Текст книги "Традиция. догмат. обряд"

Автор книги: Андрей Кураев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Пример расхождения: Православие и Католичество

Жизнь в Церкви дает чувство причастности к истории. Вопрос об отношениях католиков и православных потому не может быть “второстепенным” для нас, что тысячу лет мы были вместе. Что изменилось потом? И почему вопрос о нашем воссоединении, возбуждая в некоторых радостные надежды, в других вызывает чувство опасения?

На воссоединении с римо-католиками настаивают люди далекие от Церкви – те, кому кажется, что католичество “прогрессивнее” православия. Проповедь унии сегодня в России ведется не столько ради того, чтобы “обогатить” православие богословским опытом католической культуры, сколько ради того, чтобы через унию сделать православие более “либеральным,” “космополитичным” и “открытым.”

Несовместимость путей духовного опыта.

Учебники богословия обычно сосредоточиваются на сличении догматических формулировок разных церквей. Берется один катехизис и сличается с другим. Редко сопоставляются различия духовного и мистического опыта. Однако, именно в практике молитвы заключается огромное различие между православием и латинством. Духовные авторитеты Запада настойчиво рекомендуют тот путь духовного делания, который категорически запрещают духовные учителя Востока – еще со времен церковного единства.

Восточная традиция с предельной осторожностью допускает принятие в уме образов духовного мира– но ни в коем случае не во время молитвы. “Как воображать Господа? сидящим на престоле или распятым? – отвечает на вопрос святой Феофан Затворник. – Когда размышляете о Божественном, тогда можно вообразить Господа, если нужно. Но во время молитвы никаких образов держать не следует.”[152]152
  Святой Феофан Затворник. Письма. М., 1898, Вып. 1. С. 182.


[Закрыть] Не виды, а смыслы делаются здесь предметом рассмотрения. “Вообрази истину и молись о ней, или ее во время молитвы вращай в уме, и молитвы составляй из нее же. Придет момент, когда истина сия войдет в сердце и обымет все существо души, питая ее и обвеселяя.”[153]153
  Святой Феофан Затворник. Письма. М., 1898, Вып. 2. С. 159.


[Закрыть] Эта интеллектуальная медитация православия ближе к еврейским истокам христианства.

Поощрение фантазии.

Католическая медитация, напротив, предлагает вызывать в уме и удержание в памяти разные зримые образы. Игнатий Лойола, основатель ордена иезуитов и почитаемый католический святой, советует:[154]154
  Впрочем, свои «Духовные упражнения» он составляет еще и до принятия монашества, и до принятия священства, и даже до поступления в Университет – на больничной койке после ампутации ноги. – См. Martin M. Les Jesuites. Рaris: Ed. du Rocher, 1989. P. 124.


[Закрыть] “Представить мысленно огромные языки пламени и души как бы заключенные в раскаленные тела. Услышать упреки, плач и вопли, предание проклятию Иисуса Христа и святых Его. Почувствовать запах дыма, серы, разложения и гнили. Представить, что мы сами осязаем этот огонь. Вспомнить души, пребывающие в аду, благодарить Господа за то, что Он не попустил мне окончить жизнь здесь”[155]155
  Игнатий Лойола. Духовные упражнения. // Символ. N. 26, С. 39.


[Закрыть] [156]156
  Заметим, что не только Лойола находит некоторое удовольствие в созерцании чужих мук. «Серафический доктор» Фома Аквинский также полагал, что «как противоположное поясняется сопоставлением, так блаженные в раю увидят мучения осужденных, дабы больше радоваться своему блаженству». (Цит. по: о. С. Желудков, К. Любарский. Христианство и атеизм. Брюссель: Жизнь с Богом, 1982. С. 206. – прим. Ред.) Это суждение Аквината, кстати, понудило Бердяева сказать доброе слово в адрес православия (не столь уж частое у него): «Из недр Православия не могли бы раздаться слова Фомы Аквината, который сказал, что праведник в раю будет наслаждаться муками грешников в аду». – Бердяев Н. А. Истина Православия // Православная община. 1992. № 2. С. 48.


