Текст книги "Тропою души"

Автор книги: Андрей Ветер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 29 страниц)

Сотрудники ФБР и полиции взяли восставших в плотное кольцо. Начался мощный обстрел деревушки из всех видов автоматического оружия. Подкатили броневые машины. Иногда индейцы выезжали навстречу этим грохочущим броневикам на мотоциклах и ударяли по ним палками, зарабатывая подвиг-прикосновение.

Со всех концов страны к деревушке на Раненом Колене потянулись журналисты. Администрация Соснового Утёса и её глава Дик Уилсон с пеной у рта доказывали, что повстанцы – это просто бандинская шайка, агенты коммунистов и «клоуны-идиоты», которых следовало судить по всей строгости закона. Но его речи не выглядели убедительными. Весть о восстании Лакотов разнеслась по всему миру. К осаждённым индейцам пытались пробраться молодые люди вовсе не индейской крови, чтобы бок о бок с ними защищать то, чего так сильно не хватает современному цивилизованному человеку – право иметь своё собственное лицо.

8 мая 1973 года, через семьдесят дней плотной осады, во время которой не раз начинались и завершались ничем переговоры с представителями правительства, Лакоты сложили оружие, посчитав свою задачу выполненной. Мир услышал их.

«События в Раненом Колене произошли потому, – сказал Рассел Минс много лет спустя, – что индейцы хотели остаться индейцами, а им не оставили для этого никакой возможности. Поэтому мы и заявили о себе во весь голос. Вот что важно понять: индейцы вновь должны стать свободным народом… Быть индейцем – это значит жить с землёй и на земле, а это возможно для нас только если мы снова станем свободными… Единственный способ быть свободным, это осознать свою ценность как отдельно взятой личности».

17 декабря 2007 группа индейских активистов во главе с Расселом Минсом провозгласила независимую республику Лакота. При провозглашении этой республики было объявлено о расторжении договоров между племенем Лакота и федеральным правительством США, о чём было направлено уведомление в Госдепартамент США. От лица республики Лакота были выдвинуты претензии на часть территории США, которая считается родиной Лакотов.

Как мы видим, борьба Лакотов не прекращается по сей день. Индейцы убеждены, что рано или поздно им удастся вернуть свои земли. «Мы жили в этой стране не одну тысячу лет, – говорят краснокожие воины, – мы не торопимся. Мы можем подождать ещё сто лет. За нами – истина. За нами – Великая Тайна. Мы готовы умереть, чтобы наш дух мог существовать на этой земле».

ФРАГМЕНТ ИЗ РОМАНА АНДРЕЯ ВЕТРА «БЕГЛЕЦ. ПОСЛЕДНЯЯ ВОЙНА»

ДЕЛА СЕМЕЙНЫЕ

Рассказывает Денис Корнилов

Я родился в семье генерала Николая Владимировича Корнилова. Мой дед доводился троюродным племянником Денису Давыдову, прославленному герою 1812 года, гусару, подполковнику, партизану, поэту. Мой дед обожал Давыдова и часто рассказывал мне о его подвигах, чуть ли не захлёбываясь от восторга. В честь этого знаменитого родственника меня и нарекли при рождении Денисом. Головокружительные истории о доблести отряда Давыдова и о его вызывающей независимости в деле ведения войны послужили главным историческим фоном, на котором я воспитывался. Должно быть, в раннем детстве я впитал нечто такое, что не должен впитывать верноподданный Государя Всея Руси. Я имею в виду опасный дух своеволия, заставивший меня однажды забыть о моей службе Короне Российской Империи.

Здесь, на Дальнем Западе, меня называют Дэни Корн. Денис Николаевич Корнилов – это слишком сложно для здешнего люда, никто не выговорит такое. Тут любят, чтобы всё было просто и коротко. Имена должны легко запоминаться. Меня это устраивает.

Попав на Дальний Запад, я сменил не только имя. Судьба проявила неслыханную щедрость, предоставив мне возможность начать всё с белого листа.

