Текст книги "Роковая связь"
Автор книги: Анита Шрив
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)
Рашид
Рашид взглянул на распечатанный конверт на заваленном бумагами столе, и на мгновение в нем вспыхнул интерес, у него опять появилось желание сказать то, что он хотел сказать почти два года назад. Он быстро подавил этот импульс. Нет, он не испытывал враждебность к аспирантке из Вермонтского университета. Он просто не хотел вспоминать об этом скандале, не хотел заново переживать гнев. Он закрыл за собой эту дверь, оставив за ней и баскетбол. Когда-то баскетбол был частью его жизни, частью тела, которую он утратил в аварии. Он не хотел походить на однорукого человека, у которого все спрашивают, что с ним стряслось.
Но воспоминания жгли и тревожили. Он был не в силах простить всей этой несправедливости: увольнения тренера, отмены тренировочного плана. Рашид тогда учился в одиннадцатом классе и не успел проявить себя. Потеряв возможность играть, он уже никого не мог заинтересовать как игрок. Во время последовавшей за скандалом неразберихи Рашид съездил домой, в Северную Каролину, и поговорил с отцом, семейным врачом в Гринсборо. Для поступления в колледж или даже на медицинский факультет университета отец посоветовал ему изучать естественнонаучные предметы. Рашид учился хорошо, но выдающимся студентом не был, возможно, потому, что так много времени посвящал баскетболу. Когда он вернулся в Вермонт, ворота Академии Авери уже запирались на замок, а у него были совершенно иные жизненные планы.
Рашид перекинул через руку лямку рюкзака, вышел из общежития колледжа и зашагал вверх по холму, направляясь на первое после ленча занятие. Шекспир стоял в его расписании особняком, поскольку все остальное время он посвящал естественным наукам. Несмотря на долгие изнурительные часы, проводимые в лабораториях, они давались ему легко. На вершине холма он обернулся назад. Перед ним, как на ладони, раскинулся Бостон, город, в котором, как он надеялся, когда-нибудь найдется место и для него. Вряд ли он может рассчитывать на Гарвардскую медицинскую школу, но, возможно, ему окажутся по зубам медицинская школа Университета Тафте или Бостонский университет.
Почти все парни, с которыми Рашид познакомился в общежитии в первые недели занятий в колледже, были уверены, что он будет играть за Тафте в баскетбол. Их уверенность объяснялась его ростом и цветом кожи. С самого начала ему пришлось отказаться от множества приглашений поиграть в баскетбол. С тех пор как Рашид сюда приехал, он играл всего один раз. Он был в зале один, и ему захотелось потренироваться, побросать из-за трехочковой линии. Ему было приятно ощущать мяч в руках, но после тренировки он почувствовал себя опустошенным. Проснулась жалость к себе, о чем его предостерегал отец. «Получишь диплом врача, вот тогда и жалей себя. Но только день-два, не больше», – сказал ему отец. По расчетам отца, к тому времени Рашид успокоится и забудет о баскетболе.
Рашид пришел слишком рано. Он не стал входить в кирпичное здание факультета английского языка и литературы, а остался стоять снаружи, несмотря на то, что наступил ноябрь, а он был в одном джемпере. Дело в том, что его длинные ноги с трудом помещались под низкими столами, и к концу занятия Рашид с трудом разгибал колени. Борясь с этой проблемой, он входил в класс в самую последнюю минуту, что некоторые преподаватели расценивали как нежелание учиться или даже высокомерие, но он ничего не мог с этим поделать.
«Чертово письмо», – думал он, пиная носком ботинка каменную ступеньку.
Вся команда знала, что Академия Фэй – грозный соперник. Если бы им удалось обыграть Фэй, возможно, ближе к концу сезона они справились бы и с Вермонтской академией, что открывало им дорогу в финал турнира. У Авери давно уже не было такого устрашающего трио как Джей Дот, Роб и Сайлас. Рашид тоже быстро набирал очки и уже ценился почти так же высоко, как его лучший друг Ирвин. Джей Дот вывел их игру на новый уровень, и хотя этот парень Рашиду не нравился, он не сводил с него глаз, следя за каждым его движением. Он знал, что ему есть чему поучиться у Джей Дота, который обладал отменной реакцией и как ножом разрезал площадку, проходя к кольцу. Рашид еще никогда не видел такой пластики у белого парня.
Однако игра с Фэй с самого начала не заладилась. Они четыре раза потеряли мяч. Заметив их нервозность, тренер посоветовал им немного выпустить пар. В защите соперник играл безукоризненно, и близко не подпуская их к своему кольцу. Сайлас никак не мог попасть из-за трехочковой линии, и Рашид видел, что с каждым промахом он нервничает все больше. Один раз Роб поскользнулся и потерял мяч. Затем Ирвин сумел заблокировать две атаки Фэй подряд. Рашиду удался подбор, затем еще один, и он забросил два мяча, чисто, без касания кольца, после чего команда Авери впервые за всю игру вышла вперед, хотя и всего на одно очко. Болельщики на трибунах теряли самообладание. До конца второго периода оставалось три минуты. Рашид не сомневался: если команда Авери уйдет в раздевалку с преимуществом в четыре или пять очков, она победу из рук уже не выпустит. Почти всю первую половину матча они не могли найти свой ритм, свою игру, но когда у них это получалось, они неизменно выигрывали. Это случалось так часто, и в прошлом сезоне, и в этом, что у игроков уже успела выработаться такая модель и психологическая потребность: к большому перерыву Академия Двери должна опережать соперника.
После неудачного прохода игрока Фэй мяч оказался у Роба. До перерыва оставалось меньше минуты. Роб сделал передачу Сайласу, который тут же бросил из-за трехочковой. Чистое попадание. Трибуны Авери взревели. Секунд за двадцать до сирены мяч опять оказался у Сайласа, и он совершил еще один трехочковый бросок. Мяч взмыл в воздух, но потом как будто замер и упал вниз. Сайлас поперхнулся. С ним такое случалось крайне редко. Рашид заблокировал атаку Фэй и перехватил мяч. За считанные секунды до конца периода он услышал, что Сайлас требует мяч. Решив, что тот хочет успеть реабилитироваться, Рашид сделал передачу. Сайлас держал мяч слишком долго. Фанаты орали: «Бросай! Бросай!», но он вдруг повернулся спиной к щиту и запустил мяч на трибуну. Рашид не поверил собственным глазам.
Мяч врезался в лицо какой-то женщине. Команда, остолбенев, наблюдала, как травмированную болельщицу выводят из зала. Судья выгнал Сайласа с площадки и приказал ему удалиться в раздевалку. Рашид помнит, как он обернулся к Ирвину, и две пары глаз встретились в немом вопросе: «Что за чертовщина тут происходит?» Они оба знали, что Сайлас преднамеренно бросил мяч на трибуну. Ни один из них никогда не видел ничего подобного. Сирена возвестила об окончании второго периода, и они бросились в раздевалку, но Сайласа там не было. «Неужели Сайлас выбежал на улицу в одной майке и шортах?» – подумал Рашид.
Вторая половина матча без Сайласа и с командой, пребывающей в полном шоке, стала настоящим провалом. Хозяева площадки были подавлены, их игра полностью разладилась. Академия Фэй выиграла с огромным преимуществом.
Два дня спустя, в понедельник вечером, когда Рашид, пообедав, вернулся в общежитие, его окликнул сосед по комнате.
– Взгляни на это, – сказал Шон.
Рашид взглянул и увидел на экране его компьютера то, что он принял за порнофильм.
– Ты интересуешься этим дерьмом? – попытался поддеть он соседа.
– Посмотри внимательнее, – настаивал Шон. – Это же общежитие Авери.
Рашид подошел к Шону и пригляделся. На полу валялись кроссовки. Это вполне могло быть одной из комнат общежития Авери. Тот, кто выложил эти кадры на «Youtube», затемнил лица участников, но их действия не оставляли ни малейших сомнений. Рашид хотел отвернуться, как вдруг заметил на экране два лежащих на полу предмета одежды – зеленый свитер Сайласа и спортивную куртку Джей Дота с обрезанными чуть выше локтя рукавами. Рашид поднял голову и уставился в потолок. Он сразу понял, что с баскетболом покончено.
Он не мог остановить поток газетных статей, выливавших ушаты грязи на всю команду. Именно тогда ему очень хотелось выступить в свою защиту, крикнуть, что он ни в чем не виноват. Но отец рекомендовал ему быть сдержанным и осторожным. «Забудь об этом, – говорил он. – Молчи, иначе они исказят все, что ты скажешь». И Рашид смолчал даже тогда, когда выгнали тренера и отменили все игры до конца сезона. Даже когда писали об ответственности всей команды и о процветающем в ней беззаконии. Рашид не понимал, как людям может сходить с рук вся эта клевета, но репортеры писали и говорили все, что им вздумается, и делали это совершенно безнаказанно.
Рашид еще раз окинул взглядом Бостон и увидел своего профессора, поднимающегося по ведущей к корпусу дорожке. Он наклонил голову, защищаясь от ветра, всегда гуляющего по территории колледжа поздней осенью и зимой. Рашид скользнул в дверь и направился в класс. Иногда он вспоминал Джей Дота и Роба. Он ничего не знал об их судьбе, потому что связь между ними оборвалась. Поначалу Рашид обижался, что Ирвин не отвечает на его звонки. Рашид втиснулся за маленький деревянный стол. Под его фотографией в списке первокурсников значилось «Академия Авери». Его до сих пор спрашивали о скандале, причем не только студенты. Кое-кто из преподавателей отводил его в сторонку, пытаясь выудить достоверную информацию. «А ведь с рельсов сошел не я один», – размышлял Рашид, доставая из рюкзака книги. Как насчет Ирвина, и Джамайла, и Августа, и Перри? Всей его команде, включая подающих надежды девятиклассников, пришлось распрощаться с баскетболом. Эта история перечеркнула будущее как минимум четырех или пяти человек. Если бы даже команда сейчас возродилась, то Джейкоб как-там-его уже заканчивает школу. После такого перерыва ему не удастся привлечь внимание университетских селекционеров. Рашид не мог понять, в каких правилах записано, что школа, оказавшись в затруднительном положении, имеет право так поступить с командой и ее тренером и даже не принести извинений. Во всяком случае, перед Рашидом никто не извинялся.
Но он не собирается об этом думать, потому что эти размышления только бередят старую рану. Вернувшись в общежитие, он порвет и выбросит письмо этой аспирантки.
Что бы она там ни писала, его это больше не касается. У него есть дела поважнее. Он должен учиться.
Анна
Я увидела это письмо. Ты оставил его на столе. Ты сделал это, хотя знал, что оно опять напомнит мне о том, что случилось. На тебя это не похоже. Я увидела его, спустившись вниз, чтобы попить. Мне в глаза бросилась одна строчка, и я все поняла. Еще один человек хочет поговорить о Сайласе.
Ты позвонишь ей, этой аспирантке по имени Жаклин?
Я лежу в постели и смотрю в потолок. Лучше бы я его не видела. Как ты мог допустить такую оплошность? Ты ведь всегда так внимателен. Тебя отвлек телефонный звонок? Или ты просто спешил?
Я пытаюсь думать о потолке, о конструкции дома под гипсокартоном и штукатуркой, о том, как невидимые стропила и балки вздымаются к высшей точке – венчающей их крыше. Я лежу на голубом стеганом одеяле, том самом, которое я сшила после нашей свадьбы. Не помню, как я его шила. Не хочу вспоминать нашу свадьбу.
Но иногда я только и делаю, что вспоминаю.
Мы с тобой никогда не разговариваем. Раз или два в неделю мы обмениваемся обрывками фраз. В основном это вопросы или краткие сообщения. «Я приготовила мясной хлеб к обеду». «Ты не видела мои коричневые ботинки?»
***
Я встаю, откидываю покрывало с верхней простыней и заползаю в постель. Я взбиваю мягкую подушку и кладу на нее голову. Что, если ты расскажешь этой аспирантке из Вермонтского университета то, о чем ты ни разу не обмолвился журналистам, то, в чем ты меня ни разу не обвинил: «Это все произошло из-за моей жены»?
Ты этого не сделаешь. Я не могу представить, как ты произносишь нечто подобное.
Но это правда, и ты имеешь полное право так сказать. Все случилось из-за меня.
Все случилось из-за моего желания.
Насколько было бы легче, если бы я не помнила о своем преступлении! О множестве своих преступлений. Я перестала спрашивать себя, почему я на это пошла. Ответа на этот вопрос все равно нет.
Я была одинока, и мне хотелось мужчину.
Нет, это неправда. Я не была одинока. У меня были ты и Сайлас. Но меня все равно снедало желание.
Это мое желание… Оно было омерзительно.
Я смотрела, как спасатели извлекают его из машины, из мощного «вольво», который почти не пострадал, даже перевернувшись на скорости. Он попытался встать, но медики ему этого не позволили. Его уложили на носилки, которые затем поместили в карету «скорой помощи». Мне очень хотелось узнать, как его зовут. Позже я узнала его имя из газет. А о том, что он работает в школе, мне сообщил Гэри.
Если бы он не приехал к нам опять, чтобы извиниться и предложить оплатить ущерб, забыла бы я его или нет? И то, что я держала его за руку до приезда спасателей, в этом случае оказалось бы приятным, но совершенно незначительным эпизодом, не имеющим продолжения?
В тот день, когда он приехал к нам, чтобы оплатить нанесенный нашему имуществу ущерб, я поняла, что хочу снова увидеться с ним. Это еще не было настоящим желанием. Мы обменивались незначительными фразами, задавали друг другу какие-то вопросы, отвечали на них, но мне уже тогда показалось, что все это подталкивает меня в определенном направлении. Я спросила, можно ли мне посетить школу.
Ответственность за то, что Сайлас пошел в эту школу, лежит на мне. Ты этого не хотел. Ты не хотел, чтобы он туда поступал.
Очень долго я считала, что делаю это для Сайласа.
Это было неправдой. Я делала это ради себя.
Я помню, как он приезжал к нам в гости. Я помню его голубую оксфордскую рубашку и галстук. Пиджак, который он всегда снимал и аккуратно вешал на спинку стула, даже если в кухне было прохладно. От него пахло лаймом и иногда потом. Мы сидели рядом и просматривали документы, необходимые для поступления в школу. Мы обсуждали работу Ассоциации родителей и учителей. А потом он впервые приехал к обеду.
* * *
Однажды, уже после того как мы стали любовниками, я подняла с пола его рубашку и вдохнула ее запах. Долгие годы мне хотелось хотя бы коснуться этой рубашки.
Он приехал с вином. Я накрыла его руку своей ладонью. Это его шокировало. Он не смог скрыть своих чувств. Он встретился со мной взглядом и отвел глаза. Мы захмелели, или это я захмелела? Иначе я ни за что не осмелилась бы коснуться его. Но я была рада, что сделала это. Я до сих пор помню шероховатую кожу его руки, теплые пальцы с узловатыми костяшками. Я отняла свою руку.
Он позвонил, и я поняла, что это случится.
Боялась ли я? Пугали ли меня последствия моего поступка?
В тот день я ждала его. Заходящее солнце окрасило поля в розовый цвет. Глядя на четкий силуэт гор на фоне темно-синего неба, я чувствовала себя счастливой. Я распахнула дверь, едва он ступил на заднее крыльцо. На мне были черная юбка и серый свитер. Он не обнял меня, и я поняла, что он тоже нервничает. Я взяла у него пальто, а он, как всегда, стряхнул с плеч свой спортивного покроя пиджак и повесил его на спинку кухонного стула. Внешне он был спокоен и как будто выжидал. Так же, как тогда, в перевернувшейся машине. Коробка с недопитым вином стояла на полу возле стола.
– Ты можешь остаться? – спросила я.
Я увидела растерянность на его лице. Он поставил руки на бедра и оглянулся на свою машину, словно ему необходимо было куда-то срочно ехать. Но я знала, что он останется.
– Чаю? – спросила я. – Или бокал вина?
– Я никогда не могу устоять перед бокалом хорошего красного вина.
Мы оба с облегчением вздохнули, пережив эти первые минуты неловкости.
Он забрал у меня бутылку, а я достала штопор. Потом я потянулась за бокалами.
– Ты знала, что я не смогу устоять, – сказал он.
Я подошла к столу. Присела на стул.
Он налил мне вина, и я видела, что его рука не дрожит. Я сделала глоток. Подняв на него глаза, я обнаружила, что он улыбается. Прошло столько лет с тех пор, как на меня так ласково смотрел мужчина…
– Расскажи мне о том, как прошел вечер, – попросил он.
Я и представить не могу, чтобы тебя, моего мужа, интересовали дела Ассоциации родителей и учителей. Но я поступила так не поэтому. Вовсе нет. Мне не было дела до того, что тебе не было дела. Единственная причина заключалась в том, что я хотела секса.
Я начала рассказывать, но мой голос задрожал, и я попыталась взять себя в руки. Я испугалась, что сейчас расплачусь, и плотно сжала губы, борясь с этим неожиданным желанием. Он встал и сделал ко мне шаг.