[Закрыть]… Это упражнение рекомендуется делать за час до ужина.

Существуют у римо-католиков множество различных предметов для медитаций. Можно представить себя воспринимающим благоухание Девы Марии в раю. Можно поставить себя рядом с апостолами на горе Преображения. Можно представить себя следующим Via Dolorosa следом за Христом.

Блаженная Анджела (сконч. в 1309 г.) особо остро представляет себе страдания Христа. “Стояла я однажды на молитве, и Христос показал мне Себя наяву яснее. И тогда позвал Он меня и сказал мне, чтобы я приложила уста к ране на боку Его. И мне казалось, что я приложила уста и пила Его кровь, истекающую из бока Его и давалось мне понять, что этим Он очищает меня. И с этих пор начала я испытывать великое утешение, хотя от созерцания страстей Его испытывала печаль.”[157]157
  Откровения бл. Анджелы. Перевод и вступительная статья проф. Л. П. Карсавина. М., 1918. С. 75–76.


[Закрыть] “И кровь Его казалась мне такою красною и текущею из ран, как будто только сейчас начала изливаться она из открытых ран. Явственно было тогда в связках благословенного тела такое разъединение связи и единства в связках всех членов тела, происшедшее от свирепого и жестокого растяжения на древе креста девственных членов, что жилы и связки между костями, казалось, совсем растянулись и отступили от должной гармонии всего тела. Однако на коже не было заметно разрушения единства тела. И при виде жестокого разрешения связей тела и растяжения членов его, отчего все жилы казались растянутыми и разъединенными, а кости могли быть сосчитанными, боль сильнее пронзала меня, чем при виде открытых ран. И вид так распятого тела благого и возлюбленного Иисуса, истинно, вызывал такое сострадание, что не только внутреннее мое, но и все кости и связки мои, как казалось, чувствовали новую боль и вызывали новые стенания и ужасное чувство страдания в пронзенных так духе и теле.”[158]158
  Откровения бл. Анджелы. С. 140–141.


[Закрыть] “Однажды взирала я на крест с Распятием на нем и, когда взирала я на Распятого телесными очами, вдруг зажглась душа моя такою пламенною любовью, что даже члены моего тела чувствовали ее с великою радостью и наслаждением. Видела же я и чувствовала, что Христос обнимает душу мою рукою, которая пригвождена была ко кресту, и радовалась я величайшею радостью… И иногда от теснейшего этого объятия кажется душе, что входит она в бок Христов.”[159]159
  Откровения бл. Анджелы. С. 150–151.


[Закрыть]

Интенсивность такого рода созерцаний такова, что, например, мистический собеседник Анджелы говорит ей: “Был Я с апостолами и видели они Меня очами телесными, но не чувствовали Меня так, как чувствуешь ты.”[160]160
  Откровения бл. Анджелы. С. 96.


[Закрыть] Сама же Анджела столь живо переживает картины Страстей, проходящие перед ее глазами, что убеждена, что даже Дева Мария, стоявшая у креста своего Сына, не могла бы рассказать о них подробнее Анджелы.[161]161
  Откровения бл. Анджелы. С. 135.


[Закрыть]

Православный мистик преподобный Симеон Новый Богослов так описывает путь такого рода медитаций и их итог:

“Он возводит к небу руки, глаза и ум, воображает в уме своем Божественные совещания, небесные блага, чины святых ангелов, селения святых, короче, собирает в воображении своем все, что слышал в Божественном Писании, рассматривает это во время молитвы и всем этим возбуждает душу свою к Божественному желанию и любви, иногда проливает слезы и плачет. Таким образом мало помалу кичится сердце его, и он мнит, что все, совершаемое им, есть плод божественной благодати к его утешению, и молит Бога, чтобы всегда сподобил его пребыть в этом делании. Это признак прелести.”[162]162
  Добротолюбие. Т. 5. С. 329–330


[Закрыть]

“Прелесть.”

