355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Анджей Чехович » Семь трудных лет » Текст книги (страница 8)
Семь трудных лет
  • Текст добавлен: 12 октября 2016, 02:17

Текст книги "Семь трудных лет"


Автор книги: Анджей Чехович



сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

По меньшей мере дважды слышал этот, несомненно сенсационный, рассказ Брыдака Станислав Микицюк, старший исследователь в Польском отделе исследований и анализа. Микицюк работал уже в нескольких разведках, в том числе и в качестве инструктора для обучения молодых кадров. С Брыдаком он впервые столкнулся много лет назад, а потом в этой же роли, но уже в «Свободной Европе».

Если бы Брыдак все это сочинял, то Микицюк, насколько я его знал, не выдержал бы и рано или поздно что-нибудь насчет этого сказал. Только однажды, когда из-за Брыдака вспыхнул очередной скандал, Микицюк вздохнул:

– С такой биографией нельзя быть нормальным человеком…

Этой фразой он не только охарактеризовал Брыдака, но также в некотором смысле подтвердил правдивость его исповеди. Когда я садился писать свои воспоминания, мне нужно было заглянуть в архив, хотя бы затем, чтобы просмотреть некоторые документы, высланные мною в Центр. Случайно я наткнулся там на бумаги Богумила Брыдака. Поскольку его уже нет в живых, мне позволили ознакомиться с содержанием записок. В Мюнхене я рассматривал его однозначно – как агента ЦРУ, но сегодня меня одолевают сомнения: правильным ли было мое мнение?

Станислава Микицюка я знал мало, несмотря на то что просидел с ним несколько лет в одной комнате. Этого человека я немного побаивался. Такого противника, как он, я не мог игнорировать. Выдержанный, толковый и наблюдательный, он много знал, хотя трудно было сказать, что́ в данный момент наиболее привлекает его внимание.

Я узнавал его мнение о многих вещах только по отдельным замечаниям, высказываемым им. На обстоятельный разговор я никогда не пытался его вызвать. У меня есть причины предполагать, что некоторые придирки Микицюка были формой проверки меня как нового сотрудника. Делал он это по поручению ЦРУ, но значительно свободнее и хитрее, чем Заморский, хотя имел меньший стаж работы в секретной службе. Оба в разное время начинали свою карьеру в так называемой «двойке» (второй отдел генерального штаба буржуазной Польши, занимавшийся разведкой). Заморский, однако, во всем не смог подняться и уже никогда не поднимется выше уровня дилетанта. Микицюк же был разведчиком-профессионалом. Не исключено, что, как профессионал, он созрел во время обучения американских агентов, готовившихся к переброске в Польшу, когда должен был более глубоко анализировать некоторые теоретические основы и приобретать практический опыт.

Микицюк много знал и знает о шпионских операциях США и Великобритании против Польши, Советского Союза и других социалистических стран. Человек, причастный к тайнам, не должен быть болтуном. Особенно если он поляк, живет на Западе и не имеет родственников в английских, американских или немецких семействах. Когда вдруг исчезает поляк, то, до тех пор пока кто-нибудь случайно не обнаружит труп, никому нет до него никакого дела. Одни думают, что возвратился в Польшу, другим объясняют, что, видимо, он послан с секретной миссией, и, следовательно, – молчок. А через два года кто о нем будет помнить?

Человеком ЦРУ среди тех, с кем я должен был ежедневно встречаться в «Свободной Европе», был также Войцек Кшижановский, второй заместитель Заморского. Это тучный, седой, черствый мужчина, перед войной он был на дипломатической работе в ранге секретаря польского посольства в Бухаресте. Женат на немке, которая очень о нем заботится и называет ласково Войтеля или Шпетцхен – воробушек. Этот Войтеля нас всех смешил, но почти не случалось, чтобы кто-нибудь попрекал его женой немкой, тем более что и руководство секции к этому относилось неодобрительно.

