Текст книги "Рубин Good (СИ)"
Автор книги: Андрюс Ли
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)
– Серьезное имя, – мелко крестясь, обронил Дафни из Нидерландов. – С таким грозным именем один коренастый гунн, умудрился совершить немало сомнительных завоеваний.
Дальнобойный Аттила внушал подлинный ужас. К нему прилагалась дюжина сногсшибательных стрел, над которыми поработали особенно тщательно. Они в точности походили на отпадные копья, только были чуть короче. Таким стрелам позавидовал бы кто угодно, начиная с эльфийских стрелков и кончая самим Зевсом, метателем огненных молний. Выглядели стрелы столь же чудовищно, как и сам лук. Они казались узловатыми костылями пещерного гнома, потерявшего конечности в битве за горное злато. В комплекте с Дальнобойным Аттилой они вызывали священный трепет. Подобными предметами орудовать было небезопасно, однако иного оружия под руками не имелось.
Тетиву для лука сладили из старой задубевшей кожи, капитально растерзав ради подобного дела чью-то последнюю куртку, а заодно и рубаху.
– Рубаху-то зачем изорвали, а, суки подколодные?! – недовольным тоном заявил по сему поводу хозяин отобранных вещей, безнадежно ковыряясь в остатках изуродованной одежки.
– Угомонись, брат!.. – уверенно ответил ему народ. – Лучше пораскинь умишком, дружище, что для тебя сейчас важнее – кусок хорошо прожаренного мяса или твое поганое барахло?
– Мясо важнее, – рассудительно донеслось в ответ.
– Ответ правильный, – коротко подытожили гребцы. – Ибо тому, кто собирается сдохнуть от голода всякое платье без надобности.
Вооружившись столь серьезными доводами, вышли, наконец, на охоту, благо дождь прекратился. Вытянулись в цепочку, как опытные загонщики дичи и поперлись в самую глушь чащобы.
Лес поглотил их без остатка. Шли шумно, никого не таясь, затем смекнули, что живностью вокруг совершенно не пахнет.
– Все, братья христиане! – мрачным басом сказал кто-то. – Пошли на большую дорогу, покуда ноги не протянули! Лучше уж грабеж, чем верная смерть от пустого желудка!
– Ага! – согласно подхватил отчаявшийся народ. – Плевать на харизму, когда жрать нечего!
– Молчать! – резко оборвал их Рубин. – Пока мое место с вами, я никому не позволю встать на путь греха!
Никто не перечил. Ему вручили жутковатый лук, и отрядил вперед.
– Без добычи не появляйся, орел, – дружелюбно напутствовала его компания голодранцев. – Иначе на куски порвем.
Рубин нерешительно затоптался, чувствуя себя полным кретином. Однако к нему без лишних слов присоединились Али Ахман Ваххрейм и Дафни из Нидерландов.
– Хотите быть сподвижниками? – с большой надеждой спросил у них Рубин.
– Глупый вопрос, – отрезал улыбчивый мавританин.
– Я не возражаю, – елейно изрек богомолец.
Более вопросов не возникало.
Таким образом, плутали аж до самого полудня. Затем умудрились повстречать одного хамоватого егеря* и небольшое стадо оленей, среди которых был красивый жирный вожак.
– Пошли вон! – коротко сказал им егерь. – Иначе я не позову сюда шерифа...
Пришлось крепко дать наглецу в зубы, чтобы вел себя вежливо. А вот жирного вожака напротив – "загасили" с двух метких выстрелов, удачно применив для подобной цели Дальнобойного Аттилу. Лес при этом буквально содрогнулся от гулкого звука тетивы. ("Просто песня", – подумал Рубин.) Кроме того, на обратном пути к исполинскому дубу, вышли на дикого кабана. Кабан был молодой, упитанный и совершенно не разбирался в людях.
– Это вепрь, – невозмутимо произнес Дафни из Нидерландов. – Вепрь населяет преимущественно материковые леса северных стран. Также встречается, где попало. Мясо этого животного жесткое, но вкусное. Обладает высокой калорийностью и прекрасно утоляет голод.
