Текст книги "Измена с молодой. Ты все испортил! (СИ)"

Автор книги: Аника Зарян

Соавторы: Каролина Шевцова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Глава 12

– Тише, ну! – слышится где-то рядом.

– Гееер, – дрожит в страхе тихий, всхлипывающий голосок дочери, переходящий в шепот. – А вдруг она умирает?

– Не говори тааак, – шикает сын, – мама просто болеет.

– А чем она болеет? – с тревогой уточняет она.

– Не знаю, Вик. Но что-то очень серьезное.

Сознание медленно возвращается в тело, и я обнаруживаю себя развалившейся на кресле в безумной позе: голова свисает с подлокотника, руки раскинуты в стороны. Пытаюсь их поднять, но они настолько затекли, что плечевые суставы отказываются подчиниться с первого раза.

Глаза тоже не хотят открываться, и мне приходится несколько раз сильно зажмуриться, чтобы заставить их включиться в работу. Кое-как их разлепляю.

Расплывчато проявляются очертания люстры и ажурного узора гипсовой розетки вокруг нее. Помню, что посадила детей ужинать и решила на минутку присесть. Видимо, отключилась. Такие эпизоды становятся привычными в последние дни.

– Папа сказал, она скоро поправится. – продолжает успокаивать сестру мой сын. Он на полчаса младше Вики, но, как всегда говорит их отец, «брат младшим не бывает». И Гера с готовностью включился в эту игру, защищая и опекая сестру везде, где это требовалось. Вот и сейчас, на правах старшего брата, утешает ее.

Приподнимаюсь на локтях и продолжаю наблюдать за моими любимыми двойняшками: стоят в обнимку за спинкой дивана. Гера успокаивающе постукивает своей маленькой ладошкой по плечу сестры. Головка Вики неуклюже лежит на его плече.

– Гер, ну она же не кашляет, не чихает. И температуры у нее нет, – делится своими познаниями в болезнях моя Вика.

– Ну, ты как маленькая, Вик, – говорит сын, – болезни бывают же разные. Вспомни, тати вот все время сахар проверяет, это тоже болезнь такая.

– Динамит.

– Диабет!

– Мамочка! – восклицает Вика, – Смотри, очнулась!

И бежит ко мне.

– Мам, ты Вику напугала.

Гера остается стоять за своим укрытием, но я даже отсюда вижу, как поблескивают слезинки в его глазах. Как он пытается удержать контроль над ними, широко раскрыв веки. Как дрожит его подбородочек, а он стискивает губы, чтобы не разреветься. Потому что мужчины не плачут.

Это он тоже выучил от отца.

Заключаю в объятья свою принцессу, и, пока она зарывается головой в мои волосы, протягиваю вперед одну руку:

– Иди ко мне, мой Геракл.

Сын чинно вышагивает из-за дивана и идет ко мне. Подаюсь чуть вперед, беру за ручку и притягиваю к себе. Целую, обнимаю, вдыхаю сладкий запах их совсем уже не младенческих макушек.

– Простите, что напугала вас, – шепчу им обоим, сама еле сдерживая слёзы.

Как я могла допустить, чтобы мои дети так испугались?

– Ффф, – фыркает сын. – Я не пугался вообще.

– Мам, ты болеешь? – тихонько спрашивает дочь, поглаживая мои руки.

– Нет, милая! – спешно качаю головой. – Почему ты так решила?

– Ну… Ты другая.

– Вик, отстань от мамы.

– Сам отстань.

– Почему другая, солнышко? – не даю им сменить тему.

– Ну… Ты больше не поёшь по утрам… – осторожно начинает перечислять Вика. – И блины… Мы их больше не готовим вместе по субботам.

– И не улыбаешься, – добавляет сын тихо, будто нехотя.

– Да… И перед сном… – грустно выдыхает дочь. – Ты нам больше не читаешь. Только папа нам теперь читает. Вот.

