Текст книги "Роковая связь"

Автор книги: Анита Шрив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

Роб

Уважаемая госпожа Барнард!

Надеюсь, я смогу предоставить вам необходимую для вашего исследования информацию и помочь вам понять события 2006 года. Настоящее письмо является моим единственным вкладом в науку за минувшие два года. Возможно, когда-нибудь я смогу сделать и больший вклад, но в каком качестве я это сделаю, мне и самому пока не ясно.

Я приступал к учебе в выпускном классе в хорошем расположении духа. Помимо разнообразных приятных бонусов, которые причитаются выпускникам любой частной школы, меня ожидала ведущая роль в поистине выдающейся баскетбольной команде. Я с нетерпением ожидал углубленных занятий с лучшими учителями Академии. Хотя мне и предстояло потратить уйму времени, выбирая колледжи и заполняя соответствующие бланки, я с удовольствием предвкушал весь этот процесс. Я знал, что мой табель выглядит достаточно необычно, отражая как мои достижения, так и мои провалы (хотя успехи казались мне более впечатляющими, чем неудачи). Я также был уверен, что сумею получить как минимум одну убедительную рекомендацию. Результаты моих тестов были весьма неплохи. Я надеялся, что меня заблаговременным решением примут в Браун. Я побывал там весной, а затем еще раз летом и почувствовал, что это мое, как говорили учителя и консультанты. Мне особенно импонировало отсутствие в Брауне обязательного курса. Я радовался, что, в случае поступления, смогу сосредоточиться на наиболее интересующих меня дисциплинах. День, когда я получил письмо из Брауна, стал для меня и моей семьи одним из самых волнующих и радостных.

Была еще одна причина, по которой я предвкушал занятия в выпускном классе Авери. С каждым годом студенты обретали все большую свободу. Даже если эта свобода означала всего лишь возможность одолжить машину у кого-нибудь из местных ребят и прокатиться за пиццей, это все равно радовало. В любой частной школе царит строгая дисциплина, налагающая множество ограничений. Но если у тебя хорошая репутация и тебе доверяют, эти ограничения иногда позволяется сократить. Бывало, что меня охватывало почти непреодолимое желание скрыться где-нибудь, подальше от всех. Как пансионер я не имел права на машину, зато мне позволялись длительные прогулки. Я гулял по городу и его окрестностям, а по воскресеньям забирался в горы. Я всегда любил ходить пешком. Мне кажется, что только на ходу я могу по-настоящему сосредоточиться.

С Сайласом Квинни мы были знакомы с одиннадцатого класса, но Джеймса Роублса (Джей Дота) я впервые увидел в первый день своего второго и последнего учебного года в Авери. Еще летом тренер сказал нам, что в Авери на дополнительный курс поступает парень, которого уже завербовал Университет Гонзага. Это меня немного насторожило. Я боялся оказаться в тени, потому что, как правило, эти старшие парни верховодят. Они задают тон в общественной жизни и становятся звездами своих спортивных команд. Я понимаю, почему школы любят привлекать студентов на дополнительный курс, но, честно говоря, эти ребята часто переходят дорогу тем, кто четыре года пытался выбиться в число лучших, играя в низших лигах как за школу, так и за город.

Более слабые игроки, наконец-то, в свой последний год, получившие шанс попасть в команду, лишаются этой возможности, потому что их место отдают пришельцу. Кроме того, эти пришельцы уже окончили какую-то школу, они уже были выпускниками, и поэтому относятся ко всему и вся свысока. Своим цинизмом они расхолаживают всех остальных студентов. К примеру, они презирают школьные танцы и клубы футбольных фанатов. Они считают себя выше школьных традиций и школьного братства. А главное, – я думаю, это как раз и должно вас заинтересовать, – у них, как правило, изрядный опыт в том, что касается алкоголя и наркотиков. Они точно знают, где это все раздобыть. Я не хочу сказать, что без них на территории школы было бы меньше алкоголя, но пришельцы делают его употребление более привлекательным для других. Будучи своего рода местными знаменитостями, они всегда на виду, и многие, подпадая под их обаяние, начинают им подражать.