Услыхав столь содержательный монолог, вепрь медленно сузил свои красные от злобы гляделки и первым бросился на людей. Однако люди оказались куда проворнее. Они мигом шарахнулись в разные стороны, а затем живо сомкнули свои ряды и методично заколбасили разъяренного зверя увесистыми дубинками.
С грузом на плечах, практически на последнем дыхании, едва дотянули до знакомой поляны.
– Мясо прибыло! – этот ликующий крик вспугнул крупную стаю ворон, бесцеремонно рассевшихся на ветках дуба, после чего с утомленных охотников в мгновение ока стащили туши животных и принялись разделывать добычу на части.
Тут же – поблизости уже вовсю полыхал веселый костер, щедро обложенный толстыми сучьями. Рядом валялся приготовленный вертел, и сушилась чья-то вдрызг изношенная обувка.
На радостях, с хохотом и прибаутками обувку вконец затоптали, а освежеванные туши аккуратно насадили на вертел и поспешно запихнули в жаркое пламя костра. Вся операция заняла не более четверти часа. Даже землекоп несколько раз подбросил в огонь хвороста и с большим энтузиазмом подержался за тяжелый вертел.
После сытной кормежки, ковыряясь сосновой иголкой в зубах, Рубин расслабленно откинулся в траву, и, пожалуй, первый раз в жизни подумал о том, что лес слишком щедр к человеку. Более того, наши предки находились в лесу постоянно, обнаруживая под сенью деревьев превеликую массу полезных вещей, включая натуральное пропитание, аппетитных самок и верных друзей.
"Да... – умиротворенно заключил Рубин, – лес – это чудесно! Хотя куда симпатичнее находиться все-таки дома, в индивидуальном жилище, в обстановке, так сказать, привычного уюта и тепла, где есть все, что сулит тебе покой и порядок, ибо нет на свете ничего милее домашнего очага и родных стен..."
Эпизод двадцатый,
где вещи, созданные людьми, говорят сами за себя.
Наевшись до отвала, опять погрузились в сон. Уснули без задних ног, как невинные младенцы в купели страданий. Так повторялось ровным счетом три дня и три ночи. Люди приподнимались только затем, чтобы пожрать и активно облегчится, после чего мешками валились обратно на землю и погружались в глубокое забвение. Один лишь землекоп практически не ложился. Он безмолвно возился возле костра, подкладывая в огонь все новые и новые порции сучьев. Видимо, жизнь под землей – в сырости и тьме совсем доконала бедолагу, и человек непроизвольно тянулся к теплу и свету. Каждый раз, открывая и закрывая усталые вежды, Рубин видел землекопа на одном и том же месте. Создателя хитроумного тоннеля озаряли сполохи пламени. Он неспешно ковырялся палкой в угольях, отчего кверху поднимались яркие снопы искр.
"Странный землекоп... – подумывал Рубин сквозь полудрему. – И говорит занятно, как пришелец из будущего. Местные так не разговаривают. Здешняя публика вообще с большим трудом понимает нормальный человеческий язык. Зато высоколобые парни из грядущих эпох могут общаться с любым идиотом из прошлого. Разумеется, если у них для этого имеется подходящая машина времени, а дома лежит красный диплом об окончании лингвистических курсов".
Рубин еще раз пристально оглядел землекопа, после чего твердо решил, что этому парню он точно выдал бы лицензию на путешествия во времени.
Землекоп таинственно ухмыльнулся, но загадку свою все же оставил при себе. Вместо разгадки он старательно подкинул в костер свежую порцию дровишек, отправляя в ночное небо ослепительный фейерверк огненной мошкары.
"Ничего-ничего... – Рубин широко зевнул. – Время – это не более чем мусоропровод, где каждому из нас уготован свой мусорный контейнер. Главное, чтобы этот сумасшедший землекоп лес в округе не подпалил. Лес – это важно. В лесу полнее дышится грудью. Тут запах свободы пьянит и радует сердце каждого человека. Без свободы – нет жизни, потому как все мы вольные птицы. Что хотим, то и делаем, пока в ящик не сыграем. Так что если желает мужик из будущего до костей прогреется, так пускай прогревается. Главное, чтобы пожара не было, ибо черное пепелище не самое лучшее место для живого человека".
