Текст книги "Роковая связь"

Автор книги: Анита Шрив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

Сайлас

В прошлый раз мы с тобой поднимались по этой тропинке перед самыми летними каникулами. Ты шла впереди меня, а я любовался тем, как ты идешь. Ты спрашивала, охотился ли я когда-нибудь, и я знал, что не могу тебе соврать, поэтому ответил, что охотился. Тебя это огорчило, и ты спросила, как я себя чувствовал, когда убил птицу и смотрел, как она падает с неба, или наблюдал за падающим на землю животным. Я ничего не смог тебе сказать. А потом ты спросила, случалось ли мне убить оленя. Мне стало стыдно, хотя раньше мне и в голову не приходило этого стыдиться, и я ответил тебе, что случалось. Я увидел, как ты содрогнулась, а потом, когда мы сидели рядом на скале, ты немного отодвинулась от меня, и я понял, что не должен сегодня касаться тебя, потому что вначале ты должна забыть об убитом олене. И я рассказал тебе, что чувствовал, когда убил его. Я решил, что больше никогда этого не сделаю, и это была чистая правда, но вряд ли ты мне поверила. А день был прекрасный, я видел дом и машину; хотел обнять тебя и сказать, что люблю тебя. Но я знал: что бы я сейчас ни сказал, это навсегда свяжется в твоем сознании с убитым оленем, и поэтому я молчал, пусть слова рвались из меня, и мне очень хотелось признаться тебе в любви. Я знал, что я тебя люблю, и я хотел, чтобы ты тоже об этом знала. Я боялся, вдруг что-нибудь встанет между нами, и мне уже никогда не представится возможность сказать тебе об этом. Я очень долго этого боялся.

Но все-таки я произнес эти слова, чему очень рад. Я рад, что ты узнала, как сильно я тебя люблю.

А теперь между нами встало это, и оно отныне вечно будет стоять между нами, каждый день, и что бы я ни говорил, между нами навсегда останется запись того, что я делал с той девушкой. Я знаю, что ты никогда не сможешь стереть эти образы из своей памяти, они всегда будут с тобой: каждый раз, когда я буду к тебе прикасаться, каждый раз, когда я буду тебя целовать, даже когда я просто буду сидеть в комнате и смотреть на тебя, я не буду уверен, что ты не вспоминаешь то, что происходило на кассете. Мне будет казаться, что вместе с нами в комнате присутствует что-то уродливое и страшное, что оно так и стоит у тебя перед глазами, и между нами уже не будет ничего чистого и прекрасного. Смириться с этим труднее всего. Я стерплю тюрьму, я стерплю унижения, я стерплю, даже если мой отец ударит меня, но я не вынесу, если, посмотрев в твои глаза, я увижу, как в них прокручивается запись с кассеты. Нет, этого мне не вынести.

Майк

В сентябре, за четыре месяца до скандала, Майк постучал в дверь Анны Квинни. В руках у него был ящик с полудюжиной бутылок очень хорошего вина. Он привез его сюда, потому что в этот вечер Анна впервые принимала заседание Ассоциации родителей и учителей. Майк тогда считал себя знатоком вин и гордился тем, что обеспечивал все общественные мероприятия только самым лучшим вином. Впрочем, он сомневался, что многие родители, являющиеся добровольными помощниками школы, способны отличить хорошее красное или белое вино от плохого, поскольку географические реалии помещали в эту группу родителей местных ребят, тяготеющих к нижним слоям экономического спектра. Открыв дверь, Анна улыбнулась Майку. Она всплеснула руками, увидев его приношение, за чем последовало короткое обсуждение, куда поставить ящик, какие бутылки сразу водрузить на стол, а какие пока отправить в холодильник. Разместив бутылки там, куда она ему указала, Майк застыл в центре ее чистой и аккуратной кухни с пустым картонным ящиком в руке, не зная, что делать дальше. Уйти или остаться? Анна почувствовала его сомнения и предложила ему чаю. Майк так до сих пор и не сознался Анне в своей ненависти к чаю, а теперь к тому же испытывал сильную жажду и потому заявил, что это именно то, в чем он нуждается в данный момент. Он опустил ящик на пол, стряхнул с плеч пиджак и повесил его на спинку стула. Затем он уселся на этот стул, а Анна поставила чайник на плиту.

