на нее влюбленными глазами:
– У вас такая насыщенная жизнь! – сокрушенно пробормотала она. – Если я скажу, что не завидую, то совру.
Журналистка поцокала языком, возражая:
– О, милая! Прежде чем завидовать, задайтесь вопросом, чем мне пришлось пожертвовать ради такой жизни. Мне уже почти сорок лет и у меня никогда не было ни семьи, ни детей. Я просто не могу себе позволить такой роскоши. И, кроме того, что подобная работа является препятствием для создания долгосрочных отношений, она еще и опасна для жизни. В 2005-м году, освещая гражданские беспорядки во Франции, я подверглась нападению молодежной группировки и мне чуть не проломили череп. В 2007-м, пока я находилась в мексиканском городе Сьюдад-Хуарес, на мою жизнь дважды покушались местные бандиты, не говоря уже об угрозах. А когда я освещала акции протеста Бенгази, в начале ливийской «арабской весны», то получила пулевое ранение в руку.
– Вы очень смелый человек! – не могла не польстить ей Замира.
– Я предпочитаю выражение «адреналиновый наркоман», – смешок сорвался с губ женщины. – К моему величайшему сожалению, мне не удалось побывать в Эмесламе в годы военных действий. Поэтому, когда «The Washington Post» захотел получить обширное интервью с президентом республики Мирзой Ашургаловым, я сразу же согласилась взять это задание. Как можно упустить такой шанс?
Гуран Салмахов, доселе молча слушавший разговор, обратился к Дравич:
– В телефонном разговоре вы упоминали, что хотите написать книгу про Эмеслам…
Адрия приняла скучающий вид, словно речь шла о пустяках:
– О, это пока что только мои планы. Кто знает, суждено ли им сбыться? Всё зависит от того, удастся ли мне найти в Эмесламе достойный материал для книги.
Отец и дочь многозначительно переглянулись друг с другом.
– Думаю, вы не будете разочарованы, – заметил Гуран Салмахов, но произнес это как-то неуверенно.
Журналистка, не желая больше говорить о своей еще не написанной книге, отвлеклась на проносящийся за окнами пейзаж. Хоть Адрия и не показывала этого, но она уже пребывала в восхищении от этой Эмеслама – её чутье подсказывало ей, что эта страна полна загадок и сюрпризов. То, что надо для её новой книги! Нужно только терпеливо порыться в грязном белье местных политиков, и тогда сенсация сама придет в руки к мамочке!
– Моя супруга просила передать вам приглашение поужинать у нас дома, – сказал Гуран Салмахов, когда они уже ехали по улицам города.
Адрия надела на лицо одну из своих самых приветливых гримас:
– С огромным удовольствием! Так и передайте госпоже Салмаховой.
Владелец журнала даже покраснел от удовольствия. Договорившись с Адрией о том, что он заедет за ней около восьми вечера, Салмахов высадил журналистку у входа в фешенебельную гостиницу. Распрощавшись со своими новыми знакомыми, Адрия поспешила занять гостиничный номер, где с удовольствием залезла в душ. После, разложив вещи и с выкурив несколько сигарет, она уселась за ноутбук, решив освежить в памяти свои знания о республике, в которой ей предстояло провести журналистское расследование.
До 1991-го года Эмеслам входил в состав Союза Советских Социалистических Республик, но когда СССР начал трещать по швам, республика решила провести референдум о независимости от «Большого брата» по примеру соседней Туркмении. Подавляющем большинством голосов – 90 % – референдум закончился решением отделиться от России. В 90-е годы и в первой половине двухтысячных Эмеслам процветал, в отличии от России, которую разрывали на части экономические кризисы и межэтнические конфликты. Однако никакое благополучие не бывает вечным! Однажды в Эмеслам пришла война.
Общая граница с Афганистаном на востоке страны делали Эмеслам уязвимым для деятельности афганских террористических группировок. А труднопроходимость местности – где на двухстах тысячах квадратных километров выжженные солнцем солончаки сменялись густыми лесами, которые, в свою очередь, переходили в горные перевалы – усложняла любые военные действия. Восемь лет назад границу Афганистана с Эмесламом пересекли несколько террористических групп, общая численность которых составляла десять тысяч боевиков. Через короткий промежуток времени их стало больше еще на десять тысяч, а потом и вовсе численность вторгнувшихся в республику возросла до тридцати пяти тысяч.