Окончательно пришли в норму только на четвертые сутки, в районе обедни, когда услышали, как где-то далеко-далеко прозвонили колокола. Вослед колоколам раздался заливистый лай собак. Рубин беспокойно осмотрелся – все ли спутники на месте.
Слава богу, народ был здесь. Люди живо поднимались на ноги. Только морда землекопа нигде не виднелась.
"Хрен с ним", – подумал Рубин. – Если он решил вернуться обратно под землю, то этого проблемы его психиатра.
Потом послышался топот копыт и громкие голоса. Вскоре появились вооруженные люди и свора озлобленных худосочных собак. Впереди двигалась парочка внушительных рыцарей. Они восседали на лошадях как грозные воители свежеиспеченного крестового похода. За ними тащилась дюжина озабоченных латников, три лучника и чей-то персональный шут.
При виде сборища голодранцев свора шавок подняла душераздирающий лай, а шут заржал как ненормальный и плюхнулся на землю.
– Ого-ого... – жизнерадостно воскликнул паяц, стараясь, что есть мочи забросить левую ногу к себе за шиворот.
...Этот лес не для народа,
этот лес для короля!..
А народ пусть ходит в поле,
чтоб работать, тру-ля-ля!..
Это живописное сборище привел никто иной, как знакомый егерь, которому третьего дня крепко дали в зубы.
– Ну что разбойники!.. – угрожающим тоном заявил он, глядя на бывших узников совести с долей некоторого высокомерия. – Дождались кары небесной! Теперь-то уж вы наверняка узнаете, какова истинная стоимость английской оленины в здешних краях!
После трех дней превосходного отдыха на природе, после всех мытарств на море, на суше и даже под землею, Рубин не сдержался. Он вновь, от всей души, крепко врезал егерю в оскаленную пасть, а затем решительно поднял Дальнобойного Аттилу с земли. С убийственным орудием в руках Рубин смотрелся достаточно грозно. Он выглядел как новоявленный Одиссей, возвратившийся в родную Итаку. Не было никакого сомнения, что он более не потерпит никакого постороннего вмешательства в свою судьбу.
Рыцари уразумели его без лишних слов. Это был явный вызов.
В лесу повисла тишина, ибо посреди поляны, под сенью громадного дуба, стояли две колоритные группы. С одной стороны – типичные изгои общества, испытавшие на себе долгие месяцы отчаянного рабского существования, а с другой – пара местных аристократов, за спинами которых толпилась орава послушных наемников.
Вчерашние невольники сурово нахмурились, затем стали медленно подбирать увесистые дубинки и пяток совершенно отпадных копий. Было видно, что долгий отдых пошел людям только на пользу. Они слегка отъелись, пришли в себя, и более не желали терпеть ярмо и гнет безжалостных хозяев. По правую руку от Рубина молча застыл Али Ахман Ваххрейм, слева незаметно выдвинулся маленький узкоглазый японец. В спину напряженно и жарко задышала остальная вольница и голытьба.
Дальнобойный Аттила произвел атаку первым. Тетива прозвучала с такой убийственной и мягкой нотой, что вся округа замерла в тихом ужасе. Потом замерли все остальные.
"Такое безмолвие случается только раз в жизни и только в гробу..." – меланхолично подумал про себя один из рыцарей, прежде чем замертво рухнуть под копыта лошади. Из его стального панциря торчала чудовищная стрела. Она пробила бронированный доспех могучего вельможи и вышла из сэра рыцаря со стороны противоположной грудной клетке.
Второй рыцарь не привык обращать внимание на подобные пустяки. Он мельком взглянул на поверженного соратника, проворно достал из ножен меч, и устремился на врага, не ведая ни страха, ни упрека. Однако Дальнобойный Аттила не подвел и на этот раз. Тетива вновь прозвучала с такой убийственной и мягкой нотой, что вся округа вновь оцепенела в тихом ужасе.
