Текст книги "Роковая связь"

Автор книги: Анита Шрив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

Майк влюбился в Мэг, едва увидев ее напротив себя за фанерным обеденным столом. Когда Мэг поняла, что любит Майка, так и осталось тайной. Ему казалось, что она просто согласилась выйти за него замуж, и в этом слове заключалась суть их союза с внутренне присущей ему неустойчивостью. Майк всегда просил. Иногда Мэг соглашалась, иногда – нет. То, что Мэг была более сильным партнеров не удивляло и даже не огорчало Майка. Его больше беспокоило то, что Мэг всегда могла ему отказать.

Вскоре Майк получил место директора Академии Авери (на постоянной, а не временной основе). Мэг неохотно переехала к нему в красный кирпичный дом, в точности воспроизводящий георгианский стиль. К дому прилагалась служанка, а также доступ к стряпне множества школьных поваров, что в зародыше уничтожало саму возможность бытовых разногласий и неурядиц. Майк сроднился со своей работой так, как это удавалось очень немногим его предшественникам. Он был предан школе и любил ее со всей страстью человека, считающего себя баловнем судьбы благодаря тому, что его мечта неожиданно воплотилась в жизнь. Его быстрый успех во многом объяснялся исключительным по щедрости финансовым вливанием, случившимся в период его временного директорства. Школа получила в дар более четырех миллионов долларов, которые ему удалось быстро провести через неповоротливую бюрократическую машину. Хотя все понимали, что его роль была весьма незначительной по сравнению с размерами пожертвования, его немедленно окружил ореол успеха, который мало кто был способен проигнорировать. От серьезности (если не суровости) попечителей не осталось и следа, когда через четыре месяца после его назначения стало известно об этом удивительном подношении. По этому поводу в Нью-Йорке состоялись длительные переговоры, завершившиеся праздничным обедом, за которым бесподбородочный недруг Майка заказал дюжину бутылок шампанского, вполне предсказуемо развязавшего языки и заставившего этих серьезных людей отбросить свою сдержанность. Майк никогда не забудет, что они там вытворяли.

Вначале Мэг упорно держалась за свое решение остаться в Хартфорде. Однако ничто человеческое ей было не чуждо, особенно учитывая то, что она являлась женщиной. Во время очередного ее приезда воцарилась удивительно мягкая летняя погода, не позволявшая ей подолгу оставаться в стенах псевдогеоргианского особняка, который также уже начал ее подкупать. Долгие прогулки по территории школы, пикники, созерцание тренировок на футбольном и хоккейном полях не оставили камня на камне от ее решимости. С некоторых холмов открывался вид сразу на две горные цепи – Зеленые горы к востоку и Адирондакские к западу, между которыми уютно разместилась необыкновенно красивая долина. Быть может, именно этот волнистый ландшафт смягчил вспыльчивую натуру Мэг, позволив ей убедить себя в том, что между подростками, нуждающимися как в образовании, так и в воспитании, намного больше общего, чем она считала, и что этой возрастной группе всегда необходима забота, независимо от ее географического и социального положения. Возможность преподавать математический анализ и одновременно тренировать девичью волейбольную команду бесповоротно сломила ее сопротивление.

В августе Мэг окончательно перебралась к Майку. Майк считал ее переезд своим успехом, хотя очень быстро понял, что Мэг просто смилостивилась над ним. Это постоянно проявлялось в ее вспышках раздражения, пренебрежительных репликах и циничных улыбках при малейшем намеке на превосходство.

Майк встал с дивана, чтобы вытащить кассету из видеокамеры и вызвать Арлен и Касю к себе в кабинет для допроса о происхождении данной записи. Он услышал, что входная дверь отворилась. Майк запаниковал, не желая, чтобы его застали со всей этой аппаратурой (уликами!), разбросанной по полу. Он вынул вилку из сети, выдернул из камеры провода и запихнул всю эту кучу под диван. К этому времени Мэг была уже на кухне, где он к ней и присоединился.