– Даже так?.. – будто от сна просыпаюсь. – Он вам читает?

– Да, когда домой возвращается.

– Его же не бывает дома, когда вы ложитесь.

– Мы не можем уснуть, мам.

– Почему мне не говорили? – не понимаю, как я могла не замечать этого?

– Мы хотели, мамочка, честное слово, – щебечет Вика.

– Мы к тебе приходили в комнату, но ты спала. Ты много спишь. Мы мешать тебе не хотели, поэтому ждали, пока папочка вернется.

– Ты сердишься?

– Господи, нет! – прижимаю их к себе, – конечно же нет!

Я не сержусь, я в ярости! Меня словно окатили ледяной водой. Мои дети думают, что я умираю! Как я это допустила? Я же согласилась оставить предательство мужа в прошлом только ради них!

Сохранить семью меня не мама уговорила, не Карен – я лишь не хотела, чтобы счастливая, размеренная жизнь моих детей изменилась. Идеальная семья, к которой мы их приучили, существовала теперь только в их головках, но я так не хотела лишать их этой иллюзии, что согласилась на самый сложный в своей жизни компромисс.

Но пока я пытаюсь свыкнуться с новой реальностью, они страдают. Мучаются, наблюдая за мной, и не понимают, что происходит!

– Простите, что пугала вас, – еще раз прошу прощения у дочери и сына, найдя для них самое понятное оправдание. – Я была очень уставшей после простуды.

– Мам, нам спать пора, – говорит Гера, первым выползая из моих объятий.

– Ты нам почитаешь, пожалуйста? – просит Вика.

Конечно же, я им читаю. Долго, с паузами, чтобы обсудить интересный фрагмент. И пою любимую детскую колыбельную. И выхожу из их комнаты только когда они наконец засыпают. Довольные, с улыбками на лицах.

Вина и злость смешиваются в ядовитый коктейль.

Мои малыши.

Как же им было страшно…

Буря эмоций накатывает с новой силой, стоит мне перешагнуть порог своей комнаты.

Беру из комода белье и иду в ванную.

Включаю воду в душевой, скидываю одежду и ныряю под тугие горячие струи.

Вода приятно массирует кожу, вселяя надежду на то, что я еще жива, еще способна чувствовать что-то, помимо боли, и я долго стою неподвижно, подставив под мощный поток шею и спину. Напряжение мышц постепенно уходит.

Пробую собраться с мыслями. Что-то не так. Этого не должно происходить, ведь я всё сделала для этого. Я выбрала их. Так почему, ради всего святого, им так плохо? Почему я этого не замечала? С яростью тру мочалкой предплечья, живот, выдирая себя из затянувшегося коматоза.

– Ксюш, ты там? – слышу голос мужа и от неожиданности чуть не теряю равновесие. Задеваю флакон с гелем для душа – тот с шумом падает на пол. – Все нормально?

Вернулся.

Раньше я бы позвала его присоединиться ко мне. Раньше не вода, а он делал мне массаж. Разминал плечи, поглаживал спину, покрывая нежными поцелуями покрасневшую от прикосновений кожу. А сейчас… Сейчас я снова напряглась от одного звука его голоса. Никогда не думала, что мы дойдем до этого…

– Да, – откликаюсь. – Все в порядке.

– Мама зовет нас на обед в субботу, – громко говорит Карен из спальни, когда отключаю воду. – Ты как? Пойдем?

Делаю вид, что не слышу его. Не спеша протираюсь полотенцем, надеваю белье, ночную сорочку. Будь на то моя воля, я бы заперлась в этих четырех стенах и никуда не ходила ни сама, ни с Кареном. Но это невозможно.

Для его семьи мы помирились, между нами не осталось никаких разногласий. И, конечно же, они ожидают, что со временем всё снова станет, как прежде. А одним из составляющих прежнего были эти субботние обеды.

– Ксюш? Ты там уснула, что ли?

Надо выходить.