"Увы, совершенно точно, похоже, и впрямь, такое безмолвие можно услышать только один раз в жизни и только на том самом свете..." – меланхолично подумал про себя второй рыцарь, прежде чем замертво рухнуть под копыта лошади. Из стального панциря глубокомысленного господина, чуть пониже пуповины, торчала чудовищная стрела. Она пробила бронированный доспех благородного воина, словно здоровенную консервную банку и намертво застряла в организме сэра рыцаря где-то в области высокородных кишок.
Рубин не хотел никого убивать. Но в данном случае за него говорил сам Дальнобойный Аттила и острое чувство собственного достоинства.
– Сами напросились, – заметил один из беглых арестантов.
– А разве у нас был выбор? – сказал еще кто-то. – Либо они нас, либо мы их...
Сделав правильные выводы, лес заново ожил. За ним ожила свора худосочных озлобленных собак и, как не в чем небывало, с чувством облаяла Рубина с ног до головы.
"Бедные создания, – с грустью подумал о собаках Рубин. – Довели вас люди до полного животного состояния".
Мысль мелькнула и погасла. Однако не погасли глаза озабоченных латников и хитрые гляделки шута. Клоун перестал кривляться, и лицо его приобрело черты вполне благоразумного человека. В следующее миг он выказал весьма похвальную сообразительность.
– Ну вот... – коротко молвил он. – Я же говорил сэру Гаю Чопперу и сэру Гаю Кентербирийскому, что с обездоленным человеком нужно разговаривать по-другому. Ибо обездоленный человек подобен лесному зверю, его к стенке припирать опасно, он ведь может и сдачи дать.
Латники поняли слова клоуна буквально. Лишенные железного руководства, они не желали биться просто так, на дармовщинку, ради собственной прихоти. Мысль о свободе медленно, но верно пробиралась в их чугунные головы. Это было впервой и требовало некоторых усилий, но служивые люди блестяще справились с этой задачей.
– Благослови вас Господь, – сказал им напоследок Дафни из Нидерландов.
Глядя в спины вояк, утаскивающих за ноги своих покойных хозяев, Рубин подумал вот о чем: что смотреть в затылок мирного человека, идущего по своим житейским надобностям, куда приятнее, чем радоваться смерти врага.
Эпизод двадцать первый.
Нельзя сказать, чтобы очень оптимистический, но зато крайне реалистический.
– Долго нам в лесу не отсидеться, – рассудительно изрек Рубин, поочередно оглядывая каждого из присутствующих. – Поверьте мне, я знаю методы, которыми действует привилегированная сволочь для поимки беглых рабов и преступников. Эти способы не самые сложные, но зато чрезвычайно действенные. Увы, аристократическая верхушка наравне с мелкими и крупными собственниками вырабатывала их на протяжении многих и многих веков. Они сделают все, чтобы лишить простого человека мало-мальски грамотного житейского выбора. Ситуация выглядит следующим образом.
Анализ ситуации.
– Вначале нас будут травить собаками, – уверенным тоном заявил Рубин. – Нас будут терпеливо загонять в подходящий угол. Нас будут травить долго, до тех пор, покуда мы не упадем на землю от изнеможения. А вот когда мы, наконец, рухнем в чавкающую грязь, то приподняться обратно на ноги нам помогут уже только затем, чтобы окончательно вздернуть на виселицы. Вам ясна моя мысль?!
Рубин сделал многозначительную паузу и вновь поочередно осмотрел каждого товарища. Люди слушали его с нескрываемым интересом, поэтому он продолжил:
– Теперь... – веско продолжил он, – когда мы с вами разобрались, что такое ослабленный человек в тяжелых условиях феодализма, следует сказать о том, что такое альтернативная перспектива нашего с вами существования?
Бывшие гребцы затаили дыхание.
– Друзья мои! – отеческим голосом сказал Рубин. – Нас предали! Мы никому не нужны! По сути, мы жертвы антигуманных обстоятельств и выбор у нас только один! Это путь борьбы за собственную свободу, права и обязанности!
