Текст книги "Бомбардировщики. Полная трилогия"

Автор книги: Андрей Максимушкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 72 страниц) [доступный отрывок для чтения: 26 страниц]

Глава 15
Суета сует

Жизнь идет. Ничего страшного, с точки зрения командования, с полком не случилось. Задание выполнено, потери – в пределах допустимого. Да, комдив несколько превысил рамки своих полномочий, но поскольку цель разбомблена, оргвыводы не последовали. Отыскавшийся на следующий день генерал-майор Семенов ходил гоголем. В неформальном соревновании между командирами эскадр советская дивизия набрала дополнительные очки, и авторитет ее командира вырос. Повысилось значение голоса Семенова на совещаниях в ставке Геринга. Все в итоге выиграли, или почти все.

А между тем злосчастный вылет на Глазго стоил полку потери трех самолетов и восьми человек. Два экипажа не вернулись домой, через три дня на людей отправили похоронки «Погиб смертью героя» и вычеркнули их из списков личного состава. Такова жизнь.

Только после войны прояснилась судьба экипажа бомбардировщика под номером «08». Их сбили в районе Вулера, ночной истребитель нашел свою жертву. Все четыре члена экипажа успели выпрыгнуть с парашютами. Летчик, штурман и стрелок в ту же ночь были схвачены полицией, а вот стрелок-радист отделенный командир Остапенко целую неделю скрывался в горах вместе с примкнувшими к нему тремя немцами.

Об эпопее четверых товарищей можно было бы написать целую поэму. Помыкавшись на горных пастбищах, ежеминутно рискуя попасться если не патрулю, так местным аборигенам, а вторые были опаснее полиции и солдат, летчики решили пробиваться к побережью. Им это удалось. Практически без приключений, только один раз попав в перестрелку с патрулем, трое немцев и один русский добрались до рыбачьего поселка на берегу моря. Ночью они ограбили продовольственную лавку, связали двоих местных полицейских и похитили рыбачий баркас. На этом везение славной четверки кончилось.

Благоволившая до сего момента товарищам фортуна повернулась к ним своим нижним лицом. Трое суток лодку носило по штормовому морю. Как парни не перевернулись и не утонули, одним морским богам известно. На третий день кончились запасы воды. Незнакомые с морем, в первый раз в жизни попавшие во власть стихии люди банально не рассчитали запасы. А шторм не утихал.

Насквозь промокшие, замерзшие, мучимые жаждой летчики надеялись только на чудо и на то, что ветер отогнал баркас к Фризским островам. По крайней мере, так объяснял товарищам штурман с «Ю-88» Рудольф Хенке. И вот на закате третьего дня на горизонте показался корабль. Спасение было уже близко, но совсем не то, на что рассчитывали товарищи. На борт их подняли моряки английского корвета «Порт-Патрик», патрулировавшего прибрежные воды Британии.

На этом эпопея закончилась, в финале друзья попали в английский лагерь военнопленных. Впоследствии Остапенко порою сожалел, что их лодку не перевернуло волной и они не утонули.

Условия содержания военнопленных были таковы, что немецкие концлагеря и советские зоны показались бы после английского лагеря курортом. Во всяком случае, кормили в ИТУ континентальных держав лучше, над заключенными не издевались, и смертность была не в пример ниже, да еще врачи занимались своим прямым делом, лечили людей, а не только подписывали справки о смерти.

Тогда как из попавших в английский плен советских и германских военнослужащих половина погибла из-за постоянных издевательств, пыток и жутчайших условий содержания. Не зря после капитуляции Великобритании спецслужбы держав Антиимпериалистического пакта еще долгие годы охотились за бывшей английской лагерной администрацией.

Такова судьба тех, кому не посчастливилось быть сбитым над Островом. Зато экипаж младшего лейтенанта Антонова в эту ночь не исчерпал запас своего везения. Отбомбившись по цели, они легли на рекомендованный курс, но над континентом отклонились в сторону и заблудились. Банальная штурманская ошибка, отягощенная сложными метеоусловиями и нулевой видимостью.