Святой Игнатий Брянчанинов предостерегает, что такой метод молитвы ведет к “прелести” [от слова прельщать].

Человек, искусственно вызвав в себе некие психические переживания, приписывает их благодатно-благородным происхождением и почитает себя Боговидцем.

Разница православия и католичества – это различное проведение границы между душевным и духовным: у нас она пролегает в разных сферах. То, что в православии считается воображаемым или бесовским состоянием, в католической мистике воспринимается как благодатное. Западная картина и восточная икона зримо показывают эту разницу. Лосев проявление этих внутренних различий видит в том, как “отличается вселенско-ликующее умозрение колокольного звона от сдавленно-субъективного торжества универсально-личностной самоутвержденности органа, как простота и умная наивность византийского купола от мистических капризов готики, как умиленное видение иконного лика от нескромного осязания и зрительной стимуляции статуи.”[163]163
  Лосев А. Ф. Очерки античного символизма и мифологии. М., 1930, С. 866.


[Закрыть]

И в богословии, и в мистике, и в музыке[164]164
  Опять впечатление В. Печерина: «В музыке все тот же ложный вкус. В папской капелле в Ватикане поют еще кое-как сносно. Но во всех других местах везде оперная музыка: им недостает только пригласить Штрауса проиграть вальс во время обедни. К чести греческой церкви должно сказать, что она сохранила вместе с древними обрядами и древнее величавое благолепное песнопение. На Западе оно совершенно потеряно» (Печерин В. С. Апология моей жизни. С. 273.) Надо, впрочем, отметить, во-первых, что замечание Печерина относится именно к греческой православной церкви, а не русской, а во-вторых, что сегодня и на Западе немалый интерес вызывает грегорианская музыка – западный средневековый аналог византийского пения.


[Закрыть] многое из того, что Запад представляет как “духовно-благодатное,” Восток оценивает как “душевное” и сентиментальное. Это есть состояние “мнения” или прелести. Не только святой Игнатий Брянчанинов и святой Феофан Затворник чувствуют привкус прелести в высших проявлениях западной мистики, но и тот же Лосев пишет о “явной и принципиальной прельщенности католического опыта.”[165]165
  Лосев А. Ф. Очерки античного символизма и мифологии. С. 858.


[Закрыть]

Характерно при этом, что зримое и эмоционально окрашенное представление предмета религиозного опыта приводит некоторых западных подвижников к таким состояниям, которые заставляют усомниться в целомудрии их переживаний.

Приводим ниже несколько примеров.

Вот характерный случай с Терезой Авильской. “Часто Христос мне говорит: Отныне Я – твой и ты – Моя. Эти ласки Бога моего погружают меня в несказанное смущение. В них боль и наслаждение вместе. Это рана сладчайшая… Я увидела маленького Ангела. Длинное золотое копье с железным наконечником и небольшим на нем пламенем было в руке его, и он вонзал его иногда в сердце мое и во внутренности, а когда вынимал из них, то мне казалось, что с копьем вырывает он и внутренности мои. Боль от этой раны была так сильна, что я стонала, но и наслаждение было так сильно, что я не могла желать, чтобы окончилась эта боль. Чем глубже входило копье во внутренности мои, тем больше росла эта мука, тем была она сладостнее.”[166]166
  Цит. Мережковский Д. С. Испанские мистики. Брюссель, 1988, С. 72–75.