– Как вы себе это представляете, сударь?! – культурно поинтересовался Дафни из Нидерландов.
– Начинать придется с утешения, – безапелляционным тоном сказал Рубин. – Правда, утешение это будет маленьким, точно фига младенца...
Утешение.
" Думайте люди! Думайте башкой, а не задницей, потому как в жопе ум располагаться не обязан. Думайте, напрягайте ваши извилины, поскольку за тех из вас, кто не желает думать самостоятельным образом, непременно будут думать ваши «добрые» короли и королевы, ваши милосердная знать, ваши «справедливые» судьи и ваши «сердобольные палачи».
– А ежели кому думать уже нечем? – траурным голосом спросил кто-то. – Отбита думалка вся, аж по самые яйца! Тогда как быть?
– Ну, если думать совсем уже нечем, тогда наша жизнь очень скоро перейдет в иную фазу бытия, полную постыдных оскорблений и человеческого рукоприкладства...
– Что вы имеете в виду, сударь? – снова поинтересовался Дафни из Нидерландов.
– Для начала нас будут бить, – без прикрас отчеканил Рубин. – Самое скверное, что нас будут бить в паховую область и, разумеется, прямо в челюсть. Нас будут бить болезненно и долго, травмируя конечности и голову до неузнаваемости. Нас будут бить до тех пор, покуда мы не превратимся в некое подобие мясного фарша или животрепещущую массу кровоточащих останков...
...Более того, возможно, нас разденут догола. Разденут самым изуверским образом: сдерут остатки лохмотьев, высекут розгами и старательно повесят вдоль дорог. Ну, а висеть мы будем еще дольше, давая голодным птицам и зверью попировать на наших невеселых поминках вплоть до одурения...
– Это херово, – буркнул один из гребцов.
– Да, таков будет наш конец, – Рубин сделал паузу, подкинул в костер головню и, отряхнув ладони, сухо добавил. – Вообразите себе, господа простолюдины, мы будем висеть как уродливые бабочки на шпильках. Мы засохнем, словно мухи под палящими лучами солнца. И никто, ни один случайный путник, ни один прохожий на всем земном шаре не помянет нас ни единым добрым словом. Разве это хорошо?!
– Нет... – хрипло произнес кто-то, сглатывая слюну.
– Правильно, – сказал тогда Рубин. – Но и это еще не все, ибо наш конец и наш позор будет длиться до тех самых пор, покуда наши глаза не выклюют вороны, а плоть не начнет медленно, но верно разлагаться до протухшей кондиции. Это разложение, это окончательное загнивание души и тела непременно повлечет за собой финальный цикл нашего с вами бренного существования, поскольку наши тела состоят не из гранитных валунов, а из обыкновенной воды, мизерных вкраплений железа и нескольких щепоток кальция. Увы, но это произойдет непременно, ибо наш организм не храм души и тела, как полагают отдельные невежи, а состоит из самых натуральных человеческих экскрементов, житейского камня за пазухой и прочих весьма неприглядных соплей. Так вот, вся эта структура, ранее называвшаяся человеком, начнет гноиться и разваливаться на первородные элементы со всей положенной в таких случаях скоростью, покамест окончательно не обратиться в горсть праха, песка и пыли.
– Сударь, – умоляющим тоном сказал один из голодранцев. – К чему вы клоните?
Рубин задумчиво нахмурил чело.
– Видите ли, коллега, – наконец сказал он. – Народ должен жить в постоянном страхе и ужасе. На этом постулате держится любая власть. И чем активнее народ трясется от страха и ужаса, тем легче местным феодалам управлять испуганным населением. Посудите сами, господа бывшие гребцы, что станет с нами, когда нас повесят?
– Ничего хорошего, – молвил Али Ахман Ваххрейм и плюнул на землю.
– Правильно, – произнес Рубин.