Войтеля, любит лечиться. Однажды он принес медицинскую справку, что ему необходимо много гулять. Боссы «Свободной Европы», всем на удивление, признали справку действительной, и Кшижановский ежедневно, заискивающе улыбнувшись коллегам по комнате, направлялся на прогулку. Возвращался он часа через два, иногда вовсе не возвращался. Заморский, известный своей привычкой устраивать подчиненным скандал из-за пятиминутного опоздания, не видел, однако, в этом ничего предосудительного.

Кшижановского я остерегался, так как он постоянно доносил на всех. Иногда он провоцировал. Однажды он поймал меня в коридоре и заявил:

– Наша радиостанция обзывает Гомулку Держимордой, а сами мы имеем Новака. Если бы такому Новаку дать в руки власть, то у многих полетели бы головы. Если бы Новак родился в США, то наверняка стал бы предводителем шайки гангстеров. Он никогда не испытывает угрызения совести, если речь идет о власти, деньгах и женщинах…

В другой раз Кшижановский даже критиковал Заморского:

– Вы вчера были свидетелем, какой несерьезный человек Заморский. Каждый из нас знает, что мы имеем своих людей в Польше, но разве об этом можно говорить вслух, даже в нашей комнате? Такие дела делаются, но об этом не говорят. Я прав, пан Анджей?

Слишком часто я видел, как Кшижановский с любой мелочью бегал к шефу, чтобы хоть одно слово сказать ему о Заморском.

Заморский поддерживал дружеские отношения с Кшижановским. Но, когда в игру вступила Уршула Ясиньчук, эта дружба не выдержала испытания. Как-то Кшижановский, который на службе держался как у себя дома, ответил секретарше несколько резко. Уже час спустя Войтеля сидел в кабинете Заморского, вызванный тоном, в котором чувствовалось приближение грозы. Хотя дверь кабинета Заморского была закрыта, хорошо слышны были крики шефа. Кричал только Заморский, и это продолжалось довольно долго.

Когда Кшижановский вышел, он был бледен и сильно взволнован. Немного посидев у себя в комнате, все еще взволнованный, он пошел и низко склонился перед пани Ясиньчук.

– Пани Уршула, прошу извинить меня, – сказал он упавшим голосом. – Я вспылил, хотя для такого бестактного поведения у меня не было никаких оснований. Прошу вас меня простить и прошу извинения у всех здесь присутствующих за то, что им пришлось быть свидетелями неприятного инцидента, вызванного мною…

В этот день Кшижановский уже не пошел на свою оздоровительную прогулку, предписанную врачом.

Заморский значительно чаще унижал своего первого заместителя Александра Дыгнаса, который зарекомендовал себя в «Свободной Европе» одним из самых порядочных людей. Все говорили, что он не любит и не хочет никому делать пакостей. Это человек образованный, культурный и очень спокойный. Его седина вызывала уважение.

Иногда кто-нибудь обвинял его в приспособленчестве, поскольку Дыгнас никогда не высказывался в защиту кого-либо, даже когда был глубоко убежден, что этому человеку причиняется зло. Думаю, он сознательно не создавал конфликтных ситуаций. Ему было необходимо дать образование двум детям и дождаться пенсии, до которой не хватало всего нескольких лет.

В отделе исследований и анализа он имел ранг старшего эксперта. Занимался материалами, касающимися религии в Польше, отношений между церковью и государством, ПНР – Ватиканом и т. д.

Заморский его не любил, совсем не боялся, хотел от него отделаться, и трудно сказать, почему ему это не удалось.

Когда Заморский возвращался из какой-нибудь, даже короткой, поездки, постоянно разыгрывалась дикая сцена. Он бегал из комнаты в комнату и кричал:

– Достаточно того, чтобы два дня меня замещал Дыгнас, и уже ничего нельзя найти! Что за человек! Какой растяпа!

Повседневный репертуар Заморского был более скупым. Он набрасывался на Дыгнаса при сотрудниках в одной из комнат и вопил:

– Здесь нужно думать, а у тебя пустота в голове!