– А ты что здесь делаешь? – удивилась она, водружая на кухонный стол маленькую сумку с продуктами и грозящий вот-вот лопнуть коричневый портфель. Майк понял, что она рассчитывала побыть в одиночестве и его появление вызвало у нее раздражение. Портфель некогда застегивался на молнию, которая, впрочем, давно сломалась, и оттуда торчали небрежно засунутые в него пачки студенческих работ. К сожалению, неорганизованность Мэг распространялась и на ее профессиональную деятельность, что зачастую выводило Майка из себя. Его жена вечно теряла ручки, планы уроков и калькуляторы, а один раз умудрилась посеять пачку экзаменационных работ. Она всегда самой последней сдавала результаты тестов и экзаменов. Большинство ее коллег стремилось к тому, чтобы студенты разъехались на каникулы, имея некоторое представление о том, как будет выглядеть их табель. Для этого было необходимо быстро проверить работы и подать результаты декану факультета, но Мэг своих студентов не баловала, поскольку была физически неспособна на подобную оперативность. Часто они в отчаянии звонили ей, пытаясь узнать, сдали они экзамен или нет. Еще хуже обстояло дело с претендентами на поступление в престижные колледжи. Они по нескольку недель не могли понять, получили они жизненно важную для них оценку или нет. Майк приходил в ужас всякий раз, когда кто-нибудь из подающих надежды студентов просил ее о рекомендации для колледжа. Нечего было и мечтать о том, что она подготовит все необходимые документы в срок. Майк очень надеялся, что безалаберность его жены еще никому не помешала поступить в университет. Он старательно напоминал себе о том, что, в конце концов, она великолепный учитель.

Майк редко появлялся дома в середине дня, поэтому в вопросе жены не было ничего странного. Однако он начал что-то сбивчиво мямлить о каком-то списке, который забыл дома, что не могло не насторожить Мэг.

– Ты его не находила? – с облегчением закончил он. – Это список жертвователей для ежегодного бюллетеня.

Мэг вынула из сумки первую коробку обезжиренного йогурта из дюжины купленных ею и прищурилась.

– И еще была одна видеозапись. Точнее, она все еще есть.

– Видеозапись чего?

Мэг стряхнула с плеч пиджак, и он упал на кухонный табурет. Ей и в голову не пришло бы повесить его в шкаф.

– Произошло нечто… потенциально очень опасное. Мэг надорвала фольгу на крошечном контейнере с йогуртом и принялась изучать содержимое баночки, как будто подозревала, что ее могли надуть.

– Я думаю, тебе стоит на это взглянуть, – продолжал Майк. – Это важно.

– Ну, если ты настаиваешь…

Пока они вместе шли по коридору, Майк уже сожалел о том, что запихнул камеру под диван. Извлекая ее оттуда, он пояснил:

– Я не знал, кто пришел.

– А что, к нам постоянно кто-то вламывается без стука? – съязвила Мэг. – Особенно по вторникам?

Майк опять вставил провода в соответствующие гнезда.

– Приятного тут мало, – предостерег он.

– Что на пленке?

– Дети, – ответил Майк. – Дети, которые занимаются… – Он замолчал, споткнувшись на слове, которое ему почему-то было трудно произнести в присутствии жены. – Они занимаются сексом, – собравшись с духом, закончил он.

– Дети из Авери? – уточнила Мэг. – Откуда у тебя эта кассета?

– Мне ее дала Кася. А ей – Арлен.

Майк молча смотрел, как Мэг касается йогурта в ложке верхней губой. В другой ситуации он нашел бы это ужасно эротичным, но сейчас он был совершенно невосприимчив к эротике любого рода. Мэг пять раз в день съедала маленькую порцию еды и один раз (за обедом) большую он подсчитал, что йогурт является порцией номер три.

В коробочке обезжиренного персикового йогурта было всего шестьдесят калорий, и Мэг старалась растянуть удовольствие.

– Что ж, поехали, – вздохнул Майк.