Догадавшийся искать запасной аэродром Митрофан Антонов дотянул почти до Реймса. Горючее кончалось, облачности конца и края не было видно. Да, облака немного рассеивались и прореживались, но зато с земли поднимался туман. И аэродромов или подходящих площадок все не встречалось.

Посовещавшись, экипаж решил садиться на вынужденную. Заметили шоссейную дорогу, выбрали прямой участок и пошли на посадку. Практически все удалось, почти сели. Младший лейтенант умудрился виртуозно попасть всеми тремя точками на шоссе и удержать машину от присущего «ДБ-3» разворота вправо. Тяжелый бомбардировщик катился по асфальту, скорость потихоньку падала. Машин и людей на дороге, к счастью, не было.

Антонов уже облегченно вздохнул и собирался отстегиваться от кресла, как бомбардировщик налетел левой консолью на телеграфный столб. Машину моментально занесло, крутануло на месте и выбросило в заросшую кустарником придорожную низинку. Повезло, нечего сказать. Почти посадили бомбардировщик, и в последний момент им подгадило по полной.

По большому счету, ребятам действительно повезло. Машина не загорелась, никто не пострадал, только штурман сильно порезался осколками плексигласа и вывихнул руку. Выбравшиеся на свежий воздух товарищи, посовещавшись и осмотрев самолет, быстро пришли к выводу, что машину уже не восстановить. Настало время переквалифицироваться из летунов в пешеходов. Но ненадолго. Штурмана перевязали, из люковой установки вытащили ШКАС и пошли ловить попутку.

Здесь им еще раз повезло. Водитель грузовика успел затормозить и остановить машину за два шага до перекрывших дорогу неизвестных в меховых куртках и летных шлемах. Наверное, на него так подействовал направленный на кабину пулемет. Бедняга француз буквально оцепенел от неожиданности. Раннее утро, туман. Вдруг впереди над дорогой вырисовывается хвост самолета, а на самой дороге появляются четыре решительно настроенных человека.

Водитель никак не желал понять, что от него требуют военные. Французского языка никто из экипажа Антонова не знал. Интернациональный язык жестов попавшийся им местный понимать не хотел или делал вид, что не понимает. Сидит в кабине, как идол, глаза выпучил, руки поднял и лопочет что-то по-своему. Пауза затягивалась. Вскоре Митрофан Антонов потерял всякое терпение и не нашел ничего лучшего, как вытащить водителя из кабины за шкирку и зашвырнуть его в кузов.

За руль сел стрелок-радист, хваставшийся в свое время тем, что в школьные годы помогал отцу, работавшему механиком на МТС, и даже научился водить машину. Решение было опрометчивым, о чем сам Антонов и его люди неоднократно пожалели, причем в самых искренних, идущих от полноты сердца выражениях. Что тогда говорить о бедном французе, за четверть часа дороги успевшем проклясть все и вся, а потом столько же раз возблагодарить судьбу за то, что он еще жив, а машина, кажется, пока не совсем искалечена.

Да, до ближайшего поселка они доехали, даже никого не сбили и в кювет не улетели. Водителем старшина Липатов оказался никудышным. Сам младший лейтенант Антонов изо всех сил старался сохранять невозмутимый вид, получалось неплохо, только волосы под летным шлемом топорщились и глаза стекленели. Про себя Митрофан Антонов решил, что если они вернутся в полк живыми, то он первым делом отправит Липатова заново проходить курсы радистов и никогда в жизни не позволит ему приблизиться к баранке машины.

Радист из старшины был, к слову сказать, не самый худший. Бывает и хуже, Антонов сам видел. Просто Липатов в радиоделе разбирался хуже, чем водил машину. Рация у него постоянно ломалась, оборудование в самый неподходящий момент отказывалось работать. Липатов пару раз пропускал радиопередачи, «не мог разобрать». Этой ночью рация тоже вышла из строя, по словам радиста, после того как рядом с самолетом разорвался случайный зенитный снаряд, не причинивший машине никакого вреда, кроме приснопамятной, многострадальной и невезучей рации.