Он наблюдал за тем, как она достает чашки, сахар и кувшинчик для сливок. На ней были серая юбка и открытая блузка навыпуск. Он подумал, что она оделась заранее, предвкушая его визит. Сквозь тонкую ткань виднелась белая, отороченная кружевом комбинация. Он и не подозревал, что у нее такая тонкая талия. Обычно она носила свободные свитера и блузы, полностью скрывавшие ее фигуру. Или все дело в том, что он давно ее не видел, поскольку ему редко приходилось навещать семьи студентов во время летних каникул? В свой месячный отпуск они с Мэг отправились на юг Франции и арендовали там виллу. Они замечательно провели время, и Майк был полон оптимизма. Он надеялся, что по возвращении домой споры и пререкания, характеризовавшие последние шесть или семь лет их брака (а точнее, весь их брак), уйдут в небытие. Этой сладкой мечте не суждено было пережить долгое ожидание в аэропорту Шарля де Голля. Он спрашивал себя, берут ли когда-нибудь отпуск Анна и Оуэн, и если берут, то кто в их отсутствие присматривает за животными. Анна напекла печенья, и стол был уставлен блюдами с закусками; на кухонной стойке ожидали своей очереди тарелки с фруктовыми и шоколадными пирожными, а также с мармеладом. Майк с удовольствием бы съел пирожное, но он не хотел заставлять Анну разворачивать пленку, которой она тщательно накрыла все тарелки.

Анна привычно прислонилась к стойке, сложив руки под грудью, как будто поддерживая ее и демонстрируя Майку кружева комбинации.

– Обычно в это время Оуэн уже дома, – произнесла она.

– Он уехал?

– В Беннингтон.

– По делам?

– Как всегда.

Разговор не клеился, и Майку казалось, что они оба напряженно ожидают свистка чайника, как будто тот должен был послужить сигналом к началу непринужденной беседы. Некоторое время они даже избегали смотреть друг на друга. По его ощущениям, прошла целая вечность, прежде чем чайник возвестил о своей готовности, и у них появилось какое-то занятие, позволяющее немного расслабиться. Майку вдруг пришло в голову, что, возможно, именно из-за этого вынужденного ожидания он никогда не любил чай.

Анна села напротив Майка и развернула тарелку с пирожными.

– Я заметила, что вы с них глаз не сводите, – призналась она.

– Неужели меня так легко раскусить?

– Иногда.

Анна улыбнулась.

– Спасибо. Не знаю почему, но я умираю с голоду.

– Когда я употребляю это выражение, Сайлас всегда указывает мне, что на самом деле голодная смерть мне не грозит, мне просто хочется есть.

– Сайлас абсолютно прав, – кивнул Майк. – Чем он занимался этим летом?

– Работал воспитателем в лагере под Бурлингтоном.

– Он там жил?

– Да, и ему это пошло на пользу. Он отдохнул от нас. Хотя он очень скучал по своей девушке.

– Ноэль.

– Да.

– Что ж, скоро ему все равно придется поступать в колледж. Он уже решил, куда будет подавать заявление?

– Он хочет в Мидлбери, но, боюсь, его туда не примут.

– Почему? – возразил Майк. – Баскетбол – это очень весомый аргумент. Кроме того, я напишу ему хорошую рекомендацию. Каждый год я пишу всего три или четыре рекомендации, поэтому обычно к моему мнению прислушиваются.

– Спасибо, – с чувством произнесла Анна.

– Иногда меня просят о рекомендациях, и мне приходится их писать, потому что родители пожертвовали школе деньги или дружат с кем-то из попечителей. Я терпеть не могу писать такие рекомендации. Но эту я напишу с огромным удовольствием. Анна опять улыбнулась.

Он извлек из чашки пакетик с чаем и замер, не зная, куда его положить. Майка это всегда выводило из себя. Если положить пакетик на тарелку, испортится пирожное, но не на скатерть же! Если пристроить его на блюдце, чашка окажется в луже чая, и это тоже раздражало.

