Текст книги "Капли росы (сборник)"
Автор книги: Андрей Ермолаев
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)
Глава 2. Из архивов
1. Какая Россия нужна Украине
24 февраля 2004 г.
Часть 1. Российское пост-беловежьеДиалоги с Андреем Ермолаевым
За последние три столетия Россия и регионы, которые оказывались в сфере ее влияния, постоянно развивались в режиме догоняющей модернизации. Гонка и борьба с отставанием стали своеобразным социальным мотивом к развитию, к движению вперед. Основные изменения коснулись ценностных ориентиров, модели госуправления, поведения элит. Россия пост-беловежья обрела новые черты и характеристики.
Вопрос. Сейчас много говорят о возрождении России. Оправданы ли эти ожидания, и станет ли стратегия модернизации, о которой говорит российский лидер Путин, основой для такого прорыва?
2004 год – год президентских выборов – проходит в России под новым лозунгом президента Владимира Путина о «модернизации России». Вот с этого-то феномена – хронической модернизации – я и предлагаю начать наш разговор.
За последние три столетия Россия и регионы, которые оказывались в сфере ее влияния, постоянно развивались в режиме догоняющей модернизации. Проще говоря – неустанно гнались за собственным осовремениванием. Гонка и борьба с отставанием стали своеобразным социальным мотивом к развитию, к движению вперед. При этом модерн – как синоним развитого Запада невольно противопоставлялся «отсталости», традиционности. Вот в этом-то дискурсе и возникает антитеза об «азиатскости» России – как слабое, психологически немотивированное оправдание своего отставания. «Особый путь», двуединство России, изыскания о русской душе – вполне логичное следствие такого алгоритма в социальном и духовном развитии.
Основные этапы «догоняющей модернизации» конспективно выглядят так:
– Реформы Петра I (включая заделы его отца).
– Период «русского просвещенного абсолютизма» Екатерины II – как своеобразная целевая модернизации элиты.
– Эпоха реформ XIX века – это эпоха земской и судебной реформ, отмена крепостничества и пр. Взлет русской мысли, литературы и публицистики можно рассматривать и как специфическую форму «духовных революций», которые известны на Западе как философские революции Возрождения и Просвещения.
– Следующим скачком, связанным с «догоняющей модернизацией», был русский капитализм конца ХІХ – начала ХХ века. Извне была привнесена технология менеджмента и капитализации России, началась «догоняющая» промышленная революция.
– Индустриализация была продолжена и после 1917 года. Хотя в истории это тоже было время рывка («догнать и перегнать»), но, с технологической точки зрения, он представлял собой один из способов «догоняющей модернизации».
Историческое банкротство стратегии «догоняющей модернизации» пришлось на 70-80-е годы прошлого века. Послевоенные реформы 60-х годов(«косыгинские») так и не были реализованы, и в результате «сырьевая», затратная модель экономики окончательно лишила советскую элиту возможностей сделать еще один рывок. Структурный кризис советской экономики конца 70-х – начала 80-х стал основной «пружиной» краха советской империи и одновременно – создал условия для появления новой России.
И, наконец, Россия 90-х – это вновь страна с идеологией «догоняющей модернизации» в оболочке либеральной революции. Банкротство либеральной модернизации наступило очень быстро, и на смену либералам-романтикам к власти в России пришли военизированные технократы.
Вопрос. Что изменилось в России в последние годы? Какая она – Россия сегодняшняя?
Россия всегда была страной-загадкой, и, наверное, еще долго такой останется. В первые годы наступившего ХХІ века мы стали свидетелями очередного изменения вектора развития России. Это изменение связано с пересмотром российской политической, бизнесовой, гуманитарной элитой тех направлений и ориентиров, которые были сформулированы сразу после распада Советского Союза (то, что принято именовать «либеральной революцией в России» или «беловежской Россией»). Вновь появились мессианские пожелания в диапазоне от позиции одного из мировых лидеров до некой особой роли в экономике, в прорывных технологиях и т. д.
Основные изменения коснулись ценностных ориентиров, модели госуправления, поведения элит. Россия пост-беловежья обрела новые черты и характеристики.
Во-первых, это – провал либерального выбора России в самом широком смысле. Не только как политического лозунга, но и как модерновой утопии, которая была очень популярна среди российских политиков в 90-е годы прошлого века. В связи с этим, логично, что в качестве нового лидера обществом признан человек, в прошлом тесно связанный с силовыми структурами, активно культивирующий образ милитариста в гражданском, приверженец жесткой руки. Кстати, тема жесткой авторитарной власти была в центре внимания в перестроечном Союзе и в первые годы с начала реформирования СССР (1991–1993). Тогда она конфликтовала с либерально-демократическими подходами. Фактически, прошел цикл. И в итоге, в России победила концепция «сильной руки», которую еще можно назвать «просвещенным авторитаризмом». Венцом этого стали недавние инициативы, связанные с пожизненным президентством Путина, которые прозвучали из уст российских губернаторов.