Подсовывая ему под нос какое-то письмо, какой-то материал, который Дыгнас большей частью видел впервые в жизни, он отчитывал его за то, что тот плохо выполнил порученное дело.

Уршула Ясиньчук неутомимо помогала шефу унижать Александра Дыгнаса. Время от времени она распускала слух, что пан Дыгнас опять потерял карточку из секретной картотеки. Однако не кричала, а иронически сочувствовала ему.

– Бедный этот пан Александр, – говорила она язвительно, – такой наивный и рассеянный, как малое дитя…

Дыгнас улыбался смущенно и молчал. Его реакция в этом отношении была очень красноречивой.

Из других сотрудников в нашей секции стоит еще назвать Софью Зволиньскую. Это довольно черствая особа. Она восхищается всем английским, ломает язык, чтобы звук «р» выговаривать по-иностранному. По возможности старается не общаться с коллективом. Ее стол стоит в комнате F-4, на другой стороне коридора, и это помогает ей оставаться в изоляции. Являясь так называемым экспертом, она занимается вопросами польской промышленности. Считается хорошим специалистом в вопросах обеспечения Польши топливом. На эту тему она составила несколько обширных материалов, которые печатались в одном или двух экземплярах и были так быстро забраны американцами, что даже Заморский не удержался от замечания:

– Господин Браун нарушает принципы работы. Вводит новую степень секретности…

Антоний Кучмерчик, доверенное лицо Новака в коллективе Заморского, является человеком ЦРУ. Он тоже начинал с работы на англичан, которые уступили его своим заокеанским союзникам. Для работы в секторе пригоден примерно в той же степени, что и Уршула Ясиньчук. Похож на нее с точки зрения умственного развития и уровня знаний. Допускает аналогичные ошибки.

Однако он имеет богатую биографию. Когда ему было немногим больше десяти лет, он вступил в гитлеровскую организацию Тодта и был послан на фортификационные работы в Норвегию. Ему удалось сбежать в Швецию. Оттуда он был перевезен в Англию. Англичане решили использовать его как диверсанта, и он должен был быть переброшен в тыл к немцам. Прежде чем закончился курс его обучения, третий рейх капитулировал. Тогда англичане направили Антония Кучмерчика на еще более секретные курсы с целью внедрить его в роли диверсанта на этот раз в Польшу.

Кучмерчик никогда не говорил о том, где он побывал. Вообще он ничего не рассказывал о своем прошлом. Работая в «Свободной Европе», он продолжал служить ЦРУ: функции глаз и ушей Новака в коллективе Заморского исполнял по собственной инициативе и склонности к доносам.

Вместе со мной в секции работали еще Веслава Трояновская, Михалина Копчевская и Кристина Дудин-Борковская. Все они были женами людей, имевших определенные заслуги перед «Свободной Европой» и ЦРУ. Например. Веслава Трояновская – жена Трояновского, который перед войной был известным спортивным комментатором польского радио, а позже утверждал, что передачи «Свободной Европы» на польском языке являются продолжением наилучших традиций польского радиовещания. В награду за такие заслуги перед «Свободной Европой» должность на радиостанции была предоставлена и его жене, ибо две зарплаты в доме – это больше, чем одна. Муж Михалины Копчевской был диктором (умер в 1968 году).

Много места заняло бы представление всех лиц из польской секции «Свободной Европы». Поэтому я ограничусь лишь теми, кого смог узнать ближе или кто по тем или иным причинам выделялся на фоне остального коллектива.

По рангу и служебному положению я должен начать с Яна Новака – директора польской радиостанции «Свободная Европа». Настоящее имя и фамилия Яна Новака – Здислав Езёраньский. Подарки на именины от своих сотрудников, как правило ценные, он принимает два раза в году: в дни Яна и Здислава.