Война прошлась по республике раскаленным мечом. До начала войны в Эмесламе проживало около трех с половиной миллионов человек, после начала конфликта число беженцев из республики превысило пятьсот тысяч человек. За шесть лет конфликта по официальным данным потери среди мирных жителей достигли ста тысяч человек, а по неофициальным тысяч на пятьдесят больше. Потери среди военных и добровольцев, сражавшихся на стороне правительства, составили чуть больше двадцати тысяч человек. Потери среди месламитов, сражавшихся на стороне оппозиции бок о бок с моджахедами не уточнялись, приводилась лишь приблизительное число в десять тысяч человек. И конечно, западные миротворческие фонды категорически не соглашались с последними цифрами – по их мнению, примкнувших к оппозиции месламитов вырезали без права на пощаду и погибших намного больше, просто их никто не давал считать.
Афганские радикальные исламисты дали Эмесламу свое собственное название: «Коридор моджахедов», так как география республики позволяла им пройти от афганских опиумных полей до самого Каспийского моря. Если прибавить к этому разведанные залежи нефти в бассейне Каспия и месторождения газа на солончаковых плато, то Эмеслам становился не только удобным перевалочным узлом для террористов и наркотрафика, но и средством колоссального обогащения для того, кто его завоюет. Вот почему война в республике продолжалась целых шесть лет! Афганские радикалы и примкнувшие к ним повстанцы-месламиты, нахрапом захватившие обширные территории республики, отчаянно сражались за каждый клочок земли. В этой бойне правительственные силы Эмеслама далеко не сразу взяли вверх, так как им приходилось воевать не с простыми афганскими дикарями – а с хорошо подготовленными формированиями, вооруженными современным американским оружием, которых ко всему прочему поддерживали некоторые месламиты.
«Но вот про американские «Джавелины», я в книге, пожалуй, не стану упоминать!» – подумала журналистка с иронией.
Адрия Дравич обладала незаурядным умом и не страдала излишним идеализмом. Она излечилась от него, после того как ее отец погиб во время Бойснийской войны. Вот он-то был настоящим незамутненным идеалистом! То есть, наивным кретином. Отец действительно верил, будто денежные пожертвования, которые ему регулярно делали американские благотворительные фонды, он получает исключительно потому, что американцы желают пробудить самосознание у хорватских католиков. Отец активно пропагандировал идею отделения хорватов от Югославии, свято убежденный, что после развала страны хорваты заживут куда богаче и свободнее, чем прежде… И даже когда грянула гражданская война и начали гибнуть люди, он продолжал верить, что все это лишь временное недоразумение – вот-вот придут богатые «западные друзья» и хорваты заживут счастливо.
Адрия иногда задавалась вопросом: осознал ли отец перед своей смертью, как крупно он ошибался? Осознал ли он, что был обманут так же, как и многие другие националисты и активисты, которым, как и ему, американцы дарили деньги и убеждали в собственной исключительности? И что не в исключительности нации заключалась страшная правда, а в желании посеять рознь между народами многонациональной страны? Все оказались обмануты, все! Боснийские мусульмане, православные сербы, хорваты-католики… И после того, как дым и смрад войны рассеялись, они увидели руины растерзанной, разграбленной страны, где не было места процветанию.
Ужасы гражданской войны научили Адрию мыслить здраво. Она не желала жить на разлагающемся трупе своей родины, не имея никаких шансов на светлое будущее! Как беженка Адрия добралась до Флоренции, где обзавелась состоятельным любовником. Но вести праздную жизнь содержанки девушка не собиралась, Адрия уже решила, чем хочет заняться: она напишет книгу о Боснийской войне! Покровитель был ей необходим, пока она работала над своей историей, он содержал ее и морально поддерживал – а в благодарность, Адрия ни в чем ему не отказывала в сексе.
Размышляя над концепцией книги, Адрия предельно трезво расставляла приоритеты: если она напишет в книге о том, как ее отец получал гранты от американских фондов и разоблачит всю ту ложь, что лили американцы в уши ее бедного папаши, то ни одно крупное издательство не рискнет с ней связаться. Американцы хозяева современного мира! Рискни их покритиковать – и можешь ставить крест на своих амбициях. Нет, нет и нет, Адрия не собиралась поступать настолько глупо и говорить в своей книге правду!