Обаянию Джей Дота было особенно трудно сопротивляться. Он был высоким и симпатичным, хотя и выглядел несколько простовато. У него было хорошее чувство юмора, и он постоянно кого-нибудь высмеивал. Впрочем, зачастую его шутки оказывались весьма злобными, но от этого не менее смешными. Больше других от него доставалось учителям, и он делал изумительные пародии на Бордвина и тренера Блаунта. Насмешки над собственным тренером граничили с ересью, но Джей Доту все сходило с рук. У этого веселья была и обратная сторона. Все знали, что, не успев отойти на два шага в сторону, они тут же становятся мишенью его двусмысленных шуток. Иногда, выходя из его комнаты в общежитии, я хотел втянуть голову в плечи, чтобы защититься от дождя крошечных стрел, вонзающихся мне в спину. Самым странным казалось то, что Джей Дот считал меня одним из своих самых близких друзей в Авери. Я думаю, он просто не понимал, что такое настоящая дружба, привязанность или доверие. Эти понятия отсутствовали в его системе ценностей. Тем не менее, я с ним частенько тусовался. Впрочем, как и остальные игроки команды. Даже в межсезонье. У нас была очень тесная компания.

Сайлас мне всегда нравился, хотя начиная с конца предыдущего года, я видел его довольно редко, так как он сблизился с девушкой по имени Ноэль. Сайлас был славным парнем. Он пользовался уважением среди младших пацанов. Джей Дота они боялись, а Сайласа любили. Я говорю о таких ребятах, как Рашид, Ирвин, Август и Перри. Они наблюдали за игрой и движениями Джей Дота, но прислушивались к каждому слову Сайласа. Я всегда считал, что из Сайласа когда– нибудь получится классный тренер. Он говорил, что мечтает тренировать старшеклассников. Я не думаю, что он действительно знал, чем хочет заниматься, но он твердо знал, чего он не хочет. Он не хотел продолжать дело отца. Он любил ферму и очень гордился ею и своим отцом. Но он знал, что такое ферма, и не хотел взваливать на себя эту обузу.

Утром 21 января я пришел в раздевалку перед игрой с Академией Фэй. Накануне у меня побаливало колено, поэтому я пришел пораньше, чтобы хорошенько его забинтовать. Я думал, что, кроме меня, в раздевалке никого нет, если не считать тренера, которого я встретил на лестнице. И тут из угла раздевалки до меня донесся странный звук, как будто кто-то бил ногой по шкафчику. Я не обратил на это особого внимания, этим шкафчикам вечно от кого– нибудь достается. Но затем я услышал плач. Всхлипывания чередовались с бранью и сердитым сопением.

В углу я нашел Сайласа. Он пинал свой шкафчик. Его глаза были закрыты, но я понял, что он плакал, а может, все еще плачет. Его лицо было мокрым от слез. Подождав с полминуты, я обратился к нему: «Эй, приятель, у тебя что-то случилось?» Он поднял голову и посмотрел на меня. Я никогда не забуду этот взгляд. Мне показалось, что он меня не узнает. Но потом он сказал: «Отстань, Лейхт».

Больше ничего. Только это. «Отстань, Лейхт».

Я отошел, но мне было не по себе. Я не мог припомнить, чтобы Сайлас когда-нибудь так со мной разговаривал. Мы ведь были друзьями. Я попытался представить себе, что могло привести его в такое состояние. Либо его по неизвестным мне причинам выгнали из команды, либо его бросила девушка. Я всегда считал, что его непросто вывести из себя. Обычно он был довольно уравновешенным парнем. Не то, что Джей Дот, который мог быть миролюбивым и безмятежным, чуть ли не сонным, а через мгновение взвивался, наводя на всех ужас. Состояние Сайласа меня очень встревожило, и задним числом я пожалел, что ничего не сказал об этом тренеру. Тренер мог бы поговорить с ним и успокоить его. Всего, что случилось потом, могло и не быть.