Россия с её придворной жизнью осталась в прошлом. Подобострастность, лизоблюдство, бесконечные интриги – я и не подозревал, насколько устал от всего этого, бесконечно утомился от понимания того, что сегодняшний твой сподвижник завтра может запросто оказаться в стане твоих опаснейших недругов – не по убеждениям, а из-за того, что Государь проявил к тебе вдруг особую благосклонность. Ненависть у нас порождается завистью.

А народ? Смотрят снизу вверх, всегда покорны, униженно-терпеливы, настоящие рабы. И рабскую суть их души невозможно вышибить даже розгами. Сколько слышал я о гордости русского человека, да только не видел её, разве только у казаков – вот люди, достойные уважения. А почему? Потому что вольные они. Впрочем, и там понемногу гордость начинает иссыхать, как сорванный цветок. А у остального народа не найти ни самоуважения, ни гордости. Вот звериную ярость можно пробудить – история знает много примеров. Но даже Емельян Пугачёв, заставив содрогнуться всю Россию, в конце концов покорно склонил голову и, взойдя на плаху, повинился. Воевал громко и страшно, а умер на коленях. И всё потому что Пугачёв не жил, а разбойничал. Выдавал себя за царя, но в душе оставался холопом. Пока воля не войдёт в кровь народа, нелепо говорить о гордости. Рождённым в рабстве свойственна только покорность. А в России нынче все рабы – крестьяне и дворяне. Все перед императором на коленях стоят, все голову склоняют. Свобода нам чужда: говорят о ней в России с удовольствием, но на деле знать не знают, что это такое.

Незадолго до моего отъезда к берегам Америки при дворе разразился страшный: государев флигель-адъютант Николай Корнилов дрался с Голубевым и был убит. Николай Корнилов – мой младший брат. Он был обласкан вниманием и любовью нашей матушки, и она ожидала от него много хорошего. Видный собою, красавец, очень умный и воспитанный, он попал во флигель-адъютанты к государю, не достигнув ещё и двадцати лет. Матушка очень гордилась этим и ждала, что вскоре он сделает блестящую партию. Однако мой братец нарушил материнские планы: познакомился он с некими Голубевыми, влюбился без памяти в их дочь Наталью и зашёл, видно, так далеко, что обещал жениться на ней. Стал он просить благословения нашей матушки, но та и слышать не хотела: «Могу ли я согласиться, чтобы мой сын, Корнилов, женился на какой-нибудь Голубевой! Да ещё на Пахомовне! Никогда этому не бывать». Как ни упрашивал Николай, мать стояла на своём. Должно быть, корниловская спесь взяла верх над материнской любовью. Тогда Николай вернулся в Петербург, явился к Голубевым и объявил, что мать не даёт согласия. Сергей, брат Натальи, грубо обругал Николая и вызвал его на дуэль. «Ты обещал жениться. Женись или дерись со мной за бесчестие моей сестры». Николай не стал оправдываться. Они дрались на следующий день, и Николай получил пулю в грудь. Он скончался на месте.

Его тело бальзамировали, а сердце, закупоренное в серебряном ковчеге, матушка – несчастная виновница сей трагедии – повезла с собою в карете в Москву. Схоронили его в Новоспасском монастыре. Матушка умоляла меня отомстить за Николая и стреляться с убийцей Коленьки. Я отказался наотрез, полагая, что достаточно одной смерти из-за родительского упрямства, однако слух о возможной дуэли разнёсся по Петербургу, свет с удовольствием обсуждал, чем может кончиться дело. А кончилось тем, что меня решили сослать от греха подальше из Петербурга и записали в свиту Великого князя, уплывавшего в ближайшие дни в Соединённые Штаты Америки.

ВЕЛИКАЯ ОХОТА ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ (1872)

Рассказывает Денис Корнилов

В Америку я попал в свите Великого князя Алексея Александровича. То был официальный визит с целью укрепить традиционно дружественные отношения между двумя великими державами. Правда, у императора имелась и тайная цель: отправляя своего сына в далёкое плавание, он надеялся отвлечь Алексея Александровича от страстной влюблённости к женщине, совершенно не подходившей ему для брака. Государь твёрдо верил, что поездка излечит Великого князя от любовного недуга.