Он перемотал пленку на начало, и перед ними замелькали уже знакомые ему кадры – девушка грациозно отвернулась от все еще одетого высокого парня к коренастому и полностью обнаженному. Второй просмотр оказался ничуть не легче первого. Майк опять отметил, что лиц, по крайней мере, в начале, на пленке нет. В кадре были только плечи и все, что ниже.

– О господи! – произнесла Мэг, опуская ложку.

В ее голосе не было возмущения. Это было очень тихое «о господи!». Так же тихо она могла произнести «черт!». Майк понял, что ему не удалось подготовить ее к тому, что ей пришлось увидеть.

– О господи! – повторила она спустя несколько секунд.

Обнаженный парень склонился к соску девушки, а высокий юноша уронил джинсы на пол. Девушка встала на колени и потянулась к промежности высокого парня. Мэг прижала пальцы к губам.

– Я выключу, – сказал Майк, наклоняясь вперед.

– Нет, подожди, – остановила его она.

Майк опять принялся высматривать детали, которые могли бы подсказать, когда именно разворачивались данные события, – календарь на стене, раскрытый дневник на столе, – но камера так быстро и так неловко металась между участниками, что больше ничего нельзя было понять. Ему вновь пришлось бороться с приступами подступающей к горлу тошноты.

Они слушали стоны парня на кровати и наблюдали за исполнительским мастерством девушки.

– Это ужасно, – произнесла Мэг.

– Она совсем юная, ты не находишь? – спросил Майк.

– Девятый класс. Третья футбольная команда.

– Сколько это лет?

– Четырнадцать, пятнадцать…

– Ты знаешь, как ее зовут?

– Нет.

Мэг уже сидела на краешке дивана. Она наклонилась вперед и уперлась ладонями в колени. Эта поза могла означать как восхищение, так и попытку защититься от того, что она увидела. Там, где обычно появлялись Вольф Блитцер и Джим Лерер, [15]15
  Журналисты, телеведущие.


[Закрыть]теперь весь экран был занят изображением Сайласа Квинни.

Мэг повернулась и внимательно посмотрела на мужа.

– Ты влип в крупные неприятности, – произнесла она.

Лаура

В мой самый первый день в Авери родители оказались очень не в восторге от моей соседки по комнате. Она вела себя весьма странно, всячески пыталась им понравиться, но сразу было видно, что ее радушие напускное. Понимаете, что я хочу сказать? Я думаю, она старалась произвести впечатление, привлечь к себе внимание. Но с моими родителями у нее номер не прошел. Я потом узнала, что они даже хотели перевести меня в другую комнату. Но в девятый класс набрали много учеников, и администрация ничего не могла поделать.

Собираясь в Авери, я знала, что мне придется искать общий язык с множеством совершенно посторонних людей. Я считала, что готова к этому, и с нетерпением ожидала возможности продемонстрировать свои коммуникативные навыки. Но к ней я оказалась абсолютно не готова.

В тот первый день она явилась в комнату раньше меня. Она заняла лучшую кровать и выбрала лучший стол. Это было еще ничего, я иного и не ожидала. Хотя, если бы первой пришла я, то оставила бы ей и лучший стол, и лучшую кровать. Но не все такие, как я. Когда мы вошли, ее кровать была уже накрыта огромным пуховым одеялом, поверх которого были разбросаны сумочки и туфли, пар десять, не меньше. Я не умею отличать дизайнерские сумочки от поддельных, но сразу поняла, что они кожаные и очень высокого качества. Позже мама по телефону назвала их дизайнерскими. В Авери вообще никто не носит сумочки, не говоря уже о дизайнерских. У всех рюкзаки. Шкаф моей соседки был так забит одеждой, что для туфель и сумочек места уже не оставалось, поэтому она, в конце концов, запихнула их под кровать, к леденцам.

Мы все держим леденцы под кроватью. Если они лежат столе, значит, ими может угощаться кто угодно, но запасы под кроватью трогать нельзя.