– Если нас повесят, то мы станем наглядным примером, эдаким символом неизбежного наказания за покушение на основы незыблемой власти. Мы будем омерзительной кучкой зловонных трупов, взирающих на мир пустыми глазницами несчастных оборванцев. Наши кошмарные останки будут отнимать у простых людей элементарную надежду на то, что они могут и должны сами определять свое место под солнцем.
Народ внимал Рубину, чуть дыша. Вокруг стояла дивная ночь. Над головой сияли звезды, внизу беспечно трещал костерок, а между этими двумя романтическими вещами жарилась свежая оленина. Это было словно во сне, в котором никто никуда не двигался.
– Итак, я резюмирую, – Рубин сделал строгое лицо. – После того, как мы провисим ни много ни мало, но пару добрых месяцев, от нас не останется ничего хорошего, кроме груды ухмыляющихся черепов. Мы будем греметь костями на ветру, напоминая прохожим о бренности всего сущего как на Земле, так и на Небе. Увы, нас скоро позабудут. Позабудут непременно, как забывают пролетевшую стаю птиц или опавшие листья. Нас позабудут как разбитую плошку, как плачь ребенка или мозоль на ноге. Горькая безнадежность загробного существования – вот что нас ожидает, друзья мои. Мы этого хотим?! Мы желаем жить без надежды, без цели, без веселого праздника жизни?! Или будем смотреть в перспективу?!
Рубин закрыл рот. Он ожидал ответа, но люди молчали. Народ находился в культурном шоке. Это был наглядный умопомрачительный транс. Речь Рубина "О тщете бытия" произвела на слушателей неизгладимое впечатление. После такой убийственной речи никто не желал возвращаться обратно к реальности, поскольку любые перспективы казались нелепыми выдумками волшебников. Более того, часть слушателей как будто, в самом деле, уже отбросила копыта и решительно сдохла, повешенная вдоль дорог на дворовых перекладинах, покореженных виселицах и крепких сучьях. Глаза людей были выпучены, а мозолистые ладони, сами собой, непроизвольно тянулись к сдавленным глоткам. Другая половина также чувствовала себя не лучшим образом, мысленно излагая краткие завещания невидимым святым отцам.
– Ну, нет... – наконец, хрипло выдохнул один из опомнившихся голодранцев. – Лучше все-таки смотреть в эту самую перспективу, как бы она не выглядела на самом деле, чем висеть на деревьях, словно прошлогодние шишки...
Фраза оказалась основополагающей. Вслед затем довольно долго обсуждался один наболевший вопрос: "Что такое светлая перспектива в частности и надежда в целом?"
Выяснилось, что идеальная перспектива – это, в сущности, светлый путь в край всеобъемлющего человеческого счастья и справедливости. А поскольку человеческое счастье и справедливость – вещи практически эфемерные и не поддаются никакому здравому истолкованию, то эту задачу, не мешкая, оставили в покое.
Следом затронули тему "Надежды", зная наперед, что надежда умирает последней.
Спорили шумно и долго, не жалея сил ради истины. Препирались вплоть до белой горячки, до разорванных на груди рубах, до пены на устах, до личных оскорблений и крепких зуботычин, однако предмет обсуждения остался открытым. В конце концов, рассудили так: что проще объяснить, что такое Конец Света, чем причудливые свойства пресловутой Надежды.
– О надежде говорить, словно воду молотить, – толково заметил Дафни из Нидерландов.
– Молоти не молоти, но как видно без горя счастья не найти, – уставшими от перепалки голосами подытожили шестеро незадачливых торговцев верблюжьей шерстью с азиатского востока*.
Словом, пришли к выводу, что нормальным, здоровым людям грешно прогибаться под господское ярмо. Свободный человек не должен кормить и обслуживать тех, кто воспринимает мир не иначе как бездонную кормушку для своих бесконечных уголовных надобностей и ублюдочных страстей.
– Уж лучше отойти в мир иной с чистой совестью и простодушными идеалами, чем жить по законам раболепия, скотского угодничества и приспособленческих уловок! – толков заявил Дафни из Нидерландов.
– А пойдемте к саксам?! – неожиданно предложил кто-то.