Влетев в поселок на полной скорости и распугав местных селян, грузовик промахал до площади с сельсоветом, или как там это у капиталистов называется, и остановился напротив комендатуры. Искомое здание Антонов узнал по штандарту со свастикой.

Выгружаясь из машины, летуны доброжелательно похлопали по плечам вжавшегося в угол между фанерным бортом и бочкой с бензином хозяина машины, даже пожали ему руку, пожелав на прощание: «Но пасаран!» В комендатуру они ввалились вчетвером, Антонов с пистолетом в руке, а стрелок Бергадзе с пулеметом наперевес, чем вызвали маленький переполох. Немцы приняли советских товарищей за английских коммандос и не нашли ничего лучшего, как поднять руки вверх.

Недоразумение разрешилось само собой, Антонов немного разумел по-немецки и смог объяснить, кто они такие и что им надо. Когда у командира иссякал словарный запас, Липатов приходил на помощь. Курсы немецкого языка, в отличие от подготовки радиста, старшина закончил честно.

В комендатуре нашелся телефон, немцы созвонились со своим начальством, доложили, что и как, попросили связаться с советским дальнебомбардировочным полком в Ла Бурже. К тому времени, когда рапорт прошел все инстанции и была установлена связь с подполковником Овсянниковым, русские и немцы успели подружиться и отметить чудесное спасение экипажа бомбардировщика полудюжиной бутылок вина. В забытом богом провинциальном гарнизоне, состоявшем из лейтенанта и трех солдат, абсолютно ничего не происходило, и немцы были рады хоть какому-то событию, иначе от скуки можно было повеситься.

Ближе к обеду в поселок за летчиками пришла машина из Реймса. Коллеги из управления 2-го воздушного флота довезли экипаж прямо до аэродрома и сдали на руки дежурному офицеру. Встретили ребят с распростертыми объятьями, до звонка из Реймса их уже считали погибшими. А вот про бомбардировщик в этот день все забыли, и когда до машины добрались механики, местные крестьяне уже успели раскурочить самолет. Впрочем, в полку об этом особо не сокрушались, вскоре начала прибывать новая техника.

Семенов не обманул, через три дня на аэродром Ла Бурж приземлились 6 «ДБ-3» и 3 «ДБ-ЗФ». Расслабившиеся от радушного приема с вином, фруктами и всяческими деликатесами, ради такого случая майор Вайкулис тряхнул неприкосновенными запасами, перегонщики по большому секрету сообщили, что они не последний раз пригоняют новые машины. Командование всерьез обеспокоено положением 22-й дивизии.

Вместе с самолетами прибыли и трое заводских специалистов. Предъявив Овсянникову документы, заводчане объяснили, что их задача заключается в подготовке экипажей для «ДБ-ЗФ». Что ж, дело хорошее. Машины старого типа Иван Маркович лично распределил среди безлошадных экипажей.

Самолеты достались только лучшим, в паре случаев право летать пришлось доказывать на соревнованиях. Ради такого случая Иван Чернов устроил зачет по пилотажу и бомбометанию. Савинцев принял экзамен у штурманов и организовал соревнование воздушных стрелков. Все честно, без обид. Проигравших успокоили тем, что скоро прибудет следующая партия самолетов.

Труднее было с «ДБ-ЗФ». Нормативы однозначно требовали выделить из состава полка учебную группу. А кого выделять? Людей и так мало. Скрепя сердце, Овсянников принял соломоново решение: переучиваются все желающие добровольно и оставшиеся без машин в принудительном порядке. Люди пошумели, попытались высказать претензии, но против начальства не попрешь. Подполковник Овсянников, когда нужно, умел быть жестким.