Она написала в книге то, что хотели слышать большие дяди в большой политике. Адрия рассказала о том, как ее отец самоотверженно боролся с коммунистическим режимом, как хорваты мечтали о свободе, как НАТО во главе с США остановило Боснийскую войну и принесло, наконец-то, долгожданную демократию. Она рассказала также об массовых убийствах, совершенных сербами и о том, как они ее много раз насиловали – дабы этими ужасами подчеркнуть спасительную миссию НАТО в войне.
С тех пор Адрия Дравич никогда не отступала от своего правила: она никогда не критиковала «хозяев мира». Какой бы материал для СМИ она не готовила, о чем бы не писала в своих книгах, Адрия ни в коем случае не переступала границы дозволенного! Взамен ее заваливали выгодными предложениями от редакций авторитетнейших изданий и выплачивали солидные гонорары за ее труд. Вот и в этот раз она не собиралась нарушать свои принципы: она ни словом не обмолвится в своей будущей книге о том, что в войне на территории Эмеслама афганские радикалы имели на вооружении оружие американского производства.
И она действительно не собиралась ограничиваться интервью с президентом Эмеслама, Адрия задумала целую книгу! Пока что она не придумала для нее броского названия, но точно знала, о чем она будет: Адрия собиралась рассказать миру о борьбе оппозиции с коррумпированным правительством Эмеслама. Набросок сюжета выглядел примерно так: мечтающие о демократии оппозиционеры-месламиты подняли восстание против олигархической диктатуры в Эмесламе, попытавшись с оружием в руках и при поддержке друзей-исламистов принести свободу и равенство в свою республику – а правительство, подавляя это восстание, совершило множество военных преступлений. На западе подобная книга превосходно впишется в рамки внешней информационной войны против стран, которые находились в партнерских отношениях с Россией – то есть, Адрия Дравич по-прежнему будет в тренде!
Вечером за Адрией заехал Гуран Салмахов.
Журналистка не горела желанием ужинать с его семьей, но отказаться не могла – ей нужно было произвести на этих людей благоприятное впечатление, ведь кто-то же должен помогать ей в ее расследовании! Когда Адрия планировала свою поездку, она попросила своего издателя подыскать ей консультантов в Эмесламе, и ей порекомендовали Гурана Салмахова.
Владелец «Особого взгляда» был из числа диссидентов, которые получали гранты от разнообразных благотворительных западных фондов – Гурану Салмахову только оставалось осваивать деньги и выполнять указания спонсоров. Миссия журнала «Особый взгляд» заключалась в том, чтобы находиться в перманентной и непримиримой оппозиции к действующей власти в Эмесламе, критикуя каждый шаг правительства и исподволь пропагандировать западные ценности с полос журнала. Как и все подобного рода издания, «Особый взгляд» являлся убыточным предприятием и вряд ли мог похвастаться обширной читательской аудиторией – держаться на плаву он мог только за счет получаемых из-за границы пожертвований.
Проще говоря, Гуран Салмахов был точно таким же недооценённым обществом интеллигентом и идеалистом, как и отец Адрии когда-то. Он точно также же верил, что неким западным благотворительным фондам есть дело до того, что народ в какой-то «банановой республике» не знает всех благ демократии. И что если в стране все поменять в соответствии с западными ценностями, то сразу же заживется иначе – лучше, свободнее, богаче. Эта вера окрыляла его, придавала его жизни настоящий смысл: он не просто редактор какого-то провинциального журнала, а борец с тоталитарным режимом! Как есть – наивный кретин, которого использует безжалостная система.
Жена Салмахова – Амина Ифрановна – была самой обыкновенной восточной женщиной, далекой от политики, чьи мысли были заняты исключительно домом и прилегающим к нему фруктовым садом. Как и полагается восточному человеку, она свято соблюдала законы гостеприимства – окружив Адрию вниманием и хлопоча вокруг нее так, будто та происходила из королевской семьи. Ужин, приготовленный руками Амины Ифрановны, показался журналистки новой вехой в ее коллекции вкусовых впечатлений. Попробовав её стряпню, Адрия решила, что этот вечер точно не прошел зря. Несколько раз Гуран Салмахов пробовал заговорить о политике за столом, но всякий раз его супруга горячо возражала, требуя за трапезой не говорить о таких вещах, и тот безропотно покорялся ей.