В тот день я немного нервничала, потому что впервые уехала из дома. Я, конечно, бывала в лагерях, но это не в счет. Она сразу же предложила мне косяк. Я была в шоке, потому что еще никогда не пробовала марихуану, даже в руках ни разу не держала. Мне тогда было четырнадцать лет. Я отказалась. Она закурила прямо в комнате, а я подумала: «О боже, нас исключат раньше, чем мои родители доберутся домой». Я не знала, что делать. Поэтому я просто встала и ушла на прогулку. Я гуляла, пока не решила, что могу вернуться в комнату, ничем не рискуя.

На следующее утро, когда я проснулась, она была в панике, поскольку не знала, что надеть. Она примеряла шмотки и срывала их с себя. Как по мне, она выглядела классно в любой одежде. Моя соседка была очень красива: длинные белокурые волосы, огромные зеленые глаза и идеальной формы нос; очень стройная, не костлявая, а именно стройная. Она в самой обычной майке смотрелась бы великолепно.

Должна заметить, что она одевалась сексуально. Некоторые девчонки одеваются сексуально, но у них это выходит само собой. Моя соседка делала это намеренно. Я наблюдала за тем, как она этим занимается. То она меняла белье, то выбирала юбку покороче, то надевала кружевной топ под белую блузку. При желании ее можно было бы обвинить в том, что она нарушает школьный дресс-код. Я знаю, не следует судить человека по одежде, но мне каялось, она хочет, чтобы о ней судили именно так. Затем она комбинирует разные шмотки. По моему мнению, если человек так вызывающе одевается, значит, он пытает передать окружающим какое-то послание.

Для девятиклассницы она очень много пила. Помнится об этом писали в газетах. Она очень гордилась тем, какая она выносливая в выпивке. Еще она была какая-то неуправляемая. Ее не интересовали девятиклассники, и десятиклассники тоже. В школе есть девчонки, которые сразу кладут глаз на самых старших парней. Так вот, она была одной из них. Она их преследовала. За Джей Дотом она по пятам ходила. Я имею в виду Джеймса Роублса.

Она любила прикидываться тупой блондинкой, только и делала, что говорила о том, какая она бестолковая. Но я думаю, на самом деле она была очень даже неглупой.

Я приехала в Академию Авери, в самую лучшую школу, которую могли позволить себе мои родители. Они родом из Нью-Хэмпшира и твердо верят в необходимость обучения в частной школе, поскольку сами закончили такие. Поначалу я сопротивлялась. В том первом сентябре я часто плакала. Но потом я привыкла, и когда я теперь приезжаю домой, то с ужасом смотрю на нашу государственную школу, помещающуюся в одном-единственном здании. Мои друзья рассказывают о том, какие у них огромные классы и как учителя не могут рекомендовать даже самые необходимые книги, потому что у школы нет на них денег. Поэтому я думаю, что мне очень повезло со школой. Я знаю, что после Авери у меня гораздо больше шансов попасть в хороший колледж, чем после государственной школы. Кроме того, за это время у меня было много изумительных учителей, которые действительно любили своих студентов. Ну и другие возможности, например, футбол. Меня сразу же взяли в первую школьную команду. В своей государственной школе я ни за что не смогла бы в девятом классе попасть в школьную команду, потому что она огромная и у них и без меня полно отличных игроков. Да и в десятом классе мне, она тоже не светила. Так что этой возможности у меня бы точно не было. Мне кажется, футбол поможет мне поесть в хороший колледж.

А моя соседка оказалась в Авери совсем по другой, но тоже очень распространенной причине. У нее были богатые родители которые много путешествовали, и им было просто не до нее. Ее часто оставляли одну, и это вылилось в серьезные проблемы. Некоторых детей привозят сюда, потому что их родители разводятся. Или дети влипли в какие-нибудь неприятности, и родители не знают, что с нити делать. Она сказала, что ее родители не ладят друг с другом, что они вечно ссорятся. Я их видела только один раз. Они приезжали на родительский день и показались мне довольно симпатичными.