В Америку мы приплыли 19 ноября 1871 года на флагманском фрегате «Светлана». Про официальную часть скажу коротко, лишь в двух словах: Алексея Александровича принимали в Белом Доме президент, государственный секретарь и морской министр. А потом мы проехали через весь континент, посетили десятки городов. Надо сказать, что Алексей Александрович пользовался успехом. Особенный восторг проявляли женщины. Однажды возле нашей резиденции собиралось до тысячи девиц с букетами цветов, желавших лично поприветствовать августейшую особу. Нам довелось побывать на карнавале в Новом Орлеане, а затем мы выдвинулись на бизонью охоту. Алексей Александрович был заядлый охотник и, наслышавшись о сказочной ловкости индейцев, мечтал взглянуть на них, полюбоваться искусством их верховой езды.

Первоначально на охоту отводилось всего два дня, однако Его императорскому высочеству настолько понравилось в прериях, что мы провели там четверо суток, несмотря на ужасный холод и пронизывающий ветер.

Американцы подготовились к охоте основательно, подошли к делу со всей серьёзностью: за организацию мероприятия отвечали несколько знаменитых генералов, множество младших офицеров и группа следопытов из числа гражданских лиц. Были даже индейцы. Нас предупреждали, что туземцы были вполне мирные, однако всё-таки просили держать ухо востро, потому что «хороший индеец – мёртвый индеец». Это выражение я впервые услышал именно на той охоте, и оно вполне отражало отношение белых людей к краснокожим аборигенам. За пять лет моего пребывания на Дальнем Западе многое коснулось моих ушей, я наслышался всякой брани и жгучего сквернословия, однако поначалу я не придал значения словам о «хорошем индейце», приняв их за неудачную шутку. Не сразу я осознал всю глубину этого высказывания и прочувствовал безумную ненависть и страх, заключённые в этом лозунге: «Хорош только мёртвый индеец»…

Когда мы прискакали на место, в прерии уже стояли армейские палатки, внутри которых пыхтели чугунные печурки с выставленными наружу железными трубами. В прерии почти не было снега, лишь кое-где в лощинах лежали белые шапки, но в основном земля была голая, покрытая пожухлой бесцветной травой. Чуть в стороне от армейских палаток величественно и таинственно вырисовывались в мутном морозном воздухе конусовидные жилища дикарей.

– Смотрите-ка, господа, перед нами настоящие вигвамы! – восторженно воскликнул Великий князь, и все мы оживлённо загудели, обрадованные ожившей перед нами экзотикой.

Сопровождавший нас мистер Коди по прозвищу Буйвол-Билл сразу обратил внимание на нашу ошибку.

– Это не вигвамы, – сказал Коди. – Это типи.

– Как?

– Типи. В переводе с лакотского языка это означает «кров». В прериях нет вигвамов. Лакоты, Шайены, Арапахи и Команчи живут в типи.

– Вы знаете их язык? – поинтересовался Алексей Александрович.

– Немного, – с напускной скромностью ответил Коди.

– Так в чём же разница между типи и вигвамом? – уточнил Великий князь.

– Вигвамы сродни шалашам, их покрывают древесной корой, листвой, ветвями, мхом. Их ставят, а потом бросают. Никто не перевозит вигвамы с места на место, а типи всегда таскают за собой – как жерди, так и шкуры, из которых скроена покрышка.

– Что ж, теперь мы будем просвещённее, – пошутил Алексей Александрович. – И знайте же, мистер Коди, что мы забросаем вас ещё не одной сотней вопросов. Мы жутко любознательные.

– К вашим услугам. – Буйвол-Билл церемонно поклонился. Он был один из самых известных следопытов в те годы. Ему не раз поручались ответственные поручения, даже секретные задания, и он, как нам рассказывали, справлялся с любым делом.