Как и полагается матери, Амина Ифрановна гордилась своим ребенком – и после ужина достала с полки фотоальбом, собираясь продемонстрировать гостье фотографии Замиры во время ее учебы в Москве. Желая сделать радушной хозяйке приятное, Адрия изо всех сил делала вид, что ей интересно слушать повествование Амины Ифрановной об успехах ее ненаглядной дочери.
– Замира очень умная и красивая девушка, вам очень повезло с дочерью, – отвесила комплимент журналистка. – Наверное, не так уж много женщин в Эмесламе могут похвастаться такой же активной гражданской позицией, что и ваша дочь. Подумать только, она помогает отцу в его сложной и, не побоюсь этого слова, рискованной работе!
Лицо хозяйки дома, впрочем, не отражало особого восторга:
– Нынешняя молодежь живет не так как жили мы, когда были в их возрасте. Я получила совсем другое воспитание в свое время, – вздохнула Амина Ирфановна. – Мне в молодости и в голову не приходило, что можно отказаться от создания семьи и посвятить себя работе – какая дикость, я бы сказала! А вот Замира решила, что карьера в журнале ей важнее, чем муж, дети, семья…
– Ну мама, прошу тебя, не начинай… – недовольным тоном проговорила Замира.
Адрия сделала вид, будто не заметила возникшего напряжения между матерью и дочерью, и перелистнула страницу фотоальбома. На глаза ей попалось старое фото. На нем были запечатлены молодые Гуран и Амина Салмаховы, женщина держала сверток с новорожденным младенцем, а мужчина поднял на руки девочку лет двух, внешне похожую на Замиру.
– Так у Замиры есть брат или сестренка? – спросила Адрия и только подняв взгляд на гостеприимных хозяев, осознала, что умудрилась совершить какую-то бестактность.
Супруги Салмаховы обменялись невеселыми взглядами, а Замира вдруг сердито сказала:
– Да, у меня есть младший брат. Его зовут Мурад. Только он не живет с нами, его усыновили наши богатые родственники.
Не понимая подоплеки происходящего, Адрия поинтересовалась:
– Это такой обычай в Эмесламе у богатых семей? Усыновлять детей не столь богатых родственников?
Супруги Салмаховы продолжали хранить молчание, в то время как их дочь ответила:
– Да, есть обычай усыновлять или удочерять детей, но только дело тут не в бедных родственниках. Дело в том, что мама, папа и я – шарриги, а вот Мурад – нет, он настоящий месламит.
Разговор приобретал все более и более интересный оттенок для Адрии!
– Что за «шарриги»? – удивилась она.
На этом моменте Гуран Салмахов тяжело вздохнул и все-таки заговорил:
– Шарриги – это одна из позорных страниц в истории месламитов. Слово «шаррига» переводится с нашего языка примерно как «низкородный» или, если грубее, то «скотоподобный». Само понятие уходит на тысячелетия в прошлое, появилось оно, должно быть, примерно в тоже же время, когда наши предки покинули территорию Месопотамии – ведь именно тогда сформировалась идея об исключительности людей, которые верили в Месламтаэа.
– И в чем заключается идея?
– Это нелегко объяснить в двух словах! Тем более, что с самого детства нам запрещают обсуждать с непосвященными нашу религию, – удрученно покачал головой хозяин дома. – Поверьте, это нелегко – переступить через то, что годами вдалбливали тебе в голову. Быть закрытыми от посторонних глаз и свято блюсти тайны веры – это часть менталитета месламитов. И пусть мы с женой и дочерью шарриги, но вера месламитов не отделима от нашей жизни.
– Мне вы можете доверять, – промолвила журналистка своим фирменным доверительным тоном, который она использовала для того, чтобы располагать к себе собеседников. Обычно он действовал безотказно, собеседники начинали ей доверять.