У Новака столько вариантов автобиографий, сколько случаев для их представления. Не изменяется в них только дата и место рождения – 15 мая 1913 года, Варшава – и факт окончания высшего учебного заведения в Познани, где он был ассистентом профессора Эдварда Тайлора на кафедре экономики и истории Познанского университета. Однако эти подробности относятся к довоенному времени. Различные версии биографии начинаются со дня, в который Новак сообщает дату и обстоятельства своего побега из гитлеровского плена.

Чаще всего он рассказывает, что сбежал из эшелона с пленными под Краковом. В этой же группе беглецов был якобы, как иногда он добавляет, и Юзеф Циранкевич. Я уже упоминал о том, что директор Новак – один из нескольких десятков директоров в мюнхенской «Свободной Европе» – страдает манией величия. В сознательно создаваемых ситуациях, которые по его замыслу должны восприниматься как «минуты откровения», он говорит о себе как о человеке, ниспосланном Польше судьбой, и вожде польского народа. Он считает, что каждая выдающаяся личность должна чуть ли не с колыбели совершать поступки исторического значения. Новак, правда, начал рубить головы уже в зрелом возрасте, но с молодых лет, что он с гордостью подчеркивает, встречал и близко знал людей либо великих, либо таких, кто пользовался большим уважением. Когда, например, он говорит о периоде учебы в гимназии имени Адама Мицкевича в Варшаве, он всегда сообщает, что в одном классе с ним учились Ян Котт и Рышард Матушевский, а немного более старшим коллегой был Адам Рапацкий.

О первых двух годах своей жизни после побега из плена Новак высказывается неопределенно. В передаче, которой в 1969 году «Свободная Европа» начала цикл «Портреты наших сотрудников», Новак говорил: «Сначала я сотрудничал, впрочем довольно непостоянно, с полковником Влодаркевичем. Это меня не совсем устраивало. Слишком много было здесь политики, причем не такого рода политики, которая отвечала бы моим взглядам. В конце концов в 1941 году я нашел поле деятельности, которое мне особенно подходило, а именно «акцию Н…»

Новак, известный своими взглядами, которые открыли ему дорогу к креслу директора польской или, точнее, антипольской секции радиостанции «Свободная Европа», открыто не любит уточнять, какие он имел или сейчас имеет политические взгляды. Это не черта его характера, а главным образом избранная тактика. Он хочет быть в глазах доверчивых людей непогрешимым пророком, не опасаясь, что кто-нибудь разоблачит его мошенничество. Такую роль можно играть, только если не пытаешься ничего по-настоящему предвидеть, можно также хвастаться постоянством убеждений, если никто их до конца не знает.

Новак принимал участие в подпольном движении в годы оккупации. Однако у него явная склонность к переоценке своей роли в «акции Н» и искажению фактов. Эта акция, как известно, заключалась в разработке и распространении антигитлеровских листовок, брошюр, газет и распоряжений, написанных на немецком языке и так отредактированных, что они могли считаться делом рук самих немцев – членов тайных оппозиционных организаций. Преувеличивая свои заслуги в «акции Н», хвастаясь подпольными подвигами, Новак создает себе ореол борца за свободу. Эти мифы ему нужны для поддержания репутации у американцев в качестве доказательства, что они имеют сотрудника с большим опытом работы в пропаганде.

Действительные функции Новака в «акции Н» до конца еще не выяснены. Многое говорит о том, что уже во время войны Новак имел связь с английской разведкой. Сотрудничал с нею он намного шире и глубже, чем это должно бы вытекать из нормальных связей секретных служб двух государств-союзников. Три раза выезжал он из оккупированной Польши. Во второй раз находился в Лондоне восемь месяцев и тогда открыто перешел на службу к англичанам. В июле 1944 года был вновь переброшен в Польшу. Именно об этой миссии он широко рассказывал в упомянутой уже мною передаче.

Я процитирую отрывок из нее, который, с точки зрения исторической правды, вызвал много сомнений. Большинства из названных мною людей в то время уже не было в живых, и, следовательно, они не могли все это опровергнуть. Этот отрывок, как я полагаю, с полной определенностью вскрывает главную черту характера Новака.