Карен снимает с запястья часы на металлическом браслете и аккуратно кладет их на ближайшую к нему прикроватную тумбу. Ложится на своей стороне и берет в руки телефон.

Прохожу к своей части, ложусь практически на краю, накрываюсь и поворачиваюсь к нему спиной. И когда я уже уверена, что он погружен в ленту новостей и забыл про свой вопрос, он резко откладывает гаджет и поворачивается ко мне:

– Что опять не так?

– В смысле?

– Ты тут лежишь, как на каторге, Ксюша. Что за хрень?

– Не преувеличивай. У меня просто голова болит.

– Дааа, – протягивает раздраженно. – Ты себя со стороны видишь?

– А что со мной со стороны?

– Я, бл*ть, из кожи вон лезу, чтобы у нас всё наладилось, а ты ходишь вечно недовольная.

– Вот как, – ухмыляюсь. – Ну, прости, что не умею притворяться. Я не актриса.

Хотя мне казалось, что я неплохо прятала чувства. Но сегодняшний день показал, что и в этом я ошибалась.

– Месяц прошел! Я месяц из дома по громкой связи разговариваю, чтобы моя жена, не дай Бог, не надумала ничего в своей головке!

– Не кричи, – прошу спокойно, – детей разбудишь.

– Чего тебе еще надо? – продолжает муж еще громче. – Пароли мои ты и так знаешь, у меня от тебя нет никаких секретов!

– Ты сейчас серьезно? – поворачиваюсь к нему.

– Ксюш, – придвигается поближе и касается ладонью моей щеки. Резко отпрядываю, будто прошибло током.

– Ты не мог бы не касаться меня? – вылетает случайно то, что так не хотела показывать. Секундный страх тут же отступает перед почти забытым, почти потерянным, неожиданным облегчением. Прячу его, закрывая глаза.

– Ты сейчас серьезно? – недоуменно шепчет муж. – Вообще-то мы спим в одной постели! Может, мне еще не дышать?

Не хочу показывать, насколько он угадал. Хочу найти слова, чтобы сгладить случившееся, но мне впервые за этот месяц настолько легко дышится, что я не могу просто так отпустить это чувство.

– Ты прав, но… – открываю глаза. – Но мне невыносимо сейчас находиться с тобой в одной постели.

Он молчит.

– Очень тяжело… – продолжаю, медленно подбирая слова, способные в точности передать мои ощущения. – Я чувствую себя грязной.

Смотрит на меня, печально прищурив глаза. Недоумение сменяется задумчивостью, а он продолжает молчать.

Откидываю одеяло.

– Я уйду в комнату для гостей.

– Нет, – говорит наконец Карен. Встает, поднимает телефон. – Нет, джана. Это твоя комната. Твоя отдушина, помнишь свои слова? Да и матрас этот мы выбирали для твоей спины. Уйду я, ты оставайся.

Молча провожаю его взглядом. У двери он, не повернувшись, бросает:

– В субботу идем к родителям.

Выходит, тихо прикрыв дверь.

Молча обвожу взглядом опустевшую комнату, вспоминая, как мы с Кареном листали каталоги, выбирая цвет стен, мебель, люстру. Точнее, выбирала я, а он по-рыцарски соглашался с моим выбором.

«Мне все равно, какого цвета покрывало на постели, джана. С тобой я готов спать хоть на сеновале».

Видение растворяется, оставив за собой дымку тоски, горечи. Облегченно замечаю, что мне почти не больно. Мама это имела в виду, говоря о целительной силе времени?

Что это?

Смирение? Привычка?

Безразличие?..

Впервые за месяц засыпаю без страха, без брезгливости и без будильника.

Глава 13

– И что ты с этим будешь делать? – обреченно вздыхаю, откручивая крышечку у тонкого тюбика нежно-голубого цвета, на котором узнаваемым шрифтом выведено название бренда.