– А что – можно и к саксам!.. – душевно согласился народ – Какая, собственно, разница, куда податься, лишь бы люди хорошие навстречу попались!
– А кто такие саксы и где они живут?** – вежливо справился Али Ахман Ваххрейм.
– Саксы – это древнейшие племена Англии, – четко пояснил Дафни из Нидерландов. – Саксы – это гордые и свободолюбивые люди. Водятся саксы, где придется, где есть корм для скота и работящие бабы. Однако наиболее густо осели в северо-западной части британских островов и выкорчевать их оттуда – непростая задача. Что характерно, большинство исконных саксов обладают крепкой родовой привязанностью и совершенно не любят королевских прихвостней. Помимо того, каждый приличный сакс – лютый враг любого норманна-завоевателя. Среди саксов нам будет привольно и хорошо!..
– А нет ли в здешней Англии других каких симпатичных людишек, кроме этих самых чертовых саксов? – осмотрительно осведомились несколько бывалых человек. – Уж больно выбор невелик!
– Ага... – живо поддакнул чей-то голос. – С подобным выбором мы можем оказаться в еще худшем положении, чем сейчас, потому как там, где хорошо иному саксу, нормальному человеку может быть совершенно погано.
– Лучше саксов могут быть только стопроцентные саксы! – мудро изрек Дафни из Ниделандов.
– Ну что же... – коротко заключил Рубин. – Раз такое дело, пойдем к исконным врагам норманнов. А кто считает это плохим выбором пускай идет на все четыре стороны!..
Эпизод двадцать второй,
бытовой, исполненный состраданием к ближнему своему и последующим мордобитием.
К саксам решили отправиться быстро, пока не передумали.
– Если не пойдем сейчас, – произнес Дафни из Нидерландов, с кряхтением подымаясь с места, – то обязательно дождемся дополнительного прихода свежих рыцарей. А эти молодчики нам совсем ни к чему! Поскольку группа хорошо экипированных рыцарей не самая лучшая компания для беглых рабов и арестантов...
– Аминь, – буркнул Али Ахман Ваххрейм, сплюнув через левое плечо.
Где искать стопроцентных саксов – никто не ведал. Однако шагали все больше на северо-запад. По пути били дичь, разговаривали о войне и всерьез полагали, что справедливости и равенства нигде не существует, разве что на кладбище. Ночи коротали, где приведется: садились на землю, разминали усталые конечности, разжигали костер, разделывали убитых оленей и кушали жареное мясо.
На третий день путешествия забрели в небольшую деревушку. Остановились на центральной площади и начали с интересом осматриваться по сторонам. Деревушка выглядела неказисто, но, тем не менее, имела постоялый двор, надпись на столбе "Welcome in Пречестенку" и высокую красивую виселицу, на которой покачивался повешенный карлик. Табличка на груди несчастного крайне скупо сообщала о том, что коротышка попался за активное прелюбодеяние, а также за умение сытно жрать и пагубную страсть к миниатюрной церковной утвари.
Возле виселицы находился деревянный помост, окруженный толпой молчаливых вилланов. Лица вилланов недовольно хмурились. Они глядели на помост, там стоял человек весьма почтенного вида. Он был тучен, разодет в дорогие одежды и глядел на мир глазами истинного подателя королевских требований. Вельможу сопровождал небольшой отряд конных и пеших воинов. Они не пренебрегали своими обязанностями, всячески демонстрируя публике крепкие мускулы и немедленную готовность к побоям и наказанию.
– По велению его светлости лорда Герриона!.. – зычным басом известил человек на помосте. – Я оглашаю список тех предметов, каковые вам надлежит собрать как можно скорее и без лишних препирательств!
Сказано было по существу. Сказано было так, чтобы услышал всякий, включая глухих и идиотов. Человек развернул длинный свиток и начал зачитывать его слева направо. Он зачитывал его громко и торжественно, вкладывая в слова избыток чувств и максимум здоровой энергии.