– Какой у Сайласа спорт этой осенью?

– Футбол. Он его ненавидит. – Анна сделала глоток. – Он всегда с трудом начинает учебный год, но потом втягивается. Я уже точно знаю, когда это происходит – между пятым и десятым октября.

– Кто у него консультант?

– Ричард Остин.

Майк сделал мысленную пометку утром поговорить с Ричардом и узнать, каковы шансы Сайласа на поступление в Мидлбери. Он прикончил пирожное и потянулся за салфеткой.

– Вы хорошо выглядите, – произнес он.

Ее лицо порозовело.

– Я вырядилась пораньше, чтобы спокойно пообщаться с Сайласом, когда он вернется домой, а не суетиться, пытаясь делать много дел одновременно.

Майку это объяснение показалось в какой-то степени притянутым за уши, но он просто кивнул. Тут ему пришло в голову следующее: хотя он часто обедает у Квинни, они еще ни разу не переступали порог резиденции директора школы. Он поклялся себе исправить это упущение. Мэг придется потерпеть. С годами Майк освоил несколько блюд, которые и готовил в подобных случаях.

– Откуда вы родом? – вдруг спросила Анна. – Я на днях поняла, что мы всегда говорим о Сайласе и школе, а вы о себе никогда ничего не рассказываете.

У Майка была весомая причина избегать рассказов о себе. Его происхождение было весьма скромным, если не сказать – недостойным директора частной средней школы. Несмотря на то, что на дворе стоял 2005 год, в обществе по-прежнему превалировало мнение, что директор частной школы обязательно должен быть выходцем из образованной семьи, а еще лучше – из высших слоев общества.

– Мой отец был механиком в Логане, – ответил Майк. – Он был хорошим человеком, хотя, боюсь, я его разочаровал. Все механическое вызывало у меня глубокую неприязнь. Я с раннего возраста тянулся к книгам, возможно, благодаря маме, которая в свое время мечтала о колледже.

– Почему же она в него не поступила?

– Она забеременела, и им с отцом пришлось пожениться. Ей тогда было всего девятнадцать. Родилась моя старшая сестра. Но их брак оказался непрочным. После развода мама вышла замуж за учителя. Мне в ту пору было девять лет.

– Вот как… – Анна сложила руки под подбородком. – Должно быть, вам пришлось нелегко.

– Да уж, – кивнул Майк. – Мне не нравился мамин второй муж, и я был очень зол на нее. Меня воспитали сестра и отец. Но, честно говоря, я почерпнул все свои знания о жизни из книг. Поэтому меня всегда тянуло в науку.

– Вы поможете мне открыть одну из этих бутылок с красным вином? – неожиданно попросила Анна. – Кажется, красное вино должно дышать?

– Точно, – с готовностью отозвался Майк. Его всегда тяготили разговоры о прошлом.

Анна извлекла откуда-то штопор, а Майк выбрал самое лучшее из привезенных им красных вин. Оно было слишком хорошим для совместного заседания учителей и родителей. Такое вино идеально подходило для неторопливой дружеской беседы, когда за окном сгущаются сумерки, но свет зажигать еще рано или не хочется. Майку очень импонировал этот европейский обычай общаться с друзьями за бутылочкой хорошего вина. Штопор оказался дешевым, Майк долго возился с пробкой, опасаясь ее раскрошить. Затем он налил вино в два разнокалиберных бокала, которые Анна поставила на стол.

Они одновременно подняли бокалы.

– За что выпьем? – спросила она.

– За неравнодушных родителей и прекрасных студентов, – предложил Майк.

– Нет, за вас, – покачала головой Анна.

Они чокнулись.

Майк пригубил вино. Оно было таким хорошим, что совершенно не вязалось со скромной обстановкой кухни Квинни. Однако Майк давно уже считал эту кухню лишь декорацией к выходу Анны, и ему без труда удалось убедить себя, что на самом деле они сидят за столиком возле маленького кафе на юге Франции. Сентябрь едва начался, вечереет, они пьют отличное красное вино и любуются Деревьями, освещенными мягкими лучами солнца. Эту картинку его воображению помог создать вид, открывающийся из окна кухни.

