Текст книги "Рубин Good (СИ)"
Автор книги: Андрюс Ли
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)
Таким образом, доторговавшись вплоть до колик в желудке, отчего всякий образец оптовой и розничной торговли вызывал у него непередаваемые приступы ипохондрии и затяжного синдрома человеконенавистничества, он решил отдохнуть от дел и отправиться в путешествие в страны Ближнего востока. Как ни странно, но далекий район таинственный Палестины показался ему наиболее любопытным объектом для поправки пошатнувшегося здоровья. По слухам именно здесь находились некоторые исторические области, святые для каждого, кто искренне верит в распятого Христа и обещанное райское житье после откровенно мертвецкого существования.
Слухи Иерониму Густову Бергольцу показались симпатичными, посему он пожелал осмотреть столь выдающийся регион своими собственными глазами. Кроме того, Палестину пытался отвоевать суровый английский король Ричард Львиное Сердце*, действия которого сводились к сильнейшей и самой гуманной идее в мире, а именно: сделать так, чтобы освободить Гроб Господень от тараканьих полчищ улюлюкающих сарацинов и сопутствующего братства средиземноморских еретиков. Узнав о столь грандиозных задачах, Густав Бергольц увлекся дополнительной мечтой.
"Я буду скверным христианином, – тотчас постановил он, – если не помогу королю Ричарду в его борьбе за правое дело".
Помочь Иероним Густав Бергольц вознамерился попросту, как подобает опытному негоцианту в очах у которого ярко светился неугасимый огонь стопроцентного навара. Он скупил в окрестностях Гамбурга громадное количество пропитания, вложив в эту рискованную операцию большую часть фамильного капитала и тридцать пять процентов посторонних инвестиций. Это был неслыханный коммерческий план, осуществляемый под лозунгом "Сытый крестоносец – везде Победоносец".
Основным транспортным средством для доставки пищевых ресурсов в район Палестины, являлась флотилия добротно-снаряженных купеческих кораблей, ядро которых состояло из трех новехоньких германских нефов и многочисленных испанских галер. Их нагрузили практически до упора, так что трюмы трещали от натиска небывалого прокорма. Казалось, из Европы вывозят все материальные ценности разом. Хотя, на самом деле, к жутким тоннам лошадиного провианта, прибавили всего-навсего шестьсот-пятьдесят металлических клинков, изготовленных методом горячей и холодной ковки в жарких кузнях Фландрии, Дюссельдорфа и Страсбурга и столько же неподъемных прямоугольных щитов, обитых медными листами и ржавым железом до невозможности. Из прочего сырья везли дешевое красное вино, бусы для аборигенов и дьявольскую ораву озабоченных волонтеров из Зальцбурга, Киля и Бремена, готовых подвигнуться на любое грехопадение, чтобы поучаствовать в избавлении палестинской земли от правоверных сынов Аллаха.
К величайшему сожалению Иеронима Густава Бергольца король Ричард так и не сумел дождаться сытого гамбургского провианта. Увы, там, в далекой Палестине, пища более не лезла ему в глотку. Вместо приличного вина и закуски его беспокоили совсем иные вести. Его тревожил родной брат Иоанн**, который надумал вдруг заняться правлением Англии в сугубо частном порядке.
Благодаря столь серьезным новостям помощь понадобилась уже самому Ричарду, поскольку трон его начал ощутимо расшатываться и мало-помалу смещаться под другую задницу.
Не желая потесниться, смышленый английский монарх срочно двинулся обратно в Лондон. Более того, он вдруг явственно осознал, что руководить любимой отчизной надобно из родного дома, а не искать подвигов и славы в чужих краях. Тем более что в чужих краях к твоим непревзойденным подвигам и славе относятся несколько иначе, чем тебе того хотелось бы, и вместо ожидаемого триумфа здесь можно без особых осложнений заработать на собственные похороны и траурные венки.
Новость была трагичной, однако Густав Бергольц не унывал.
– Короли приходят и уходят, а товар остается, – весьма грамотно рассудил он.