Реклама крема для кожи вокруг глаз обещала волшебство, и оно сейчас мне просто необходимо, потому что суббота настала раньше, чем успели сойти темные круги под глазами. Отражение в зеркале больше похоже на черно-белый лист для раскраски. Будь это не семейный обед, а бал-маскарад, мне бы не потребовалось даже прилагать усилий – моей бледноте, щедро оттененной темными волосами, позавидовала бы сама Мартиша Адамс.

Я не люблю яркий макияж, искренне считая, что нет ничего красивее естественности. Но пока моя естественная красота в глубокой коме, принимаю неизбежное и начинаю тщательно прятать следы многодневной хандры под толстым слоем корректора, хайлайтера, тональника и прочих чудодейственных средств на моем туалетном столике.

– Ты скоро? – Карен осторожно заглядывает в комнату. – Дети уже одеты.

– Почти готова, – нагло вру, не прерываясь от раскраски.

Он кивает и выходит, прикрыв дверь.

– Прекрасно выглядишь, – говорит он мне, спустя полчаса, когда я спускаюсь вниз.

– Спасибо, – отвечаю на автомате, хотя понимаю, что теперь он нагло врёт.

– Ну, наконец-то, – мягко улыбается Нора, когда мы заходим в дом родителей, подбегает к дверям и сразу начинает раздевать детей.

Карен помогает мне снять куртку, раздевается сам и проходит в дом, а я остаюсь в прихожей.

Подзываю к себе к себе сына и приглаживаю пальцами торчащие на макушке волосы, пока Нора поправляет сбившиеся под шапкой хвостики Вики.

– Мама боялась, что ты не придешь, – говорит она, когда дети убегают вперед.

– Пришла, как видишь, – только и удается выдавить из себя.

Не знаю, чьей идеей было пригласить на сегодняшний обед Грабовского, но это было лучшим решением – удалось избежать неловких взглядов и растерянных улыбок. Мы немного задержались, и к моменту, когда пришли, все увлеченно обсуждали экзотический отпуск Васи с тайскими дайверами. О нас с Кареном он либо не знал, либо мастерски скрывал это. Я бы предпочла первое – чем меньше людей посвящены в нашу проблему, тем лучше.

Сажаю детей между мной и Кареном и занимаю свободное место с краю. В отличие от прошлого семейного обеда, когда все молчали и переглядывались, в этот раз атмосфера за большим столом довольно энергичная, располагающая к общению. Сервировка запросто может конкурировать со стандартами лучших ресторанов города, но непринужденная домашняя обстановка окутывает уютом и умиротворением.

Но я все равно напряжена.

С изменой мужа я потеряла не только покой, но и связь с теми, кого любила и считала самыми близкими в этом мире, наравне с родителями. Один день перечеркнул годы родственной привязанности. Но я дала мужу шанс, и мне придется заново научиться общаться с его семьей. Заново верить их словам, взглядам. Но я еще не знаю, могу ли… Хочу ли я снова быть с ними самой собой? Быть, а не притворяться?

Я не молчу, когда ко мне обращаются, но и беседу поддерживать не рвусь. Время от времени ловлю обеспокоенные взгляды мужа, но тут же отвожу глаза. Не требуй от меня большего, чем я могу сейчас дать, Карен…

– А ты не пойдешь? – спрашивает Нора у Васи, когда муж с отцом выходят на перекур, и в гостиной остается только он, мы и дети.

– Зачем мне быть пассивным курильщиком рядом с ними? Лучше буду активным дегустатором, – смеется он и тянется за очередной «Сигаретой» – печеньем, которое всегда мастерски исполняет Нора – песочное с ореховой начинкой. – Что у вас с рестораном?

– А ресторан решили забронировать тот же где мы крестины отмечали. Папе там кухня понравилась, – рассказывает свекровь, – И зал большой, все должны поместиться.

– Много гостей будет? – уточняет Вася.

– От семьи получается человек семьдесят – восемьдесят, а еще коллеги, друзья… – перечисляет она, сосредоточенно сдвинув брови.