– Оуэн убил бы меня на месте, – произнесла она.

– За то, что вы пьете вино в четыре часа дня?

– Ну да.

– Он и сам любитель выпить, – возразил Майк, припомнив, сколько пива супруг Анны употребил только в его Присутствии.

– Но это ему бы не понравилось, – ответила Анна.

Слово «это» прозвучало очень многозначительно, и Майк удивился тому, как смело Анна его употребила. Он не мог припомнить, какие у него были планы на вторую половину дня, но посиделки за бокалом вина с Анной Квинни в них точно не входили.

– Вы так много сделали для Сайласа, – заговорила Анна. – Ему очень хорошо в школе. О чем еще может мечтать любая женщина для своего сына? Все желают только самого лучшего для своих детей, верно?

Она мгновенно осознала свою ошибку и поставила бокал на стол.

– Вы когда-нибудь хотели иметь детей? – спросила она.

– Сначала хотел, – ответил Майк. – А потом – нет. Иногда мне кажется, что из-за своей работы я разочаровался в детях вообще и в подростках в частности. Это, конечно, не относится к Сайласу.

– А ваша жена?

– Мэг.

– Для меня она всегда будет только миссис Бордвин. В первый год Сайласа в школе она вела у него математику. – Анна улыбнулась. – Родители образцовых учеников бывают невыносимы, верно?

– Верно, – согласился с ней Майк.

– Сплошное самодовольство.

– Не то слово.

– К детям нельзя так относиться. Опасности подстерегают их на каждом шагу.

– Насчет Сайласа можно не беспокоиться.

– Давайте сменим тему, – произнесла она. – Я боюсь его сглазить.

Майк налил им еще вина. Он решил, что они слишком быстро выпили первый бокал. На этот раз он пообещал себе пить медленно, наслаждаясь каждым глотком.

– Мне, наверное, хватит, – покачала головой Анна. – Я захмелею.

Это старомодное выражение вызвало у Майка улыбку. – Вы станете душой собрания, – пообещал он.

– Я подготовила повестку дня.

– Вы будете бесподобны, – заверил он. И тут у него вырвалось нечто, похожее на слово «это», произнесенное ранее Анной. – Вы и сейчас бесподобны, – сказал он.

Анна покраснела, а Майк уставился на ее профиль.

Майк давно заметил, что эту женщину очень легко смутить. Он не знал, свидетельствует это о ее хрупкости или о ее силе. Когда Анна опять обернулась к нему, она попыталась улыбнуться, но Майк видел, каких усилий ей это стоит. Он был убежден, что если бы он исчез в этот самый момент, она убежала бы в свою спальню и разрыдалась.

Но он не понимал почему.

Майк не воспользовался шансом сделать очередной шаг к сближению. Вместо этого он занялся очередным пирожным, давая ей возможность взять себя в руки. Однако ее глаза покраснели, и он знал, что первый же взгляд в зеркало очень ее огорчит.

– Оуэн уехал выбирать овец? – спросил он, пытаясь вернуть разговор на твердую почву.

– Оуэн… – произнесла она и поджала губы.

Майк знал, что Анна не позволит себе оскорбительных выражений в адрес мужа. Другая женщина на ее месте непременно бы пожаловалась на недостаток внимания, отсутствие взаимопонимания и желания обсуждать разногласия, а то и полную неспособность замечать чувства жены. Но только не Анна.

– Он скоро вернется, – ответила она, и Майк понял, что она его предостерегает.

Майк кивнул. Он сел ровнее и поспешно отпил из своего бокала, всем своим видом демонстрируя намерение уйти.

– Мне пора, – произнес он.

Движение было таким быстрым, что Майк его почти не заметил. Она накрыла его руку своей ладонью.

Это первое прикосновение Майк воспринял не как удар тока, а как теплую волну, мгновенно распространившуюся по его телу.