Во-вторых, важной характеристикой современной России является переход к модели государственно-корпоративного капитализма. Кстати, эта модель вполне органична тому типу управления и тому типу политического лидерства, который сейчас начал господствовать в России. Суть его заключается в том, что частный сектор экономики находится под жестким административным и экономическим контролем государства. Переход к этой модели сопровождался достаточно жесткой борьбой с так называемыми олигархическими структурами, которые сформировались в последние годы правления Ельцина и были результатом сделки между крупным частным капиталом и властью. Причина того времени – стремление спасти бюджет и экономическую независимость любой ценой (1996–1997), ибо этот кризис мог угрожать даже целостности федерации. Результатом такой сделки являются крупные олигархические структуры, связанные с сырьевым сектором. Демонтаж этой модели стал основой для мощного административного и экономического усиления нового российского режима во главе с Владимиром Путиным.
Третья черта, присущая сегодняшней России, – это появление «нового дворянства», которое также логически связано с новым типом политической элиты, сформировавшимся с приходом Владимира Путина. «Новое дворянство» имеет корни как в бизнесовой, так и в чиновничьей среде. Фактически в России вернулись к схеме работы по принципу «кормления», известному еще со времен феодальной Руси. Так не одно столетие правили древнерусские княжеские семьи и дворяне эпохи Петра-Екатерины.
Каждый, кто связан с властью, получает сферу контроля, с этого «кормится» (делает бизнес или управляет), и его устойчивость определяется степенью лояльности к власти. Кульминацией этого явления есть правящая партия «Единая Россия», которая имеет сейчас в Госдуме более 300 голосов. Тип поведения, идеология и характер этой силы четко отражают характеристики феномена «нового российского дворянства».
Появление «нового дворянства» свидетельствует еще и о начале формирования новой сословно-классовой структуры, где сословие играет роль организующего компонента крупных социальных классов. В таком случае «новое дворянство» – это своеобразный менеджмент нового класса собственников.
Четвертая важная черта современной России – это цивилизационная многоукладность российского общества и экономики.
Можно утверждать, что сейчас мы являемся свидетелями формирования качественно новой архитектуры жизни российского общества и государства, в центре которого стоит космополитическая Москва, со своей культурой, принципами, образами жизни, и даже со своей социальной структурой (почти каждый десятый россиянин – москвич!). Образ и характер жизни Москвы никак не связан с жизнью всей России. По большому счету, это государство в государстве. В данном случае я говорю не только о так называемом «кольце» (которое окаймляет политическую Москву), а о Москве как огромном многомиллионном мегаполисе. Этот город абсорбирует наиболее пассионарных российских представителей политики и бизнеса, задает им правила игры, обеспечивает оборачиваемость капитала, концентрирует финансовый капитал страны и является как бы «управляющим» огромного государства.
Кроме космополитической Москвы, Россию формируют индустриально-культурные центры (Санкт-Петербург, Новосибирск и пр.), существующие, прежде всего, за счет сохраняющейся старой советской промышленной базы, которая обеспечивает и подпитывает локальные культурные очаги.
И между этими ячейками, этой сетью пролегает огромная русская Провинция, которая во всех отношениях (и по организации труда, и по уровню жизни, и по уровню быта, и по социо-мотивационному состоянию населения) представляет собой уклад XIX века. Трагедия российской провинции – это трагедия всего российского общества, которая носит вневременной характер.
Четвертой составляющей России является необъятная Сибирия, как огромный неосвоенный географический и геополитический ресурс, время которого просто еще не пришло. И фактически, вся вышеописанная «трехчленная» структура удерживает Сибирию в качестве своего придатка, актив которого, наверное, будет раскрыт только к концу XXI века. Не случайно и западные, и российские аналитики называют ее «кладовой мира будущего». Ведь это огромный социальный, экономический и культурный ресурс, который еще будет задействован. Поэтому Сибирия – это вообще отдельная проблема, от решения которой будет зависеть судьба России как транс-континентальной страны. Думаю, что не азиатское «подбрюшье», а именно судьба Сибирии во многом повлияет не только на экономический, но и на цивилизационный вектор развития России.