[Закрыть] Приводя эти откровения Терезы, Д. Мережковский комментирует: “Если бы нечестивая, но опытная в любви женщина увидела Терезу в эту минуту, то поняла бы, или ей казалось бы, что она понимает, что все это значит и только удивилась бы, что с Терезой нет мужчины.” Если переживание Терезы воспринимать как религиозное – то к нему придется приложить известное православной мистике состояние “блудной прелести.”[167]167
  Вот характерное описание этого состояния: «36-летняя домохозяйка и мать двоих детей Бодил Моргенсен… посещает центр медитации, где ей открывается доступ к мантре, которая, по словам учителя, „явилась ему через инспирацию“ (из последнего ясно, что речь идет об имени индусского божества). Почти сразу же она испытывает внутреннее переживание. „Внезапно моя голова наполняется сияющим светом. Он истекает из неиссякаемого источника и охватывает меня. Я чувствую, что этот свет любит меня, я чувствую себя погруженной в любовь“. Бодил Моргенсен уверена, что пережила встречу с Богом. Она начинает все больше интересоваться религией. Но при этом она внезапно теряет способность заботиться о своих детях. Она становится к ним более или менее равнодушной. Однажды появляется следующее изменение в ее состоянии. В свете, вызванном медитацией, вдруг появляется черное пятно, которое она переживает как „черное солнце“. „Странное ощущение возникает в половых органах, не неприятное, однако беспокоящее. Что-то начинает двигаться в моем позвоночнике, как будто бы вверх и вниз ползает змея“. Это чувство преследует ее постоянно и вызывает сильное жгучее ощущение. Когда возникает жажда сексуального удовлетворения, эти феномены становятся почти невыносимыми. Она ищет помощи у разных людей. Учитель, который сообщил ей мантру, бессилен и ищет помощи у своего собственного учителя (махариши). Но и тот не знает, чем помочь. Ей дают успокоительные таблетки. Она начинает лучше спать. Однако последствия пережитого продолжаются. Она пытается покончить жизнь самоубийством». (Франс Карлгрен. Антропософский путь познания. М.: Центр Вальдорфской педагогики при Российском открытом университете, 1991. С. 143–144.) Интересные, однако, перспективы у российской педагогики…


[Закрыть] Это – резкое слово. Но еще Алексею Хомякову пришлось сказать: “Да не оскорбляются наши западные братья жестокостью моих выражений. Я не властен в выборе слов.”[168]168
  Хомяков А. С. Сочинения. С. 104.


[Закрыть]

Если же рассматривать свидетельство Терезы как просто психический документ – то оно будет достоверно и правдиво, как достоверно и без мистики признание Цветаевой, открывающей “тайну жен,” Тайну Евы от древа – вот: Я не более чем животное, кем-то раненное в живот.

Впрочем, у Терезы всю ее жизнь возникали проблемы с ее духовниками – ее опыт смущал и их.[169]169
  «Духовники не могут этого видеть» – лейтмотив наставлений Терезы. См., например: Тереза Авильская. Внутренний замок. Брюссель, 1992. С. 124.


[Закрыть] Тени сомнения мелькали и у самой Терезы, но она вполне искусно их отгоняла: “Только не смущайтесь и не бойтесь, – советует она сестрам, – если видения и не от Бога, то при смирении и доброй совести они вам не повредят. Господь умеет извлечь добро из зла, и на пути, которым бес хотел вас погубить, вы только приобретете. Думая, что Бог так одарил вас, вы постараетесь угодить Ему и постоянно о Нем помнить. Один ученый человек говорил, что бес – искусный художник, и если бы тот показал ему въяве образ Господа, он бы не огорчился, ибо это возбудило бы в нем благоговение и бес был бы побежден своим же оружием. Ведь как ни дурен художник, мы все равно этот образ чтим.”[170]170
  Святая Тереза Авильская. Внутренний замок. Брюссель, 1992, С. 125.


[Закрыть]

И даже сегодня католический богослов, безусловно защищающий подлинность мистического пути Терезы, вынужден признать, что не так уж трудно интерпретировать некоторые моменты душевной жизни Терезы в терминах иного, небогословского языка: “Экстатические переживания сопровождаются иногда явлениями левитации, каталепсии, нечувствительности, которые есть отражения на теле насыщенности божественных даров, сообщаемых душе. Эти необычные феномены могут ставить жизнь в опасность, обычно они ухудшают здоровье… К этому могут добавляться патологические проявления. Тереза говорит о шуме в голове…”[171]171
  Renault E. Ste Therese d'Avila et l'experiance mystique. Paris, 1970, p. 114.