В тот вечер, когда была записана эта кассета, в школе устроили дискотеку. Девятиклассники толпами ходят на дискотеки, и десятиклассники тоже. Старшеклассники считают танцы отстоем. Я бы с удовольствием и сейчас ходила на дискотеки, но мои одногодки их не любят. А тогда все мчались на них наперегонки. Я очень удивилась, когда узнала, как много там пьют. Я как будто с луны свалилась. Мне все было в диковинку. Какие-то парни затаривались пивом и продавали его сразу за спортивным залом. Только приходилось пить очень быстро, ведь никто не хотел, чтобы его застукали. Поэтому народ танцевал или бродил по залу, потом кто-нибудь выбегал, выпивал банку пива и быстро возвращался назад. И постепенно все изрядно набирались. Речь идет о девятиклассниках и десятиклассниках. Каждый год находится кто-нибудь, кто пытается остановить это пьянство. Это бывает с каждым классом. Находятся люди, которые хотят положить этому конец. Они стараются изо всех сил, только ничего у них не выходит. Им противостоят умники, которые все равно умудряются раз добыть спиртное.

В тот вечер моя соседка начала пить еще до танцев, когда мы еще только одевались. Я не знаю, где она достала выпивку. Она держала ее под кроватью вместе с сумочками и леденцами. У нее были такие маленькие бутылочки которые ставят в барах гостиничных номеров. В них бывает виски, водка и еще всякая всячина. Она один раз дал амне попробовать шампанское. Я выпила целую бутылочку, но оно оказалось теплым и у меня разболелась голова. Я не знаю, сколько бутылочек моя соседка выпила перед выходом, но чувствовала она себя прекрасно. Я пытаюсь припомнить, кто в тот год пил больше, чем она, но мне никто не приходит в голову.

У нее не было видеокамеры, я в этом абсолютно уверена. Я бы об этом знала, потому что она постоянно снимала бы себя, любимую.

На танцы она отправилась в джинсах, подчеркивавших ее классную задницу, и светло-голубой блузке на бретелях. Мне казалось, что ее кожа светится. Она была совсем не подкачанная, но ее это не портило. Еще она надела белый хлопчатобумажный пиджак, очень узкий. На улице стоял январь, изрядно подмораживало, но она наотрез отказалась надевать теплую куртку поверх этого тоненького пиджачка. В ушах у нее болтались такие классные серебряные серьги, огромные, как у хиппи. Обулась она в серебряные туфли на шпильках. Честно говоря, выглядело все это просто потрясающе.

Джонатан

Kак ни странно, Роб Лейхт запомнился мне в основном благодаря своему сочинению по Фолкнеру. Задание заключалось в том, чтобы выбрать отрывок из романа «На смертном одре» [16]16
  «На смертном одре» (1930) – один из лучших романов классика американской литературы У. Фолкнера (1897–1962), состоящий, как и данное произведение Аниты Шрив, из монологов множества персонажей. (Примеч. ред.)


[Закрыть]и на его материале раскрыть либо одну из сюжетных линий, либо характер одного из действующих лиц. Я помню, как несколько раз спрашивал Роба о его идеях относительно книги и сочинения, но почти ничего не смог добиться, и у меня сложилось отчетливое представление, что он даже не читал произведение. Но по мере того как приближался срок сдачи сочинения, я заметил, что он все сильнее налегает на него. В последние дни он задал мне много вопросов, которые показались мне удивительно тонкими. Если честно, впервые за все время работы в Авери я увидел такого глубокого читателя и мыслителя. Я тружусь здесь уже пятнадцать лет и могу говорить только о тех студентах, которых знал лично, но по-моему, все мои коллеги считали Роба необычайно талантливым, блестящим студентом.

У него была одна проблема – непоследовательность. Если задание было трудным, оно задевало его честолюбие, и тогда его работы оказывались превосходными, я бы даже назвал их выдающимися. Если курс казался ему слишком легким или не складывались отношения с учителем, а это иногда случается, он расслаблялся и с трудом получал проходной балл. Он был великолепен в дискуссии и сдается мне, что это часто выручало его на уроках, где он демонстрировал более чем скромные результаты. Здесь, наверное, уместно упомянуть, что в старших классах я был у Роба руководителем, а не только учителем английского языка.