«Отправлял меня главнокомандующий генерал Соснковский, с которым, впрочем, я летел из Лондона в Италию в одном самолете… Отправлял меня 10 июля премьер Миколайчик… Отправлял меня Тадеуш Ромер, тогдашний министр иностранных дел…»

Одним словом, верхушка эмигрантских властей. Ниже Новак не спускался. В Польше дело обстояло аналогичным образом. 30 июля 1944 года, за два дня до начала восстания в Варшаве, Новак якобы явился к главнокомандующему Армией Крайовой генералу Бур-Коморовскому.

«Было уже слишком поздно. После восстания генерал Коморовский сказал мне, что если бы я прибыл в город на пять минут раньше, то все, что я должен был сделать, могло б иметь решающее влияние на ход событий. Но в момент, когда я докладывал, основные решения, собственно, уже были приняты…»

Эти несколько фраз характеризуют болезненное самолюбие Яна Новака. Стремясь стать фигурой исторической, эпохальной, он непрерывно сыплет фамилиями людей, которых в истории нашего народа нельзя обойти. Он сознательно создает вокруг своей особы шумиху в надежде, что удастся пробраться еще на ступеньку выше. Нет недостатка и в других подобных примерах в упомянутой передаче.

Новак утверждает, что перед поражением Варшавского восстания он получил приказ уйти из Варшавы и пробраться вместе с Ядвигой Вольской, с которой тогда вступил в брак, в Лондон. Вот его слова:

«Нас должны были перебросить по так называемому воздушному мосту с группой очень видных лиц. Тогда должны были лететь Виценты Битос, Зигмунд Заремба, Хоппе и депутат Яворский из «Стронництва народовего».

Полет не состоялся. Однако Новак добрался до Лондона. Вместе с женой, пани Вольской, они якобы были первыми очевидцами и участниками Варшавского восстания, которые очутились на Темзе. Как это произошло?

«Вместе с женой я прорывался через германский рейх, затем швейцарскую границу во Францию, тогда уже свободную. Оттуда нас срочно перебросили на военном самолете в Лондон».

Очень лаконично Новак говорит об этой поездке, детали которой не являются сегодня тайной. Почему он становится так скуп на слова, описывая преодоление нагроможденных на его долгом пути препятствий? Основная причина кроется в том, что Новак просто должен был здесь сохранять сдержанность.

В эмигрантском Лондоне, как и в «Свободной Европе», нет недостатка в людях, которые в делах разведки не являются желторотыми юнцами. Именно они утверждают, что Новак работал также на гитлеровскую разведку и даже не на военную, а на ту, которой руководил аппарат Гиммлера. Если бы Новак более подробно рассказал, как ему с женой удалось пробраться из борющейся Варшавы в Швейцарию, то мог бы разоблачить себя, раскрыть фактических покровителей этого «рискованного» мероприятия.

Главное командование Армии Крайовой, а также резидентура британской разведки в Польше в совершенстве владели техникой изготовления гитлеровских документов, паспортов, пропусков, продовольственных карточек и разрешений на выезд. Пользовавшиеся ими курьеры беспрепятственно разъезжали по всей Европе. Так было до 20 июля 1944 года, то есть до дня покушения на Гитлера и неудавшегося путча генералов. После этих событий во всем рейхе и на территории, еще оккупированной гитлеровцами, гестапо начало ловить действительных и мнимых заговорщиков. Очутившиеся под угрозой ареста гитлеровские генералы и полковники, их штатские друзья и семьи пытались найти убежище в нейтральных странах и скрыться в районах, где их не знали.

Чтобы предотвратить эти побеги, усилился контроль в поездах, на железнодорожных станциях и дорогах. В результате была создана густая сеть, через которую трудно было проскользнуть без соответствующих документов.