На фоне повешенного карлика речь тучного человека звучала более чем убедительно. Он требовал от собравшихся крестьян двадцать пять мешков зерна, три бочки пива, емкостью в полтораста ведер, десяток курдючных овец и двух коров. При особом желании со стороны крестьян, живность можно было оставить себе, а взамен выставить пятнадцать бочек пива и несколько молодых симпатичных девок.
Вилланы слушали напряженно, чутко шевеля ушами. Потом усиленно зачесались в затылках и с тоской поглядели на небо. Небо, как всегда, помалкивало. Настроение у народа однозначно пошло на убыль, кроме, пожалуй, одного здоровенного детины. Его открытая физиономия, обильно покрытая веснушками, вызывала всяческую симпатию. Руки парня достигали самой земли, ноги походили на пару дубовых бревен, а шея казалась отлитой из жерла крупнокалиберного орудия. Он первым поднял свой трубный глас в защиту раннехристианских прав человека. Он так и сказал, что если кто-то хочет получить от него целых двух коров, двадцать пять мешков зерна и три бочки отменного пива, емкостью в полтораста ведер, то он – либо откровенный подлец, либо несомненный жулик. Потому что безнаказанно брать чужое добро может только тот, кто отродясь не делал ничего путного, кроме беспримерного разбоя и воровства.
Рубину детина понравился. Парень говорил прямолинейно и четко, словно проламывал кувалдой высоченную крепостную стену. Однако тучный человек на помосте имел по сему поводу иное мнение.
– Тебя как кличут, остолоп?! – проревел он на всю деревню.
– Я Маленький Джон!.. – не менее громогласно отозвался остолоп. – Я смиренный слуга Господа нашего всеблагого и вольный житель британских островов, а что?!
– По велению его светлости лорда Герриона! – оглушительно начал человек на помосте. – А также за еретические речи и неправедный образ мыслей, смиренный виллан по прозвищу Маленький Джон из Пречистенки лишается всего имущества и, конечно же, личной свободы!.. Без имущества она тебе все равно более не понадобится! – лаконично заключил он.
Небольшой отряд пеших и конных вояк тотчас направился к Маленькому Джону, желая лишить его имущества и свободы в кратчайшие сроки.
– Ну, раз так... – спокойно сказал здоровяк, безмятежно закатывая рукава рубахи. – Если в этом богоугодном мире не осталось более ничего хорошего, кроме алчущих сборщиков податей, то у всякого праведного мужчины нет иного выхода, как отложить свои дела в сторонку и проучить негодяев самым подобающим образом.
Вслед за тем, к небу с ужасающим треском взлетели как конные, так и пешие воины. За ними со страшными матюгами взметнулись подвернувшиеся вилланы, кусок деревенской ограды, часть соломенной крыши и помост с тучным человеком. Ржали лошади, дико голосили испуганные люди, с лязганьем сыпались на землю вояки, мечи, шапки, ремни, колья и сбруи. Потом, посреди поднятой пыли и суматошных криков, задрожала и медленно покривилась виселица с повешенным карликом. Казалось, покойник слегка ухмыльнулся, довольный тем, что этот гребанный мир прощается с ним с таким оглушительным треском.
Досталось многим – и наглым воякам и мирянам.
Рубину с компанией бывших гребцов также не поздоровилось.
– А мы-то здесь причем?! – с негодованием проорал один из поляков, прежде чем отправиться на крышу ближайшего сарая.
– А чтобы не хлопали глазами направо и налево! – грозно проревел великан, разгоняя компанию Рубина у чертовой матери. – Тому, кто не принимает участия в справедливых и богоугодных деяниях, следует получать по заслугам не менее прочих паразитов!
– Так мы же то же за свободу! За сытый харч! И против богачей! – тоненьким голосом крикнул ему Дафни из Нидерландов.
– Свобода, мать вашу... – ворчливым тоном донеслось в ответ. – А на кой хрен она мне сдалась – эта ваша чертова свобода, если всякая именитая скотина, с мордой недоделанного полководца на плечах, норовит раздеть тебя вплоть до самой последней нитки, наделив при этом пожизненной повинностью и каторжным ярмом...