***
Он поднял меня со стула. Я прижала ладони к его груди. Не для того, чтобы оттолкнуть его. Мне просто хотелось к нему прикоснуться. Он поцеловал меня. Я прижалась к нему.
– Ты рискуешь всем, – сказал он.
– Ты это уже говорил вчера.
– Я говорю это опять.
– Не надо.
– Что не надо?
– Не надо меня отговаривать.
Он поцеловал меня еще раз.
– Нас никто не застанет? – спросил он.
– Оуэн уехал, а Сайлас на тренировке, – ответила я.
Теперь я знаю, что эти шесть слов стали самыми предательскими в моей жизни. Они указывали на то, что я все продумала заранее. Все спланировала. Сама во всем призналась. Сама себя изобличила.
Он запустил пальцы в мои волосы и приподнял их, удивляясь их тяжести. Он положил руку на мою грудь. Я запрокинула голову, и он поцеловал меня в шею.
Я отстранилась от него, перебросила волосы на грудь и начала пальцами расчесывать их, думая о том, что еще можно все прекратить, остановить.
Именно тогда все и началось.
Я поднималась по лестнице, чувствуя, как юбка касается моих обнаженных ног. Я заранее закрыла дверь в комнату, которая тогда была нашей общей спальней. Но я забыла закрыть дверь в комнату Сайласа. Возможно, он заметил незастеленную постель Сайласа, плакат с фотографией Джеймса Ле Брона [22]22
Американский профессиональный баскетболист.
[Закрыть]на стене. Я провела его в спальню для гостей. Он окинул взглядом двойную кровать под цветастым стеганым одеялом, туалетный столик, накрытый кружевной салфеткой, которую связала еще моя мама. В зеркале над туалетным столиком я увидела свое отражение. Я расправила плечи, прошла к двери и плотно прикрыла ее.
Я сняла юбку и свитер и осталась в белой комбинации, впервые увидев на его лице жгучее желание. На моем лице наверняка было написано то же самое. Я подошла к кровати, а он начал раздеваться.
«Ты мне понравилась с первого взгляда», – сказал он по телефону.
Оказавшись под одеялом, мы потянулись друг к другу. На мне все еще была комбинация, а на нем трусы. Я прижалась лицом к его плечу, чтобы скрыть свое смущение. Наши ноги переплелись, как будто мы были давно женаты. Вначале все происходило очень медленно. Он спустил бретельку комбинации с моего плеча и начал играть с моим соском. Вспыхнувшее во мне возбуждение было резким и сильным. Он коснулся меня между ног, затем лег сверху, продолжая меня ласкать, а я потянулась к нему. Кажется, он задохнулся. А может, это было совсем в другой день. Иногда задыхалась я, когда он неожиданно входил в меня. С ним было легко. Со мной было легко.
Позже, когда он лежал в пограничном состоянии между сном и бодрствованием, обхватив руками мое полуодетое тело, я натягивала на его плечи одеяло. Иногда в комнате было холодно. Так прошли сентябрь, октябрь, ноябрь, наступил День Благодарения, потом декабрь, а потом январь. В окно спальни я видела ветки деревьев, они постепенно сбрасывали листву, а после на них лег снег. В углу стояла швейная машина, принадлежавшая еще моей маме. Я постоянно думала о времени. Я была женой и матерью, остро осознающей, что скоро должны вернуться вы с Сайласом. Каждый раз, приводя его в комнату для гостей, я знала, что он должен уехать прежде, чем перед домом появится твоя машина или машина Сайласа. Я выпроваживала его заранее, чтобы успеть застелить постель и принять душ. Я мылась очень осторожно, стараясь не намочить волосы и не вызвать твое удивление тем, что мне вздумалось принимать душ в столь необычное время.
Мое вероломство не имело границ. Желание боролось с осознанием собственной лживости и неизменно побеждало. Я иногда думала о его жене, но ни разу не задала ему ни единого вопроса. Я не хотела, чтобы он произносил ее имя. В конце концов, нам пришлось бы заговорить о тебе и его жене, но наше время истекло. Время подставило нам ножку и наказало нас.
Я слышу, как твой грузовик подъезжает к дому. Ты войдешь, увидишь на столе распечатанный конверт и быстро его спрячешь. Я слышу твои шаги на заднем крыльце, открываю рот и изо всех сил кусаю подушку. Запихиваю подушку поглубже в рот, чтобы ты не услышал моего крика.