Вы наверняка слышали, что произошло в тот день во время матча. Это десятки раз обмусоливалось в прессе. Я не уверен, что кто-нибудь смог понять, почему Сайлас швырнул мяч на трибуны. У меня есть все основания полагать, что это имело непосредственное отношение к причине, заставившей его утром плакать в раздевалке.

Но я знаю совершенно точно: когда Сайлас вышел на разминку перед игрой, от него пахло алкоголем. Я подумал, что это перегар с предыдущего вечера, что он накануне напился, и поэтому от него до сих пор пахнет. Наверное, это было еще одним тревожным сигналом, о котором стоило сообщить тренеру, но мне казалось, что так друзья не поступают. Его бы тут же усадили на скамейку. Я надеялся, что к концу игры алкоголь и переживания выветрятся. Как вы знаете, этого не случилось.

После игры в раздевалке все молчали. Джей Дот подошел ко мне и посмотрел на меня. В его глазах я прочитал вопрос. Я пожал плечами, а он сказал: «Мне кажется, нам надо его найти». И это меня удивило, потому что Джей Дот был не из тех, кого волнуют чужие проблемы. Наверное, то, что произошло на площадке, произвело впечатление даже на него.

Вначале мы пошли в столовую (потому что умирали с голоду), быстро проглотили еду и отправились на розыски.

Мы были почти уверены, что случившееся имеет какое-то отношение к Ноэль, но нам не хотелось спрашивать у нее напрямую – мы опасались, что она тоже переживает. Никто из нас не помнил, была она на игре или нет. Джей Дот позвонил ее соседке по комнате, но она не ответила на звонок. Я позвонил Сайласу домой, и его отец сказал, что он еще не вернулся. Я спросил его, видел ли он, что произошло на игре, и он ответил: нет, его там не было. Странно, но он не поинтересовался у меня, что произошло на игре. Его даже не волновал счет. Это навело меня на мысль о том, что Сайлас расстроен из-за семейных проблем.

Мы нашли Сайласа на парковке возле спортивного зала. Он сидел в своей машине и был в ужасном состоянии. На улице подмораживало, а он даже не завел машину, потому что не хотел привлекать к себе внимание. Джей Дот открыл дверцу, и Сайлас уставился на него. Он был пьян. В стельку. Увидев Джей Дота, он начал истерически хохотать над какой-то шуткой, в которую не собирался нас посвящать. Джей Дот вытащил его из машины, забрал ключи и запер дверцу. Джей Дот положил ключи от машины себе в карман, потому что, естественно, не хотел, чтобы Сайлас сел в таком состоянии за руль. «Тебе надо согреться», – сказал Джей Дот.

Вот тогда-то все и началось.

К восьми часам вечера комната Джей Дота была битком набита парнями, успевшими серьезно набраться. Джей Дот запасся выпивкой заранее, готовясь к какой-то вечеринке на дому у одного из местных студентов. Вечеринка не состоялась, и выпивка так и осталась лежать под старыми одеялами в джипе Джамайла. Мы по очереди сходили на парковку и в школьных сумках перенесли пиво в общежитие. Если бы нас заметил кто-нибудь из учителей, он тут же понял бы, что происходит, но, судя по всему, на парковке для машин местных студентов в тот вечер никто из учителей не дежурил. К началу вечера в комнату перекочевало содержимое приблизительно трех ящиков пива плюс полдюжины бутылок рома «Бакарди». Джей Дот врубил на всю мощность музыку, но никто не жаловался. Никто не решился бы постучать в дверь Джей Дота и попросить его приглушить звук. Кроме того, все знали, что во время игры произошло нечто ужасное, и, наверное, даже учителя сочувствовали нам и считали, что нам не помешает слегка выпустить пар. В комнате были Джамайл, Август, Ирвин и еще несколько парней.