[Закрыть]

И комментарий Мережковского не случаен. Так вообще с Востока видится западный мистический сентиментализм: “Ярче всего и соблазнительнее всего это – молитвенная практика католицизма… – говорит А. Ф. Лосев. – Блаженная Анджела находится в сладкой истоме, не может найти себе места от любовных томлений, крест Христов представляется ей брачным ложем… Что может быть более противоположно византийско-московскому суровому и целомудренному подвижничеству, как не эти страстные взирания на крест Христов, на раны Христа и на отдельные члены тела Его, это насильственное вызывание кровавых пятен на собственном теле и т. д. и т. д.?

Это, конечно, не молитва, и не общение с Богом. Это – очень сильные галлюцинации на почве истерии, то есть прелесть. И всех этих истериков, которым, якобы, является Богородица и кормит их своими сосцами,[172]172
  Я не знаю, какие тексты имел в виду А. Ф. Лосев, но Тереза во всяком случае тоже говорила о «Божественных сосцах»: «Когда богатейший Супруг желает обогатить ее и ласкает ее еще больше, Он так вовлекает ее в себя самого, что подобно человеку, который лишается чувств от чрезмерного удовольствия и радости, она ощущает себя как бы несомой на этих Божественных руках, прилепившейся к этому священному боку и к этим Божественным сосцам». – Тереза Авильская. Размышление о «Песни Песней» // Символ. Париж, 1985. № 14. С. 154.


[Закрыть] всех этих истеричек, у которых при явлении Христа радостный озноб проходит по всему телу и между прочим сокращается маточная мускулатура, весь этот бедлам эротомании, бесовской гордости и сатанизма – можно, конечно, только анафемствовать. Замечу, что здесь приведено не самые яркие примеры “молитвенных экстазов,” потому что те и кощунственны и противны. Именно в молитве опытно ощущается вся неправда католицизма…

Православная молитва пребывает в верхней части сердца, римо-католический – внизу… Молитвенным и аскетическим опытом познано на Востоке, что привитие молитвы в каком-нибудь другом месте организма есть всегда результат состояния прелести.[173]173
  Заметим, что в языческом платонизме со всего организма все ощущения собираются в глазах – в видении света. Мистический экстаз локализуется в голове. Третий глаз йогов – там же.


[Закрыть] Католическая эротомания связана с насильственным возбуждением и разгорячением нижней части сердца. “Старающийся привести в движение и разгорячить нижнюю часть сердца приводит в движение силу вожделения, которая, по близости к ней половых органов, приводит в движение эти части. Какое странное явление! По-видимому, подвижник занимается молитвой, а занятие порождает похоть, которая должна была бы умерщвляться занятием,” – приводит А. Лосев в заключение слова святого Игнатия Брянчанинова.[174]174
  Лосев А. Ф. Очерки античного символизма и мифологии. С. 868–869.


[Закрыть]

Чтобы столь резкая реакция А. Ф. Лосева стала понятнее, приведу несколько мест из откровений “истерички” Анджелы, которая писала: “Когда же низойдет она (остия причастия), дает мне чувство весьма утешающее. Во вне же, в теле заметна она потому, что заставляет меня очень сильно дрожать, так что лишь с большим трудом могу я принять чашу.”[175]175
  Откровения блаженной Анджелы. С. 157.


[Закрыть] “И вопила я без всякого стыда: “Любовь моя, еще не познала я Тебя! Почему так оставляешь меня?” Но не могла я сказать больше, а только, восклицая это, хотела произнести и сказать слово и не могла произнести: так голос и крик стесняли мое слово. Вопль же этот и крик приключился мне при входе в притвор церкви святого Франциска, где по отшествии Божием сидела я, томясь и крича перед всем народом, так что пришедшие со мной и знакомые мои стояли поодаль, краснея и думая, что иная тому причина. Я же от сладости Его и от скорби об отшествии Его кричала и хотела умереть. И все связки тела моего тогда разъединялись.”[176]176
  Откровеиия блаженной Анджелы. С. 101.