Таким образом, мы фиксируем новое переходное состояние России. Идет мощнейшая внутренняя трансформация и образование скелета новой страны, очертания которой до конца не ясны.
Часть 2. В поисках новой РоссииРоссия мягко входит в фазу евразийского проекта, и политическая элита, которая сейчас призвана к власти в результате отката от либеральной реформы 1999–2000 годов, выступила в роли провайдера этого процесса. Именно поэтому для Украины выгодно, чтобы северный сосед избавился от великодержавных амбиций, сохранив статус региональной державы, и не более того. Это высвободит способности Украинского государства участвовать в европейской интеграции, позволит занять более активную позицию в своем субрегионе.
Вопрос. Куда же летит «русская тройка»? Можно ли охарактеризовать хотя бы в общих чертах направления этого нового пути?
Прежде всего, я бы обратил внимание на ряд новых идей и социальных инициатив социо-культурного плана, которые носят проектный характер – то есть формируют образ будущего и задают общий формат для общественной деятельности.
Первая из них проявляется в постепенном уходе от русскоцентрической концепции («Россия – государство русских в союзе с народами») к концепции поли-этничной России («Россия-Евразия», Россия россиян). Причем этот процесс сопровождается целым рядом новых социальных, этнографических и ментальных явлений. Именно в последние годы все более популярной становится идея переосмысления истории, соединения истории Московии-России с историей Золотой Орды, взаимосвязь этих историй, исключение конфликтных элементов, прошлых стереотипов, миф о единстве народов тюркского, финно-угорского и славянского происхождения в современных условиях (пересмотрите еще раз фильм Рогожкина «Кукушка» и сериал «Ермак»).
Новая идея единства, которая органично дополняет этот процесс – это уже поддержанная представителями разных конфессий идея поли-конфессиональной России. От «России православной» (стереотип, рекультивировавшийся и в самой России, и на Западе) Россия переходит к «стране трех религий» – христианство, ислам (более 20 млн россиян-мусульман!) и буддизма. Поликонфессиональность – это второе новое качество современной России.
Кстати сказать, нынешняя волна русского национал-шовинизма – это своеобразная «перцептивная реакция» на новые культурные вызовы. Новый русский национализм опасен, но об этом – позже.
Еще одна проектная идея XXI века для новой России – идея нового формата организации государственности. После периода национал-романтизма, присущего не только странам СНГ, но и самой Российской Федерации, где федератами становились новые национальные образования (Башкортостан, Татарстан), в контексте новых социо-культурных процессов подспудно пробивается и тенденция мягкого, неконфликтного ухода от национально-этнического деления федерации к регионально-административному. Думаю, что пройдет несколько лет и в случае, если Россия сможет обеспечить неконфликтность своего развития, возможна и идея Соединенных Штатов России (а может быть, и Соединенных Штатов Евразии на базе современной России).
По сути, такого рода реорганизация России была бы логичной с точки зрения тех процессов, которые мы сейчас наблюдаем. Есть все основания говорить о том, что Россия мягко входит в фазу евразийского проекта, и политическая элита, которая сейчас призвана к власти в результате отката от либеральной реформы 1999–2000 годов, выступила в роли провайдера этого процесса.
Главная проблема состоит в том, что евразийский проект пока не сформулирован как доминанта, как однозначный выбор. Пока это скорее стечение подспудных процессов, с лозунгами и позициями, часто отдающими нафталином старых дискуссий. Поэтому на уровне официальной политики и государственной риторики эта тема аккуратно обходится стороной.
Однако, этот процесс неустойчив. Существуют внутренние угрозы, способные повлиять на судьбу евразийского проекта в России. Прежде всего, к ним относится феномен нового русского национализма.
Во-первых, этот национализм способен побудить к аналогичной реакции те политические силы, которые представляют неславянские этносы в составе федерации.
Во-вторых, национализм способен законсервировать Россию, законсервировать ее нынешнюю национально-административную федералистскую структуру, следствием чего станет отказ от евразийского проекта. И в итоге Россия окажется в еще одной полосе внутренней достаточно конфликтной реформации с непредсказуемым завершением. Однако, эта угроза пока только потенциальна, и не следует особо акцентировать на ней внимание.
Что касается главных угроз. Российское политическое и гуманитарное сознание часто страдает преувеличением, гиперболизацией значения России, ее прошлого, ее роли и влияния. Это было бы незначительным недостатком, если бы не одно серьезное «но». При выборе стратегии развития гиперболизация приводит к неверным выводам – как во внутренних, так и во внешних стратегиях.