– А что такое товар без охраны?! – охотно поддакнула дьявольская орава озабоченных волонтеров из Зальцбурга, Киля и Бремена. – Это разрыв сердца у тех, кто решил вдруг подарить свое богатство ворам и мошенникам!
"Кто бы мог подумать, – взвешенно рассудил Иероним Густав Бергольц, – что отбросы общества и простые солдаты могут быть настолько мудры и предупредительны?"
– Увы, – угрюмым тоном добавил один из наемников, с любовью поглаживая лезвие абордажной сабли. – Если сам король Ричард сбежал домой из Палестины, то наше дело гиблое. Ибо не с нашим трижды провонявшим продовольствием лезть на клинки и стрелы сарацинов. Они переломают наши кости и черепа, словно глиняные кувшины. У сарацинов нынче сила. Их сегодня тьма, а против силы и тьмы ни один добропорядочный человек не устоит.
"Точно сказано, – нахмурившись, подумал в этом месте Иероним Густав Бергольц. – При таких исторических обстоятельствах только истинная торговля имеет подлинное значение. Только торг – и ничего более. Ибо продавать и покупать человек будет всегда, невзирая на войну, голод и смуту. Там, где есть торговля, там только дурак останется без хорошей прибыли".
Сделав суровые лица, озабоченный коллектив Иеронима Густава Бергольца не посмел искушать судьбу дважды. Истово перекрестившись, глубокомысленные европейские мужчины лихо повернули корабли в ближайший порт.
Портом оказался прекрасный город Сур, над крышами которого возвышался купол мечети, дворец наместника и монументальная тюрьма. Здесь имелся обширный восточный базар, гудевший, словно растревоженное осиное гнездо и четыре питейных заведения. На базаре можно было купить все что угодно, включая невольниц и наркотические смеси, а в питейной мгле предлагали кальян, душистый плов и дешевые комнаты для ночлега. В этой жаркой толчее не составило особого труда отыскать толковых восточных прохиндеев, готовых продать родную мать, лишь бы слышать звон монет у себя в кармане. Не прошло и дня, как "продуктовая поддержка английскому королю Ричарду" исчезла в конюшнях местных аристократов и лачугах бедняков.
Таким образом, Иероним Густав Бергольц отчалил в родные края исключительно в приподнятом настроении духа. Его кошелек был полон золота, а мысли витали где-то там, где есть Творец наш небесный и куча херувимов, поющих аллилуйя ангельскими голосами.
Однако, удача переменчива, и вернуться к родному порогу, иной раз, гораздо труднее, чем уйти от него. Злая погода и злые викинги поставили жирную точку в коммерческом мореплавании славного потомка гордых немецких купцов. Проклятый Бирка, нагло осклабившись, самолично вручил ему в руки одно из чудесных норманнских весел. Разумеется, при этом, он не преминул подбодрить торговца звонким щелчком плети.
– Теперь это все, что осталось у меня от прежнего богатства, – уныло заключил Густав Бергольц, грузно облокотившись на рукоять весла. – Теперь я гребу в никуда и думы мои, как линия горизонта – пусты и холодны. Я смотрю вдаль и не ведаю, что ожидает меня впереди...
Как только Густав Бергольц смолк, рассказ продолжил недобитый морской волк. Он называл себя капитаном – капитаном Гуго Уфляндом.
Родился капитан Гуго Уфлянд на палубе крупного морского судна, принадлежащего французской короне. Едва распахнув свои крохотные уфляндские гляделки, он сподобился узреть солидную грот-мачту, пару трупов на рее и кучу исподнего белья, щедро обдуваемую ветром. И белье, и трупы висели на рее тихо, почти безмятежно, как бы символизируя неустанную потребность мира в чистоте, благоразумии, смертности и порядке.
Достигнув положенного умственного развития, Гуго Уфлянд узнал, что корабль назывался "Моя сестра". Ему также рассказали о том, что светлый час его рождения был прекрасен, ибо нет ничего лучше появления чистого ребенка посреди грязи и порока.