[Закрыть]

Во всех видениях Анджелы постоянно проскальзывает эротический элемент. В Кресте она видела брачное ложе.[177]177
  Откровения блаженной Анджелы. С. 118.


[Закрыть] Она пожелала видеть Христа телесно и – “увидела Христа, склоняющего голову на руки мои. И тогда явил Он мне Свою шею и руки. Красота же шеи Его была такова, что невыразимо это. Он же не являл мне ничего, кроме шеи этой, прекраснейшей и сладчайшей.”[178]178
  Откровения блаженной Анджелы. С. 137.


[Закрыть] И снова, уже в храме: “Видела же я и тело Христово часто под различными образами. Видела я иногда шею Христову, столь сияющую и прекрасную, что исходящее из нее сияние было больше сияния солнца. И из такой красоты дается мне с несомненностью уразуметь, что там Бог. И хотя дома в том горле или шее видела я еще большую красоту, такую, что не утрачу, как верю, радости об этом видении шеи или горла впредь.”[179]179
  Откровения блаженной Анджелы. С. 159.


[Закрыть] Сам Христос делает Анджеле любовные признания: “Я не на шутку полюбил тебя.”[180]180
  Откровения блаженной Анджелы. С. 138.


[Закрыть]

Впечатления, подобные лосевским, остаются от такого рода мистического анатомизма и у Б. П. Вышеславцева: “В этих слащавых изображениях пронзенного сердца есть некий религиозный барок, некая сентиментальная поза, неприемлемая для народов с иным религиозным и эстетическим воспитанием. Неприемлема также эта мистика мучений (не трагизма!), превращающаяся в самомучительство, столь характерное для католичества и ярко выраженное в литургических образцах культа Sacre Coeur; но всего более неприемлемы, конечно, эти щедрые отпущения грехов за известную сумму молитв, произнесенных перед изображением Sacre Coeur… У Маргариты-Марии Алакок (видения которой и легли в основу почитания Sacre Coeur) мистика сердца весьма примитивна: это любовное страдание вместе с божественным Женихом, эротическое самомучительство. Особенно характерны ее песнопения, представляющие собою настоящие любовные сонеты и дающие классический материал для психоанализа. Сублимация здесь не удается.”[181]181
  Вышеславцев Б. П. Сердце в христианской и индийской мистике. // Вопросы философии. 1993, N. 4, С. 75.


[Закрыть] “Прелесть есть неудача в сублимации, введение таких образов, которые не сублимируют, а “профанируют.” И таких неудач можно действительно найти множество в католической аскетике и мистике. Schjelderup приводит бесчисленные примеры в своем Asketismus,”[182]182
  Вышеславцев Б. П. Этика преображенного эроса. М., 1994, С. 73.


[Закрыть] – добавляет философ в другой своей работе.

Вспомним и переживания человека, стоявшего у истоков русского экуменического движения – о. Сергия Булгакова. В юности переживший религиозное потрясение у Сикстинской Мадонны в Берлине, оказавшись около нее снова уже в эмиграции и уже не юношей-нигилистом, а священником, он испытал новое потрясение: “Здесь – красота, лишь дивная человеческая красота, с ее религиозной двусмысленностью, но… безблагодатность. Молиться перед этим изображением? – это хула и невозможность! Почему-то особенно ударили по нервам эти ангелочки и парфюмерная Варвара в приторной позе с кокетливой полуулыбкой… Какая-то кощунственная фамильярность: ну можно ли после видения Божией Матери брать такой тон? Это не икона, это картина. Грядет твердой человеческой поступью по густым, тяжелым облакам, словно по талому снегу, юная мать с вещим младенцем. Нет здесь Девства, а наипаче Приснодевства, напротив, царит его отрицание – женственность и женщина, пол… Я наглядно понял, что это она, ослепительная мудрость православной иконы, обезвкусила для меня Рафаэля, она открыла мне глаза на вопиющее несоответствие средств и заданий… Красота Ренессанса не есть святость, но то двусмысленное, демоническое начало, которое прикрывает пустоту, и улыбка его играет на устах леонардовских героев…”