Проблема неадекватности реального исторического ресурса и миссии очень часто ставила Россию в критические ситуации как на внешней арене, так и внутри, потому что этот разрыв порождал постоянный запрос государства на социальную мобилизацию. Общество постоянно должно было жить ради чего-то. Возможно, этот мобилизационный компонент уже давно стал частью того, что называют «русским характером» или «русской душой». Эти мобилизационные подходы серьезно влияют и на социальный уклад России, о которой в годы перестройки любили говорить «ракеты – лапти».
В России еще предстоит осознать тот факт, что «русская цивилизация» – это миф модерна. На самом деле Россия выходит из «тела» огромной христианской цивилизации, и формирование новой евразийской цивилизации в формате Евразии – дело будущего. Но эту возможность, эту потенцию еще нужно освоить и реализовать.
Вопрос. Но может ли Россия избрать более эффективный путь развития? Какой из проектов новой России является наиболее эффективным для будущего этой страны?
На мой взгляд, очень интересным и перспективным для современной России является евразийский проект. А главной его угрозой может быть новый русский национализм. Борьба этих двух тенденций (не только в персонах, но и в мотивах, в поисках смыслов) и составит содержание ближайших нескольких лет. Ведь у России, на мой взгляд, не так много времени для самоопределения.
В этой связи стоит еще раз упомянуть о феномене Путина. На мой взгляд, действующий президент России – это, прежде всего, коллективный феномен. Возможно, нам еще предстоит говорить о трагедии этой фигуры как личности, потому что волею обстоятельств, субъективных качеств и управленческих технологий этот человек занял пост, на который возлагались очень большие ожидания в связи с крахом либерально-демократической революции в России.
Главная угроза состоит в том, что Путин не имеет права на ошибку. Ведь такая ошибка спровоцирует огромный внутренний социально-психологический откат. То есть проблема возможного разочарования настолько серьезна для России, что это тот случай, когда политик возможно даже не распоряжается собой. Я пока бы выразил осторожные сомнения в отношении личностного ресурса Путина. Стремление к простым решениям, к управленческому популизму и, судя по сложившимся отношениям с крупным бизнесом, достаточно выраженный субъективизм могут стать причиной мощного политического кризиса в России. А побудительным мотивом к этому способна послужить любая крупная социальная, политическая или экономическая катастрофа. Вот то острие, на котором в этот период оказалась Россия. И так сложилось, что внутреннее состояние России тесно связано с глобалистикой выбора, о которой мы говорили вначале. Таким образом, в ближайшие год-два кульминируется ситуация, которая создавалась в последние полтора десятилетия.
Часть 3. Какая Россия нужна Украине?Вопрос. Если Россия изберет путь создания «Евразийской державы», то каким может быть будущее Украины?
Если говорить о цивилизационном измерении, то, как ни парадоксально, современной Украине выгоден евразийский выбор России. Во-первых, этот выбор, если он будет делаться по схеме управляемого государственно-корпоративного капитализма в экономике, новой социо-культурной политике, которая будет строиться в поликонфессиональном, полиэтничном и в то же время едином новом русском мире, обеспечит достаточно устойчивую внутреннюю ситуацию.
Во-вторых, новая российская идеология евразийского XXI века позволит и украинству, как таковому, сформулировать собственные украинские миссии, занять свои позиции в Европе. И не под колпаком «русской цивилизации», а в качестве самостоятельного исторического игрока, делающего свой цивилизационный выбор.
Вопрос. Выгодна ли Украине закрепившаяся сейчас сырьевая модель российской экономики?
Украина должна быть заинтересована в структурной перестройке российской экономики. Ведь доминанта сырьевой модели, малоэффективные действия нынешней команды Путина, которая так и не смогла справиться с демонтажем сырьевой модели, а за пять лет отделалась только лозунгами, создает постоянно угрожающую ситуацию для Украины, которая очень зависима от внешних энергоносителей и одновременно постоянно заинтересована в участии в крупных глобальных промышленно-технолоических проектах.
Поэтому нам желательна реструктуризация российской экономики на либеральной основе, с возможностью даже участия внешнего капитала в сырьевых проектах. Ведь с одной стороны, это стало бы мощным источником дополнительного ресурса для развития индустриальных и пост-индустриальных отраслей России, а для внешних субъектов это была бы возможность создания достаточно управляемых схем энергопоставок. Таким образом, это был бы оптимальный для Украины вариант. Кроме того, идя по этому пути, можно было рассчитывать и на концессиональные проекты, которые решали бы для нас не только политические, но и энергетические проблемы (еще раз напомню о проблеме Сибирии).
