Текст книги "Роковая связь"

Автор книги: Анита Шрив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

Колм

Я, как обычно, засиделся на работе допоздна. В тот день была моя очередь просматривать местные газеты маленьких новоанглийских городков. Они служат источником тридцати процентов всех наших новостей. Я делаю это в Интернете, потому что там можно быстро собрать все сводки. Итак, я просматриваю все эти феноменально нудные истории в «Рутланд Геральд»: «Вандалы от пейнтбола напали на кладбище», «Школа закрывается из-за пожара, охватившего здание в результате поджога»… Наконец я дохожу до полицейской сводки по Авери. Эта сводка – самая читаемая часть любой газеты. Она даже популярнее некрологов. И вот я вижу эти заголовки: «Восемнадцатилетний студент обвиняется в посягательстве сексуального характера. Девятнадцатилетний студент обвиняется в посягательстве сексуального характера. Восемнадцатилетний студент разыскивается в связи с обвинением в посягательстве сексуального характера». Меня заинтриговало слово «студент». Во-первых, это довольно необычно – указывать в подобной сводке род занятий участников событий, а во-вторых, слово «студент» в сочетании со словом «Авери» неизбежно порождает в мозгу словосочетание «студент из Авери», то есть из Академии Авери. И вот что я думаю: «Если речь и в самом деле идет об Академии Авери и если там и в самом деле имело место посягательство сексуального характера, – а ведь нетрудно предположить, что жертва тоже является студенткой этой школы, – из этого можно сделать весьма неплохую историю». В «Рутланд Геральд» У меня работает знакомый парень, но я не хочу ему звонить и обращать его внимание на эту новость. Вдруг он не заметил слово «студент»? Поэтому я звоню в полицейский участок Авери. Даже в этих крошечных городках там всегда есть дежурный, хотя иной раз приходится выдергивать его из дома, где он мирно спал в своей постели.

На звонок отвечает офицер Квинни, он же начальник местной полиции. Я представляюсь и спрашиваю у него, арестовала ли полиция Авери двух подозреваемых в совершении посягательства сексуального характера. Ему не хочется общаться со мной. Похоже, он чем-то расстроен. Впрочем, он подтверждает факт ареста, совершенного этим же вечером. Я спрашиваю у него, кто эти люди, и он отвечает: «Без комментариев». Я спрашиваю у него, нашли ли уже третьего студента, и он говорит, что не знает, хотя это полный бред. Как может начальник полиции быть не в курсе, выполнено его распоряжение или нет? Но это ничего, потому что данную информацию я могу получить и по другим каналам. Я спрашиваю его, как зовут жертву, и он опять отвечает: «Без комментариев». Он уже на взводе, ведь мне следовало бы знать, что он не имеет права сообщать мне имя жертвы. Разумеется, я это отлично знаю. Но, видите ли, не все вопросы задаются с целью получить ответы. По большей части они задаются, чтобы заставить человека разговориться, сболтнуть что-то лишнее, что позволит тебе докопаться до истины, или высечь искру, которая осветит твой дальнейший путь.

Я спрашиваю его, из какого учебного заведения студенты, о которых идет речь. Не из Академии ли Авери? Он отвечает: «Да», и это уже настоящая информация. Я в шоке от того, что он мне это сообщил, но делаю вид, что не услышал ничего интересного, и, как ни в чем не бывало, продолжаю допытываться. Я спрашиваю, как он узнал об этом происшествии, и он говорит, что ему позвонили родители жертвы. Я спрашиваю, как их зовут, и он опять злится на меня. Но ведь никогда не знаешь, как на человека подействует тот или иной вопрос. Он мог упомянуть, из какого они города, или сказать, что они из Авери, или что-нибудь еще. Но он говорит, что больше не располагает никакой информацией, и кладет трубку.

Итак, я исписываю пометками листок бумаги и начинаю поиск в «Гугле». Я выясняю имя директора школы, которого, как нам всем теперь известно, звали Майкл Бордвин, и звоню ему на домашний номер. Он отвечает на мой звонок. Совершенно ясно, что я его разбудил, но он мгновенно просыпается. Еще я понимаю, что у него за плечами очень тяжелый день. «Кто это?» – спрашивает он. Я представляюсь, и он говорит, что у него нет никаких комментариев. «Комментариев о чем?» – спрашиваю я. Он молчит, а я сообщаю ему, что, по моим сведениям, двое студентов Академии Авери арестованы по обвинению в посягательстве сексуального характера. Он молчит, тем самым подтверждая мою информацию. Я спрашиваю, есть ли у него какие-либо комментарии. Я загружаю ему свою стандартную тему: было бы неплохо, если бы он сделал комментарий, потому что эта история в любом случае выплывет наружу, и у него есть возможность подать ее под своим углом. Я думаю, он положит трубку, но вместо этого он говорит: «Сегодняшний день был очень трудным для нашей школы». А я спрашиваю у него: «Почему арестованы только двое парней? Где третий?» Видимо, именно в этот момент он осознает, что я практически ничего не знаю, и кладет трубку.

Но это не беда, потому что я уже выскакиваю за дверь и бегу к машине. Я еще до рассвета буду в Авери, заявлюсь прямиком в полицейский участок и потребую ответов на свои вопросы. Но слюнки у меня текут совсем по другой причине – я уверен, что меня ждет самый лучший источник информации, о котором только может мечтать репортер. Это студенты.

Гейл

Я сразу хочу внести ясность и заявить, что комментирую этот случай вовсе не в своем профессиональном качестве профессора юриспруденции Вермонтского университета. Меня всего лишь попросили рассмотреть эту ситуацию как человека, знакомого с законами штата Вермонт.

Я посмотрела упомянутую видеозапись. На первый взгляд создается впечатление, что четырнадцатилетняя девочка демонстрирует определенную степень готовности к действиям сексуального характера. Также очевидно, что ее напоили алкогольными напитками, хотя, разумеется, она вполне могла употребить их самостоятельно. На протяжении всего события она в сознании и в коматозное состояние также не погружается. Более того, она, похоже, отлично знает дело, которым занимается.

Но существуют другие, более важные факторы, которые и должны определять степень юридической ответственности участников событий того вечера. Например, тот факт, что в деле участвовало трое парней и лишь одна девушка. Кроме того, все трое минимум на четыре года старше этой девушки. Эта ситуация сама по себе подразумевает принуждение с их стороны. Утверждения правонарушителей о том, что девушка их соблазнила, пошла с ними добровольно или даже спровоцировала весь упомянутый эпизод, отношения к делу не имеют. В тот момент, когда юноши позволили ей их соблазнить, вне зависимости от компетентности девушки в вопросах сексуального характера или степени ее опьянения, согласно законам штата Вермонт, они совершили преступление. Принуждение доказать совсем нетрудно. Положения закона не допускают здесь низких разночтений. Ситуация с участием трех парней, каждому из которых уже исполнилось восемнадцать лет и даже больше, и одной четырнадцатилетней девочки однозначно толкуется как случай принуждения. Просматривая эту кассету, очень легко сказать: «Да она сама на это напросилась!» По закону это не имеет никакого значения. Парни были достаточно взрослыми, чтобы сказать ей твердое «нет» и, собственно, обязаны были это сделать. Поскольку они этого не сделали, то жаловаться им не на что. Их совершенно обоснованно арестовали и предъявили им обвинение в посягательстве сексуального характера.

Этот случай интересен и с другой точки зрения. Просмотрев упомянутую кассету, директор школы вызвал двоих из троих участников инцидента к себе в кабинет и заставил их написать признания с тем, чтобы представить их вниманию Дисциплинарного комитета, заседание которого было намечено на конец недели. При этом он не предложил им позвонить родителям или адвокатам. Это также является случаем принуждения, причем самого вопиющего свойства. Зная, что очень немногие восемнадцатилетние подростки в подобном случае добровольно позвонят родителям или адвокатам, хотя бы из страха, что родителям покажут унижающую их достоинство запись, директор рассчитывал получить от парней признания. И он их получил. Здесь мы, несомненно, имеем дело с попыткой администрации Академии скрыть произошедшее от внимания широкой общественности и закона. Как я поняла, в этот же день родители жертвы позвонили в школу и потребовали принятия Мер. Еще до созыва Дисциплинарного комитета заявления ребят, которые следует приравнивать к официальному признанию в совершении посягательства сексуального характера, были переданы полиции. Ко времени ареста ни один из студентов не успел получить доступ к юридической помощи.

Один из них, девятнадцатилетний Джеймс Роублс, подал на школу в суд на основании того, что директор школы Майкл Бордвин обошелся с ним несправедливо и противозаконно. В своем заявлении он утверждает, что школа разорвала контракт с ним в тот момент, когда вынудила его признаться в совершении преступления, не предоставив ему возможность воспользоваться помощью родителей или адвоката. В отсутствие юридического представительства школа не имела права принимать его признание, а напротив, была обязана порекомендовать ему ничего не говорить и не предпринимать без профессионального совета юриста. В иске утверждалось, что школа этого не сделала, поскольку интересы школы вступили в противоречие с интересами отдельно взятых студентов. Парни, которые в тот момент являлись студентами школы, могли не осознавать необходимость вмешательства родителей и адвокатов, но зато директор школы, будучи старше и значительно образованнее, все прекрасно понимал. Истец утверждает, что парней вынудили сознаться в совершении преступления. Вполне возможно, что, проигнорировав интересы студентов ради сохранения собственного имиджа, согласно законам штата Вермонт, школа совершила преступление.

Майк

Майку было внове это чувство возбуждения, ощущение электрических импульсов, пронзающих его мозг и тело. Неужели он точно так же чувствовал себя в тот судьбоносный день, когда увидел напротив себя Мэг? Тогда он был почти на двадцать лет моложе. Возможно, он уподобился стареющему бейсболисту, тело которого с годами все хуже справляется со стрессом, а эмоции все чаще выходят из-под контроля. Если он не вспоминал, как Анна стояла у стойки, сложив под грудью руки, перед его глазами всплывал ее профиль, когда она отвернулась, смущенная какой-то совершенно незначительной, с его точки зрения, фразой. Или момент, когда она неожиданно накрыла его руку своей. Оказавшись в своей кухне, он налил себе красного вина, пытаясь продлить эту призрачную связь между ними. Хорошо, что Мэг ушла на собрание и вернется не раньше девяти, потому что сейчас он был не в состоянии поддерживать связный разговор. Хотя за последний год их общение становилось все более натянутым. Иногда Майку думалось, что у Мэг кто-то появился. Ему это казалось вполне возможным. Тем более что раздражительность Мэг приобрела невыносимые масштабы. Теперь ее выводил из себя уже один его вид. Он не понимал, чем он ей так досаждает. Быть может, она надеялась, что ее брак будет более счастливым? Что, если он не удовлетворяет ее в постели? Или ею овладела тяга к перемене мест, становящаяся все более настойчивой по мере того, как перспектива зависнуть в Авери надолго (возможно, даже до пенсии, что пугало Майка не меньше, чем ее) становилась все более отчетливой? Майка часто подмывало поинтересоваться у жены, что ее так беспокоит. Однако в тех редких случаях, когда он решался на этот вопрос, она называла причину, о существовании которой он и не подозревал, а если подозревал, то не придавал значения: например, унылые перспективы ее волейбольной команды. А порой этот вопрос, к его немалому огорчению, порождал новую волну возмущения, такую сильную, что она ничего и сказать не могла, а только вздыхала или, того хуже, выходила из комнаты.

Он открыл холодильник и был разочарован его содержимым. Впрочем, есть ему не хотелось. Он присел за кухонный стол, но тут же вскочил и принялся мерить кухню шагами. Он думал об Анне, жалея, что ничем не выдал своих ответных чувств, даже не прикоснулся к ней. Возможно, сейчас она уже сожалеет о своем прикосновении? Испытывает неловкость? Ему хотелось позвонить ей и все рассказать.

Рассказать что? Что он влюбился? Что он тоже был тронут и смущен? Что ему пришлось собрать всю свою волю, чтобы не позвонить ей и не спросить, как прошло собрание?

Шагая из гостиной в кухню, а из кухни на крыльцо, он решил, что ведет себя как подросток. Он женат. Она замужем. Он привлек семью Квинни в Академию Авери. Внебрачная связь угрожает его положению в обществе. У нее есть сын. Но, к удивлению Майка, все эти здравые рассуждения выглядели совершенно невесомыми в сравнении с парадоксальными надеждами на тепло и волнение, уют и риск. Вечер казался ему бесконечным, время замедлило свой ход, а потом и вовсе остановилось, предоставив восхитительную возможность сполна насладиться пережитыми днем волнующими моментами, и сегодняшний визит к Квинни засиял ослепительно ярким светом, затмевающим сомнения и брачные обязательства.

Майк еще никогда не изменял жене. Да у него и соблазнов особых не было. Он уже давно пришел к выводу, что с мужчиной, постоянно окруженным юными привлекательными девушками, обязательно начинают происходить какие-то своеобразные процессы. У него вырабатываются механизмы, позволяющие ему быстро отключить ту часть мозга, которая обычно реагирует на красивую женскую плоть. То, что сквозь эту защитную оболочку удалось пробиться не восемнадцатилетней студентке или двадцатитрехлетней коллеге, свидетельствовало, как ему казалось, об остатках здравомыслия.

Но был Оуэн. И был Сайлас. И была Мэг. Они существовали, и этот факт игнорировать он не мог.

Майк вернулся на кухню и налил себе еще один бокал вина, с удивлением обнаружив, что почти допил бутылку.

Анна рисковала всем.

Он рисковал всем.

Майк открыл мобильный телефон и набрал номер Квинни, молясь, чтобы на его звонок ответили не Оуэн или Сайлас, а Анна. Если же ему не повезет, он дружеским или деловым тоном попросит позвать Анну. Он всего лишь хочет узнать, как прошло собрание. Участие родителей в жизни школы не могло не интересовать его как директора.

Анна сняла трубку.

– Ты понравилась мне с первого взгляда, – произнес Майк в трубку.

– Ты тогда висел вниз головой, – после секундного молчания ответила Анна, и Майку почудилась в ее голосе улыбка.

– Ты одна? – спросил Майк.

– Вроде того.

– Я… – Майк не знал, как ему описать свое нынешнее состояние и настроение.

– Ты выглядел очень забавно, – продолжала Анна и пояснила: – Когда висел вниз головой.

Майк улыбнулся. Ему нравилась такая легкомысленная Анна. Она шутила, она болтала о пустяках и флиртовала.

Он прислонился к стойке, не сводя глаз с подъездной дорожки.

– Что, если я сейчас к тебе приеду? – спросил он.

– Нет.

– Оуэн уже дома?

Майк опустил взгляд на свои носки. На большом пальце правой ноги он увидел дырку. Носок придется выбросить. Ни он, ни Мэг не умели штопать носки.

– Да.

– Я приеду завтра.

– Да.

– В то же время. Я заберу бутылки.

– Мы сегодня много выпили, – произнесла Анна. – Я сегодня много выпила, – добавила она, и по ее голосу он понял, что она говорит правду. Согласные звучали не очень четко. Интересно, как звучит его собственный голос?

– Ты рискуешь всем, – сказал он, поворачиваясь и прижимаясь лбом к шкафчику.

– Я это понимаю, – ответила она.

– Я уже не помню, когда я так себя чувствовал, – признался он.

Анна молчала.

– Давай сейчас встретимся, – неожиданно предложил он. – Ты можешь выйти?

– Не могу.

– Хорошо, тогда завтра. Оуэн уедет?

– Да. В другой город. Но это не имеет значения.

Подъездную дорожку осветили фары автомобиля Мэг.

– Мне пора, – быстро сказал он. Он не хотел произносить имя Мэг. – Я хотел бы еще поговорить, но мне пора.

– До завтра, – ответила Анна.

Майк засунул телефон в карман. Он должен был приготовить легкий ужин для Мэг. Если не полноценный ужин, то хоть что-нибудь, что могло за него сойти. Он спрятал пустую бутылку, открыл холодильник, извлек оттуда две упаковки сыpa, развернул их и положил на хлебную доску. Он открыл банку с маслинами, когда в дверях показалась Мэг.

Она сбросила пальто с плеч на пол, а сверху уронила свой портфель. Затем она скинула туфли.

– Я должна чего-нибудь выпить, – заявила она.

– Красного? Белого?

– Хорошо бы белого. – Она уставилась на ожидавший ее скудный ужин. – У нас есть нормальный хлеб? – поинтересовалась она, и в ее голосе отчетливо зазвенело возмущение. Если один из них задерживался на работе, то по возвращении домой он обычно рассчитывал, что голодным его не оставят. Или это чрезмерное требование?

Майк взмолился про себя, чтобы хлеб был. Он обнаружил в ящике третью часть круглой буханки. Отрезав ломоть, он засунул его в тостер. Затем извлек из холодильника бутылку вино гриджо, надеясь задобрить жену хорошим вином.

– Ой, как мы сегодня щедры! – хмыкнула Мэг.

– Ты выглядишь измотанной. Собрание оказалось неудачным?

– Собрание оказалось неимоверно долгим, скучным и совершенно бесполезным. – Мэг, сощурившись, разглядывала мужа. – Да ты и сам не слишком свеж, – добавила она и склонила голову набок. – Я вижу, ты пил?

Майк медленно кивнул.

– Где?

– Мы с Коггесхоллом заглянули в паб.

– Ты же ненавидишь Коггесхолла.

– Вот именно. Это и породило необходимость напиться.

– Что ему было нужно?

– Черт бы меня побрал, если я понял, – пожал плечами Майк. – Но обсуждали мы преподавателей, не соответствующих занимаемой должности. О тебе речь не шла. Это очень щекотливая тема.

Майк молча кивнул, приговорив к презрению Мэг человека, о котором он сегодня даже не думал. Он был пьян, почти пьян. Но даже изрядная степень опьянения не остановила поток электрических импульсов, разбегающихся по его телу. Он по-прежнему был сильно возбужден.

Мэг изучила жалкое содержимое своей тарелки.

– Это все? – поинтересовалась она.

– Я тоже только что вернулся, – ответил Майк. – Сейчас я приготовлю салат.

– Не надо, – покачала головой Мэг. – Я хочу поговорить.

У Майка екнуло сердце.

– О чем?

– Сядь, – сказала Мэг. Сама она села на стул возле кухонного стола. Майк прислонился к стойке.

– Я хочу ребенка, – со свойственной ей бесцеремонностью объявила Мэг.

– Ты ненавидишь детей, – слишком поспешно возразил Майк.

– Я ненавижу детей как коллектив, против отдельных личностей я ничего не имею против.

Майк отлично понимал разницу, но сделал вид, что не понял высказывание жены и наморщил лоб.

– Мне сорок три года, – объявила она. – Медлить нельзя ни минуты.

Мэг была настроена так решительно, что Майку показалось: она требует, чтобы он исполнил свой долг прямо тут, на кухне. Или она даст ему отсрочку в несколько минут, необходимых, чтобы дойти до спальни?

Страх, закравшийся в сердце Майка, затаился и выжидал.

– Неужели ты об этом не думал?! – воскликнула она, не выдержав его молчания.

– Я думал, мы решили не заводить детей, – ответил он.

– Это было пять лет назад.

Мэг протянула Майку свой бокал. Он вдруг осознал, что выпил недостаточно, и налил вина не только Мэг, но и себе.

– Можно мне об этом поразмышлять? – спросил

– Несколько дней?

– Это вопрос инстинкта, – ответила Мэг. – Тут размышлять не о чем. И не забывай, что мои биологические часы отсчитывают в этом отношении последние минуты.

– Луиза родила своего первенца, когда ей исполнилось сорок пять, – сослался на опыт коллеги Майк.

– Да, и я тогда подумала, что это большой грех, потому что, когда мальчику исполнится двадцать лет, ей будет уже шестьдесят пять.

– Когда твоему ребенку исполнится двадцать, тебе будет шестьдесят три, – подсчитал Майк и тут же пожалел о своей бессмысленной жестокости.

– Да, только никто об этом и догадываться не будет, – пожала плечами Мэг.

Она была права. В свои сорок три Мэг прекрасно выглядела и находилась в отличной спортивной форме.

– С чего это вдруг ты передумала? – осторожно поинтересовался он.

– Я устала постоянно заботиться о чужих детях. Мне кажется, со своими собственными я справлялась бы намного лучше. Но нам, наверное, удастся родить только одного.

– Я просто… Я просто не знаю, что сказать, – развел руками Майк.

– Что ж, когда ты будешь об этом думать, подумай обо мне. Ты можешь завести ребенка и в пятьдесят лет, хотя это уж точно будет большим грехом, но я такой возможности лишена. Это мой последний шанс. Вероятно, нам даже придется прибегнуть к искусственному оплодотворению, если временность не наступит в первые два месяца.

– Но когда…

– Когда мы предпримем первую попытку? В воскресенье. Я прочитала множество книг и статей. Сейчас на эту тему проводится столько исследований… – Она замолчала и испытующе посмотрела на Майка. – Ну так как?

Майк почувствовал, что ему ничего не остается, кроме как уклончиво развести руками.

– Этот сыр прогорк, – заявила Мэг, склоняясь над тарелкой и нюхая ее содержимое. – У тебя есть еще что-нибудь? Я умираю от голода.

Майк с трудом сдержался и не сказал ей, что она всего лишь хочет есть. Ему хотелось уединиться и подумать обо всем, но с этим придется подождать. Сейчас он обязан накормить жену. До воскресенья оставалось еще четыре дня, своего рода отсрочка приговора. Он не мог даже представить, как он сможет отказать этой женщине, на этот раз решившей понюхать маслины. Интересно, маслины когда-нибудь портятся?

– Ну, хорошо, – смилостивилась она. – Подумай. Поговорим завтра вечером.

«Завтра вечером», – подумал Майк, и у него закружилась голова. А он-то рассчитывал, что завтра вечером станет абсолютно счастливым человеком.