– Такой ребенок способен вселить надежду любому, кто ни во что не верит и живет лишь морским ветра, запахом крови, грабежом и насилием, – сказал ему отец на шестнадцатилетнею годовщину. – Ты был для нас солнцем, а трупы на реях – тьмою. Эти трупы яснее ясного говорили о том, что если ты родился на божий свет, то постарайся держаться того, кто сильнее тебя, а не наоборот.
Эта информация осела в памяти Гуго Уфлянда обстоятельно, словно железные заклепки, намертво вбитые в корпус тупорылого корабля. С такими воспоминаниями Гуго Уфлянд умудрился прожить всю свою долгую средневековую жизнь. Трогательные детские чувства и зыбкие образы висельников сопровождали его повсюду, где бы ни ступали его усталые мозолистые ноги. Картина колоссальной мачты, где болтались свежие магометанские трупы, преследовала его в самых кошмарных снах. Эта внушительная деревянная махина, уходящая в небеса без конца и края, раскачивала его сознание неторопливо и угрожающе. Она кренилась в его голове вездесуще, медленно и с натужным скрипом. Она, словно огромное символическое распятье, упорно внушала ему невеселые думы о собственном бессилии и отходных молитвах.
Этот мрачный образ сформировал разум капитана Гуго Уфлянду в лучших традициях мракобесия, что позволило ему встать на стезю законченного еретика и пессимиста без долгих сомнений. Он принял мир как должное, как необъятное и громадное кладбище, на месте которого пируют жалкие остатки человечества.
"Пир, вот что нам нужно, – изредка думал Гуго Уфлянд, шумно скребясь в затылке. – Ибо жизнь человека коротка. Она полна страхами, болью и сомнениями. А на пиру – и смерть красна – и чумные девы сладки"...
Внимая мрачному повествованию Гуго Уфлянда, Рубин все глубже и все серьезнее погружался в нарисованную воображением картину. Сначала он явственно различил высокий контур грот-мачты и пару висевших трупов. Затем, словно в призрачном видении, картина медленно изменила очертания и стала превращаться в некое подобие великого христианского распятия.
Это распятие, этот грандиозный образ мирового успокоения повис над бедовой головой Рубина без лишних изысков, как поучительное напоминание о том, что в этой жизни необходимо заниматься общественно-полезным трудом, а не болтаться без дела в череде ускользающих событий.
Итак, краткая история недобитого капитана Гуго Уфлянда, истолкованная Рубиным как бог на душу положил.
– Так вот, – именно с этой достопамятной фразы начал свое негромкое выступление недобитый капитан Гуго Уфлянд. – На «Моей сестре», ходила самая отчаянная команда на всем побережье Средиземного моря и его окрестностей. Мы ходили под личным командованием моего покойного батюшки, которого величали не иначе как Папаша Уфлянд Старший. Впрочем, в отличие от Папаши Уфлянда Старшего мое кредо было простым, твердым и понятным, поскольку я всегда полагал и полагаю, что плавать нужно исключительно вдалеке от погибельных берегов, ибо вблизи любого мало-мальски обжитого побережья постоянно шныряли и шныряют морские разбойники и убийцы.
В этом месте все, кто имел на голове уши, а не дырявые опахала, оглянулись по сторонам, взирая на спящих норманнов, как на сказочные привидения. Спящие норманны, словно грозные духи войны, лучше любого явления на свете подтверждали слова недобитого капитана о том, каковы истинные перспективы любого неосторожного мореплавания вдоль погибельных берегов.
«Эх-х... – как бы в едином порыве вздохнула пестрая компания горемычных гребцов. – Если берега полны опасности, то, что же творится на континенте?»
После того как Гуго Уфлянд осознал, что слова его крепко усвоены, на веслах вновь затаили дыхание и продолжили внимать дивному повествованию отважного мореплавателя с обостренным интересом.