Неожиданно сам собой решился вопрос, кого назначить старшим группы и командиром формируемой эскадрильи. Старший лейтенант Ливанов, возвращаясь с ночного рейда на Глазго, не дотянул до аэродрома и сел на брюхо в поле в двух десятках километров от Ла Буржа. Причина аварии банальна – старший лейтенант взял бомбы в перегруз, да еще над целью его как следует потрепали зенитчики и ночные истребители. Именно вытекшего из пробитых баков бензина и не хватило, чтоб дотянуть до аэродрома.

– Вот ты и пойдешь на пилотажную группу, – потирая руки, заявил Овсянников, когда героический экипаж добрался до аэродрома. Он и раньше планировал выдвинуть Ливанова комэском, а тут все само один к одному вышло.

– Товарищ подполковник… – лицо Ливанова вытянулось.

– Машину угробил? Вот и отрабатывай. Ничего не знаю. С этого момента принимаешь группу и приступаешь к занятиям. Приказ будет готов через полчаса. Иди к инструкторам, принимай машины. И чтоб сегодня же вечером у меня на столе лежал график занятий, а через неделю выведешь в небо три экипажа. Не считая твоего собственного, – заявил подполковник слегка обалдевшему старлею.

– А если кто мне свой самолет уступит? – не сдавался Ливанов. Он пока не знал, кого и как будет уламывать «продать» бомбардировщик, но просто так отступать не собирался.

– С товарищем старшим политруком Абрамовым можно поговорить, – нашелся Макс Хохбауэр. Штурман вполне разделял нежелание своего командира уходить с боевой работы.

– Я тебе дам! – Овсянников покачал перед носом лейтенанта кулаком. – Ты назначаешься ответственным за штурманскую подготовку.

– Мы не проходили стажировку на «ДБ-ЗФ», – отчеканил Ливанов.

– Пройдете, – пообещал командир полка. – Хохбауэру поможет майор Савинцев, а тобой я лично займусь.

На этой оптимистичной ноте разговор завершился. Овсянников и раньше приглядывался к Ливанову, оценивал – потянет ли старлей эскадрилью или нет? По всему выходило: надо ставить. Пока молод и не боится ответственности, пусть растет. Вот и случай подвернулся. А то, что на время от полетов отстранили, так ничего страшного, наверстает свое. Зато у парня больше шансов выжить на этой войне. Сам Владимир Ливанов пока этого не понимает, рвется в бой, геройствует; ничего, со временем это пройдет, если старлей раньше не погибнет.

Куда тяжелее приходилось капитану Гайде. Местные террористы явно всерьез взялись за советский бомбардировочный полк. Сигнальные ракеты – это еще семечки. На следующий день неизвестные обстреляли на дороге грузовик с возвращающимися из города бойцами. Ранили двоих механиков. А еще через день активисты Сопротивления стреляли по садящимся самолетам.

Взбешенный Овсянников устроил Гайде хорошую взбучку, потребовав немедленно решить проблему с экстремистами и прекратить бесцельные катания в город. Речь шла о контактах особиста с фельджандармерией. На что Михаил Гайда заявил, что раз сам он не лезет в работу полка в силу своей некомпетентности, так пусть и летчики не путаются под ногами, не суются в дела, в которых ничего не понимают.

Разговор вышел жестким, на повышенных тонах. Оба понимали, что не правы, но накопившееся за последние дни и бессонные ночи раздражение дало о себе знать. Выговорившись, капитан извинился. Погорячился, мол. Подполковник Овсянников, в свою очередь, признал, что был не прав, сам же советовал Гайде плотнее работать с военной полицией.

– Что уж там, ты главное побыстрее повстанцев лови. Если собьют самолет или наведут на аэродром англичан, твоя голова первой полетит.

– Я понимаю, Иван Маркович, распорядитесь, чтоб люди в увольнение ходили с личным оружием.

– Так серьезно? – удивился Овсянников. Сам он пистолет брал только перед вылетом на бомбардировку. На крайний случай.

– Серьезно, если что… – капитан бросил на командира красноречивый взгляд, – есть шанс отбиться от бандитов. И механикам надо внушение сделать, я со своей стороны постараюсь машины без вооруженной охраны не выпускать за периметр, но чем черт не шутит. Людей у меня мало.

На этом разговор завершился. Особист сам прекрасно понимал всю серьезность создавшейся ситуации. Подпольщики и бомбисты – это как змеи. Пока не наступишь, не заметишь, а жалят они больно. Другое дело – решить проблему разом, кавалерийским наскоком не получается.

Прочесывание прилегающей к аэродрому территории ничего не дало. Немецкие коллеги понимали советского особиста, обещали, если что случится, выслать группу по первому звонку, но реально помощи от них было мало. Только моральная поддержка и по-мужски сдержанное одобрение.

Обер-лейтенант Клаус Мюллер и его люди сами сбились с ног, разыскивая саботажников, спаливших ночью швейную фабрику. Участились у немцев и нападения на машины, за последние два дня пропали без вести трое солдат. Скорее всего, убиты бандитами.

Все это звенья одной цепи. Поджигатели, бандитские нападения на дорогах, сигналы английским самолетам, стрельба из засад. Все это одни и те же люди. Одна банда. Вот только поймать их непросто. Город маленький, а поди вычисли врагов! Борьба с подпольщиками и партизанами всегда считалась задачей сложной и нетривиальной.

Можно было бы, конечно, воспользоваться опытом подавления басмаческого движения в Туркестане. Но, во-первых, Гайда сам в Азии не работал и не бывал там никогда в жизни. Одних рассказов коллег явно недостаточно. Во-вторых, как он понял, проблема должна решаться решительно в комплексе, сразу на всей мятежной территории, путем координации всех наличных сил и основываясь на поддержке местного населения и активистов.

Другими словами, уровень задачи несколько не соответствовал компетенции простого оперуполномоченного особого отдела. Да и командир фельджандармерии города мало чем мог помочь. Знаменитая немецкая пунктуальность и страсть к порядку на деле зачастую приводили к излишней бюрократии и проволочкам.

Военная полиция и авиация имели разное подчинение, и взаимодействие между ними официально осуществлялось через множество инстанций. Сначала положено подать рапорт своему начальству, тот передает бумагу выше. Где-то на самом верху происходит согласование, и бумага начинает движение вниз, но уже по другой структуре. На все про все уходит несколько дней. Куда проще было решать проблемы неформально, но здесь все упирается в личные контакты и необходимость действовать с оглядкой на руководство.

Вдруг какой-нибудь начальник Мюллера поссорится со своим коллегой из люфтваффе и выскажет подчиненному свое неудовольствие по поводу слишком тесного сотрудничества с летчиками, да еще чужой армии? Бывает и так.

Головной боли добавлял и тот факт, что работать приходилось на чужой территории, без опоры на местное население. Привлекать к работе и даже выходить на контакт с местными коммунистами командование капитану Гайде, понятное дело, категорически запретило. Это даже не обсуждается. Это связано с особенностями базирования на оккупированной немцами территории.

Проблемы, вопросы, еще раз проблемы, а за все приходится отвечать простому советскому капитану. Эх, и какой черт дернул в свое время молодого выпускника филологического факультета МГУ Михаила Гайду идти в армию? Да еще на такую специфическую работу? Бывало, Михаил Иванович сам сокрушался по этому поводу. Преподавал бы сейчас в родном университете или работал бы языковедом, книжки бы умные переводил, проблем бы не было. И с семьей бы каждый день виделся, а не как сейчас. Даже писать нельзя, где именно находишься и как работает и живет твой полк. Не положено, и все тут.

Прошлого не вернешь, раз выбрал такую собачью работу, изволь не пищать и тянуть лямку. Поругавшись с подполковником, Михаил Гайда взял машину, троих солдат и укатил в город. Сегодня после обеда его ждали в фельджандармерии. Немцы планировали устроить облаву, для чего почему-то обязательно был нужен советский специалист. Сам Мюллер в разговоре намекнул, что дело будет интересным, и Михаил Гайда не пожалеет, если отвлечется от дел и примет участие в загонной охоте.

Словосочетание «загонная охота» показалось особисту неслучайным. Клаус явно знал больше, чем говорил, и не открывал все свои карты заранее. Во всяком случае, поездка лишней не окажется.

На аэродроме все равно делать нечего. Полетов ночью не будет, а значит, нечего опасаться бойцов Сопротивления. Погода нелетная. Пасмурно и тучи над головой висят. Над Атлантикой и Англией грозы. Вражеских налетов сегодня тоже можно не ждать. Следовательно, идею устроить в окрестностях аэродрома несколько засад на желающих пострелять из ракетницы придется отложить на следующую ночь или когда будет подходящая погода.

Глава 16
Перерождение

Новая работа и связанное с ней отлучение от полетов были восприняты Владимиром Ливановым с обидой и недоумением. Ребята дерутся, не щадя живота, каждую ночь рискуют жизнью, прорываются к цели сквозь огонь и непогоду, а я?! Меня за что отстраняют?! Самолет покалечил? Так это несмертельно, ребята за два-три дня подлечат машину. Консоли целы, лонжероны не погнулись. Только винты поменять, обшивку залатать и стойки поставить новые. Несправедливо!

В любое другое время Ливанов был бы только рад направлению на курсы переподготовки. Новая машина – это всегда хорошо. Владимиру и раньше доводилось видеть вблизи «ДБ-ЗФ», а после того, как на аэродром перегнали три новенькие, сверкающие заводской краской, со стремительными благородными очертаниями быстрокрылые птицы, он незаметно для себя влюбился в этот самолет. Повезло Владимиру и с инструкторами. В полк попали настоящие специалисты, инженеры, разрабатывавшие эту машину и в свое время учившие ее летать. Люди, знающие самолет как свои пять пальцев.

Самолет действительно великолепен. На первом же занятии в учебном классе летчикам и штурманам объяснили, что старое название с индексом «Ф» – форсированный – ничего не значит. Перед ними совершенно новая машина, немного напоминающая старый знакомый до последнего лонжерона «ДБ-3».

Может быть, природная выдержка, может, тихое очарование нового бомбардировщика помогли Владимиру не сорваться, не психануть вечером в столовой после ставшей привычной за последние дни минуты молчания в память не вернувшихся на аэродром товарищей. Слишком тяжело было осознавать себя безлошадным человеком, лишенным права летать. Да и верный Макс Хохбауэр вовремя нашел пару теплых слов, чтобы поддержать товарища.

– Зато через две недели у тебя будет своя эскадрилья и самолет лучше, чем у Овсянникова, – многозначительно произнес Макс, когда они вышли с КП и шагали в сторону квартиры по кирпичной дорожке с аккуратным бордюрчиком.

– Две недели на земле куковать? – мрачным тоном ответил Владимир, на душе у него скребли кошки.

– Меньше, – хитровато улыбнулся штурман. – Ты же командир? Или я чего не понимаю? Тебя же посадили учебный план составлять?

– Предлагаешь накрутить часы летной подготовки?

– А я что говорю! Ты командир, тебе первому самолет осваивать, быть примером в бою и учебе. Все согласно высокому моральному уровню советского командира, – хохотнул штурман.

– Освоим, – криво усмехнулся Владимир, – пошли к самолетам. Я по дороге в штаб приметил Антона Сергеевича, он как раз двигал к самолетным стоянкам. – Речь шла об инструкторе, прибывшем в полк на новом «ДБ-ЗФ».

– Идем! – Макс с размаху хлопнул товарища по плечу.

С инструкторами Владимир и Макс уже успели познакомиться. Оставалось найти Антона Сергеевича и, пользуясь служебным положением, утащить специалиста в пусть и не слишком уютную, но зато теплую и относительно чистую холостяцкую квартирку, где обитали Ливанов и Хохбауэр. Здесь за столом под коньячок с солеными маслинами друзья и насели на старшего инструктора.