Подобным образом и Лев Карсавин, всю жизнь посвятивший изучению западной средневековой религиозности, не может обойти молчанием “эксцессы сексуального характера,” приключающиеся при той “мистической любви к Богу, которая часто сопровождается сексуальными аффектами.”[183]183
  Карсавин Л. П. Основы средневековой религиозности… С. 231.


[Закрыть] По его выводу, “католичество – религия человеческая, слишком человеческая,” и его мистика “вносит в отношения к Божеству человеческую “прелесть,” земную эротику.”[184]184
  Карсавин Л. П. Достоевский и католичество. // Карсавин Л. П. Сочинения. М., 1993. С. 132–133.


[Закрыть] Обращает он внимание и на то обстоятельство, что после своих видений Мехтхильда, Гертруда, Анджела настолько убеждены в своем спасении, что полагают, что даже предсмертная исповедь им уже не нужна. И более того, столь тесно соединенный с Богом человек становится – в своем собственном восприятии – неспособным вообще ни к какому греху: “Бог-человек не может грешить. Человек не грешит не потому, что творит только добро, а потому что греха нет. Все, что он творит, с человеческой точки зрения, может быть, и грешно, а на самом деле, как акт Бога, божественно и свято.”[185]185
  Карсавин Л. П. Основы средневековой религиозности… С. 233.


[Закрыть]

Католический монах Печерин, воспитанный на Иоанне Златоусте, за 25 лет, проведенных в католических монастырях, так и не смог стать единомысленным с Терезой Авильской. “Католическое благочестие часто дышит буйным пламенем земной страсти. Молодая дева млеет перед изображением пламенеющего, терниями обвитого, копьем пронзенного сердца Иисуса. Святая Тереза в светлом видении видит прелестного мальчика с крыльями: он золотой стрелой пронзает ей сердце насквозь… Вот женщина в полном смысле слова! Итак, столетия прошли напрасно: сердце человеческое не изменилось, оно волнуемо теми же страстями и тех же богов зовет себе на помощь, и древний языческий купидон в том же костюме и с теми же стрелами является в келье кармелитской монашенки 16 столетия.”[186]186
  Печерин В. С. Замогильные записки. С. 242.


[Закрыть]

Проф. Л. Успенский, всю жизнь проживший в католической Франции, также отмечал существенное расхождение именно духовного опыта восточного христианства и католичества. Различие картины и иконы – не просто различие двух художественных школ. В нем сказывается существенное расхождение именно молитвенного опыта. По мнению Л. Успенского, перед “реалистически-сентиментальными” картинами можно молиться не благодаря, но лишь – вопреки им…

Поощрение ложной мистики.

Да, конечно, каждый искушается лишь сам собою. И внешняя картина лишь вызывает наружу собственную неизжитую нечистоту. Но смысл сакрального искусства не заключается ли в том, чтобы умиротворять душу и вести ее к горнему?

Искушения и падения случались везде – и на Востоке, и на Западе. Вопрос в другом: где падение с болью оплакивается, а где оно рекламируется?

Подвижник переживает и сам дает первичную рефлексию своего опыта. Окончательная рецепция его опыта Церковью произойдет по благословению иерархов. Но между переживаниями мистика и каноническим суждением иерарха неизбежно стоит интерпретирующее и согласовывающее усилие богословия. Справедливо предостерегал Габриэл Марсел: “Мы не можем позволить себе ныне ‘сократовский’ поиск истины, свободное и необязательное блуждание по метафизическим пространствам. В религиозной системе “свобода мысли” опасный путь: слишком важные вопросы здесь решаются. Ошибка теолога может погубить души тысяч людей. Христианский призыв к благодати несовместим с сократовским стилем мышления.”