В целях охоты за заговорщиками, бывшими до 20 июля 1944 года на вершине власти, а следовательно, за людьми, снабженными документами, были изменены бланки различных пропусков, введены новые печати, шифры на них и т. п. Дезорганизованная Варшавским восстанием ячейка главного командования Армии Крайовой, фабриковавшая документы, не была в состоянии приготовить бумаги по новым образцам. Кто же тогда помог достать Езёраньскому и его жене документы, необходимые для проезда из Варшавы до швейцарской границы и разрешающие находиться в районе, который в то время тщательно контролировался гитлеровскими властями? Как состоялся переход швейцарской границы?

Еще осенью 1944 года в «польском» Лондоне прошел слух, что Новак связан с гитлеровской разведкой. Именно немцы, пытаясь спровоцировать конфликты в лагере антигитлеровской коалиции, что, по их мнению, могло быть последним шансом на спасение третьего рейха от неминуемого поражения, дали возможность Новаку безопасно проехать в Лондон, где он должен был предоставить эмигрантскому правительству тенденциозные материалы, сфабрикованные в определенных ячейках главного командования Армии Крайовой. Почвой для противоречий должны были быть не соответствующие правде и освещенные с антисоветских позиций причины поражения Варшавского восстания.

Упоминания о позорной роли Новака как орудия в руках гитлеровской разведки появлялись позднее в различных эмигрантских публикациях. Однажды многие сотрудники «Свободной Европы» получили по почте изданную в Лондоне брошюру под названием «Мюнхенский зверинец». Она содержала, в частности, много аналогичных обвинений в адрес Новака.

Подхалимы и трусы шли с ней к директору и, опасаясь последствий, смиренно объясняли:

– Пан директор, я этого не читал. Перелистал и как только понял, что это пасквиль, решил вам отдать…

Другие читали, но хранили молчание. Некоторые, известные своей лисьей тактикой, прикидывались, что вообще ничего не знают о происходящем.

Новак нервничал. Он знал, что замалчивание этой щекотливой истории неразумно. Поэтому он попытался сразу взять быка за рога. Распорядился объявить, что каждый, кто хочет, может прочитать брошюру, положенную для ознакомления в его секретариате. Желающие имели в своем распоряжении только один день. При получении брошюры нужно было ставить подпись в специальной тетради. Некоторых эта необходимость ставить свои автографы смущала, но любопытство брало верх. Шли и читали. Начались разговоры и комментарии уже не столь деликатные. Тогда Новак струсил и распорядился брошюру спрятать. Разобравшись в обстоятельствах, люди замолкли, ибо на этой опасной теме легко можно было погореть. Доносчики Новака действовали всюду.

Фрагменты брошюры, касающиеся Яна Новака, не произвели в конечном счете потрясения в польской секции. Отношение к ним большинства сотрудников было похоже на реакцию Люциана Пежановского, когда я ему показал публикацию о том, что радиостанция «Свободная Европа» находится на содержании у ЦРУ. Пежановский посмотрел на меня как на законченного идиота и буркнул под нос:

– Ну и что? Вы удивлены? Ведь каждый об этом знает. Здесь нас может интересовать только одно: чтобы те же из ЦРУ хорошо нам платили…

Итак, шока не было, ибо у слишком многих сотрудников секции за плечами имелся продолжительный стаж работы в секретных службах. Почти все из так называемых «старых» прошли через руки англичан, американцев, а некоторые – и немцев. «Новые» идут по следам «старых» – нужно ведь в таком кругу поддерживать традиции. Среди них есть и такие, кто не успел еще выполнить все формальности, но только потому, что у офицеров ЦРУ нет причин для спешки. Выбор на Энглишер Гартен большой. Не удивительно, что Новак чувствует себя там среди своих. Ему нет необходимости особенно скрывать свое прошлое. Он может, скорее, гордиться работой на англичан и американцев. На фоне задач, которые выполняет «Свободная Европа» в течение многих лет, даже его контакты с гитлеровской разведкой ничуть не умаляют его «достоинств». В общем, это подходящий человек на подходящем месте. Комментировать, пожалуй, излишне.