– Если кратко, то месламиты считают, что давным-давно бог Месламтаэа создал их народ, назвав их своими детьми. Чтобы выделить своих детей среди прочих людей, он поставил на их тела метку, своего рода печать. Месламиты убеждены, что печать Месламтаэа выглядит как невус.
– Невус?.. Родинка? – уточнила Адрия.
– Крупное родимое пятно. У месламитов невус чаще всего выглядит как темное пятно диаметром несколько сантиметров, с которым младенец появляется на свет, – пояснил Салмахов. – По преданию, все дети Месламтаэа имеют подобное родимое пятно. Религия месламитов предписывала заключать браки внутри общины, что неизбежно приводило к кровосмешению и закреплению невуса в качестве наследственного генетического признака у потомков. Проще говоря, родимые пятна дети наследовали от родителей. Но в то же время близкородственные браки вредили здоровью месламитов, их дети начали рождаться больными и уродливыми. Тогда религиозные деятели месламитов нашли выход: они разрешили мужчинам-месламитам похищать девушек других народностей и жениться на них. Единственный критерий, который мужчины должны были учитывать при похищении, это наличие родимого пятна на теле девушки.
– Если у похищенной есть родимое пятно на теле, то месламиты как бы и не похищают девушку, а возвращают ее к своему народу. Я правильно поняла?
– Да, вы уловили суть, – утвердительно кивнул мужчина. – Однако, несмотря на то, что много сотен лет месламиты проводили целенаправленную селекцию внутри своей общины с целью сделать наследование невуса стопроцентным, иногда у них рождаются дети без «печати Месламтаэа». Такие случаи бывают примерно один на сто тысяч человек. Таким родился я и такой родилась моя жена, а затем и наша дочь Замира.
– А Мурад, значит, родился с «печатью»?
– Да, в нем пробудились гены его предков-месламитов. Ген, который был рецессивным у нас троих, у него стал доминантным. Такое тоже порою случается! Когда у шарриги рождается полноценный, с точки зрения месламитов, ребенок – в таком случае родственники-месламиты забирают ребенка в свою семью. Видите ли, шарриги не имеют права состоять в семейных отношениях с полноценными месламитами и по мнению нашего народа не имели права растить нашего сына. И Мурада забрали у нас.
– Это очень напоминает какую-то форму фашизма, – задумчиво протянула журналистка.
– О, нам с женой еще повезло, сейчас законы месламитов в отношении шарриг стали куда мягче, чем прежде. Раньше детей-шарриг убивали сразу после рождения.
– Убивали?!
– Именно так. Убийства практиковались в Эмесламе даже тогда, когда он вошел в состав Российской империи, царская власть никак не могла извести этот варварский обычай. Но октябрьская революция все изменила. Советские власти не оценили особенностей религии месламитов и запретили избавляться от неполноценных детей под угрозой расстрелов. Эта реформа дала возможность таким, как я, выжить – нас сдавали в детские дома или отдавали на воспитание к людям другой национальности. Например, я вырос в армянской семье, а Амина в семье мусульман.
– Но почему об этом обычае нигде не упоминается? – диву давалась женщина. – Перед поездкой в Эмеслам я собрала всю возможную информацию об этой стране!
Гуран Салмахов снисходительно посмотрел на нее:
– О нем нигде не упоминается, потому что вера для месламитов не пустой звук. Большинство из них истово веруют, а некоторые из них являются опасными фанатиками. И поверьте мне, в Эмесламе вам не стоит обсуждать этот обычай ни с кем, кроме нас – иначе вы рискуете нарваться на большие неприятности. Месламиты ненавидят, когда кто-то из чужаков узнает их таинства.
– Но вы-то не побоялись рассказать мне! – заметила Адрия.
– Мы – шарриги. Хотя мы и считаемся низкородными, но все равно имеем отношение к месламитам – поэтому они относятся к нам терпимо, в чем-то даже покровительственно. Мы для них как ошибка создателя, с постыдным существованием которой приходится мириться. Но вот чужак, человек другой национальности, такой терпимости не дождется. Поэтому будьте осторожны!
– Хорошо, я буду очень осторожна, – пообещала ему журналистка.
«А в Эмесламе, оказывается, куда больше интриги, чем я предполагала!» – подумала она с восторгом.
______________
* Шальвар-камиз – сочетание двух предметов традиционной одежды, например брюки и туника.