Что касается работы по Фолкнеру, то Роб выбрал самый трудный отрывок из всей книги, тот, где высказывается сама покойная Эдди Бандрен. [17]17
  Центральный персонаж романа «На смертном одре». В своем монологе, озаглавленном «Когда я умирала», Эдди Бандрен перед лицом смерти отрицает значимость слов и признает единственную реальность – реальность действий. (Примеч. ред.)


[Закрыть]Значение этого отрывка постичь нелегко. Нужно очень много копать, чтобы понять этот образ, такой странный и, тем не менее, занимающий одно из центральных мест в романе. Роб написал работу, которую я забуду не скоро. Я очень сомневаюсь, что многие студенты колледжей способны так глубоко раскрыть тему «смерти в жизни». Мне показалось, что Роб лично знал Эдди Бандрен. Я был сражен. Я проверил все очевидные и доступные источники, дабы убедиться, что он не позаимствовал у кого-нибудь свои идеи, хотя и без того было ясно, что это его собственная работа. Бесспорно, работа такого уровня была ему по силам; в этом я не сомневался. Роб мог быть остроумен и глубок одновременно. Я бы даже сказал, что в его глубинах таилась какая-то темнота, и, наверное, именно эта сторона его души помогла ему понять Эдди Бандрен.

Работа безоговорочно победила на конкурсе сочинений одиннадцатиклассников.

Я писал Робу рекомендацию для Брауна, и меня ничуть не удивило сообщение о том, что его зачислили заранее. Но, как я уже говорил, была в Робе и какая-то темная сторона характера. Я встречался с его родителями, которыe показались мне самыми обычными людьми, так что это могло быть результатом домашнего воспитания. Кто знает, почему человек становится именно таким, какой он есть? Когда я говорю «темная сторона», я не имею в виду, что Роб мог взять пистолет и начать стрелять направо и налево. Нет, под этим я подразумеваю, что ему был присущ нигилизм, который не часто встретишь в шестнадцати-семнадцатилетнем подростке. В конце одиннадцатого класса он прогулял несколько уроков, и эта тенденция сохранилась и следующей осенью, когда Роб уже учился в выпускном классе. Я попытался побеседовать с ним об этом, но, боюсь, не преуспел. Он получил предупреждение и остановился как раз вовремя, иначе ему пришлось бы предстать перед Дисциплинарным комитетом.

От общения с Робом я получал истинное наслаждение. Вы, наверное, видели его фото. Это был высокий худощавый паренек с густыми темными волосами. Красавцем я его не назвал бы, но у него очень приятное лицо. Я с нетерпением ожидал наших встреч. Он любил, когда с ним общались как со взрослым. Если ему чудилась снисходительность, он моментально ощетинивался. Учителя быстро усваивали, что он этого не выносит. Некоторые ребята никогда не достигают этого уровня зрелости и восприятия окружающего мира.

Роб был так взволнован предстоящим поступлением в Браун! Он позвонил мне, как только узнал о принятом решении. Я это понял, потому что он все еще часто дышал. Я очень обрадовался за него. Именно поэтому случившееся так глубоко меня потрясло. Видеть, как самые способнее и талантливые люди занимаются самоуничтожением, невыносимо.

Я совершенно не понимаю причин его поступка. Я вообще не вижу его в подобном сценарии. Мне трудно даже представить, что в какой-то момент он не сказал, обращаясь к себе и остальным: «Это же полное безумие!» Я часто пытаюсь вспомнить, что я чувствовал, когда был подростком. Пытаюсь поставить себя на его место.

Я попробовал связаться с Робом приблизительно через месяц после огласки известных событий, просто для того чтобы поддержать его, и позвонил ему домой. Я слышал, как его мать уговаривает его подойти к телефону, но он так и не подошел. Возможно, я позвонил слишком рано.