Одним из трех заместителей Новака является Зигмунд Михаловский, по происхождению граф, по образованию юрист. Для «старика» он относительно молод (родился в 1918 году). Во время войны находился в Великобритании, а позже переехал в Париж, где был сотрудником местного отделения «Свободной Европы» и вице-председателем Союза польских федералистов во Франции. В 1961 году переведен в Мюнхен. Имел жену – онемечившуюся шотландку из очень зажиточной семьи. Когда эта женщина, неплохо знавшая связи мужа с американской и западногерманской разведкой, решила с ним развестись, граф категорически воспротивился этому. Те, кто знает Михаловского, утверждают, что сопротивлялся он прежде всего потому, что любил доходы жены. Тогда шотландка начала угрожать публичным разоблачением секретных связей Михаловского. Однажды в пьяном виде она начала об этом говорить во весь голос при свидетелях. Замешательство было огромное, но инцидент уже не повторялся: шотландку заперли в психиатрическую больницу. Вскоре после возвращения домой она умерла. Официальная версия гласила: самоубийство. Немногие поверили этому. Следствие, во всяком случае, было быстро прекращено.

С Янушем Корызмой я познакомился на конференции в Фельдафинге. Довольно быстро мы подружились. Разница в возрасте между нами была небольшая. Оба относительно недавно выехали из Польши, поэтому легче находили общий язык между собой, чем с так называемыми «стариками». Корызма, высокий стройный блондин с голубыми глазами, в Польше был театральным статистом и играл небольшие роли в нескольких фильмах; за границей говорил, что он актер. В «Свободной Европе» занимал должность диктора, выступал также в передачах. Большинство сотрудников польской секции, даже «новые», женаты и имеют детей. Корызма, как и я, был одиноким. Перед выездом из Польши я не женился. Пришел к выводу, что мне нельзя подвергать опасности другого человека: ведь я должен был жить на острой грани, разделяющей два мира.

Корызма не только был красив, но и умел нравиться женщинам. Часто мы вместе выходили на вечерние прогулки, заглядывали в маленькие ресторанчики, и иногда случалось, что я еще не успевал оглядеться, а он уже завязывал знакомство и приглашал девушку к себе послушать пластинки. Коллекция пластинок была у него большая, и все об этом знали.

Януш имел успех не только у немок, американок и англичанок, которых было полным-полно на Швабинге. Этот район по атмосфере напоминает Латинский квартал в Париже. Здесь тоже собираются студенты, художники, известные и начинающие, а также их почитатели. Они являются основными посетителями кафе, винных погребков и ресторанчиков, рассчитанных на различные вкусы и состояние карманов. Косматые начинающие художники разрисовывают цветными мелками тротуары. Поглощенные своей работой, они прикидываются, что делают это для своего удовольствия и их вовсе не касается, бросают ли пфенниги в как бы случайно оставленную шляпу толстопузые прохожие, которые попадают сюда, чтобы соприкоснуться с грешным миром художников. Хиппи продают свои не слишком красивые изделия из медной проволоки. На Швабинге можно купить наркотики, а также напиться вина, не опасаясь, что это кого-то возмутит. Немцы из Рейнской области, Гамбурга и Вестфалии говорят о Мюнхене, что это самая большая деревня в ФРГ. Заурядные баварцы никогда не отличались остроумием. Их шутки редко до кого доходят. Помню, как первый раз я приехал в столицу Баварии и остановился перед магазином с сувенирами. На витрине я увидел кошелек в форме баварских трусов из замши с вышитой цветными нитками надписью: «Будь счастлив, когда он полный». Для меня этот кошелек является своего рода символом истинной Баварии и баварцев, их бесцветной столицы, где улицы пустеют уже около десяти часов вечера. Швабинг на фоне мюнхенской серости кажется оазисом беззаботности и умственной изысканности. Поэтому не удивительно, что там укрываются иностранцы, насытившись баварским фольклором, сдобренным пивом. Мы с Корызмой не были исключением. Не одну ночь протанцевали и прогуляли на Швабинге.