Нынешняя же сырьевая модель, которая, несмотря на риторику модернистов и силовиков, сохраняется и господствует в РФ, является для Украины постоянным источником геоэкономических угроз. Ведь она воспроизводит прямую энергетическую зависимость Украины, формулирует заказ для российских политиков на постоянное давление, выбивание долгов или экспансию сырьевого капитала в украинскую экономику. И фактически, сырьевая модель является заказчиком нового российского геополитического экспансионизма.
Вопрос. Какая геополитическая позиция в отношении России была бы наиболее выгодной для Украины?
В геополитическом плане Украина, на мой взгляд, должна вести себя агрессивно и четко позиционировать статус России. Для Украины выгодно, если северный сосед избавится от великодержавных амбиций, сохранив среднепотолочный статус региональной державы, и не более того. Это высвободит способности Украинского государства участвовать в европейской интеграции, позволит занять более активную позицию в своем субрегионе. Не исключено и то, что региональный статус Российской державы позволит и Украине претендовать на роль одного из полюсов нашей геополитической ойкумены, евроазиатского региона.
Но для этого Украине нужно вести более активную самостоятельную политику во всех направлениях. Если Украина окажется способной участвовать в ряде проектов, например, в проекте «Большой Европы» или же в геоэкономических проектах, связанных с энергетикой Каспия, как самостоятельный субъект, то это одновременно будет влиять и на статус России. Если же наша страна будет действовать только под крышей соседа, то тем самым она станет компонентом, который обеспечит великодержавность и укрепит позицию России.
Наверное, перспектива превращения России в гибкую, демократическую систему Евразийских Соединенных Штатов была бы для Украины наиболее приемлемой перспективой. При этом, главной угрозой для Украины является возможность формирования нового русского национализма, который может быть упакован в консервативные экспансионистские формы или в формы так называемого «либерального империализма».
Вопрос. Что же должна делать Украина, чтобы защитить свои интересы в отношениях с северным соседом?
Важно помнить, что для того, чтобы у Украины была возможность влиять на судьбу России, необходимо занять четкую собственную позицию как в плане геоэкономическом и политическом, так и в плане социо-культурном и цивилизационном. Нельзя оставаться на этом раздорожъе, не определившись внутренне.
В последнее время все чаще Россия становится источником новых концепций развития, в которых находится место и Украине. Например, концепция «русской цивилизации» и молодой украинской нации (в рамках этой цивилизации), концепция формирования «русского мира» и «украинского авангарда» в качестве наиболее модерновой демократической нации в огромном мире, политически оформленном в СНГ. К сожалению, до последнего времени Украина оказывалась неспособной противопоставлять этим концепциям свое виденье, свой подход. И это главная слабость, поскольку, за концептуальным проигрышем всегда следует проигрыш экономический и политический. Выдвигая же свое виденье желаемой России, необходимо формировать и свой собственный образ, и свою миссию.
На мой взгляд, среди направлений, которые бы позволили Украине сформулировать свою миссию в отношении России в контексте евразийского проекта этой страны, наиболее оптимальной формулой была бы формула консолидации славянского мира как компонента европейской ойкумены и одновременно – соседа молодой Евразии. Славянский мир как участник европейского проекта – а это Украина, Польша, Чехия, Болгария, Словакия, Сербия и другие – завершил бы цивилизационное оформление Европы. Это способствовало бы и сохранению преемственности истории, и сохранению понятного, приемлемого и неконфликтного формата взаимоотношений, и даже расширению контекста проекта «Большой Европы», о которой так много говорят сейчас. Россия-Евразия наконец-то нашла бы искомую целостность, без надрыва и непосильных внешних миссий. И действительно повторила бы феномен США XVIII века – как Соединенные Штаты Евразии XXI века.
Есть ли шанс на реализацию тех требований, которые бы были желательны для Украины в отношении России? Есть, но при одном условии. Если, сформировав собственную позицию, сделав свой выбор, Украина будет рассматривать Россию как объект для своего влияния. Для этого есть все предпосылки. Существует богатая духовная традиция, которую нужно просто переосмыслить, есть социальные возможности, есть политические возможности, в конце концов, есть возможности работать и внутри русской политики, ведь выходцы из Украины всегда были прогрессивным звеном русской политики и культуры. Так, наверное, эту миссию нужно возродить. Кто сказал, что украинская диаспора не способна сыграть свою позитивную роль в дальнейшей реформации России? Но для этого нужно консолидировать саму диаспору и сформулировать ей «национальный наказ».