– А студенты? – добавляет Нора, с удовольствием наблюдая за тем, как постепенно пустеет ваза с выпечкой.

– Можно и студентов…

– Масштабно мыслите, теть Лариса, – смеется Грабовский.

– А как ты хочешь, Вася джан? Не позвать кого-то, обидятся. Профессор, декан университета. И дата такая, юбилей! Но осталось так мало времени, а у нас почти ничего не готово, – продолжает свекровь, переводя на меня полный надежды взгляд.

Я ее понимаю без дальнейших пояснений. Так сложилось, что большие семейные мероприятия всегда организовывали я и Нора. Мы с ней выбирали площадку, музыкантов, согласовывали меню, утверждали рассадку, оформление зала… Приходили к родителям с готовым решением за одобрением, но это скорее было формальностью, проявлением уважения, потому что они знали – под нашим контролем всё будет сделано в лучшем виде…

– Торт-то, я надеюсь, приготовит Нора? – подмигивает Вася, чем вгоняет мою золовку в краску. – Лучше нее с этим никто не справится.

– Я могу, – отвечает она, – но мама хочет у Агзамова заказать.

– Ууууу, – присвистывает Грабовский. – Это точно просто юбилей?

– Издевайтесь, ну-ну, – обиженно отворачивается свекровь.

– Не говори такого при маме, – смеется Нора, – «просто юбилей»! Мама его пять лет ждала! И торт должен быть у лучшего кондитера страны!

– Допустим, насчет лучшего в стране я бы поспорил. Но вы же умные люди! У таких торты не заказывают за недели до мероприятия. Надо было пять лет назад и договариваться с Агзамовым.

– Кто бы знал, Вась, – пожимает плечами золовка.

– Ксюх, а ты что?.. – поворачивается Грабовский и по-дружески кладет руку мне на плечо, но завершить вопрос не успевает.

– Она болела, Вася джан, – не изменяя привычке, моментально выдает свекровь, не дав мне и слова сказать. – Не хочу её нагружать, пусть спокойно восстанавливается.

– То-то я смотрю, ты на себя не похожа, – обеспокоенно щурится Вася, от чего мне становится неуютно. Вряд ли он намекает на неудачный макияж. Не хочу становиться настолько уязвимой, чтобы от одного взгляда на меня становилось ясно, в каком я состоянии. – Ничего серьезного, надеюсь?

– Всё уже в порядке, – отвечаю, не сводя глаз со свекрови, которая пристально смотрит на меня, то поджимая, то расслабляя губы – пытается незаметно делать какие-то знаки. Боится, что я вывалю перед другом семьи всю накопившуюся за это время боль? Господи, да что с ними со всеми происходит⁈ Сначала муж в порыве решает, что я способна изменить назло, теперь та, которую я мамой называла двенадцать лет, переживает, что я их опозорю!

– Точно? – не унимается Вася, – Кар тоже весь месяц как туча хмур, только и слышу от него, что «отстань» и «не до тебя». Обидеться могу, в конце концов.

– Точно, – помогаю себе легким кивком, – За меня переживал, наверное.

– Как скажешь, – недоверчиво произносит он, затем кивает в сторону веранды, – Пойду-ка я к нашим античным статуям. Стоят там, только носы отмораживают.

Грабовский выходит к мужчинам, Нора начинает шуршать вокруг стола, убирая грязные тарелки, пополняя вазы с выпечкой и с орехами. Встаю, чтобы помочь ей, но меня перехватывает за запястье свекровь, когда я оказываюсь рядом:

– Дочка, присядь, поговорим, пока никого нет.

Послушно опускаюсь на освободившийся слева от нее стул.

– Дочка, ты не обижайся на то, что я скажу тебе, – начинает она. – Но тебе бы стоило уже собраться.

Не хочу ссоры, упреков и обвинений. Кажется, мне их на две жизни хватит.

– Разве я не собрана? – спрашиваю, искренне не понимая, что её не устраивает?