Ну и, как это обычно бывает, когда все хорошенько поднабрались, встал вопрос о девчонках. Поскольку в мужском общежитии девчонок быть не могло, это означало, что их придется искать в другом месте. На улице стоял мороз, а о вечеринках у местных студентов никто из нас не слышал, поэтому нам не оставалось ничего другого, как отправиться на школьную дискотеку. Эта школьная дискотека – довольно убогое мероприятие, но больше девчонок найти было негде.

Я все время думаю: «Если бы в ту ночь не было так холодно… Если бы в комнату Джей Дота вошел кто-нибудь из учителей… Если бы Сайлас не швырнул мяч на трибуны… Если бы эта девчонка не направилась к Джей Доту, как только он переступил порог студенческого центра…»

За последние два года я прокрутил в голове все мыслимые и немыслимые варианты событий, начинающиеся со слов «если бы».

Даже через два года и даже для научной работы мне не хочется упоминать настоящее имя этой девчонки, поэтому я буду называть ее Сиенной. Как я понял, именно так она себя теперь называет.

Мы все знали, кто такая Сиенна. Мы узнали, кто она, через десять минут после ее появления на территории школы в сентябре. Парни всегда быстро оценивают новеньких, обсуждают их всю первую неделю занятий и составляют о них определенное мнение. Насчет нее все были единодушны: похотливая и немного с приветом. Честно говоря, я даже удивился, что Джей Дот не связался с ней в первую же неделю. То, что она помешана на старших парнях, бросалось в глаза. Я не знаю почему, сам он мне об этом так и не сказал, но он на нее вообще никак не отреагировал. Но вот что я вам скажу: разница в возрасте тут была ни при чем. Вам это может показаться невероятным, с учетом всего случившегося и серьезности выдвинутых против нас обвинений, но я уверен, что никто из нас – ни Джей Дот, ни Сайлас, и уж точно не я – вообще не думал о разнице в возрасте. Конечно же, мы о ней знали, но, наверное, из-за того, что мы все были членами одного сообщества и нам позволялось ходить на одни и те же дискотеки (нас даже поощряли на них ходить), нам и в голову не приходило, что одни девчонки могут быть доступны, а других и пальцем трогать нельзя. Нам никто не запрещал встречаться с девятиклассницами. А ведь всем отлично известно, что если парень с девушкой какое– то время встречаются, между ними неизбежно возникают сексуальные отношения. Я даже знал о девчонке из выпускного класса, встречавшейся с девятиклассником. Честно говоря, это было жалкое зрелище, но ведь все находилось в рамках школьных правил.

Я не пытаюсь оправдываться, поскольку тому, что произошло в тот вечер, оправданий нет и быть не может. У меня нет желания искать оправдания ни для себя, ни для кого-то еще. Мы сделали то, что сделали. Просто мне кажется очень странным, что в школе никто и не подумал предупредить студентов, что в штате Вермонт любой парень из выпускного класса, вступая в половую связь с девятиклассницей, совершает уголовное преступление. Что им стоило рассказать нам об этом?

Сиенна прямиком направилась к Джей Доту. С тех пор как Джей Дот прибыл в Авери, он часто напивался субботними вечерами, поэтому я не могу сказать, что в этот раз побудило его взять ее за руку и вывести на середину танцпола. Может, он напился сильнее, чем обычно? Может, ему не терпелось затащить кого-нибудь в постель? Или в этот вечер она показалась ему более привлекательной, чем обычно? Может, он заметил в ней что-то, раньше ускользавшее от его внимания? Спору нет, она была очень привлекательна. Она могла служить определением понятия «сексапильность». Она была сексуальна в полном смысле этого слова. Я не знаю, как это объяснить. У нее были круглое лицо и очаровательная улыбка, прекрасные зеленые глаза и густые белокурые волосы. В тот вечер она зачесала их назад и как будто повзрослела на глазах. Она выглядела искушенной и знающей толк в сексе. Очень миниатюрная, она носила туфли на высоких каблуках, что выделяло ее среди других девчонок. В Вермонте очень немногие из них осмелятся в январе обуть туфли на высоких каблуках. У нее была классная фигура. Она мне до сих пор снится. Правда, это всегда кошмарные сны, и я просыпаюсь в холодном поту.