Он посмотрел на их руки, встретившиеся в центре стола. Он знал, что это не приглашение, а констатация факта. Только вот какого?

Он почувствовал, как она сжала его пальцы, а затем отдернула руку.

– Вы так добры к нам, – произнесла она, прячась за эту фразу.

Он встал, и Анна поставила бокалы в раковину. Майк заметил, как тщательно она их моет. Он знал, что не успеет он переступить порог, как она так же тщательно вытрет их и поставит на место в шкаф, но понятия не имел, как она поступит с откупоренной бутылкой вина.

– Удачного вам вечера, – пожелал он, надевая пиджак.

– Спасибо.

– Я как-нибудь еще заскочу.

Анна отвернулась, якобы для того, чтобы сквозь открытую дверь еще раз рассмотреть ломящийся от закусок обеденный стол. Когда она опять обернулась к Майку, по ее лицу было заметно, что она приняла какое-то важное решение.

– Да, – кивнула она. – Надеюсь, что заскочите.

Эллен

Ты встречаешься с сыном взглядом. От того, что ты успеваешь заметить в его глазах, у тебя по спине пробегает холодок.

– Роб, что случилось? – спрашиваешь ты.

Он закрывает глаза. Он не хочет отвечать на твой вопрос.

Позади тебя в приемную входит директор школы.

– Миссис Лейхт, – произносит он, и ты оборачиваешься.

Увидев твое лицо, он слегка вздрагивает. Ты не знаешь, что он там увидел.

Ты много раз встречалась с директором школы. И вы всегда говорили о Робе. Ты принимала комплименты. Вы болтали о баскетболе или учебе. Один и тот же разговор, повторявшийся каждые несколько месяцев.

– Роб, я хотел бы побеседовать с твоей мамой наедине, – заявляет директор. – Можешь посидеть здесь. Мы пройдем в мой кабинет.

Твой сын рад, что тебя с ним не будет. Он не хочет находиться с тобой в одной комнате. Ты кожей это чувствуешь.

– Вслед за директором школы ты входишь в его кабинет. Он садится за стол, и ты понимаешь, что тебе следует сесть на стул, стоящий напротив. Ты впервые обращаешь внимание на то, какие синие глаза у этого человека. Он невысок и худощав, и это тоже кажется странным. Ты всегда думала, что он выше ростом. Он носит очки, и ты видишь, что их пора протереть. Ты не понимаешь, почему вдруг начала обращать внимание на все эти детали именно сейчас, когда все твои мысли заняты совсем другим.

– Спасибо, что сразу приехали, – говорит директор

Ты повторяешь вопрос, который только что задала сыну.

– Что случилось?

Директор спрашивает, не хочешь ли ты воды, и ты отвечаешь: да. Он протягивает руку назад и снимает с полки бутылку «Поланд Спрингс». У тебя трясутся руки, и ты понимаешь, что он это видит. Нервным жестом ты заправляешь волосы за уши и замечаешь, что в одном ухе нет серьги. Ты проверяешь второе ухо. Серьга на месте. Ты думаешь (очень быстро, потому что ты вообще не можешь позволить себе об этом думать), что серьга, должно быть, в машине.

– Мы с Робом обсудили случившееся, – говорит человек напротив.

Ты резко втягиваешь ртом воздух.

– По телефону вы мне сказали, что Роб обвиняется в грубом нарушении правил школы, и что это нарушение носит… сексуальный характер. Его исключили из школы?

– Исключат, – говорит человек напротив.

Ты резко вскидываешь голову, как будто не расслышав.

Директор кивает.

Исключат. Это слово пулей впивается в твой мозг, нанося ему серьезные повреждения.

– Что он сделал? – спрашиваешь ты.

– Это очень непросто, миссис Лейхт.

– Эллен.

Директор несколько мгновений молча изучает тебя. Он ерзает на стуле. Ты замечаешь, что сидишь на самом краешке сиденья.

– Ваш сын причастен к действиям сексуального характера с несовершеннолетней девушкой, – наконец произносит он.

Ты реагируешь с секундным опозданием.

– Что? – переспрашиваешь ты.