Я же здесь? Не ушла, не подала на развод, не выгнала мужа из дома… С точки зрения моей свекрови, мамы и общества я всё делаю на «отлично». И даже по гостям хожу, в беседе, вот, участвую… Но уже который раз мне указывают на то, что со мной что-то не то.

– Нет, конечно, – искренне откликается свекровь, – Так нельзя, девочка моя. Ты посмотри на детей, сидят весь день на диване, не играют даже нормально. На них лица нет. Разве они такие обычно у нас дома? И перед Васей стыдно, ему все это не за чем замечать. Карен тоже старается, но я же знаю своего ребенка, ему тяжело.

– И в этом тоже я виновата?

– Ксюша джан, ты женщина. Ты мать. Ты жена. Погода в доме зависит только от тебя.

– Странно… Я прожила годы в браке, думая, что это забота обоих. Ошибалась, да? – Пора бы уже привыкнуть, но мне каждый раз неприятно от мысли, в насколько разных реальностях я находилась с родными.

– Конечно, ошибалась, – кивает она. – Мужчина глава, да, но громоотводами испокон веков являются женщины, ай бала. Забудь уже, что было, то было. Отвлекись. Ну, вот, хотя бы блинчики приготовь, они у тебя отлично получаются, почти как у меня.

Аллегория вызывает ухмылку.

– А ты? – спрашиваю, – Ты бы смогла забыть?

– Смогла бы, – отвечает свекровь, не задумываясь. – Ради покоя в семье я и не такое забуду.

– И не такое… – повторяю за ней медленно, смакуя каждую из букв, горькими пилюлями перекатывающихся на языке.

То, что поставило конец счастью, любви, практически уничтожило меня, для нее просто «и не такое…». Она легко забудет, оттачивая мастерство у плиты, мама – купит новую красную помаду, а я…

Тру лицо, глаза, еле сдерживаясь, чтобы не надавать самой себе пощечин.

Разбудить.

Потому что этот долгий кошмарный сон должен закончиться.

– Конечно, ай бала, – то ли на самом деле не понимает, то ли делает вид, что не заметила, как ее слова задели меня. Тянет ладонь к моему лицу и мягко проводит пальцем под нижним веком, видимо, оттирая поплывшую подводку. – Не важно, сколько девок крутится вокруг мужчины, если спать он приходит домой. А вот если в доме такая атмосфера, что ни расслабиться, ни отдохнуть, мужчина начнет искать всё это где-то еще.

Как складно у неё это звучит… А у меня от брезгливости во рту разливается горечь.

– А есть предел? – выплевываю гадливо.

– Какой предел? – недоуменно моргает свекровь.

– Когда можно перестать работать громоотводом?

– Шшш, – шикает она, кивая в сторону двери, и встревоженное выражение лица сменяется на улыбку.

В комнату заходят мужчины.

– Дети! – вскакиваю со своего места, – мы уходим!

Успеваю услышать приглушенный вскрик золовки, заметить, как свекровь напряженно прикрывает рот ладонью и как хмурит брови Георгий Каренович. Подбежавшая ко мне Вика испуганно моргает:

– Мам, ты снова болеешь?

– Нет, солнышко. – энергично наматываю шарф вокруг шеи. – Я наконец выздоровела!

Пришло время освоить урок, который так упорно мне пытается донести жизнь. Все врут. Все притворяются. Все ходят в масках и ненадолго снимают ее только для того, чтобы научить непосвященного этому тайному знанию. Искренность же является проявлением слабости, которую не принято демонстрировать в обществе.

Урок выучен.

Пора применить на практике.

– Ксюш, ты чего? – осторожно спрашивает Карен. – Вы поссорились?

– Нет, милый, – энергично улыбаюсь ему всеми зубами, – ты что!

– Тогда что? – Карен растерянно улыбается в ответ.

– Идём готовить блинчики, – пожимаю плечами. – Они у меня отлично получаются!