Сайлас обогнал меня и тоже направился в центр зала, как-то странно пританцовывая на ходу. Мне показалось, он собирается протаранить Джей Дота и Сиенну. Он был очень быстрым, но ходил вразвалку, как медведь, да и хорошим танцором его нельзя было назвать даже с очень большой натяжкой. Я начал смеяться над ним. К этому времени я и сам был уже изрядно пьян. Пока мы сидели у Джей Дота, я пил неразбавленный «Бакарди». Я раньше уже пил «Бакарди», поэтому знал, что им очень легко набраться до самых бровей, но именно этого мне и хотелось. В тот вечер нам всем хотелось оттянуться по полной программе. Вот мы и оттянулись. В студенческом центре это начало приносить свои плоды. Сайлас и Джей Дот теперь оба танцевали с Сиенной, и она включила обаяние на полную катушку. Она была на седьмом небе от счастья, потому что за ней ухлестывали два самых популярных парня школы. Во всяком случае, ей так казалось. Я заметил на лице Джей Дота его характерную улыбочку. Было очевидно, что он ее разводит или что-то уже задумал, а она об этом и не догадывается. Она была уверена, что они оба от нее без ума. Это становилось ясно по тому, как она двигалась. Все более и более раскованно, я бы даже сказал, отчаянно. Это очень возбуждало. И я понимал: если бы это происходило не в студенческом центре, а, скажем, в одной из комнат общежития, она уже начала бы раздеваться. Возможно, это звучит как типичная мужская фантазия, но я уверен, что ничего не нафантазировал. Это все выглядело именно так.

Что касается Сайласа, то я не думаю, что он знал, с кем он танцует и где вообще находится. Он перебрал. Я видел: еще немного, и он совершенно потеряет голову.

Я тоже пробрался в центр зала. Над головой вращался стробоскопический шар, на столах горели свечи, и в зале было довольно темно. Я тоже танцевал безо всякого стеснения, и мне это очень нравилось. Мне казалось, что я за рулем и очень быстро еду прочь от школы. Мы нарушили все правила, и нам все это сходило с рук. Те несколько минут были совершенно неподражаемы. Но если бы на этом все закончилось, на другой день мы просто сами над собой посмеялись бы, и только. Я скверно танцую, и один Бог ведает, на кого я был похож в тот вечер. Но мне было наплевать. Я дошел до такой точки, когда понимал, что выгляжу полным идиотом и все надо мной смеются, и мне это казалось абсолютно нормальным. Более того, еще никогда в жизни мне не было так весело и хорошо.

Я даже помню, как очень удивлялся тому, что мистер Коггесхолл, дежуривший в тот вечер на танцах, не выключил музыку, не прикрутил звук или просто не включил другую мелодию. В какой-то момент все происходящее стало напоминать чудовищный гротеск.

Пять парней танцевали с одной девушкой. Это был дикий и исступленный танец. Наверняка рядом появлялись и другие девушки, но я их почти не помню. Мы все играли в одной баскетбольной команде, за долгие часы, проведенные вместе в спортивном зале, успели сблизиться и подружиться, и теперь мы все вместе резвились, выпуская пар в этом необузданном, если не разнузданном танце. Я ожидал, что мистер Коггесхолл подойдет к нам и попросит нас прекратить «это безобразие», хотя сам я считал наше поведение совсем невинным, во всяком случае, в глубине души считал наше поведение невинным. Временами у меня возникало ощущение, что мы переступаем грань дозволенного, но поскольку никто не пытался нас остановить, эта грань просто отодвигалась все дальше и дальше. Порой мы танцевали с ней все впятером, порой рядом с ней оставался всего один из нас, а остальные переводили дух. Сиенна не отдыхала. Наверное, это были самые счастливые минуты в ее жизни. Я серьезно.

Так когда мы все же переступили эту грань? Там, в танцевальном зале?