Директор молчит.

– Я не понимаю, – говоришь ты. И ты и в самом деле ие понимаешь. Ты не в состоянии представить себе, о чем он говорит.

– Он занимался… сексом… с четырнадцатилетней девочкой. Если я не ошибаюсь, Робу уже исполнилось восемнадцать?

Ты медленно киваешь, пытаясь воспринять услышанное.

– Это основание для исключения? – спрашиваешь ты.

– Боюсь, что да, – отвечает директор. Похоже, он неприятно удивлен. Он хочет что-то добавить. Ты ждешь, но он молчит.

– О боже! – говоришь ты.

Директор берет ручку и начинает постукивать по стопке бумаги.

– Вы уверены, что это был Роб? – спрашиваешь ты.

– Да, – говорит он.

– Откуда вы знаете, что эта девочка – я так понимаю, у нее есть имя – эта четырнадцатилетняя девочка и мой сын… занимались… этим?

– Это было снято на видеокамеру, – неохотно сообщает директор. – Кассета с видеозаписью попала мне в руки. Вот как я об этом узнал.

Ты прижимаешь кулак к груди.

– Кассета? – спрашиваешь ты.

– Да.

– Мой сын и эта девочка… Вы посмотрели запись?

– Да, посмотрел.

– Она?.. – Ты хочешь задать вопрос, но не знаешь, как его сформулировать.

– Там все очень наглядно, – кивает он.

Ты прижимаешь пальцы к губам, как будто это твои недостойные действия сняли на кассету и показали все окружающим.

Директор ожидает. У него на лбу выступила испарина «Ему тоже трудно, – думаешь ты. – И даже очень».

– Сколько людей видели кассету? – спрашиваешь ты

Он опять ерзает на стуле, как будто ему не хочется даже думать над этим вопросом.

– Трудно сказать, – осторожно отвечает он. – Четверо сотрудников. Мы еще не знаем, какое распространение кассета получила среди студентов, но у нас есть основания полагать, что кое-кто ее видел.

Ты молчишь.

– В этом инциденте участвовало несколько человек, – нарушает молчание директор, нанося тебе новый удар. – А точнее, пятеро.

– Пятеро?

– Трое парней, в их числе ваш сын, и девушка. И еще был человек с камерой. Его личность еще не установлена.

Ты не веришь своим ушам.

– Так это… это была… оргия? – спрашиваешь ты. На слове оргия твой голос предательски дрожит.

Директор трет пальцем под носом, как будто собирается чихнуть.

– Что-то в этом роде, – признает он. – Я предпочел бы не вдаваться в подробности. Мне кажется, вам они ни к чему. Не думаю, что это чем-то поможет вам или вашему сыну. Однако я могу вам сообщить – как бы мне это сформулировать? – что ваш сын не вступал в полноценный контакт с девушкой.

Неприятные образы наводняют твой мозг. Ты пытаешься от них избавиться. Тебя возмущает нежелание директора сообщить тебе абсолютно все о событии, в котором участвовал твой сын. Кто он такой, что смеет утаивать от тебя факты? Но ты понимаешь, что он прав. Ты не хочешь смотреть эту кассету.

– Откуда вы знаете, что Роб был там?

– Он там был, – говорит директор.

– Вы уверены?

– Да. Кроме меня его опознали двое других сотрудников.

– О боже! – опять восклицаешь ты. Еще один путь к спасению отрезан. Еще одна тяжелая дверь с грохотом захлопывается перед тобой.

При мысли о том, что другие люди смотрели, как твой сын занимается сексом с четырнадцатилетней девушкой (с какой бы то ни было девушкой), у тебя что-то больно сжимается в груди.

Директор пододвигает к тебе бутылку с водой. Ты тянешься к ней и делаешь большой глоток.

– Я должна позвонить своему адвокату? – спрашиваешь ты.

Директор смотрит в сторону.

– На вашем месте я сделал бы это только в том случае, если бы намеревался оспорить исключение, – объясняет он. – Но я также вынужден отметить, что это означало бы разглашение инцидента.

