Текст книги "Рубин Good (СИ)"
Автор книги: Андрюс Ли
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)
– Да уж... – вздохнув, заметил кто-то. – Всякая земля под ногами – это уже само по себе большое благо...
– Благо там, где есть божественный дух свободы, – молитвенным тоном проговорил Дафни из Нидерландов.
Покамест Рубин усиленно хмурил высокое чело и почесывался в затылке, прикидывая возможные выгоды от создавшегося положения, толпу гребцов грубо оттеснили в сторонку и вполне беззлобно покрыли причудливой руганью.
Так прошел еще один день – тягучий и подлый, доверху наполненный сочным треском древесины, приглушенным перестукиванием топоров и забористой бранью...
Эпизод одиннадцатый.
Он наглядно разъясняет, что легкомысленная высадка на чужое побережье может быть чревата серьезными неожиданностями.
На следующие сутки норманны решили произвести разведку местности. Для этого им пришлось разделиться на две группы. Одна – осталась подле «Огненного дракона» – заделывать дыру в корпусе корабля, остальные вознамерились выпотрошить и выбить из местного края массу полезностей, включая сосновые шишки, непуганое зверьё и даже таинственных друидов, если таковые встретятся в чащобе.
Морские разбойники действовали четко и согласованно, соблюдая все меры предосторожности. Правда, перед тем как позволить своим людям сгинуть под пологом леса, Флибустьер С большой Буквы слегка подбоченился и произнес напутственную речь, всячески агитируя подчиненный народ на подвиги и славу.
– Храбрые сыны далекого севера! – сурово произнес он. – Высокие чертоги благословенного Одина ожидают каждого, кто способен прорубить дорогу к богатству и славе! Они открыты любому из вас, только бы ваша тяга к бранному ремеслу заслуживала уважения и почетного места в застольном кругу великих воинов! Меня же волнует только один единственный вопрос: чем богаты здешние угодья и какое барахло вы сумеете отсюда вытрясти?! Вопросы есть?!
Вопросов не было. Викинги только с виду казались тупыми молодцами, а так соображали не хуже банды именитых профессоров.
Не успели отгреметь последние слова конунга, как сборище вояк буквально испарилось в воздухе. Прибрежная растительность поглотила их с превеликой охотой.
Их ждали час, ждали два, но, увы, никто не вернулся. Вместо этого из зарослей полетели стрелы. Одна вонзилась в мачту, две других угодили в Проклятого Бирку и польского гребца.
Рубин мгновенно пригнулся, однако любопытство оказалось сильнее, и он тотчас же приподнял голову, чтобы не пропустить свежую резню.
– Матерь божья!.. – негромко присвистнул один из гребцов. – Как бы и нас не отоварили вместе с норманнами...
Тем временем, прямиком из леса высыпал отряд всадников и, сверкая металлическими доспехами, ринулся к драккарам. За всадниками показались около трех десятков лучников и столько же пеших воинов. Выбежав на пригорок, лучники заняли подходящую позицию и заработали с убийственной скоростью, демонстрируя немилосердную точность.
Не прошло и минуты, как ряды норманнов значительно поредели. Те, кто выжил, устремились под защиту челноков, сплоченно загораживаясь щитами. Однако со стороны открытого моря неспешно подходили несколько тихоходных ганзейских коггов. Они были до отказа забиты ратными людьми. С кораблей также сыпались тучи стрел и бешенные угрозы.
Едва флотилия подошла к суше, как на берег хлынула волна солдат.