– Другое дело честный капер... – мужественным тоном заявил Гуго Уфлянд. – Ведь любой честный капер – это такой трудолюбивый сын морей, который справно отчисляет в государственные карманы родного повелителя положенную мзду и приятные подношения. Наше отличие от противозаконных любителей легкой поживы заключается в том, что мы тяготеем к порядку и юридическим договорам, мы строго следуем политике грабежа и насилия с негласного дозволения Высочайшего Закона.
В этом месте гребцы снова задумались. На мрачных лицах бородатых пленников отображалась откровенное порицание тех мерзавцев, кто совершенно беззаконным образом усадил их на весла, осуществляя тем самым политику грабежа и насилия безо всякого разрешения сановных властей.
– Да, мне нечего стыдиться, – твердо продолжил капитан Гуго Уфлянд. – Ибо грехи моего честного каперского ремесла лежат на плечах тех, кто выдал мне патент разбойника на законных основаниях. Более того, если будет нужно, то я и на Небе стану заниматься тем же самым, чем занимаюсь в морях и океанах Земли...
Это было заявлено столь прямодушно и столь непоколебимым тоном, что не могло не вызывать всяческого уважения.
Не переча столь четкому утверждению ни единым словом, Рубин устало привалился к ледяному борту "Огненного дракона" и незаметно задремал. Откуда-то издалека, сквозь полудрему, он слышал фантастическое повествование капитана Гуго Уфлянда Младшего "о времени и о себе" и никак не мог поверить тому, что слышит его на самом деле.
– Так вот... – тихо журчал тем временем честный капер. – В коммерческом мореплавании Иеронима Густова Бергольца я не хотел участвовать никоим образом, ибо моя благосклонность к разжиревшим немецким бюргерам похожа на толстую фигу. Другое дело аппетитные германские жены и, конечно, прохладное германское пиво. Эти вещи никогда не пройдут мимо моего внимания, даже если меня поведут на виселицу. Однако Густав Бергольц был красноречив и убедителен, а уж деньги, каковые посулил мне этот достойный гамбургский предприниматель, выглядели еще убедительнее.
Итак, я согласился. По условиям контракта от меня требовалось немного – всего лишь доставить крупную партию продуктов в далекий район Палестины.
– Друг мой, – заявил мне гамбургский торговец, когда мы ударили по рукам. – Тебя ждет не только солидное вознаграждение, тебя ждет бессмертная слава. Ибо мы повезем наш груз не корысти ради, а дабы персональным участием каждого из нас поддержать английского короля Ричарда I в суровых битвах за освобождение Гроба Господня от нечестивых рук магометанских завоевателей.
Слова о "персональном участии" – мне были чужды, а вот слово "корысть" – отозвалось приятным эхом.
Таким образом, не прошло и двух недель, как мы покинули родной гамбургский порт, и поплыли навстречу прибыльным планам. Казалось, ничто в целом мире не остановит нас, поскольку мы были переполнены благими намерениями и торговым интересом.
– Какими намерениями? – переспросил Дафни из Нидерландов.
– Благими... – едва не рявкнул Гуго Уфлянд, но его вовремя удержали.
Чуть успокоившись, капитан продолжил, как ни в чем не бывало.
– Увы... – сказал он, – отважный король Ричард так и не дождаться нашей продовольственной подмоги...
– Э-э... брат, эту историю мы уже где-то слышали... – ухмыльнулся Али Ахман Ваххрейм.
– Ничего-ничего, – недовольным тоном молвил Гуго Уфлянда. – Я готов повторить снова и снова, что король Ричард I покинул Палестину задолго до того, как мы сумели туда добраться.
– Всему виной, конечно, брат Иоанн? – тихонько справился кто-то из гребцов.
– Ясное дело... – уверенным кивком подтвердил капитан Гуго Уфлянд. – Он превратил достойного рыцаря в жалкого раба обыкновенных семейных неурядиц, заставляя его бежать домой куда бойчее иной собаки, чего не удалось сделать самому Саладдину*...
– Ну... – обронил один из прикованных к веслам англосаксов, гордо поводя плечами. – Салладин – Ричарду не указ.
– Ну конечно, – язвительно хмыкнул Гуго Уфлянд. – Какой там Салладин, когда речь идет о твоей королевской заднице, оголяемой любезной роднею буквально на ходу.
– Свинья... – прорычал англосакс. – Как ты смеешь говорить так о моем короле?
– А что такое?! – сурово насупившись, заметил Гуго Уфлянд. – Король, он ведь тоже человек, а не канделябр на стене, и мозги у него варят не лучше самых обыкновенных – крестьянских.
Гребцы тихонько заржали.
– Ну, так вот... – миролюбивым тоном произнес Гуго Уфлянд. – С мозгами или нет, но благодаря собственной смекалке король Ричард Львиное Сердце сумел ускользнуть из жаркой арабской кухни без особых угрызений совести, оставив орды магометанских баранов на собственные межплеменные разборки. А вслед за ним уже побежала и остальная шваль, включая отдельно взятых крестоносцев и нашу торговую экспедицию. Причем мы ушли из Палестины с неплохим барышом, избавившись от протухшего гамбургского продовольствия вплоть до последнего фунта.
Не скрою, мы были рады, что остались целы и невредимы.
Однако судьба играет человеком по своим правилам, ибо истинную плату за свои труды я получил только сейчас. Если исключить мизерный аванс, полученный мною еще на засранном пирсе славного города Гамбурга, то, пожалуй, это норманнское весло (тут капитан Гуго Уфлянд гулко постучал по тяжелому гребковому инструменту), является самой наглядной и самой справедливой частью моего честного каперского гонорара...
Гребцы промолчали.
– Вам, конечно, наплевать... – убитым голосом произнес Гуго Уфлянд. – Но, по крайней мере, по мне так лучше сидеть с веслом на руках, чем покоиться на морском дне.
Гребцы не возражали.
– Не верите?.. – угрюмо справился Гуго Уфлянд. – Тогда взгляните на себя еще раз. Мы наглядный пример коварства фортуны. Мы все хотели бы производить законный грабеж во имя царствующих династий и собственных карманов? Разве не так?..
Гребцы задумчиво склонили головы.
– Увы, – философским тоном заключил Гуго Уфлянд. – Жизнь – это непрерывная череда разбоя и насилия. – Вчера – грабили мы, а сегодня – ограбили нас. А уже назавтра будьте непременно готовы к тому, что ограбят не только наших детей, но и внуков. Это нормально. Так что, хотим мы того или нет, но каждый из нас состоит из нашего опустошенного прошлого, ребята. Мы все родом из наших сомнительных надежд, потаенных желаний и грабительских планов. У нас нет будущего. Ибо наше будущее уже ограблено, оно будет принадлежать ни святошам, ни румяным прихожанам, а истинным разбойникам и пиратам, по сравнению с которыми мы с вами – всего лишь жалкие ловцы капризной и переменчивой удачи...
Когда Гуго Уфлянд, наконец, заткнулся, очнулся раненный солдат. Прежде чем произнести свое веское солдатское слово, вояка выразительно отхаркался кровью и начал свой грубый, но честный монолог с отборной матерной тирады. Вслед за тем, он взял себя в руки, и речь его преисполнилась малой толикой здравого смысла.
Сходу выяснилось, что, по мнению истинно-служивых людей, главное, чего может достигнуть человек в этой варварской жизни – это не пасть духом, ибо существование человеческое – есть ни что иное, как бесконечное и совершенно скотское кровопускание себе подобных. Вслед затем прозвучала суровая фраза о том, что, в сущности, все народы на земле делятся на три основных лагеря:
Первый лагерь. Это те, кто все время торгуют и продают.
Второй лагерь. Это те, кто все время все время покупают и перепродают.
Ну а на третьем месте устроилась особо одаренная сволочь, чья продажная и торговая сущность не влезает ни в какие ворота.
– И вот такому честнейшему ратнику как я... – с печалью в голосе констатировал раненый воитель, – приходится все время стоять между ними.
Итак, рассказ раненного солдата, прозвучавший как подлинный исторический факт.
– Двенадцать лет... – с тяжелым вздохом изрек травмированный воин. – Целых двенадцать лет, бесконечных, как мрачный сон покореженного разума, я служил капитану Гуго Уфлянду Младшему. Служил верой и правдой. Он нанял меня в 1179 году. Уже тогда я был ловок, находчив и силен, словно молодой медведь, озабоченный постоянной борьбой за выживание. Сытая жратва и неуемный блуд – это все, что интересовало меня в этой жизни. Правда, к блуду я тянулся больше. С этой дикой половой потребностью, когда в чреслах кипит адский огонь и хочется задрать все юбки на свете, мне пришлось бороться долгие годы. И я боролся! Видит Бог, я противостоял греховному соблазну как мог, поскольку безудержное влечение к плотским утехам убивало мою бессмертную душу. Я с утра и до вечера был окружен несусветными передрягами и безбожным лихом, от коего любой здоровый мужчина давным-давно отправился бы в самое средоточие адских печей...
...Как выяснилось немного позже, именно туда я отправился. Эта непотребная дыра, эта откровенно поганая точка моего прямого богоугодного назначения звалась не иначе как "Моя сестра". Подле нее покачивались "Мой старший брат", "Наш веселый кум" и "Простодушная мамаша". А вот за ними уже, в утренней дымке, маячили "Крестный отец самого сатаны" и "Племянник моего свата"...
...Увы, довольно скоро выяснилось, что все эти водоплавающие родственнички только с виду полны гостеприимства и радушия. Это интимное морское семейство пахло солью и запасами тухлой репы. Оно поджидало меня с распростертыми объятиями. Впрочем, не только меня, но и несколько десятков таких же воинствующих недоумков...
...Нас называли наемниками, волонтерами, искателями приключений, людьми особого рода, особой профессии, бездельниками и драчунами. Но выбирать не приходилось. Да я особенно и не выбирал. Мою грешную судьбу за меня выбрало само время. Оно обошлось со мной проворно, без ложного стыда, еще при рождении, поскольку родился я на самом дне бездонной выгребной ямы. Ее как будто специально опростали для моего появления на божий свет. Из этой бездонной ямы меня вытащили сердобольные рыцари Ордена Тамплиеров*. Они извлекли меня за ногу, невзирая на мои истошные вопли и плачь...
...Они вытянули бы оттуда и мою "добрую" матушку... Но моя матушка была умной женщиной. Она сумела покинуть эту "душистую яму" без посторонней помощи, едва опорожнив чрево от моего крайне обременительного присутствия...
...Далее был храм Ордена Тамплиеров. Он на долгие годы стал моим родным домом...
...В этом храме я достиг совершеннолетия...
...Потом, когда мои кости достаточно окрепли для житейских битв и духовных самоистязаний, верховный магистр самолично обнародовал мое великое человеческое предназначение... Он сказал мне о том, чтобы я защищал слабых, врачевал убогих и помогал бедным...
...Вот я и помогал. Помогал, как мог, не за страх, а за совесть. Помогал каждому, кто нуждался в моей помощи, невзирая на чью-то вшивую бедность, общественные заслуги, богатства и сословные привилегии...
...Двенадцать лет! Целых двенадцать долгих лет я бороздил моря и океаны как проклятый. Я ходил между портами Дании и Венеции. Я плавал на галерах между Францией и Константинополем. Я пересчитывал длинные мили пути между желтым Египтом и дикими Британскими островами. Я побывал всюду, едва не дотянув до стран Гиперборейского государства, Индии и Китая. Я был в тех краях, куда никогда не ступала нога приличного человека – я посетил далекую Московию и своими собственными глазами наблюдал хмельной выезд красномордых славянских князей на соколиную охоту...
...Я побывал повсюду. Я изведал холод севера и жаркое солнце юга. Меня носило из конца в конец бескрайних океанских хлябей...
...Я выжил благодаря собственной силе, проворству и звериному чутью на смертельный исход любой кровавой драки. Это было нелегко сделать...
...Но ответьте мне, люди, кому сейчас легко? Кто может быть счастлив в этом щедром на скорую расправу мире? Разве что те, кто сумел пристроить свою задницу куда удачливее таких горемык как я или вы...
...Впрочем, какое мне дело до Удачи. Я давно перестал верить в эту госпожу. Во мне не осталось более ни капли веры, ни глотка надежды. Справедливость и лучшая доля – это детские сказка, это удел слабых и нищих, а также наивных простаков...
...Теперь, – устало сказал вояка напоследок, – когда судьба моя висит на волоске, мне нечего таить от вас. Я сижу здесь, вместе с вами – в этом долбанном скандинавском корыте и рассказываю вам о том, что жизнь наша многообразна и удивительна. С младенческих лет она пихает нас в самую гущу простых человеческих страстей, в смиренной надежде, что мы сумеем обрести счастье и обнаружить собственную мудрость там, где иные гибнут от корысти и глупости...
...Однако, оглянитесь по сторонам, мои боголюбивые собратья, и скажите мне как на духу, где сейчас находится наша так называемая мудрость и наше так называемое счастье, если никто из нас не умеет дорожить ни собственными жизнями, ни чужими?..
Эпизод девятый.
Здесь выясняется, что дырка в днище корабля дает иногда самый серьезный повод к затыканию любого отверстия в продырявленных объектах Вселенной.
Первым, кто обнаружил пробоину в корпусе драккара, оказался Рубин. Его разбудил тихий плеск холодной морской воды. Ее хватало с избытком, и вся она вполне свободно перекатывалась под его набухшими от влаги штанами.
– Мы тонем, братья*, – коротко сообщил он, шустро расталкивая заспанный народ.
Братья не заставили окликать себя дважды. Хотя большинство отреагировало безучастно. Тогда Рубин повторил свою фразу еще разок, проверяя людей на житейскую прочность.
– Не ори, – хладнокровно прозвучало в ответ.
Народ вдумчиво прикинул шансы на выживание. Кроме зубовного скрежета, шансы не вызвали ничего хорошего. Общее мнение выразил Али Ахман Ваххрейм. Он меланхолично плюнул за борт, после чего твердо заявил, что в компании с ненавистными норманнами можно отчалить на тот свет без особых сожалений.
– Да я готов отправиться в любое пекло, лишь бы утащить за собою приличную толпу викингов! – стиснув кулаки, добавил хмурый ремесленник из Саксонии.
– Я не возражаю, – мелко крестясь, добавил Дафни из Нидерландов.
Воды тем временем значительно прибавилось. Она медленно, но верно поднялась до щиколоток и стала преспокойно тянуться к спящим викингам.
Почуяв под боком холодные воды океана, морские волки недовольно заворочались. Ворчание заставило приподнять голову Проклятого Бирку. Отворив заспанные очи, громила мигом распахнул пасть.
– Мы тонем, братья! – проревел он на всю округу.
– Заткнись! – рявкнул на него главарь норманнов, показывая громиле из Бирки, как следует относиться к подобным новостям. Его гордая осанка и невозмутимый вид, привели Рубина в полный восторг.
"Да... – подумал он про себя. – С таким отношением к реальности, можно противоречить судьбе легко и непринужденно, сминая все на своем пути".
Впрочем, мнение примитивного раба никого не волновало.
– Меня интересуют совсем иные вещи!.. – во всеуслышание заявил Флибустьер С Большой Буквы. – Мне интересно знать, где находится здесь ближайший берег?!
Берегом поблизости не пахло, разве что вновь повеяло смертью.
Тем временем на соседних ладьях заметили неполадки с "Огненным драконом" и начали шустро подгребать к флагману. Сблизившись вплотную, викинги устроили совет. Тему поднял Флибустьер С Большой Буквы. Она звучала так: "Что делать могучим сынам Одина, если стопудовое невезение и полный пиздец идут за ними по пятам?"
Никто не спешил с ответом. Ответ сам появился в небе. Это был крупный сиротливый баклан, в клюве которого торчал серебристый хвост рыбы. Он, словно указующий перст самого Господа Бога, давал ясно понять, где находится ближайший участок суши, а значит и спасение.
После таких очевидных намеков бездействуют только идиоты. На кораблях тотчас же развернули большие носовые платки, и двинулись вслед за пернатой тварью, как очумелые.
Здесь вновь и вновь пришлось изрядно потрудиться гребцам. Под яростные команды Проклятого Бирки, под хлесткие щелчки его жутковатой плети, увесистые весла так и летали над волнами. Пот и слезы буквально градом катились с натруженных лиц. Гребцы работали в полную силу. При этом пятерых заставили вычерпывать тонну воды из самого "Огненного дракона".
– Скоты!.. – раздавался над морем голос Проклятого Бирки. – Или вы сейчас же вычерпаете весь океан между собственных ног или познакомитесь с его бездонной могилой!
Таким образом, миновала целая вечность, за ней иссякла другая, прежде чем челноки скандинавов приблизились к таинственным очертаниям неизвестной земли.
Норманны сходу устремились к побережью. Форштевни драккаров воткнулись в неведомую сушу уверенно и крепко, словно в громадный слоеный пирог, приготовленный для скорейшей нарезки на равные доли.
Встряхнув чугунной башкой, Рубин бросил взор на чужой берег. Перед ним лежала незнакомая земля – Terra incognita. Она начиналась с длинной прибрежной косы, покрытой низкими песчаными дюнами, и продолжалась совершенно чудесным хвойным лесом, расположенным в четверти мили от полосы прибоя.
– Пусть кто угодно проклянет меня на добрую сотню веков... – тихим голосом произнес Али Ахман Ваххрейм и привычно плюнул за борт. – Но я почти не сомневаюсь, что это Англия.
– Если это Англия, – едва слышно произнес Рубин. – То я бы не стал возражать против появления здесь нескольких сотен королевских стрелков.
– Стрелков будет недостаточно, – обронил кто-то. – Тут не обойтись без отряда тяжелой конницы. Вот, кто мог бы встретить наших скандинавских хозяев со всем положенным уважением, дабы сопроводить их в лондонский Тауэр с подобающими почестями.
Эпизод десятый,
где ремонтируют драккар и остро чувствуют глубокую разницу между свободой и каторжной работой.
Ремонтировали драккар попросту. Рабов живо согнали на берег. Цепь при этом шумно протянули на сушу и торжественно вручили угрюмой ораве гребцов. Гребцы, в свою очередь, помалкивали. Они ничуть не перечили подобному обращению, поскольку между повиновением и смертью большинство невольников делает правильный выбор.
Дабы починить корабль, его следовало вытащить на берег. Необходимость, как известно, заставит сделать все что угодно, включая самые невозможные вещи, посему тянули драккар также слаженно и четко, как обыкновенно работали на веслах, тем более что Проклятый дьявол из Бирки не давал повода расслабиться ни на йоту.
– И-и-и р-р-аз, голодранцы! И-и-и два-а, нахлебники! – начальственным голосом орал Проклятый Бирка. – И еще разок, взялись хорошенько, ленивые отпрыски шакалов!
Когда продырявленный челнок вытянули, наконец, на сушу, за него немедленно взялись бывалые скандинавские вояки. Эти молодчики были мастерами на все руки. Они умели не только убивать и насиловать. При случае они могли и дом отгрохать, и землю вспахать, и корабль подлатать, чтобы он был прочнее прежнего.
"Хозяйственные подонки", – мрачно подумал Рубин, разглядывая днище корабля, густо обросшее ракушками. Помимо ракушек на днище была длинная неровная прореха, которая протянулась вдоль левого борта "Огненного дракона" и уходила к самому носу.
– Основательная щель, – прошептал чуть слышно один из поляков. – С таким глубоким отверстием человек бы давно отдал Богу душу.
– Спасибо утопшим германцам, – буркнул Али Ахман Ваххрейм. – Похоже, не повороти они тогда свою посудину в наши морды, как знать, где бы мы сейчас обретались...