Своё прозвище он получил за то, что на его плечах лежало снабжение армии бизоньим мясом. По крайней мере, он так объяснил происхождение своего имени. Он обожал охоту и прославился острым глазом и твёрдой рукой. Многие считали его франтом и нередко посмеивались над ним, потому что у него была слабость к нарядной одежде. Мне рассказывали, что он даже в бой мог отправиться в новеньком пышно расшитом сюртуке. Разумеется, на встречу с Великим князем он тоже приехал в красивой одежде: длиннополая замшевая куртка ярко-рыжего цвета была покрыта на груди и на спине крупными рисунками цветов из красного, белого и голубого бисера, вдоль рукавов в мягко колыхалась длинная бахрома, на широком ремне, туго перетягивающем талию и украшенном серебряными монетами, висел револьвер в плотной кожаной кобуре. В отличие от остальных деталей туалета, кобура была не новой и, судя по сильной потёртости, прошла с хозяином через множество передряг.

В тот же вечер мы направились к индейским жилищам, и дикари исполнили для нас военный танец. Зрелище заворожило всех нас и ошеломило. Сколько безудержной первобытной мощи таится, оказывается, в человеке!

Многие индейцы густо разрисовали себя с ног до головы и плясали почти голые на пронизывающем ветру; только мокасины и набедренная повязка – вот и вся их одежда, если не считать густых, величественных головных уборов из крупных орлиных перьев. Другие же облачились в длинные кожаные рубахи весьма свободного покроя. Третьи плясали, накинув себе на спину волчью шкуру таким образом, чтобы волчья морда лежала у них на голове, низко свисая надо лбом и почти закрывая лицо. И все лица покрыты краской – белой, чёрной, жёлтой и алой. Они выглядели демонически. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что при встрече с ними на открытом пространстве можно легко умереть от ужаса, даже не успев вступить в бой.

После пляски Великий князь поднёс индейцам в подарок множество металлических ножей очень высокого качества. Дикари приняли клинки, ничем не выразив своего восхищения, хотя оружие было отменное. Но Буйвол-Билл сказал мне:

– Им нравится. Вы не видите, а я вижу, что они в восторге от подарка.

– Как же ты видишь?

– По тому, насколько бережно они держат эти ножи.

Мне было очень любопытно заглянуть в типи и поглядеть, как живут индейцы. Спросив у Коди, насколько приличным будет с моей стороны войти в индейское жилище, я услышал, что индейцы с удовольствием пустят к себе любого желающего.

– Они чертовски гостеприимны, – похвалил их охотник. – Они примут даже врага. Не только примут, но и накормят его. Возможно, хозяин дома даже предложат гостю свою жену. Но если вы не друг этим дикарям, то берегитесь: когда вы покинете стойбище, за вами непременно отправится военный отряд, чтобы снять с вас скальп.

– Прелюбопытный народ.

Коди проводил меня в жильё вождя, которого звали Крапчатый Хвост. Индеец сидел перед костром, завернувшись в бизонью шкуру. Завидев гостей, он сразу стал искать что-то и вскоре извлёк длинную курительную трубку.

– Мы будем курить это? – спросил я, немного смущаясь тем обстоятельством, что мне придётся прикоснуться губами к чубуку, обслюнявленному дикарём.

– Надо курить, – кивнул Коди. – Отказавшись, вы сильно оскорбите его.

Пришлось превозмочь брезгливость и согласиться, раз уж я решил взглянуть на жизнь туземцев «изнутри». В тот момент я лишь любопытствовал и не представлял, как круто и скоро изменится моя судьба, дав мне возможность сполна испытать на себе всё разнообразие первозданного бытия…

Индеец неторопливо набил трубку, раскурил её и протянул Биллу. Тот сделал глубокую затяжку и передал трубку мне. Дым табака, смешанного с полынью и чем-то ещё, показался мне неожиданно вкусным. Затянувшись пару раз, я возвратил трубку вождю.

Внезапно меня охватило необыкновенное спокойствие. Всё там, в той индейской палатке, наполненной разнообразными природными запахами, стало вдруг очень уютным. Мне на мгновение почудилось, что я уже видел однажды всё это – и составленные конусом шесты, и поднимающийся меж ними дым, и костёр, и наваленные на земле шкуры, и самого этого индейца, смотревшего на меня внимательными чёрными глазами. Мне почудилось, что я пришёл в свой дом и что вот так только и можно жить полноценно, по-настоящему, не обременяя себя великосветской суетой и лоском придворной лживости. Ощутив это, я испугался. Сердце моё сжалось от понимания того, что в ту минуту я готов был бросить всё, отдаться охватившему меня блаженству, остаться в этом жалком дикарском шалаше, перечеркнув всю мою прежнюю жизнь. Отречься от былого, забыть себя, броситься с головой в омут неведомого дикого мира, стать самим собой – вот чего мне захотелось…

Но я взял себя в руки, понимая, что это было лишь секундное помутнение, какое-то необъяснимое влечение к первобытности, о которой я в действительности не имел ни малейшего представления. Конечно, я не решился бы, но всё-таки до чего ж сладко сделалось на сердце от одной только мысли, что такое возможно. Да, молнией промелькнувшая мысль об абсолютной свободе – о несбыточном – оставила в моей душе неизгладимый след.

– Как хорошо здесь, – прошептал я.

– Завтра вы получите ещё большее удовольствие, сударь, – ответил Буйвол-Билл. – Вы поймёте, что такое прерия…

Ночью близко от лагеря выли волки, а лошади испуганно всхрапывали в ответ. Я почти не спал и только слушал, настороженно впитывая в себя тревожные звуки.

Утром мы поехали высматривать стадо, индейцы скакали вместе с нами. Я видел, как чуть в стороне мелькнула пара волков, один был привычно серый, другой – почти белый. Некоторое время они трусили за нами, затем скользнули в лощину и больше не появлялись.

Долго ехать не пришлось, бизоны мирно паслись неподалёку. При нашем появлении они лениво двинулись прочь, но после первых выстрелов их бег сделался стремительным.

Земля гудела, холодный воздух обжигал лицо.

Первые попытка Великого князя попасть в цель не увенчалась успехом, и я видел, что он был сильно раздосадован. Издали я видел, как Буйвол-Билл остановил Алексея Александровича, схватив за локоть, и принялся что-то втолковывать ему, бурно жестикулируя. Через пару минут они вдвоём уже снова гнались за стадом, и Великий князь, следуя указаниям Билла, подобрался почти вплотную к крупному бизону и выстрелил из ружья. Бык перекувырнулся, цепляясь рогами за промёрзшую землю.

Алексей Александрович был в восторге.

Вскоре к нему подскакали адъютанты и слуги, держа наготове бокалы, тут же откупорили шампанское. Великий князь подозвал меня, и мы все выпили «за первого бизона».

– Разве это не чудесно, господа! – восклицал Алексей Александрович.

Через пару часов мы вернулись в лагерь…

15 января у Алексея Александровича был день рождения, и по такому случаю перед охотой принесли шампанское. Мы долго и шумно поздравляли его, американцы говорили тост за тостом. Несмотря на то, что всё это напоминало хорошо знакомый пикник высоких особ, было и кое-что новое для меня – бок о бок с нами стояли простые люди. Я имею в виду тех самых следопытов и охотников, которые обычно жили в продымлённых палатках, питались только у костра, мылись редко, не брились вовсе. Однако эти люди, смешавшись со свитой Великого князя, вели себя непринуждённо, разговаривали с нами как равные. Они, конечно, знали, что перед ними царственная особа, но не придавали этому ни малейшего значения. Августейший сын российского императора, равно как и генералы с младшими офицерами, были для следопытов просто людьми. Более того, они смотрели на нас даже чуть свысока, чувствуя себя более значимыми во всех отношениях – без них все мы, собравшиеся вместе «благородные господа» с огромным кавалерийским эскортом, не были способны ни на что. Мы представляли собой жалкую кучку идиотов, приехавших развлечься в сердце дикой страны. Но я осознал это не сразу, а много позже, неоднократно воскрешая в памяти сцену нашего весёлого пикника. Если бы следопыты вдруг решили бы по какой-то причине распрощаться с нами в ту минуту и уехали бы прочь, то мы просто погибли бы на груди бескрайней американской степи, а наши парадные доспехи достались бы краснокожим.

Поздно ночью со мной разговорился Буйвол-Билл.

– Глядя на эту охоту, – сказал он, – я понял, чем займусь в ближайшем будущем. Эта охота большой – спектакль. Скоро от этой вольной жизни не останется и следа.

– Вы так полагаете?

– Раньше я об этом не думал, но теперь убеждён. Но людям в больших городах будет любопытно узнать, чем мы тут занимались, что представляли собой. Вот приехал сын царя, ему всё любопытно. А ведь я привёл сюда краснокожих, договорился с ними, мне удалось организовать этот спектакль. Так почему же в дальнейшем не заняться такими вот шоу? Можно заработать большие деньги, разъезжая по крупным городам. Конечно, такого размаха, как сейчас, не добиться с передвижным цирком, но всё-таки можно показать настоящих индейцев, охоту на бизона, какую-нибудь перестрелку. Надо хорошенько подумать над этим…

ВЕЛИКАЯ ОХОТА ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ (1872)

Рассказывает Буйвол-Билл

В первый день января 1872 года в форте Макферсон появились генерал Форсайт и доктор Эш из штаба Шеридана. Они приехали, чтобы организовать бизонью охоту для Великого князя Алексея из России. Где находится эта Россия, я не имел не малейшего понятия, но из разговоров понял, что где-то очень далеко за океаном. Понял я также, что Россия – страна огромная и могущественная, может, даже более могущественная, чем Америка. Впрочем, что я знал об Америке? Только то, что видел собственными глазами – безбрежные прерии, высоченные горы и рыщущие меж ними племена индейцев, которые с удовольствием сняли бы скальп с любого встречного.

Эмиссары генерала Шеридана подробно расспросили меня, где можно было найти стадо бизонов покрупнее, и я ответил им, что совсем недавно видел много бизонов в районе Красной Ивы. Есть такой ручей в тамошних краях. Они тут же сказали, что немедленно отправятся с отрядом на поиски подходящего места для лагеря. Меня же попросили поехать в стойбище Крапчатого Хвоста, который со своими людьми охотился где-то на Республиканской Реке, в районе Французского Притока.

Крапчатый Хвост был одним из самых известных вождей Лакотов. Некоторое время назад он подписал соглашение с правительством и согласился жить в резервации. Мало кто из Лакотов готов был отказаться от вольной жизни, почти никто не хотел поселиться на территории, за пределы которой нельзя было выезжать без специального разрешения. Но Крапчатый Хвост согласился привести своё племя в резервацию.

Когда я говорю «племя», я подразумеваю не всех Лакотов, а только одну из групп, на которую распространялась власть Крапчатого Хвоста – власть военного вождя. Вообще-то Лакоты состоят из семи огромных племён и называют себя Отчети Шакоуин, то есть Семь Племенных Костров или Совет Семи Костров. Семь племён – Оглалы, Хункпапы, Сичанги, Миниконжи, Охенонпы, Сихасапы, Итажипчи – составляют эти Семь Костров. В то время Крапчатый Хвост считался вождём Сичангов. Сичанги – это Опалённые Бёдра. Никто не знает наверняка, откуда пришло это название; поговаривают, что одна из их общин сильно погорела при пожаре в прерии, но кто поручится, что племя получило своё имя из-за пожара? И почему «бёдра», а не «пятки», «задница» или «яйца»? Почему именно бёдра должны были обгореть при пожаре в степи? Мне довелось видеть несколько прерийных пожаров и должен вас заверить, что огонь прёт стеной в два или три человеческих роста, там мало что остаётся целым. Так что попавший в огонь человек должен опалить не только бёдра, но обуглиться целиком. Поэтому Опалённые Бёдра называются так не из-за пожара в прерии, а по какой-то иной причине.

Ну так вот… По имевшейся у разведчиков информации, люди Крапчатого Хвоста находились где-то на Французском Притоке, то есть почти в ста пятидесяти милях от форта Макферсон. Генерал Форсайт спросил, смогу ли я отыскать стойбище Крапчатого Хвоста и растолковать ему, что мам нужны его индейцы, дабы организовать бизонью охоту для важного гостя. Генерал хотел, чтобы племя направило на охоту не менее сотни выдающихся воинов. Ожидалось также, что дикари исполнят большой военный танец в честь почётного гостя.

На следующий день генерал Форсайт и доктор Эш в сопровождении капитана Хэйса, командовавшего Пятой Кавалерией в форте Макферсон, выдвинулись из крепости в сопровождении нескольких лёгких повозок с провизией в направлении Красной Ивы. На следующую ночь мы уже расположились там лагерем, поставили палатки.

Утром я поехал к Крапчатому Хвосту. Погода стояла очень холодная, поэтому никакого удовольствия от путешествия ожидать не приходилось. Но куда больше приходилось опасаться не зимнего воздуха, а индейцев. Крапчатый Хвост был настроен дружелюбно, но ни для кого не было сомнений, что основная масса дикарей терпеть не могла белых людей и готова была убить любого светловолосого пришельца, воспользовавшись самым незначительным поводом.

Но мне удалось-таки добраться без приключений до стойбища Крапчатого Хвоста. Я въехал в индейское селение глубокой ночью и поспешил сразу нырнуть в типи вождя, держа на всякий случай револьвер наготове. Вождь ещё не спал, хотя уже забрался под тёплое бизонье одеяло. Его жена вскрикнула, едва я ввалился внутрь. При свете угасающего костра ни она, ни Крапчатый Хвост не узнали меня, поэтому мне пришлось назваться и тут же приступить к рассказу о предстоящей охоте. Вождь долго слушал, затем знаками показал, что не понимает меня. Признаюсь, я не очень силён в лакотском языке, поэтому предпочитаю разговаривать с дикарями через переводчика.

– Подожди, – сказал индеец и велел своей жене сходить куда-то. Она послушно выскользнула из типи, плотно укутавшись в бизонью шкуру.

Прошло несколько минут, прежде чем я услышал торопливые шаги снаружи, и в палатку к нам вошёл мужчина в меховой шапке и длинной шубе. Это был Тод Рэндал, правительственный агент по делам индейцев, много лет проживший среди Лакотов и прекрасно ладивший с Крапчатым Хвостом.

– Привет, Билл, – он протянул мне руку. – Какими судьбами?

– Меня послал генерал Форсайт.

– Чего хочет этот лис в погонах?

– Просит Крапчатого Хвоста о помощи, – и я подробно объяснил Рэндалу о планах генерала. Выслушав меня, Тод перевёл вождю мои слова. Тот сразу ответил, что готов выдвинуться к месту охоты завтра же утром.

– Пусть возьмёт с собой сотню лучших охотников, – попросил я. – Надо, чтобы индейцы произвели незабываемое впечатление на Великого князя…

На следующую ночь я был в лагере на берегу Красной Ивы, куда успел уже добраться и капитан Иган с ротой Второй Кавалерии и множеством фургонов, нагруженных всевозможным провиантом. Всё было готово к встрече гостей.

Наконец, 12 января Великий князь и вся его свита прибыли на специальном поезде, которым заведовал мистер Фрэнсис Томпсон. Капитан Хэйс взял меня с собой на станцию, с нами ехал также капитан Иган с ротой кавалеристов и двадцатью шикарными лошадьми, отобранными специально для гостей. Мы взяли с собой также пять крытых повозок, где могли разместиться все желающие. Генерал Шеридан представил Великому князю генерала Кастера и всех присутствовавших наших офицеров, затем позвал меня и громко объявил:

– А это знаменитый Вильям Коди, больше известный как Буйвол-Бил. Наш лучший охотник и следопыт. Только вчера он вернулся из индейского лагеря, куда ездил, рискуя, конечно, чтобы договориться с дикарями об их участии в охоте. Вашему высочеству хотелось бы ведь увидеть индейцев?