Атакованные с двух сторон норманны бились с отчаянным и завидным бесстрашием, оглашая воздух предсмертными проклятиями и хулой. Побережье вмиг превратилось в изуверское побоище: лязгало железо, раздавались хриплые крики, трещали и лопались щиты, копья и доспехи. Рубин видел, как рухнули передние всадники, на полном скаку вломившиеся в самую гущу противника. В общей давке люди гибли бессчетно, как въедливая мошкара под гигантской мухобойкой. Постепенно сеча придвинулась вплотную к драккарам. Рабы, прикованные к веслам, взревели почище норманнов и англичан, разве что японец держал себя в руках, проявляя чудеса выдержки и хладнокровья. Через миг над головой Рубина просвистел лопнувший шкот и внушительный кусок реи, с оглушительным треском обрушился вниз, прямо на голову подвернувшегося разбойника. Другого скандинава меткие английские стрелки нашпиговали стрелами возле самой кормы – бедолага усердно натягивал тетиву короткого тугого лука, не подозревая, что струна его собственной жизни оборвется куда быстрее собственного вздоха.
Когда злополучный морской рыцарь безжизненной тушей рухнул на палубу "Огненного дракона", рев гребцов поднялся до небес.
Под яростные вопли сотен широко распахнутых глоток Рубин живо подтянул мертвеца к себе и, тяжело дыша, содрал с его пояса увесистую боевую секиру.
– Давай-давай, вояка! – яростно гаркнул кто-то. – Покажи свою удаль!..
С топором в руках, Рубин смотрелся не хуже иного викинга. Налет цивилизации слетел с него мигом. Он казался озверевшим библиотекарем, дерзнувшим впервые сменить перо и бумагу на грозное оружие.
– Чего ждешь?! – свирепо прокричал ему Али Ахман Ваххрейм. – Круши оковы!
Рубин отреагировал молниеносно, нещадно обрушив зазубренное лезвие на проклятый железный поводок. Цепь лязгнула и дернулась как недобитая змея. Тогда Рубин ударил еще раз, вкладывая в удар всю душу. Цепь лязгнула вновь, немилосердно гремя ржавыми звеньями, и долгожданный вопль о свободе достиг, наверное, законопаченных ушей далеких небожителей.
Эпизод двенадцатый.
Который ничего, в сущности, не объясняет, но дает некоторое представление о сложившейся ситуации.
Едва отгремело сражение, как тут же выяснилось, что окрестные земли принадлежат графству Линкольншир. Здесь издревле обитали крепкие линкольнширцы и прочий английский люд, готовый явится по первому зову как на работу, так и на ратную пахоту. Именно эта разношерстная публика освободила гребцов от непосильной скандинавской каторги.
Новые обстоятельства выглядели не худо, подобно дуновению свежего ветерка в жаркий полдень. С таким оборотом событий, жизнь любезно поворачивалась к бывшим невольникам улыбчивым лицом, а не полным задом. В этом лице четко проглядывались простое линкольнширское тепло и радушие. Это были "свои люди", по сути, самая народная гуща – плотная и наваристая, как перловая каша.
Этим симпатичным народом повелевал высокий респектабельный человек. Это был форменный аристократ и, конечно, джентльмен вплоть до мозга костей. Величали его лордом Геррионом. Как представитель местного правления он символизировал силу, власть и порядок. Также бросалось в глаза, что лорд Геррион воспитывался в развитом обществе и знает о культурном обращении нечто такое, о чем иная публика может только догадываться. По крайней мере, его блистательная светская ругань заставляла примитивное население буквально цепенеть на месте, а затем уже резво двигаться туда, куда его посылали.
На лорде красовался превосходный рыцарский костюм, весивший, наверное, никак не менее полу-тонны. В этой гулкой металлической упаковке (с гербом на груди) благородный рыцарь смотрелся более чем внушительно, он казался ангелом-спасителем, спустившимся с небес в самую сердцевину человеческой клоаки. Снабженный полутораметровым ножиком и подобающим щитом, он мог бы в одиночку завоевать любую дремучую страну. Но, похоже, ему нужна была только старая добрая Англия и целый ряд близлежащих районов, включая непокорную Ирландию и автономные области шотландских пиктов, гэлов и скоттов*.
Стопроцентный вассал короля Ричарда осмотрел спасенных гребцов без особого воодушевления. Было видно, что спасать чернь никак не входило в планы истинного рыцаря.
"Увы... – явственно читалось на благородном лице лорда Герриона, – но хорошая справная чернь сама должна о себе беспокоиться, дабы не мешать истинным господам жизни заниматься куда более насущными проблемами".
А проблем хватало с избытком.
– Идет война! – заявил во всеуслышание лорд Геррион. – Идет постоянная война за благочестие и непорочность всего христианского мира! Английской короне надобны мужественные воины! И чем отважнее и самоотверженнее вы станете биться за свободу и процветание британской короны, тем щедрее будут ее милости к вашим делам и поступкам!
Глядя в затылок удаляющегося вельможи, Али Ахман Ваххрейм бодрым тоном заявил, что щедрость и доброта большинства блистательных герцогов, лордов и королей, ему очень хорошо известна. Однако щедрость её величества Смерти превосходит это неслыханное расточительство по всем статьям.
– Не сомневайтесь, люди, – твердым голосом подытожил мавр. – Между посулами правителей и помалкиванием загробного мира – имеется прямое родство. Если вы доверитесь обещаниям сильных мира сего, то вскоре легко убедитесь, что близкие поминки настигнут вас куда быстрей любых благосклонностей ваших господ.
Рубин с большим интересом прослушал мнение различных слоев населения и вынужден был признать, что в словах мусульманина есть немалая толика здравого смысла. А что касается голосов сильных мира сего, то их при всем желании невозможно заткнуть чем бы то ни было.
Расставив все по своим положенным местам, небольшая армия лорда Герриона выстроилась в длинную колонну и, громыхая амуницией, медленно двинулась к ближайшему поселению. Позади остались шумные волнения моря, повешенный на рее флибустьер и выпотрошенные корабли норманнов. Часть имущества погрузили на вместительные телеги, запряженные волами, и, невзирая на полученные в битве раны, весьма ходко потопали к домашним очагам. По дороге обменивались скудными мыслишками о нелегких житейских буднях и отголосках междоусобных войн. Под стук тяжелых копыт бывшим гребцам рассказали о том, как в Линкольншире узнали о викингах.
– Ну, за это нехитрое дело надобно благодарить рыбаков, – сказал один бравый подтянутый вояка.
– Точно-точно... – бойко добавил другой. – Эти соленые морские ребята видят иной раз такое, чего многим сухопутным крысам никогда не разглядеть. Они быстро смекнули, какая напасть высадилась к ним на побережье. В таких случаях надобно только пошевеливаться расторопнее, тогда и впросак не попадешь и с победой домой вернешься. Если, конечно, его светлость останется доволен...
– Кто вернется, а кто нет... – грустно обронил еще один солдат, поглядывая на возок с убитыми.
– Война без потерь не бывает, – мудро заключил кто-то. – А где потери, там и находки.
С этими словами на руки Рубину шлепнулся ветхий пергаментный свиток.
– Это тебе, незнакомец, – с некоторой долей юмора изрек проходивший мимо лучник. – Тебе и твоим товарищам...
– А что тут?!
Лучник откровенно рассмеялся.
– Привет от мертвого конунга! Он вывалился из-под рубахи, когда его вздернули на сук!
Рубин развернул "привет" и ничего не понял. От корявой латиницы и багровых пятен крови его немного передернуло. Хорошо, что рядом шагал Дафни из Нидерландов. Он без особых трудностей изложил сочинение пиратского главаря шагающим голодранцам. Сочинение называлось "О жизни и о себе безо всякой любовной лирики".
Итак, нравоучительная история Флибустьера С Большой Буквы, вольно пересказанная Рубинным для пущего просвещения легкомысленных потомков.
Как оказалось, звали Флибустьера С Большой Буквы Хуасито Аркебуза, по прозвищу Железный Херес. На протяжении целого ряда долгих средневековых лет Железный Херес занимался всеми видами мелкого морского разбоя. Успехи на этой незавидной предпринимательской ниве привели его на следующую ступень криминального существования.
Эта ступень выглядела более чем привлекательно, позволяя негодяю серьезно расширить дело.
А дела не давали расслабляться ни на йоту.
Действуя нагло и решительно, Хуасито Аркебуза принялся совершать многочисленные набеги на прибрежные поселки, поместья и скромные деревушки, превращая их в выжженные поляны. При этом Хуасито не брезговал никакими средствами, только бы награбленное добро плотно оседало в его карманах.
Доставалось от него также средним и крупным купеческим флотилиям, поскольку тех отчаянных храбрецов, кто беспрестанно ходит по торговым делам во все концы мира, истинные джентльмены удачи стремились, и, разумеется, стремятся обслужить в первую очередь.
"А как же иначе? – аккуратно писал пират. – Разве я виноват в том, что мир полон торговцами и торговками? Разве я повинен в том, что эта коммерческая публика перемещается от рынка к рынку не хуже заведенных марионеток. Это не я, а сии крохоборы постоянно покупают и перепродают тюки с шерстью, дивную утварь, экзотические специи и полусгнившие продукты питания. Они торгуют и богатеют. Они наглеют и жиреют, словно хорошо откормленные свиньи. Таков их образ жизни, таковы их авантюрные проблемы. А мое дело маленькое. Я всего лишь честный мясник. Я открыто забираю у них излишки капитала и помогаю им, наконец, закончить свою бесполезную суету на этом пагубном белом свете... Аминь..."
Безусловно, особое расположение Хуасито Аркебуза оказывал тем торговцам, чьи корабли были битком набиты золотом и серебром. Это была ужасающая, но прибыльная работа, густо замешанная на трупах, насилии и грабеже. На совести португальца были сотни и сотни разбитых и поломанных судеб. Он купался в людской крови с ног до головы, как сущий морской дьявол. В такой несколько нервной и драматической обстановке Железный Херес решительно полагал, что слава беспощадного викинга поможет ему без лишних трудностей управлять психологическим состоянием тех, кто решится вдруг противостоять ему как на суше, так и на море.
Кроме того, когда-то в юности Хуасито Аркебуза неоднократно внимал рассказам старших о легендарном полководце Александре Македонском*. Вдохновленный его бессмертными подвигами и богатством, а также его безудержным желанием покорить весь мир, Хуасито Аркебуза намеревался проделать аналогичную операцию в самые кратчайшие сроки. Он верил в себя. Хуасито ничуть не сомневался, что рано или поздно, но он обязательно завоюет если не всю Вселенную, то, по крайней мере, весьма значительную ее часть.
Это завоевание началось с организации небольшой пиратской флотилии. Хуасито Аркебуза сколотил её из надежных сообщников. Это были первейшие отбросы общества на всем побережье Португалии, Испании, Англии и Франции. Наверное, более подходящую компанию трудно было бы отыскать даже в самом аду, не говоря уже о бездонных трущобах Парижа, Мадрида и Лондона. Эта подходящая компания выбрала для своего бессмертного начинания корабли "Попутный ветер" и "Ласточку" – великолепные купеческие лохани, курсирующие по маршруту Любек-Венеция-Генуя-Любек, со среды на пятницу каждый седьмой месяц в христианском году. Коллектив матерых уголовников подрядился на эти суда в качестве простого обслуживающего персонала и сумел пройти карьеру от рядовых матросов до высшего флибустьерского состава в кратчайшие сроки.
Мерзавцами двигали чисто конкретные помыслы, среди которых особенно остро выделялись идеи о сугубо частном обогащении за чужой счет и нездоровые сексуальные увлечения.
Таким образом, обзаведясь подходящими кораблями и верными пособниками, Хуасито Аркебуза по прозвищу Железный Херес принялся за дело. Он принялся за него с большим энтузиазмом, ничуть не сомневаясь, что завоевание Мира требует полного отсутствия совести, необузданного стремления к наживе и жестокого обращения с пленниками. Он вознамерился осуществить свое дерзновенное мероприятие в пределах одной человеческой жизни. Он всерьез полагал, что её мимолетность и скоротечность касаются лишь тех простаков, кто без особого проку занимается добродетельной чепухой и созидательными благодеяниями.
"А все потому, что тяжелой работой и гроздьями пота нельзя добиться ничего путного, кроме длинного списка хронических недомоганий, – твердым почерком писал Флибустьер С Большой Буквы. – Увы, эта истина не требует доказательств. Это горькая правда. И вам придется поверить этой правде. Ибо единственное богатство, которое вы наживете за годы ваших долбанных странствий, будут ваша печали и пепельная седина, а не тонны серебра и злата. К сему горестному достатку непременно прибавится изношенный к дьяволу позвоночник, сдвинутые набекрень мозги и вконец развороченная печень.
А посему жить надо свободно и беспечно, смело прикарманивая чужие пожитки и чужое добро. Увы, какой смысл в ученых познаниях, когда рядом текут полноводные реки постороннего капитала. Тут следует верить в дремучий зов вашего горячего сердца, алчущего добычи, крови и наслаждений. Нужно смотреть жизни прямо в лицо и двигаться только туда, куда влекут вас ваши потаенные инстинкты, ваш волчий аппетит и ваши длинные загребущие руки. Аминь..."
Огласив текст, Дафни из Нидерландов нахмурил высокий (вплоть до затылка) лоб и тяжко призадумался. Ему явно не хватало последнего умозаключения, чего-то истинного, наподобие свежего откровения, чтобы поставить финальную точку. Но уже через миг он отыскал потребный материал на обороте свитка. Это были прощальные слова некоего Бенджамена из Назарета. Он писал о том, что «Нет в жизни счастья, а есть одно беспокойство и сплошное безволие».
Почерк у неведомого летописца был аккуратный и разборчивый, как ровные стежки ткачихи. Рубин сунул туда нос, но вновь ничего не понял. Истерзанное временем и заляпанное пальцами историческое свидетельство пахло гнилостной кожей, кровью, тлением и солью. Чтобы завершить повествование, Дафни из Нидерландов живо отпихнул Рубина в сторону и продолжил чтение:
– Увы, – было начертано Бенджаменом из Назарета. – Жизнь – это не фиал с прохладной водой. Жизнь – это высокий дремучий лес, наполненный мракобесием, злом и сатанинскими насмешками. И все мы заблудились в его глубокой и темной чаще. Однако, Господь наш милостив, ибо позволяет жить каждому из нас даже тогда, когда жить, в общем-то, незачем.
Так, где же Ты, Господь Всемогущий, если даровал нам Жизнь?! Почему хранишь молчание, когда покорение мира денно и нощно осуществляется не Твоими светлыми силами, а деспотами, злодеями и самозванцами?"
Бенджамен из Назарета
– А во всем виновата проклятая война, – тотчас же заявил один из образованных англосаксов, едва лишь Дафни из Нидерландов закончил декламацию пергамента. – Война за безграничную власть, тонны золота и феодальные привилегии. Причем весь мир воюет друг с другом не потому, что людям этого так хочется, а затем, что война является единственным решением в спорных вопросах о земле, власти и свободе. С такими решениями лучше всего быть на стороне сильного. Однако ответьте мне, почтенные слушатели, где мыслимо найти ту возможную и единственную силу, что может оказаться главной опорой в борьбе с несправедливостью?.. Где обрести простым людям верную стратегию жизни? Где находится наше положенное место, если сама Высшая Сила то и дело переходит из рук в руки, словно бесстыжая гулящая девка?
– О, да! – живо подхватил другой англосакс. – Ведь если завтра проклюнется новый соискатель на королевский трон, способный без всякого стыда отправить предыдущего монарха на эшафот, то где при этом может оказаться тот блаженный олух, что присягал на верность прежнему сюзерену?
– Как где? – выпалил кто-то. – В гробу, конечно!
– Ага... – ухмыльнувшись, подытожил англосакс. – Вот мы и держимся за то, что у нас есть...
– А что у вас есть? – с интересом спросил его широкоплечий мавр Али Ахман Ваххрейм, цинично сплюнув в дорожную пыль.
– Только наша земля и наша жизнь, – был ему суровый ответ.
Эпизод тринадцатый.
Замок с точки зрения средневекового быта, а также его обитатели.
Снаружи замок Рубину понравился. Эдакое мощное оборонительное сооружение, с виду вполне способное противостоять всем ударам на свете. Оно занимало без малого целый гектар плодородной английской земли и возвышалось над прилегающей местностью на добрые тридцать ярдов. Со всех сторон замок окружал глубокий ров, до самых краев наполненный черной застоявшейся водой. Оттуда изредка доносились громкие голоса лягушек, несколько обеспокоенных шумной суетой и кваканьем людей. Главная цитадель – донжон, располагалась за внутренними стенами циклопической постройки, в центральной части внушительного архитектурного ансамбля. Левую сторону донжона покрывали обильные пятна копоти, как будто башню довольно продолжительное время поджаривали на медленном огне.
Цитадель выглядела грозно. Она олицетворяла собой несокрушимый символ порядка, мира и благоденствия.
Рубин неторопливо приближался к замку. Он ступал по земле как случайный путник, как редкий заблудившийся странник, ничуть не предполагая, что, двигаясь вперед, человек познает собственную природу. Он с любопытством оглядывался по сторонам, отмечая мельчайшие детали местного быта. Его шаги звучали почти неслышно, как поступь непрошенного гостя, вошедшего в чужое жилье.
Рубин шагал навстречу собственной судьбе. С каждым пройденным мгновением он погружался в самую сердцевину обыденной средневековой жизни. Он двигался вперед как заведенная машина. Он усердно вглядывался в повсеместную суету, в эту конкретную историческую действительность и почти непринужденно, почти иронично и легкомысленно признавал всю её буквальную и терпкую сущность.
Замок стоял твердо. Он являлся хозяином положения, он давил на плечи и мозги, как подлинный владыка своего дремучего времени, принуждая к немедленному повиновению. Его стены выглядели неприступными. Похоже, пробить их можно было только хорошим зарядом тротила. Сложенные из чудовищных гранитных валунов, тщательно подогнанных друг к другу, эти стены говорили об одном: что только египетские пирамиды и горные пики ледяных Альп могут соперничать с ними по прочности и долголетию.
Помимо могучей каменной кладки замок имел несколько угловых башен. Они чуть скрашивали картину мрачного архитектурного ансамбля, вытягивая мощную композицию к небу. Над башнями развевались прямоугольные знамена, из печных труб валил дым, уютно ворковали голуби, обсиживая крыши птичьим пометом.
Главные ворота, окованные толстенными металлическими пластинами, смотрелись так же прочно, как и замок. Их намертво вмонтировали в громадную проходную арку, возле которой топталось около дюжины мордастых привратников. На фоне служивого люда арка смахивала на триумфальное надгробие усопшего циклопа. Сооружение было снабжено широким подъемным мостом, который поднимался благодаря многопудовой цепи, натянутой вокруг специального поворотного колеса. При необходимости, проход в город заграждался дополнительной железной решеткой.
Рубин спросил у охраны, есть ли в замке библиотека? После чего привратники долго смотрели на него, как на полноценного идиота.
Внутренняя территория замка выглядела также основательно и добротно, как и снаружи. Правда, обилие конских яблок на дороге откровенно портило благоприятное впечатление, но их количество ничуть не мешало активному проходу населения.
Из построек хозяйственного назначения можно было отметить склады с фуражом, сыроварню и вместительный амбар с пухлыми мешками муки. Далее виднелась конюшня, кузница, пекарня и скотобойня. Тут же стояли жилые бараки для гарнизона, овчарня и виселица. Неподалеку, аккуратно, возле самой крепостной стены, скромно притулился общественный объект типа сортир. Похоже, продуктами активного народного метаболизма забит он был до самого отказа, поскольку над ним витал неповторимый дух крайне пахучих алхимических соединений. Казалось, поднеси сюда спичку, и весь мир рванет к черту на рога.
Взглянув на "место общего пользования" еще разок, Рубин мигом сообразил, что замок является лучшим примером процветания и благоденствия. Он был символом наглядной преуспевающей жизни, поскольку срать в таких немыслимых количествах могут только воистину счастливые и богатые люди на свете.
Ему не пришлось задуматься над этой очевидной мыслью дважды, так как из открытого настежь нужника начали довольно ходко вышвыривать чавкающие килограммы сочного человеческого говна.
Этим крайне серьезным делом занимались несколько толковых работяг. Али Ахман Ваххрейм назвал их говночерпиями.
Говночерпии трудились весьма сноровисто. Пожалуй, Рубин никогда еще не видывал столь слаженной и четкой работы. Говно летело наверх – к небу с такой невообразимой скоростью, будто те, кто подбрасывал его к облакам, замыслили закидать и залепить им всю Вселенную, дабы мироздание, наконец, обернулось к людям своим истинным обликом, а не звездной мишурой и умопомрачительными расстояниями, растянутыми во времени и пространстве наподобие бесконечной резинки от трусов.
Напоследок Рубин обратил внимание на опрятное невысокое сооружение, подле которого стояли вытянутые дубовые столы и добротные лавки. Пахло оттуда недурно, по-домашнему – пикантным ароматом мясной похлебки, чесноком и хлебом.
– Кухня!.. – живо догадались вчерашние невольники, отчего их чумазые лица разом осветились белозубыми улыбками.
Почувствовав оглушительный запах пищи, Рубин невольно закрыл глаза, и ноги сами понесли его к источнику животворного изобилия. За ним потянулся Али Ахман Ваххрейм, целиком и полностью полагаясь на чутье и здравомыслие своего смышленого боевого товарища.
Завидев столь редкостное единодушие, бывшие гребцы нерешительно встали. Их жизненный опыт и чутье говорили им о том, что нормальные путевые люди так себя не ведут. Однако голод оказался сильнее доводов рассудка, и босяки единодушно постановили не отставать от своих резвых приятелей.
– Двум смертям не бывать, – уверенно обронил кто-то. – А на сытый желудок и помирать не страшно...
В дверном проеме кухни торчала оплывшая фигура здешнего повара. Он ковырялся ножом в зубах и насвистывал песенку из жизни французских монахов.
Монахи французские, ах!
С богом всегда при делах!
Но французским монахам, ох!
Что псалмы жевать, что горох!..
Удостоив Рубина цепким взглядом профессионального рубщика мяса, повар молча указал ему на каменное строение в конце двора, примыкающее к стенам казармы, и бесцеремонно сообщил, что кушают вояки в зале для пиршеств.
– Там же, где и остальные свиньи... – меланхолично добавил он, взирая на Рубина с нескрываемым чувством превосходства.
– А ты-то где питаешься, сын черпака и кастрюли? – спросил у кашевара Али Ахман Ваххрейм.
– Хороший повар на вес золота, – с наглой ухмылкой донеслось в ответ. – Он пробует и кушает то же самое, что и его господин...
– Надеюсь, твой хозяин не похудеет, если к его столу присоединятся несколько голодных ртов?
– Это зависит от величины огузков, которые понадобятся здешним слугам, чтобы заткнуть ваши бездонные глотки, – хмыкнул повар.
В зале для пиршеств действительно заседала куча солдат его светлости лорда Герриона. При виде живописного сборища оборвышей, один из них чрезвычайно остроумно заметил, что святая пища должна идти впрок исключительно тому, кто знает в ней толк, а не наоборот.
– А вот если подкармливать ею всякий вонючий сброд, – высокомерным тоном бросил еще один остроумец, – то вскорости сам начнешь вонять не хуже иного оборванца.
– Друг мой... – безмятежно ответил ему Рубин. – Вонять может кто угодно. Это несложно. Гораздо труднее не вонять в принципе.
Солдат не понял шутки. Он выглядел здоровым и глупым, как выглядят все здоровяки на свете. Солдата звали Рыжим Ливси. Рыжий Ливси родился в Йорке. Он на целую голову возвышался над Рубиным и, наверное, совершенно чистосердечно полагал, что мир с такой безопасной высоты, вполне доступен для его издевок и колючих замечаний. Вежливость парню не грозила. А вот крепкий кулак Рубина пришелся в самый раз.
– Поддай ему еще разок, – обронил Али Ахман Ваххрейм. – Чтобы не заносил нос выше крыши...
Приятели Рыжего Ливси угрожающе поднялись с мест. Их было голов тридцать, не более того, и все они как один намеревались заступиться за своего павшего под стол собутыльника.
Ситуация развивалась неуправляемо и быстро. Однако на стороне Рубина находилось ужасающее чувство голода, храбрость и, наверное, двадцать самых отпетых, самых отчаянных голодранцев на всей территории Туманного Альбиона.
– Нас прибило сюда случайным ветром! – яростно провозгласил Рубин, разбивая кувшин с вином о голову какого-то подвернувшегося рубаки. – Однако каков бы ни был этот ветер, я лично никому более не позволю издеваться надо мной, будь то сам король или цепные псы вшивых аристократов!
В общей свалке особо отличился Али Ахман Ваххрейм и неприметный японец Такеда. Оба сумели показать неподдельные чудеса воинского искусства, непринужденно доказывая всем и каждому, что истинный боец способен биться в любых самых тяжелых условиях, хоть посреди столовых лавок, хоть в кулинарном аду.
Пример оказался заразительным. Бывшие норманнские пленники последовали ему без колебаний, после чего в помещении разразилось самое натуральное побоище. Дрались в основном деревянными ложками, вилками, столами и лавками. В ход шел любой предмет, что попадал под руки. Мелькали подхваченные миски с мясной похлебкой, свежеиспеченные булки с капустой, пузатые кувшины с вином, громадные сковороды с пережаренной рыбешкой, жирные куски курятины, малосольные огурцы и колоритные народные матюги.
Грохот, крики и блядские угрозы висели в воздухе гроздьями. Но вслед за яростными матюгами и летающей посудой, появилась личная гвардия лорда Герриона. Эти люди не ведали пощады. Они применяли увесистые дубинки и крепкие пинки без разбору, направо и налево, доказывая тем самым, что им не зря платят положенное жалование.
Бардак закончился живо, потому как Англия, это, в сущности, очень и очень небольшая страна и тут при всем желании невозможно найти столько омерзительных беспорядков, каковые можно было бы отыскать, к примеру, в болотистой Московии или густонаселенном районе Междуречья...
Эпизод четырнадцатый.
Тут попросту выясняется, что скорый суд на земле не знает пощады, и вердикты британской аристократии лучшее тому подтверждение.
Когда зачинщиков беспорядка аккуратно поставили пред лицом его светлости лорда Герриона, его светлость лорд Геррион брезгливо поморщился. Поморщившись еще раз, он набрал в легкие как можно больше чистого средневекового воздуха и громогласно заявил:
– Господа простолюдины! Господа красномордые вилланы, плебеи и хамы! А также скабрезные бродяги, разнополые скоты и прочий вольнодумствующий народный сброд! Господа смерды! Я вас спрашиваю! В чем, собственно, дело?!
Народ заворожено молчал, остро чувствуя, где находиться его место. Даже возле сортира стало внезапно тихо, как на похоронах. Говночерпии мигом покидали в стороны лопаты и с откровенным любопытством повылезали наружу.
Заодно с говночерпиями приумолкли тучи мух, а также женщины, дети и собаки. Вся замерло, в ожидании явного мирового потопа. Только Рубин весьма снисходительно оглядел уважаемого лорда с головы до пят. Оглядев его вновь, он тотчас уразумел, что этому человеку можно только глубоко посочувствовать, ибо жестокая феодальная действительность наложила на него свой антигуманный отпечаток.