Все свелось к сакраментальной формуле: «Даешь пятилетку в три года!» Сиречь, требовалось ускорить переподготовку летчиков и штурманов. Начинаем с завтрашнего дня. Антон Кострюков для порядка поломался, сохраняя перед военными лицо, но согласился поработать с личным составом ударными темпами.

Теоретические занятия решили проводить в сжатые сроки, перемежая уроки в классах с практикой на самолетах. Благо все было под рукой, а наглядное пособие в виде настоящего бомбардировщика, который можно пощупать своими руками, оценить воочию, всяко лучше учебных схем и таблиц. Впрочем, без классных занятий все равно не обойтись, на этот счет Владимир Ливанов решил приспособить пустующий пока жилой дом на отшибе.

Разомлевший от коньяка Кострюков согласился уже через три дня занятий устроить Ливанову и Хохбауэру пробный вылет на новой машине. Естественно, все это с условием, что зачеты курсантами будут сдаваться с первого раза и на отлично, прогулов не будет, дисциплину поддерживать на высшем уровне, а бензин чтоб с избытком. Законные требования, в общем-то. Летчиков это устраивало. Главное – общий язык нашли. Коньячок вообще способствует налаживанию дружеских отношений.

Не обошлось без накладок. Макс в конце посиделок, когда все вопросы решились и разговор плавно перешел на местные достопримечательности, напортачил. Совсем некстати напомнил, что в учебные полеты надо брать с собой как минимум одного стрелка и проверять перед взлетом боекомплект пулеметов. После этих произнесенных спокойным будничным тоном слов инструктор вздрогнул, его рука со стаканом застыла на полпути ко рту.

– Как с боекомплектом? – спросил Антон Сергеевич.

– А вот так. Район прифронтовой. Англичане иногда в гости заглядывают, – заявил раскрасневшийся от коньяка Хохбауэр.

Владимир пнул штурмана под столом по ноге, костеря того про себя на чем свет стоит. Не мог промолчать, циркуль тупоголовый! Потом в рабочей обстановке поставили бы наставников перед фактом, а так…

– Командование дивизии может выделить аэродром в глубине? – Кострюков быстро справился с минутным замешательством и демонстрировал свой уровень. – Мне в Москве обещали, что все вопросы решаются на месте и без промедления.

– У нашей дивизии два аэродрома, оба в полутора сотнях километров от побережья. Все остальное занято немцами. – Говорил Ливанов осторожно, тщательно подбирая слова. – Согласование перебазировки займет несколько недель. Просто так площадку нам не выделят. Надо привозить из Союза свой БАО, аэродромную охрану, снабжение налаживать. Свободных аэродромов нет. Немцы, хоть и союзники, но подселяться к ним нам никто не позволит, тем более с новейшими самолетами.

– Да, на этот счет инструкция есть, – вмешался Макс. – Зато наш аэродром прикрыт зенитчиками.

– Снабжение и обеспечение налажено, – напирал Владимир, – ремонтные службы есть, даже домов для личного состава хватает.

Согласованная атака военных летчиков возымела свое действие. Кострюков сдался, но под личную ответственность старшего лейтенанта Ливанова, чего тот и добивался. График занятий составили в тот же день. Вечером Ливанов подмахнул его у Овсянникова. На следующее утро начались занятия.

Группа пока была небольшая, трое инструкторов прекрасно справлялись с делом. Тем более что все попавшие на переучивание летчики и штурманы рвались в небо. На первом занятии Кострюков и Ливанов четко, доступным образом объяснили: чем быстрее сдадим зачеты и получим допуск от инструкторов, тем скорее вернемся к боевой работе. Отлынивать от учебы никто и не собирался, наоборот, курсанты с азартом наседали на наставников, требуя показать, объяснить, дать пробовать.

Через три дня Антон Сергеевич, как и обещал, вывел Ливанова в учебный полет. Вместо стрелка Владимир взял с собой Макса Хохбауэра. Штурман уж больно настойчиво просил не бросать его на земле сиротинушкой неприкаянной. Чего только ради друга не сделаешь. Пришлось уважить.