– Разумеется! – улыбнулся Великий князь. – Побывать в Америке и не повстречаться с индейцами было бы непростительным упущением.

– Лакоты будут, – заверил я. – Крапчатый Хвост твёрдо обещал.

– Ваше высочество, – добавил генерал, – Буйвол-Билл будет вашим личным проводником и наставником в этой охоте.

– Наставником? – засмеялся кто-то в свите. – Вряд ли наставнику придётся беспокоиться о чём-либо. Его высочество обожает верховую езду и превосходно стреляет.

Я промолчал. Все эти высокопоставленные особы любят прихвастнуть. Мне довелось повидать многих господ и прекрасно известно, чего стоит их хвастовство. Пока они не пустят лошадь вскачь и на собственной, так сказать, шкуре не поймут, что такое степные овраги и несущееся по прерии стадо бизонов, они не перестанут похваляться своей ловкостью…

Пока шла разгрузка багажа, Шеридан распорядился вынести ящик с шампанским, и мы распили его в зале ожидания, украшенным по этому случаю пышными гирляндами красно-белых бумажных цветов. Я пригубил, конечно, шампанского в общей компании, но тут же сходил за бутылкой виски и сделал пару хорошеньких глотков, сразу согревшись и почувствовав себя полноценным человеком.

Через час мы выехали и к обеду добрались до нашего охотничьего лагеря.

Вечером индейцы исполнили военный танец. Строго говоря, это не был настоящий военный танец, потому что воины наотрез отказались исполнять его, будучи суеверными. За каждым танцем они видят скрытую силу и растрачивать её попусту не намерены. Они лишь облачились в свои парадные костюмы, надели на голову пышные уборы из орлиных перьев, густо покрыли лица краской и попрыгали вокруг костра под звуки барабанов, иногда оглашая воздух истошными криками. Для человека несведущего это выглядело весьма впечатляюще. Наши офицеры сидели вместе с русскими гостями и тоже наслаждались зрелищем. Только мы, следопыты, ушли подальше и, сидя у огня, курили трубку и пили виски.

Потом ко мне подошёл стройный молодой человек из свиты Великого князя и попросил меня показать ему индейский лагерь.

– Князь Корнилов, – представился он, – или Денис Николаевич, если угодно.

Мне было нелегко произнести его полное имя, поэтому князь разрешил называть его просто Дэн. Меня удивляло, что все гости прекрасно говорили на английском языке.

– В России все говорят по-английски? – спросил я.

– Нет, там русский язык.

– Можете что-нибудь сказать? – попросил я.

Он сразу стал что-то читать, очень ритмично, певуче.

– Это стихи? – догадался я.

– Да.

Я проводил его в типи Крапчатого Хвоста, и мы выкурили там трубку. Мой спутник остался, как мне показалось, весьма доволен посещением индейского жилища…

Утром, около десяти часов, мы все были в сёдлах и скакали по прерии. Как только мы увидели бизонов, Великий князь пришёл в возбуждение. Он что-то кричал по-русски, а иногда и по-французски, указывал на стадо рукой и помчался прямо на животных. Мне пришлось нагнать его и остановить.

– Терпение, сэр! Наберитесь терпения!

Мы объехали стадо с подветренной стороны и остановились за песчаными дюнами.

– А теперь мчитесь со всей прытью, – велел я Великому князю. – Подъезжайте как можно ближе, но не стреляйте, пока не будете уверены в том, что попадёте в цель. Бейте наверняка, иначе раненые бизоны рассвирепеют, а рога у них не для баловства…

Он тут же пришпорил коня и сорвался с места. По тому как он держал ружьё, я сразу смекнул, что он промахнётся. Великий князь не умел стрелять со скачущей лошади. Так оно и случилось: он выстрелил дважды, но ни одна из пуль не причинила бизону ни малейшего вреда. Мне пришлось догнать Великого князя и ещё раз проинструктировать его.