Корызма нравился женам и дочерям сотрудников из польской секции. Однажды, когда Новак устраивал большой прием для иностранцев, он нанял в качестве старших официантов Корызму и еще кого-то из молодых сотрудников, снабдив их белыми смокингами. О них он говорил иногда: «Мои люди». Тогда-то разодетый Корызма и приглянулся пани Езёраньской. Было замечено, что жена директора, когда приходила – а в какой-то период она стала приходить чаще – в здание на Энглишер Гартен, всегда расспрашивала о «пане Януше», а при встрече смотрела на него, как удав на кролика. Новак об этом узнал. Корызма сразу же все потерял в его глазах. Кто хоть раз навлекал на себя гнев Новака, тот впадал в немилость легко и быстро.

Корызма не мог спастись, ибо он не был приспособленцем. Когда ему что-то не нравилось или он с чем-то не соглашался, он говорил это прямо, без всякой игры в дипломатию. Из-за этого он всегда был на плохом счету у начальников, средних и маленьких. Позже несколько раз ему случалось опаздывать на запись. Разразился большой скандал. Опоздания были, конечно, только предлогом. В этом ни у кого не было сомнений. Если бы с такой жестокостью подошли, например, к диктору Пекарскому, алкоголику, то его должны были выгнать с работы еще несколько лет назад. Януша понизили в должности – с диктора на курьера. Он разносил по польской секции газеты, журналы, папки с документами, но не все сочли необходимым с этого момента его избегать. Начальство раздражала эта терпимость сотрудников к «штрафнику», и вскоре, как и можно было ожидать, последовала новая история. Корызма якобы потерял папку с документами. Его уволили.

Тадеуш Подгурский (тот, который в своих передачах так часто и возвышенно говорит о роли профсоюзов и постоянно нападает на Центральный совет профессиональных союзов Польши, обвиняя его в том, что он слишком слабо защищает интересы трудящихся в случаях их конфликтов с дирекцией) был членом «профбюро» в польской секции.

«Профбюро» в «Свободной Европе» – хотя это и звучит несколько парадоксально – в соответствии с уставом должно выполнять те же функции, что и профбюро в Польше, а следовательно, заботиться об интересах сотрудников. В деле Корызмы «профбюро» заняло вначале умеренную позицию. Оно не возражало против увольнения, но и не хотело, чтобы это сделали в дисциплинарном порядке. Тогда Новак вызвал к себе председателя «профбюро» графа Михала Тышкевича. Выйдя из его кабинета, перепуганный председатель тут же сообщил своим коллегам, что директор не желает какого-либо вмешательства «профбюро», поскольку Корызма должен быть уволен. Тышкевич «расхворался», поэтому Новак взял на себя труд переговорить и с другими членами «профбюро»: Микицюком, Птачеком и Подгурским. Он объявил им, что если Корызма напишет покаянное письмо, то он, директор, согласится еще подумать. Тогда, чувствуя намерения начальника, в атаку бросился Подгурский.

Не спрашивая мнения остальных членов «профбюро», Подгурский встал на сторону директора. Он даже не подсказал Корызме, что тот может апеллировать в вышестоящую инстанцию, и не сделал ничего, чтобы ему помочь. Подгурский повсюду распространял домыслы о том, что Корызму нужно уволить как можно быстрее, поскольку тот якобы обкрадывал универсальные магазины. Знаменитая в секции коллекция грампластинок Корызмы – не что иное, как плоды этой кражи. Клевета сделала свое. «Профбюро» пошло за Подгурским. Только один его член, Кшиштоф Бауэр-Чарноморский, имеющий британское подданство и работающий в «Свободной Европе» как аналитик радиопередач, а это значит – в подразделении, независимом от Новака, имел смелость защищать Корызму и требовал соблюдения условий коллективного договора. Этим он восстановил против себя Новака и на новых выборах в результате стараний доверенных лиц директора уже не прошел в состав «профбюро».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю