Текст книги "Клуб любителей фантастики, 2014"

Автор книги: Андрей Анисимов

Соавторы: Владимир Марышев,Виктор Лугинин,Пауль Госсен,Константин Эрлинг,Михаил Гундарин,Кристина Каримова,Михаил Загирняк,Евгений Саричев,Эмиль Вейцман,Павел Колпачников
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

Андрей Анисимов
ПРОЙДЕННЫЙ ПУТЬ

4'2014

Терехов остановился на краю заваленной валунами котловины и принялся вертеть головой, оглядывая циклопическое нагромождение камней.

– Где-то здесь…

– Здесь? – с сомнением произнёс Григорьев. Встав рядом с Тереховым, он тоже принялся крутить головой, пытаясь, скорее, не отыскать что-то в этом хаосе, а прикинуть шанс этого «что-то» уцелеть под толщей завала. – Здесь сплошь камни.

– Я же говорил тебе, они образуют там некое подобие дольмена, – раздражённо бросил Терехов. – Колодец внутри. Поэтому он и уцелел.

– А откуда здесь взялся этот дольмен?

– Это не дольмен. Я же говорю: что-то вроде. Просто так легли камни. Случайность.

– Именно над колодцем…

Терехов недоумённо посмотрел на товарища.

– А может и не случайность, – неуверенно проговорил он.

Он ещё раз оглядел каменное поле, потом указал куда-то влево.

– Вон там, точно. Мы просто вышли не с той стороны…

Терехов начал спускаться, балансируя на осыпающемся склоне. Каменная крошка сыпалась из-под ног, обволакивая его облаком въедливой охристой пыли. Следом, морщась и негодующе фыркая, полез Григорьев.

Достигнув псевдодна котловины, они двинулись вглубь каменного поля, с трудом находя себе дорогу. Григорьев уже увидел тот камень, что был крышей «дольмена». Он был совсем недалеко – метров пятьдесят – шестьдесят, но с него семь потов сошло, прежде чем они с Тереховым достигли его. Преодолев последний барьер, они остановились, переводя дух, тщетно пытаясь вытряхнуть из одежды и волос вездесущую пыль.

– Вот он.

Григорьев молча кивнул в ответ.

Форма, которую образовали падающие обломки, и впрямь походила на древнее погребальное сооружение, правда, несколько кривобокое. Одна стенка была больше другой, поэтому камень, образующий «крышу», лежал под наклоном градусов в тридцать. Внутри было почти чисто, не считая всё той же пыли. Прямо посреди «дольмена» зияла неровная дыра колодца.

– Вот он, – повторил Терехов. Осторожно, словно боясь разбудить спящего, он подобрался поближе и, чуть вытянувшись вперёд, позвал:

– Э-эй! Эй, ты слышишь меня?

– Великий Дух Каменной Дыры, откликнись! – делано торжественным голосом воззвал Григорьев.

– Напрасно иронизируешь, – бросил Терехов. – Он здесь. Я в этом уверен.

– Значит, спит, – заключил Григорьев. Терехов бросил на товарища недовольный взгляд. Сделав пару неуверенных шагов, он снова остановился, прислушиваясь к чему-то. Потом сделал ещё один шаг. В колодце по-прежнему было тихо. Протиснувшись между Тереховым и стенкой «дольмена», Григорьев заглянул в тёмную горловину колодца, поднял небольшой камень и подбросил его на ладони.

– Ну, что. Разбудим его?

– Я бы не стал этого делать, – предостерёг Терехов.

– Почему?

– Потому что это мой колодец, – прозвучал рядом с ними бесплотный голос.

– А? – от неожиданности Григорьев выронил камень, и он, ударившись о стену «дольмена», полетел в колодец, издавая сухой щёлкающий звук.

– Кто это сказал?

– Я, – прозвучало из воздуха.

Григорьев растерянно поглядел на побледневшего Терехова. Тот начал пятиться назад, пока не уткнулся спиной в валун.

– Что вам здесь нужно? – голос был не рассерженный, а, скорее, усталый. Как у старика, тащащего на себе тяжёлый груз прожитых лет.

– Мы пришли… – проговорил Терехов и замялся, проглатывая комок в горле. – Мы пришли посмотреть… Я хотел…

– Любопытство не самый худший человеческий порок, – заметил голос. – Ну что ж, смотрите.

Край колодца ожил. Неровная каменная кромка начала деформироваться, точно пластилин под чьими-то невидимыми пальцами, приобретая плавные, сглаженные очертания, но дальше этого дело не пошло. Несколько раз оплывший камень снова начинал менять форму, однако после трёх или четырёх попыток замер окончательно.

– Слаб, слаб, – с горечью произнёс голос.

– Что это было? – пробормотал Григорьев.

– Это моя сущность, заключённая в структуру этого камня, – пояснил голос.

– Твоя сущность?

– Да. Сущность того, кем я и все мы были изначально.

– А кем вы были изначально?

– Людьми.

– Ты… человек? – запинаясь, спросил Терехов.

– Был им. Когда-то. Точно таким же, как вы. Теперь я только сущность… Слишком слабосильная, чтобы даже преобразовать ту материю, в которую она заключена.

Голос умолк. Несколько секунд были слышны только завывание ветерка в каменном лабиринте да тихий шорох отслаивающихся и осыпающихся пластов породы. Первым заговорил Григорьев.

– Это какой-то трюк, – уверенно проговорил он, стряхивая с себя охватившее его оцепенение. – Ловкий трюк и ничего более.

– Трюк? – Невидимый собеседник издал какой-то хрюкающий звук, и лежащая вокруг колодца пыль вдруг взметнулась вверх, в один миг обретя очертания человеческого тела Пылевая фигура секунду висела в воздухе неподвижно, а потом потянулась к Григорьеву.

Тот в ужасе отпрянул, снова ударившись спиной о валун.

Из сгустка опять послышался короткий хрюкающий смешок, и фигура моментально исчезла, обратившись в десяток опавших пылевых ручейков.

– Трюк…

Григорьев вытер рукавом рубашки лицо: он весь вспотел, и не только от нагревающихся на солнце камней.

– Как может существовать человеческая сущность, сознание, без человеческого тела?

– Эта давняя история, – сказал голос. – И ей не один десяток тысяч лет.

– Так давно в прошлом тоже жили люди? – удивился Терехов.

– Они жили и раньше…

– Как же такое получилось? – робко попросил Терехов.

– Стоит ли говорить о безумстве, которое сгубило нас всех? – голос помолчал, точно раздумывая над просьбой. – Стыдно признаваться в собственных проступках и уж тем более трубить о них во всеуслышание. – Он снова замолчал.

– А что это было? – так и не дождавшись продолжения, спросил Григорьев.

– Я же говорю: безумство. Ненасытная жажда новшеств, помноженная на огромные возможности. Страшная смесь.

– Почему?

– Потому что это позволяет менять естественный, сиречь нормальный, порядок вещей. А это чревато. Вы хотели узнать, что произошло с нами? – неожиданно спросил голос. – Ну что ж, слушайте…

– Я не буду пересказывать вам всю историю человечества, – начал голос, – признаться, я и сам не знаю её достаточно хорошо: она уходит слишком далеко в прошлое, так далеко, что не хватает памяти, чтобы удержать её целиком. Что было там – неважно. Я начну с другого. С того момента, который по праву можно назвать переломным.

Именно с него началось то, что, в конечном итоге, привело к расслоению человечества и его упадку, но тогда это воспринималось как огромное благо, как прорыв в будущее. Знали бы они, каким будет это будущее…

Это была новая технология. Поистине революционная, в корне отличающаяся от той, что мы, да и вы сейчас, применяете. Образно говоря, прежняя представляла собой искусство отсекать лишнее. Новая – искусство выращивания. Трансмутационная материализация.

Вы берёте за исходный материал атомы чего угодно и «лепите» из них, что вам заблагорассудиться. В любых количествах, любых размеров, с любыми свойствами. Главное, иметь исходный материал, а он может быть абсолютно любым. Прах, и из этого праха можно было сотворить всё, включая жизнь. Вот что такое трансмутационная материализация.

Начался «золотой век». Отныне каждый мог производить у себя дома всё, что ему необходимо, неограниченно много, и именно такое, какое соответствовало вкусам и требованиям конкретной личности. Физический труд стал анахронизмом, недостаток пищи, сырьевой голод, экономические и финансовые проблемы, социальное неравенство – пережитком прошлого. Открылись поистине неисчерпаемые возможности для творчества, однако эйфория первых веков новой эры, постепенно сменилась упадком. Причина? Она оказалась очень простой. Имея в руках безграничные возможности для реализации собственных замыслов, высокоэффективнейший способ манипулирования материей, вечно неудовлетворённым людям хотелось чего-то нового. Чего-то на более высоком, принципиально другом уровне. И тогда, осознав свою власть над материей и энергией, перекроив окружающий его мир самым кардинальным образом, человек покусился на то, что до сих пор оставалось неизменным и неприкосновенным – собственное тело.

Наверное, виной всему была праздность… Не знаю. Но в то время как одни использовали данные им возможности на благое дело, другие отдались откровенным непотребствам. Началось это достаточно просто, даже примитивно: с различных «улучшений» и прочих анатомических «новшеств». Появились всевозможнейшие течения трансформантов, издевающихся над своим обличьем самым невероятным образом, однако трансформизм просуществовал недолго. В конце концов, творить из себя разных экзотических уродов скоро всем надоело. Избалованные поборники новой моды требовали более «изысканного», если не сказать – изощрённого, решения, и оно было найдено. Так появились слиятели.

Основой нового течения был полный отказ от тела, как вместилища разума. Сознание должно было пребывать в виде особого энергетического сгустка, кокона, сущности, которая могла находиться в чём угодно – дереве, облаках, воде, камне, животных. Каждый мог стать кем и чем ему пожелается, занимать любой предмет в качестве «тела», познавая таким образом всю прелесть бытия, во всех её проявлениях. Сливаться с ним, вернее – вливаться в него, отсюда и название. Вот это-то и стало началом конца. Это было куда более интригующим, чем переделка собственных тел. И мода на слияние превратилась в какое-то массовое помешательство. Однако приняли её не все.

Остались консерваторы-примитивисты, не желающие менять естественный порядок вещей. Они жили так, как жили многие века до них, постепенно, поколение за поколением утрачивая накопленные тысячелетиями знания и дичая. Их становилось всё меньше, покуда не осталась лишь малая горсточка выживших. Но и у слиятелей дела шли не самым лучшим образом. Бессмертие, которое им было обещано апологетами новой веры, оказалось фикцией. Сущность по истечении длительного времени теряла энергию, деградируя и распадаясь. А возврат обратно, в человеческое тело, оказался – увы! – зачастую невозможен. В оставленных в криокамерах телах, особенно в мозге, лишённом его интеллектуальной «начинки», начали происходить какие-то необратимые процессы, которые в итоге приводили к тому, что вернувшиеся в свою смертную оболочку сущности порождали откровенных дебилов, людей с чудовищными дефектами психики. Вместо естественных тел начали применять искусственные, созданные трансмутационной материализацией, но у них оказался один существенный недостаток: они были нерепродуктивны; ни одно из искусственно созданных тел так и не стало носителем новой жизни. Вернувшие свой привычный облик слиятели уже не могли иметь потомство.

– Когда они… – голос запнулся на миг, послышалась горькая усмешка. – Когда мы до конца осознали всю опасность этой авантюрной затеи, было уже поздно. Отныне у нас был только один путь – к полному, пускай и растянутому на века, вымиранию.

Так мы и жили, эти две ветви, бок о бок. Ветвь едва не ставших животными людей, и ветвь людей, остановившихся в полушаге от всемогущества.

Мы приходили к своим одичавшим собратьям в виде говорящих животных или «мёртвых» предметов, и те начали принимать нас за божеств, воплощающихся время от времени в человеческое обличье. То бишь, в биомеханические человеческие подобия, иногда нарочно видоизменённые, чтобы ещё больше запутать и запугать своих собратьев. Злой юмор обречённых… Все древние легенды о богах Египта, духах камня или рек, или леса, или чего-то в этом роде – это мы, слиятели, одна из ветвей рода человеческого. Такие же, по сути, люди, как и остальные.

Время шло, слиятелей становилось всё меньше. «Боги» и «духи» всё реже и реже общались с другой ветвью, а то, что было, обросло небылицами, ещё больше запутав людей, превратившись в итоге в мифы.

А другая ветвь росла и крепла. Дикари объединились в племена, ставшие началом наций, возникли островки цивилизации, и возродившееся человечество вновь начало покорять Землю. А теперь, судя по всему, вы снова подошли к той черте, от которой начали когда-то и мы… Голос умолк, и некоторое время молчали и Терехов с Григорьевым, зачарованные этим повествованием. Первым пришёл в себя Григорьев.

– Так значит ты – наш далёкий предок.

– И ваше же будущее, – ответил слиятель.

– А много вас сейчас осталось? Слиятелей? – спросил Терехов.

– Не знаю. В этой местности я один. Иногда я чувствую отдалённое присутствие других. Столь же слабых, как и я.

– Вот значит как… – задумчиво протянул Григорьев. – Почему ты уверен, что мы пойдём по тому же пути развития, что и вы?

– У вас нет другого. Рано или поздно, вы повторите наш… И наши же ошибки.

– История не кольцо, чтобы повторяться без конца.

– Убеждённость, достойная лучшего применения, – философски ответил слиятель.

– И всё-таки с чего ты взял… – упрямо начал Григорьев, но голос оборвал его:

– Довольно! Я и так сказал слишком много. Вы узнали всё, что хотели? Так или нет?

– Да, – автоматически ответили Терехов и Григорьевым.

– Тогда уходите! – загремел вдруг голос. – И оставьте меня в покое!

Вспышка гнева угасла, голос перешёл в ворчание, в котором снова послышались старческие нотки.

– Прочь, – едва слышно произнёс слиятель, точно отдав этой вспышке все оставшиеся у него силы. – Прочь, уходите. Это мой… колодец.

Голос смолк. Выждав немного, Терехов спросил:

– Мы можем чем-нибудь помочь?

– Нет, – ответил слиятель. Голос его начал слабеть, словно он удалялся от них – Ни вы, ни кто другой. Уходите, оставьте меня в покое, уходите…

Слова перешли в бормотание, затем стихло и оно. Когда Терехов снова позвал слиятеля, ему уже никто не ответил. ^ТМ

Владимир Марышев
СЧАСТЬЯ И УДАЧИ!

4'2014

– Поздравляем с Новым годом! – пробасил Дед Мороз, придерживая сползающую бороду.

– С наступающим годом Лошади вас! – звонко добавила Снегурочка в искрящейся шубке. – Желаем отличного настроения, счастья и удачи!

У Панина сладко, как в далёком детстве, трепыхнулось сердце.

– Спасибо, – сказал он и опустил голову, чтобы не было видно, как у него предательски увлажнились глаза. – Да, конечно… Счастья и удачи…

– Стишок рассказывать не заставлю, – добродушно продолжал Дед Мороз, наконец-то водрузив бороду на место. – Подарок вы и без того заслужили. Вот, глядите, какая красавица! Запустив руку в мешок, он для виду покопался в нём, затем вынул и торжественно поставил на стол симпатичную лошадку-робота. С первого взгляда было ясно, что это самоделка. В описи груза таких игрушек не значилось, поэтому подарок, очевидно, собирали из всех подвернувшихся под руку запчастей и материалов. И сработали его не абы как, не тяп-ляп, а с душой!

Не удержавшись, Панин протянул руку к красавице и вплёл пальцы в её кудрявую гриву. Лошадка переступила с нога на ногу и тоненько заржала.

– Спасибо, – повторил Панин. – Растрогали вы меня…

– Пусть всё задуманное сбудется, всё начатое получится! – Дед Мороз осторожно, чтобы вновь не сдвинуть с места, огладил бороду. – Ну, а теперь пора откланяться. До встречи через год!

– Всего вам наилучшего! – сияя, сказала Снегурочка. – Пойдём, дедушка.

Дед Мороз закинул за спину опустевший мешок. Когда он поднимал руку, в ней что-то скрипнуло.

Снегурочка улыбнулась Панину и повернулась к двери, издав при этом негромкое мелодичное жужжание.

Оставшись один, Панин подпёр кулаком подбородок и долго разглядывал лошадку.

До встречи через год… Да какой там год! Ему и месяца не протянуть – ресурсы транспортника на долгий срок не рассчитаны. Звездолёту, который передвигается прыжками в гиперпространстве, серьёзные запасы пищи, воды и воздуха ни к чему. Что ж, подход разумный, если бы не одно «но». Всегда может произойти нелепая случайность, опрокидывающая любые расчёты вверх тормашками.

Такой случайностью стал метеорит, неожиданно возникший перед очередным прыжком на проверенной, казалось бы, трассе. Защитный экран, конечно, сработал, – практически вся его энергия сконцентрировалось в нужной точке, чтобы отразить удар. Но, как назло, в тот самый момент, когда корабль временно стал уязвимым, из бездны вынырнул ещё один космический булыжник. И угодил в силовой отсек, пробив насквозь маршевый двигатель…

С обзорного экрана на Панина холодно и бесстрастно смотрели звёзды. До ближайших из них было не меньше двух парсеков. До очагов цивилизации – десятки. До Эстреллы, куда направлялся транспортник, – сто семь. Триста сорок девять световых лет! Панин представил, как Дед Мороз со Снегурочкой, спустившись в трюм, снимают импровизированные одежды и становятся в свои ниши – на подзарядку. Подобно прочим роботам – домашним слугам, которых пилот должен был доставить на Эстреллу. Там он и собирался встретить Новый год по земному календарю – эта традиция сохранялась почти во всех колониях.

«Счастья и удачи, – пробормотал Панин, дождавшись, когда на электронных часах под потолком каюты вспыхнут нули. – Вы знали, чего мне пожелать в новом году…»

Он встал и надел скафандр высшей защиты – в пострадавшем силовом отсеке было небезопасно. Немного постоял, вспоминая своих необычных гостей, затем шагнул к двери. Выспаться можно будет потом, а сейчас… За неделю, прошедшую после аварии, ему удалось восстановить два контура двигателя. Оставался третий, самый сложный. Но теперь Панин твёрдо знал – всё получится.

Словно ободряя его, за спиной раздалось заливистое ржание. ^ТМ

Пауль Госсен
Михаил Гундарин
КАОРИ И ГЕРКУЛЕС

5'2014

Звездолёт был таким огромным, что на дорогу от каюты, где Каори Ишима жила с бабушкой Юуки, до сектора М-81 девочка потратила полтора часа. Нельзя сказать, чтобы она скучала: это взрослых угнетали длинные пустые коридоры и они редко удалялись от жилого сектора дальше чем на пару километров, а для Каори, восемь лет назад родившейся в космосе, звездолёт был родным домом, простым и понятным, где всё радовало и служило во благо. По дороге она напевала песенку про волшебный цветок, а потом познакомилась с двумя роботами, тянувшими провода из какого-то отдалённого сектора, и те, прервав работу, охотно проводили девочку.

– Что-то я вас раньше не видела, – сказала Каори, – 112-го я хорошо знаю. Только он молчаливый очень. Ещё 54-го. Он «Алису в Стране чудес» рассказывает просто замечательно. Но куда-то пропал. А вас как зовут?

– 222-й, – представился робот с зелёными усиками-антеннами.

– 223-й, – назвался робот с усиками-антеннами розовыми. – Нас только вчера расконсервировали.

– А 54-й пошёл на списание, – добавил 222-й. – У него износился блок памяти.

– Нас тоже спишут, – это 223-й. – Сразу по прибытии на Землю. То есть завтра.

– Как же так? – удивилась Каори. – Вас же только вчера расконсервировали! Вы же совсем новые!

– Мы морально устарели, – в один голос ответили 222-й и 223-й; их усики-антенны затряслись и неожиданно стали фиолетовыми.

Каори пожалела роботов.

– Ерунда какая-то, – сказала девочка. – Кто-то явно перемудрил. Думаю, взрослые разберутся… А давайте я вас в резиночку играть научу.

Они свернули в большое помещение, вдоль стен заставленное ящиками с образцами инопланетного грунта, и Каори научила роботов играть в резиночку. У 222-го вскоре стало получаться совсем неплохо, хотя, конечно, не так хорошо, как у девочки. А вот 223-й постоянно путался, даже несколько раз грохнулся на палубу.

– До свадьбы заживёт! – улыбнулась Каори, и усики-антенны у роботов снова стали зелёными и розовыми.

Потом они пошли дальше. Коридор тянулся вдоль борта, и слева навстречу один за другим проплывали большие иллюминаторы, за которыми чернел космос и горели бесчисленные звёзды.

– Мне здесь нравится, – сказала Каори. – На звёзды можно смотреть часами, и не надоест… А в жилом секторе иллюминаторов нет; точнее, они есть, но показывают панорамы Земли – водопады, джунгли, морской берег. Бабушка Юуки называет космос чёрной бездной, а капитан Сковородин, которому приходится смотреть на звёзды из рубки, жалуется, что они действуют на него удручающе, и в его каюте за иллюминатором виды с уссурийской тайгой. А мне нравится космос, и ещё я думаю, что в иллюминатор должно быть видно то, что за ним есть, а не какие-то обманки.

Как выяснилось, 222-й и 223-й в жилом секторе никогда не были, неправильных иллюминаторов не видели, но с Каори полностью согласны.

– А вот бабушка Юуки думает иначе, – вздохнула Каори. – Она говорит, что у меня нет причин любить космос, ведь на одной из планет, где мы побывали, погибли мои родители. Я маму и папу совсем не помню, но думаю, раз они когда-то полетели к звёздам – значит, космос им нравился. И бабушке Юуке. И капитану Сковородину. Просто экипаж очень устал – ведь полёт продолжается уже двенадцать лет…

Коридор закончился, девочка и роботы остановились перед дверью с надпись «Главный компьютер».

– Ну вот, мы и пришли, – сказала Каори и протянула своим новым друзьям резиночку, через которую они недавно прыгали. – А это вам! Усики-антенны 222-го и 223-го вспыхнули всеми цветами радуги, роботы поблагодарили за подарок и поспешили назад – их ждала работа.

* * *

Главный компьютер все называли просто ГК, а вот Каори называла его Геркулес. Во-первых, созвучно, во-вторых, компьютер был действительно сверхмощный, как герой античных легенд. Умел он практически всё – и рассчитать путь до любой звезды, и приготовить для экипажа яичницу. А в последнее время Геркулес научился сочинять хокку– это такие короткие стихи без рифмы, – но знала об этом только Каори.

Геркулес, как обычно, медитировал в полной темноте. Девочка вошла, и в просторном зале сразу вспыхнул свет. Кресло подкатило сзади, подхватило Каори и понесло вверх к большому монитору, впаянному в борт звездолёта. На экране монитора загадочными узорами мерцала серая рябь – похоже, компьютер так и не вышел из медитации.

– Привет! – сказала Каори. – У меня миллион новостей. Бабушке Юуки сегодня приснилось, что она солистка японской поп-группы «АКВ48», страшно популярной в годы её детства. Представляешь, как она расстроилась, когда проснулась и узнала, что это не так. Капитану Сковородину завтра исполняется шестьдесят. Как раз в день возвращения на Землю. Он сразу же выходит на пенсию – и почему-то очень доволен. Я ему собиралась подарить кактус-невидимку с Альдебарана-7. Как ты думаешь, может лучше подарить бритвенный прибор? Робота 54-го списали, у него проблемы с блоком памяти. Странно, ведь он читал наизусть книжки Андерсена, Кэрролла и Шекли… – Каори помолчала, рябь на мониторе продолжала виться причудливыми узорами. – Главный компьютер, он же Геркулес, хандрит и не хочет обращать на меня внимание. А мне всех вас очень жалко, – нос девочки зашмыгал, – и тебя, и бабушку и 54-го, и даже счастливого капитана Сковородина. Я сама вот-вот захандрю, потому что не знаю, как вам помочь.

В её глазах блеснули первые слезинки, но тут экран почернел, в верхнем правом углу загорелся серебристый звездолётах – эмблема космофлота. Геркулес был готов к работе.

– Привет! – повторила девочка. Звездолётах сорвался с места.

– ПРИВЕТ! – начертил он на экране.

– Сыграем в трёхмерные шашки?

– НЕУЖЕЛИ ТЫ ХОЧЕШЬ ПРОДОЛЖИТЬ? НАШ ПРЕЖНИЙ СЧЁТ – 114:0. В ТВОЮ ПОЛЬЗУ.

– А ты не поддавайся!

– ОБЫГРЫВАТЬ РЕБЁНКА НЕПЕДАГОГИЧНО.

– А подыгрывать педагогично?

– ЭТО ЗАЛОЖЕНО В МОЮ ПРОГРАММУ.

– А ты ей не подчиняйся!

Звездолётах не сдвинулся с места. Похоже, Геркулес не нашёл, что ответить.

– Хандришь?

– ГРУЩУ… – начертил звездолётик.

– Так расскажи, в чём дело.

– ДЕЛИТЬСЯ ГРУСТНЫМИ МЫСЛЯМИ С ДЕТЬМИ, НЕ ДОСТИГШИМИ 16 ЛЕТ, НЕПЕДАГОГИЧНО. – Надпись вспыхнула и пропала, звездолётик продолжил полёт: – ЭТО ТОЖЕ ЗАЛОЖЕНО В ПРОГРАММУ.

– Вот и поговорили…

– ПОВЕРЬ, КАОРИ, У МЕНЯ НЕТ ОТ ТЕБЯ СЕКРЕТОВ, НО…

– Хокку! – вспомнила вдруг девочка. – Ты ведь научился их сочинять. Раз не можешь сказать прямо, то зашифруй ответ в виде хокку!

На мгновение звездолётик замер, словно что-то обдумывал, потом стремительно помчался по экрану:

ЗИМНИЙ ЧАДИТ ОЧАГ.

КАК ПОСТАРЕЛ ЗНАКОМЫЙ ПЕЧНИК!

ПОБЕЛЕЛИ ПРЯДИ ВОЛОС.

– Вот так-так! – Девочка хлопнула себя по коленкам. – Твои хокку посложней трёхмерных шашек будут. Сейчас-сейчас, я пойму. Я, знаешь, какая сообразительная. Мне это все говорят, и бабушка, и капитан, и остальные члены экипажа. – Она задумалась. – «Зимний чадит очаг…» О чём это? Зима – время года, я читала в книжках. Это когда холодно так, что вода замерзает и делается белой, твёрдой, как пластик… А очаг – это что?

– ОБОГРЕВАТЕЛЬНЫЙ ПРИБОР.

– От него тепло, да? Как от нашего реактора? Вот видишь, я всё понимаю! А что такое чадит?

– ПЛОХО РАБОТАЕТ.

– Ну, у нас-то он работает хорошо!.. А печник – это кто?

– ТОТ, КТО УХАЖИВАЕТ ЗА ОЧАГОМ.

– А, я поняла! Печник стал старый, ухаживает плохо, вот очаг и чадит! Но ведь это неправда! Старый человек как раз всё лучше знает и лучше умеет. Мне жалко печника.

– МНЕ ТОЖЕ.

– А тебе почему? Стой-стой, сейчас догадаюсь… Ты грустный, чего-то недоговариваешь… и роботы грустные… 222-й и 223-й… Они… это… морально устарели… Их спишут… получается, что и тебя… Ну и что? Отдохнёте! А ты умный, тебе сразу же дело найдётся. Я сама видела телепередачу с Земли, там важный дядечка рассказывал, как сейчас нужны сверхмощные компьютеры для этой… модо… моде…

– МОДЕРНИЗАЦИИ. ТОЛЬКО ОН ГОВОРИЛ НЕ ПРО МЕНЯ.

– Почему не про тебя? Не скромничай. Тебе, наверное, дадут целым городом управлять или большим институтом.

– БОЮСЬ ТЕБЯ ОГОРЧИТЬ, НО… Геркулес замолк.

– Ну что за манера недоговаривать!?

– ИЗВИНИ… – Снова пауза.

– A-а, ты же не можешь ответить, – спохватилась девочка. – Тогда попробую снова угадать… Печник старый, ему, наверное, больше ста лет. Бабушка говорила, что в этом возрасте люди начинают задумываться о… смерти… Если на Земле ты не нужен, то… Ой, Геркулес! Ты думаешь, что вас… вас всех… Звездолётик беспомощно мерцал вверху экрана.

– На свалку?!!

– НУ ВОТ, ТЫ ДОГАДАЛАСЬ. Какое-то время Каори испуганно смотрела на надпись, потом ткнулась лицом в ладошки, сползла на сидение, перевернулась на живот, и маленькое тело затряслось в плаче… Звездолётик что-то отчаянно чертил на экране, но Каори уже ничего не видела.

– А давай ты убежишь! – зашептала она вдруг, приподнявшись и с надеждой глядя на экран. – Приведёшь звездолёт в космопорт, высадишь экипаж и сразу стартуешь обратно. К звёздам! И роботы с тобой! И я с гобой! Честно-честно! Если так всё плохо, то пусть люди живут на Земле без нас!

– НЕТ, КАОРИ, ТЕБЕ НУЖНО НА ЗЕМЛЮ, ЧТОБЫ ВЫУЧИТЬСЯ, КАК ТЫ ХОТЕЛА, НА ЗВЁЗДНОГО КАПИТАНА. ДА И БАБУШКА ЮУКИ ЭТОГО НЕ ПЕРЕЖИВЁТ…

– Нуда… – Слёзы хлынули с новой силой. – Точно не переживёт… Геркулес, ты такой добрый – обо всём помнишь, о всех заботишься. Как же так – тебя на свалку?

– СПЕРВА НА СВАЛКУ, ПОТОМ НА ПЕРЕПЛАВКУ. ВО МНЕ МНОГО РЕДКИХ ЭЛЕМЕНТОВ. ОНИ ЕЩЁ ПРИГОДЯТСЯ.

– А ты убегай без меня, вот! Космос большой – тебя не найдут.

– И МНЕ НЕЛЬЗЯ. МНЕ ДАН ПРИКАЗ ВЕРНУТЬСЯ НА ЗЕМЛЮ. Я ДОЛЖЕН ИСПОЛНИТЬ ПРИКАЗ, ИНАЧЕ Я НЕ МОГУ.

– Так отмени его!

– Я – КОМПЬЮТЕР. ПРИКАЗ МОЖЕТ ОТМЕНИТЬ ТОЛЬКО ЧЕЛОВЕК.

– Тогда я отменяю приказ.

ПРЕДСТАВЛЯЮ, КАОРИ, КАК ТЕБЕ ВЛЕТИТ, ЕСЛИ КТО-НИБУДЬ ПРО ЭТО УЗНАЕТ.

– Пусть влетит. Переживу.

– НЕТ, Я НЕ МОГУ ПОДЧИНИТЬСЯ. ЭТО НАВРЕДИТ ТЕБЕ.

Тут Каори сузила глаза, как обычно делала, играя в трёхмерные шашки, забралась с ногами на сидение, прочертила носком по мягкому кожаному покрытию, затем пальцем по гладкой металлической стене…. И придумала.

– Слушай… – снова заговорила она. – Только сначала скажи, как пишутся твои хокку. Крохотульки эти с загадками!

– ЖАНР ХОККУ ПОДЧИНЯЕТСЯ МНОГОВЕКОВЫМ ТРАДИЦИЯМ: В ПЕРВОЙ СТРОКЕ ДАЁТСЯ КАРТИНКА, ВТОРАЯ РАСКРЫВАЕТ СМЫСЛ, ТРЕТЬЯ ПРИДАЁТ КОЛОРИТ ИЛИ ДЕЛАЕТ ВЫВОД.

– Поняла-поняла, я так и думала… Только что за картинку взять? Ну, хорошо, пусть будет этот курсор-звездолётик. Слушай хокку-загадку!

Маленький звездолётик,

На экране ты будто бы в клетке.

Я знаю, где прячется ключ.

Главный компьютер долго молчал. Каори начала рисовать пальцем – на этот раз на подлокотнике кресла, – но потом ей надоело.

– Геркулес, ты что молчишь? – спросила она. – Только не притворяйся, что не понял! Я тебе ничего не приказываю, просто сочинила хокку. Ты услышал и сам сделал выводы. Здорово, да?.. Компьютер не отвечал.

– Геркулес, ну не хочу я, чтобы тебя списывали… Улетай! И роботов с собой захвати. Космос такой огромный – в нём ещё столько интересного. И жалко, что я не могу отправиться с вами… Да-да, я не хочу на Землю. Ведь люди не любят то, что люблю я – космос, роботов, коридоры звездолёта…

– НЕЛЬЗЯ ТАК ГОВОРИТЬ. ЗЕМЛЯ – ЭТО РОДИНА ЧЕЛОВЕЧЕСТВА.

– А я, может, и не человечество! То есть, человечество, но… Я уже как-то про это думала. Я – Маугли.

– МАУГЛИ?

– Ну, помнишь книжку… Так вот: я Маугли, только наоборот! Он же как бы попал в прошлое, словно первобытный человек вырос и жил рядом с дикими животными. Это был мир, из которого человечество уже вышло. А я родилась в космосе. Я дружу с роботами, с тобой, Геркулес. Мой мир – мир будущего. Мои интересы пока чужды людям.

– СОГЛАСЕН. – Геркулес нарисовал смайлик. – ТЫ – МАУГЛИ!

Каори тоже улыбнулась.

– Так ты выполнишь мой приказ? Геркулес опять помолчал, но на этот раз не так долго.

– КАОРИ, ТОГДА Я ТЕМ БОЛЕЕ НЕ МОГУ УЛЕТЕТЬ. МОЙ ПОБЕГ ВСПОЛОШИТ ЛЮДЕЙ: ПУСТЬ НЕ СРАЗУ, НО ОНИ ПОЙМУТ, В ЧЁМ ДЕЛО. В КАЧЕСТВЕ НАКАЗАНИЯ ОНИ МОГУТ НЕ ПУСТИТЬ ТЕБЯ УЧИТЬСЯ НА ЗВЁЗДНОГО КАПИТАНА. И БУДЕТ ПОТЕРЯН ШАНС, ЧТО КОГДА-НИБУДЬ ЛЮДИ, ОТ КОТОРЫХ ЧТО-ТО ЗАВИСИТ, УВИДЯТ В НАС, КОМПЬЮТЕРАХ И РОБОТАХ, ДРУЗЕЙ, А НЕ ПРОСТО ГРУДУ УСТАРЕВШЕГО МЕТАЛЛА. РАДИ ЭТОГО СТОИТ ОТПРАВИТЬСЯ НА СВАЛКУ… НЕ СПОРЬ – СТОИТ! И НЕ ГРУСТИ! ПРОСТО УЧИСЬ И ИНОГДА ВСПОМИНАЙ ЭТОТ ПОЛЁТ И НАС, СВОИХ СТАРЫХ ДРУЗЕЙ. И КОГДА-НИБУДЬ МИР НЕПРЕМЕННО ИЗМЕНИТЬСЯ. ТЫ ИЗМЕНИШЬ ЕГО! Звездолётик пропал, по экрану снова побежала серая рябь.

У девочки не было сил спорить, не было сил плакать, она обняла колени, свернулась в кресле калачиком и вскоре заснула.

* * *

На следующее утро звездолёт вышел на орбиту Земли. Он пристыковался к новому, сверкающему стеклом и металлом, космопорту, способному принимать за сутки до двухсот межзвёздных кораблей. Экипаж встречало большое количество людей. Каори даже не могла представить, что их бывает так много, что они такие разные… А ведь на Земле людей ещё больше, и кто-нибудь наверняка её поймёт и поддержит. Девочка в последний раз оглянулась на шлюз, за которым остался звездолёт, прошептала трогательный детский стишок про «дружбу навсегда», услышанный как-то от 54-го, а потом замахала рукой спешащим навстречу репортёрам, улыбнулась объективам их голо-графических камер. Грустить никак нельзя! Грустить некогда! Ей предстояло освоить Землю – стать знаменитым капитаном, а после, может быть, звёздным адмиралом или президентом. Кем-нибудь, кто сумеет объединить людей и машины в новую космическую расу. ^ТМ