Или когда мы, смеясь, крича, спотыкаясь и падая друг на друга, всей толпой отправились к Джей Доту? Или когда мы ввалились в его комнату и опять припали к пиву и «Бакарди»? Или когда Джей Дот включил медленную музыку?

Низкие частоты этой мелодии обволакивали и завораживали.

Я помню, как Сиенна, держа в одной руке банку с пивом, начала двигаться в такт музыке. Она танцевала так, будто находилась в своем собственном мире, слегка поворачиваясь и покачивая бедрами. Понемногу наш хриплый и пронзительный смех начал стихать. Мы просто сидели и смотрели на нее. Она слилась воедино с этой музыкой, с этим ритмом. Перед нами словно извивалось какое-то экзотическое животное. Можно было подумать, что она танцует в своей собственной комнате, потому что, хотя она и смотрела на нас всех, мне казалось, она нас не замечает. Она не улыбалась. Это было незабываемое зрелище. Я уверен, что ни один из присутствовавших в комнате парней никогда ничего подобного не видел. На ней были светло-голубая майка на тонких бретелях и облегающие джинсы. С туфлями и пиджаком она уже распрощалась. И мы все понимали. Мы смотрели на нее и все понимали.

В комнате стало совсем тихо. Все исчезло и прекратило свое существование. Остались лишь тихая музыка и эта девушка, от красоты которой перехватывало дыхание, медленно двигающаяся в такт музыке.

Я услышал, как открылась и закрылась дверь. Джамайл и Август ушли.

Я сотни тысяч раз спрашивал себя, почему я не ушел с ними. Но теперь я знаю ответ. В тот момент ничто, ничто не могло заставить меня покинуть эту комнату, в которой происходило все самое важное. Все, о чем ты читал, мечтал или слышал, было в этой комнате. Уйти – это означало так и не испытать ничего подобного. Никогда. Можно было выйти за дверь и вернуться в свою обычную жизнь, но уже никогда тебе не пришлось бы испытать то, что ожидало тебя там. В эту комнату тебя привела цепочка особым образом сложившихся обстоятельств, звезд, выстроившихся на небе в определенном порядке.

Джей Дот взял в руки видеокамеру.

Эта камера досталась ему от родителей, и время от времени он снимал фильмы с собственным участием и выкладывал их на «Youtube». В тот год все были помешаны на собственных фотографиях. Я не знаю почему. Чтобы заполнить свои страницы на «Facebook»? [27]27
  Социальная сеть, аналог отечественных «Одноклассников» и «В контакте». (Примеч. ред.)


[Закрыть]Чтобы прославиться на целых пятнадцать секунд? Чтобы запечатлеть все свои достижения, независимо от степени их дозволенности? Я не могу утверждать, что именно Джей Дот выложил эту запись в Интернет, но я предполагаю, что это был он. Он уже не раз это делал и, наверное, знал, как затемнять лица. Джей Дот вполне мог пойти на такой риск. Это было в его духе. Он был рисковым парнем и постоянно испытывал судьбу.

Я понимал, что он держит в руках камеру. Однако тогда это казалось мне лишь новой гранью моего нового, запретного и необычайного переживания. Я не думал о последствиях. Впрочем, теперь это и так ясно.

Я не знаю, что случилось с той частью записи, на которой была одна Сиенна. Танцующая Сиенна. Мы смотрели, как она, подняв руки, развязывает бретели майки. Голубая ткань упала вниз, обнажив ее груди, упругие и круглые, как ее лицо. Они были прекрасны. И в этот момент мы все поняли, что пропали, что из этой комнаты уже никто не выйдет. Мы все, как завороженные, наблюдали за тем, как она исполняет стриптиз. А впрочем, это был не стриптиз, потому что она не пыталась нас дразнить. На самом деле это было прекрасное зрелище. Нам казалось, что мы стоим у окна и с улицы наблюдаем за девушкой, которая раздевается под музыку, даже не догадываясь о присутствии зрителей. Она была прелестна. У меня не хватает слов, чтобы рассказать, насколько прелестна. В этой гибкой и миниатюрной девушке было нечто, с чем никто из нас еще никогда не сталкивался: элегантность, самообладание и красота. Настоящая красота, а не ее поверхностная разновидность. В тот вечер она была прекрасна. Красивее я еще никого не встречал. И вряд ли встречу.

Мы были покорены и просто приросли к своим местам. Это была мощнейшая разновидность группового соблазнения. Ни один из нас уже не смог бы выйти из комнаты. Ни циничный Джей Дот. Ни Сайлас, которого ждала девушка. Ни Ирвин, которому Джей Дот передал камеру.

Я не знаю, почему Джей Дот отдал камеру именно Ирвину. Возможно, он предположил, что из-за цвета кожи тот воздержится от участия. Может, он не хотел, чтобы Ирвин участвовал? Или так вышло случайно, потому что в тот момент Ирвин стоял рядом с Джей Дотом, а Джей Дот вдруг решил, что тоже хочет в кадр? Этого я не знаю. Но я знаю, что мы так и не выдали Ирвина. Мы не назвали его имя именно потому, что он был чернокожим, и мы интуитивно понимали: произнеси один из нас его имя, и на его голову вылилось бы все дерьмо. Пресса перекрутила бы все на свой лад: «Чернокожий студент заставил белую девушку танцевать перед ним обнаженной». Может, мы и не могли все это отчетливо сформулировать, но мы кожей чувствовали опасность такого поворота событий. Это единственное наше правильное действие во всей этой гнилой истории. Мы не сдали Ирвина. Меня удивляет, что его не назвала даже Сиенна, несмотря на всю произнесенную ею позднее ложь.

И я не в обиде на Ирвина за то, что он не признался в том, что это он держал камеру. Я этому даже рад. Он поступил правильно. Незачем было признаваться. Это только сломало бы ему жизнь, а кто от этого выиграл бы?

Джей Дот разделся. Сайлас тоже разделся. Немного позже я тоже разделся. Как я понимаю, вы видели запись. Как я понимаю, нет ни малейшей необходимости описывать вам все, что происходило после.

Потом мы просто лежали на полу и две или три минуты приходили в себя. И тут на нас обрушилась реальность того, что произошло. Я помню, что Джей Дот вернулся к своей кровати, упал на нее и завернулся в одеяло. Ирвин положил камеру на стол и тихонько вышел, прикрыв за собой дверь. Сиенна стремительно натянула на себя одежду и туфли. Я помню, что, выходя из комнаты, она обернулась и послала нам воздушный поцелуй. Это было так ужасно и так неправильно! То, что произошло, не могло закончиться воздушным поцелуем. Уйти, плотно закрыв за собой дверь, и сделать вид, что ничего не было? Это я бы понял. Но послать нам воздушный поцелуй? Как будто она рассчитывала встретиться с нами в следующую субботу и повторить все с самого начала?

К этому времени Сайласа рвало, и он скорчился над мусорной корзиной. Его сотрясали чудовищные судороги. Я оделся, подошел к нему и положил ладонь ему на спину. Он замахал на меня рукой и пробормотал:

– Убирайся к чертовой матери!

– Сайлас, – произнес я.

Он обернулся ко мне и, прищурившись, посмотрел мне в лицо. Из его глаз на меня смотрела сама ненависть, и мне стало страшно. А потом его опять начало тошнить и вырвало в корзину. Джей Дот отключился. Позже я подумал, что он, должно быть, только притворился, потому что ему еще надо было отметить свое возвращение у дежурного по общежитию.

Я вышел из комнаты.

Глупее и хуже этого я еще ничего в своей жизни не сделал. Это было гораздо хуже, чем то, что я совершил несколькими минутами ранее. Я оставил одного человека на постели, вполне возможно, в коматозном состоянии, не подумав о том, что он может не проснуться. Я оставил своего друга Сайласа в прескверном настроении над мусорной корзиной. Он тоже мог отключиться и захлебнуться рвотными массами. Это было подло. Что касается глупости, то я оставил видеокамеру на столе, там, куда ее положил Ирвин.

Я уже лежал в своей постели, когда сообразил, что камера все еще находится на столе в комнате Джей Дота. Я попытался ему позвонить, но он не ответил. Меня тоже начало тошнить, и я понял, что мне не добрести до общежития Джей Дота. Я решил, что позвоню ему утром, или же он сам проснется, увидит камеру и уничтожит пленку. Комната вращалась у меня перед глазами, живот сводило, а потом мое горло вдруг сжалось, и я понял, что меня сейчас вырвет, и времени бежать в ванную у меня уже не было. Я едва успел свеситься с кровати. Мой сосед тут же проснулся, и у него сорвало крышу.

– Что ты делаешь?! – завопил он.

Он заставил меня встать, найти швабру и ведро и убрать за собой. Остаток ночи я провел, скорчившись на полу ванной комнаты и завернувшись в одеяло. До самого утра я и глаз не сомкнул.

Но как бы ни было мне тогда плохо, худшее ждало впереди. Когда я обнаружил, что запись событий той ночи появилась в Интернете, это было еще не самым страшным. И когда директор Бордвин вызвал меня и сообщил, что к нему в руки попал оригинал кассеты, это тоже не было самым страшным. И когда моя мама вошла в конференцзал, в углу которого сидел я, и мне пришлось поднять голову и посмотреть ей в глаза, – это все еще не было самым страшным. И даже когда полиция приехала за мной в мотель – это тоже было не самым страшным. Нет, самый страшный момент я пережил, когда мистер Тейлор пришел в мотель, постучал в нашу дверь, усадил меня на кровать и сообщил, что нашли тело Сайласа.

Эти минуты я не забуду никогда в жизни.

Я очень много думал о том, почему мы это сделали, но мне кажется, ответ заключается в самом действии. У нашего поступка не было никаких причин.

Это тоже не оправдание. Это всего лишь мое мнение.

И хотя я не верю в то, что наше поведение объясняется какими-либо причинами, я знаю, что оно было неправильным. Оно было не только аморальным, но, вполне возможно, и преступным. И последствия этой ночи были катастрофическими. В самом начале, когда я думал о Сайласе, его родителях, Ноэль, мне самому хотелось подняться по той тропе и не спускаться вниз, пока я тоже не замерзну.

Мои родители развелись вскоре после скандала. Я знал, что их брак не очень удачен, но в мой последний школьный год мне показалось, что отношения между ними налаживаются. Возможно, я просто очень этого хотел. Когда мама навещала меня осенью, мне почудилось, что она повеселела. Но, может быть, она просто была рада меня видеть.

Я каждый день замечаю тревогу на ее лице. Она постоянно обо мне беспокоится, и мне от этого тошно. Я не хочу, чтобы она так из-за меня переживала. Было бы лучше, если бы мы не жили вместе, и скоро я смогу от нее уехать. Я много времени провожу в Интернете, изучая различные социальные программы: хочу заниматься общественно полезной деятельностью. Только она должна быть действительно необходимой, а не напоминать двухнедельные вылазки в дома престарелых, которые детишки совершают только для того, чтобы написать об этом в заявлении о поступлении в колледж. Вы знаете, чем меня обязали заниматься во время испытательного срока? Я преподавал баскетбол в клиниках соседствующих с Бостоном городков. Тоже мне наказание! Нет, я хочу посвятить себя чему-то серьезному и важному. Я нашел одну программу в Уганде, посвященную строительству больницы, и связался с «Врачами без границ» насчет программы вакцинации в Таиланде. Я просто должен уехать куда-нибудь подальше. Мне кажется, что я провел последние два года взаперти, меня не выпускали даже на прогулки. Я хотел бы уплыть на каком-нибудь торговом судне, как это делали юноши в далеком прошлом. Я перечитал очень много из Юджина О’Нила. В последний день моего испытательного срока я поговорю с мамой и уеду.

Я не верю в то, что я сломал жизнь своей матери. Если бы это было так, я бы ее не оставил. Она тоже хочет уехать. Я это чувствую.