– Вы не собираетесь его разглашать? – спрашиваешь ты.

– Пока нет. Другие студенты узнают, что Роба и других Ребят исключили из школы. Разумеется, это породит массу слухов. Но до сих пор информация о случившемся не просочилась за пределы школы. Я не вижу необходимости в ее обнародовании.

Ты отбрасываешь волосы с лица. Свет из окна бьет тебе в глаза, и у тебя начинает болеть голова. На столе директора стоит фото в рамке. На снимке он сам, только несколько моложе, чем сейчас, и высокая темноволосая женщина. Это жена директора. Ты с ней встречалась раз или два, но сейчас тебе не удается вспомнить как ее зовут.

– Что конкретно означает слово «исключение»? спрашиваешь ты.

– Оно означает, что Робу придется покинуть школу до конца учебного года. Весной он сможет вновь подать документы. Должен сказать, что его шансы на повторный прием очень высоки. Миссис Лейхт… Эллен, ваш сын отличный студент, выдающийся спортсмен, и, если не брать в расчет это происшествие, он славный мальчишка.

Слова «славный мальчишка» разрывают тебе сердце. Ты опять вспоминаешь бойскаутов, гордого малыша на роликовой доске, влажного после ванны младенца.

– То, что все это всплыло, очень и очень грустно, – говорит директор. – Поверьте, я опечален не меньше вас.

Ты в этом сомневаешься.

– Его же досрочно зачислили в Браун, – слышишь ты собственные, совершенно неуместные в данных обстоятельствах причитания. Изнасилована девочка. Твоего сына могут обвинить в изнасиловании.

Директор морщится.

– Университет придется уведомить об исключении, – мягко говорит он.

Ты откидываешься на спинку стула.

– Кто бы мог подумать… – говоришь ты.

Ты вспоминаешь долгие часы занятий, множество тестов, табеля с отличными оценками. И все ради чего? Р ади этого?

– Моего сына могут обвинить в изнасиловании? спрашиваешь ты.

– Технически говоря – нет, – отвечает директор. В Вермонте секс с несовершеннолетней классифицируется как «посягательство сексуального характера». Поспешу добавить, что пока еще ваш сын не обвиняется в совершении данного преступления. Но факт вины заверен.

– Факт вины? – повторяешь ты. – Я не понимаю.

– Роб подписал письменное признание, – поясняет директор. – Оно будет предъявлено в пятницу на заседании Дисциплинарного комитета в качестве документа, устраняющего необходимость смотреть кассету.

– Роб подписал признание?

Ты осознаешь, что, как попугай, повторяешь все, что говорит директор, но твой мозг, похоже, совершенно не в состоянии исполнять привычные функции и обрабатывать поступающие в него факты.

– Это очень простой документ, – тихо говорит директор, как будто предчувствуя надвигающуюся бурю.

– Можно мне на него взглянуть? – спрашиваешь ты.

Директор колеблется.

– Пока нет, – наконец говорит он. – В нем много подробностей, о которых вам лучше не знать.

Что-то внутри тебя сопротивляется тому, что от тебя утаивают документ, который написал твой собственный сын. Но ты опять понимаешь: директор прав. В данный момент ты не готова читать подробности того, что вполне могло быть настоящей оргией. Ты чувствуешь, как силы покидают тебя.

Директор встает из-за стола и выходит из комнаты. Он возвращается с коробкой салфеток.

Ты шмыгаешь носом. Потом тебя пробирает дрожь.

– Эта девушка, – опять начинаешь ты, – ее участие показалось вам добровольным?

– Да, – кивает директор, – даже очень.

Ты с облегчением вздыхаешь, и это не ускользает от Внимания директора.

– К несчастью, это не снимает с вашего сына ответственности за произошедшее, – быстро говорит он.

Что-то в тебе напрягается. Ты впервые осознаешь, что у тебя и сидящего напротив человека вскоре могут появиться очень весомые основания для личной вражды.

– Эта девушка… Я не знаю… Она соблазнила мальчишек

– Вашему сыну восемнадцать лет, – говорит директор, и в его голосе впервые появляются гневные нотки.