Самолет Владимиру понравился. Кабина удобнее, чем у старой машины, все рукоятки, педали и индикаторы на месте. Обзор со штурманского места не в пример лучше. Управление у самолета легче, моторы трудолюбиво тянут машину вперед и не думают закашливаться на малых оборотах. Определенно бомбардировщик хороший. Прекрасная рабочая лошадка дальней авиации.

Вот с вооружением не ахти. То, что Овсянникову рассказывали про новую машину, дескать, специально для нашего корпуса, сам Чкалов настоял… Нет, все это оказалось пустой болтовней. В люковой установке вместо обещанного «БТ» стоит старый ШКАС. В кабине штурмана пулемет не спаренный, а обычный одноствольный, ШКАС, естественно. А вот в верхнюю турель уже на заводе поставили «березу». Кострюков по секрету шепнул, что вскоре в серию запустят новую модификацию пулемета. Он будет удобнее, точнее и надежнее.

На взлете оккупировавший штурманскую кабину Антон Сергеевич настороженно поглядывал на подопечного через снятую на учебной машине перегородку. Когда самолет, оторвавшись от бетонки, немного просел, инструктор потянулся было к сектору газа, но остановился. Владимир Ливанов нормально справился с управлением, не перегружая моторы, взлетел и повел машину вокруг аэродрома.

Четко, удерживая высоту, выполнить «коробочку», кабрирование, повороты. Машина, ревя моторами, лезет вверх, летчика и инструктора прижимает к креслам. Поднявшись на три километра, Владимир перевел самолет в горизонтальный полет. Можно оглядеться по сторонам, показания приборов в норме, моторы и не думают перегреваться после заданной им работы: закинуть тяжелую машину в верхний горизонт. Самолет прекрасно слушается рулей, механика крыла работает, триммеры настроены так, что нагрузка на штурвале минимальная. Все равно что за рулем полуторки едешь. Восхитительно!

Душа на такой машине поет! Не увлекаться, рано еще. Правый вираж, бомбардировщик разворачивается со снижением и скользит, планирует к аэродрому. Пикирование Ливанов пока не пробовал. Рано. Естественно, ему жутко хотелось опробовать машину как следует, покрутить в небе «восьмерки», завернуть пару фигур, разогнаться до предельной и затем сбросить скорость «змейкой». Хотелось выжать из самолета все, что только возможно. Руки зудели от желания. Собрав волю в кулак, Владимир повернул самолет к аэродрому. Рано. Рано еще. Нельзя в первом вылете строить из себя аса.

Посадка у Ливанова прошла на троечку, замечтался, расслабился и не удержал высоту, плюхнулся рылом в лужу. Нет, все нормально. Машину не разбил, никто, кроме своих, и не понял ничего, но… Стыдно было. Как пацан малолетний, чуть было не угробился. Хорошо, еще Кострюков не взял в свои руки управление, иначе от позора умереть можно было бы. Так опростоволоситься!

– Неплохо получилось, – негромко проговорил Антон Сергеевич, когда бомбардировщик замер на стоянке.

– Посадка паршивая! – бухнул в ответ Владимир, уши у него со стыда нестерпимо горели.

– Бывает, ты в следующий раз газ резко не убирай, – посоветовал инструктор.

Разговаривал Кострюков спокойным наставительным тоном, как с маленьким. Владимир хотел было заявить в ответ, что и сам все знает, а газ сбросил, потому что не привык к таким мощным моторам. Только открыл рот и запнулся на полуслове. Какой ты, к чертям собачьим, летчик, если на машину вину сваливаешь! Ошибся – так и скажи. И нечего тут разводить детский сад!

– Все нормально, старлей, – добавил Кострюков. Он-то прекрасно понял, что сейчас творилось в душе Ливанова. – Взлетел ты хорошо, а на «ДБ-ЗФ» взлет – это самое сложное.