Расхождение традиций начинается именно в этом месте: некий духовный опыт того или другого подвижника, хотя и принимается некоторыми его учениками, отвергается остальной общиной. Если благословляется опыт такого духовного руководителя – значит одобряется и путь его молитвы, которым он дошел до своих состояний. И если этот подвижник находился в прелести – то и его ученики в том случае, если всерьез займутся молитвой, подвергаются опасности, поднявшись на ту же “вершину,” сорваться в ту же пропасть. Можно согласовать догматические формулировки. Но как сказать – вот этот духовный подвиг ведет к духовной катастрофе? Католики никогда не согласятся отдалиться от “докторов” церкви Терезы или Игнатия Лойолы, а православные не могут принять губительных для души рецептов римо-католической мистики.

Розанов верно определил: “Русская Церковь уязвима в своих слабостях, немощах; и менее заслуживает упреков в своих высотах, в порывах. Ее страдание – углубления, рытвины, тогда как в католичестве патологичны именно горы.”[187]187
  Розанов В. Религия и культура. Т. 1. С. 346.


[Закрыть]

Русский эмигрант, в предвоенные годы принявший католическое священство, о. Всеволод Рошко заметил, что “чисто католическое душеполезное чтение для нас не назидательно, а скорей отвратительно, а потому и соблазнительно. В “Цветочках” святого Франциска читаешь в 44-й главе, что степень духовного совершенства – в зависимости от степени страдания, которое праведник испытывает, размышляя о распятии. Тогда именно соображаешь, что путь святой Франциска для нас закрыт. Тут большая опасность для русского, находящегося среди католиков: те обряды, те мысли, которыми, питаются католики, нам чужды. Неподготовленная душа впадает в уныние, в томление, и потом в равнодушие. Из рожденных русских, кроме пяти-шести среди нашего католического духовенства, о других лучше не спрашивать: в лучшем случае, они стали неврастениками. Тут массовый факт, с которым неблагоразумно было бы не считаться… После 40 лет моего общения с латинскими подвижниками их молитвенный путь мне остается чуждым.”[188]188
  Рошко Всеволод, священник. Письма о. Александру Меню. // Вестник РХД. Париж, 1992,?165. С. 45.


[Закрыть]

Московское католическое издательство распространяет книжку с видениями гречанки Вассулы из Александрии, которую отказались признавать православные, но настоятельно рекомендуют католики. Эта женщина однажды обнаружила, что карандаш в ее руках вдруг начал писать самостоятельно. Автор астрального послания сначала представился как “Ангел-хранитель,” через некоторое время – как Христос. Затем она попросила своего собеседника явиться ей зримо. Он оказался симпатичен (я бы сказал – “чертовски привлекателен”) и “с ямочками на щеках, когда он улыбался”…

“Византийско-московское целомудрие” лучше всего можно представить по беседе преподобного Серафима Саровского с Мотовиловым.

Сколько мудрости, некнижного опыта и трезвости в словах преподобного Серафима: “Молитвою мы с Ним Самим, Богом и Спасом нашим беседовать удостаиваемся. Но и тут молиться надобно только до тех пор, пока Бог Дух Святый не сойдет на нас в известных Ему мерах Своей благодати. И когда благоволит Он посетить нас, то надлежит уже перестать молиться. Чего же и молиться тогда Ему: “Прииди и вселися в ны,” когда уже пришел Он к нам. Я вам поясню это примером: вот, хоть бы вы меня в гости к себе позвали, и я бы по вашему зову пришел и хотел бы побеседовать с вами. А вы все-таки стали бы меня приглашать: милости-де просим, пожалуйте, дескать, ко мне. То я поневоле должен был бы сказать: что это он? Из ума что ли выступил? Я пришел к нему, а он все-таки меня зовет. При нисшествии Духа душе надлежит быть в полном безмолвии, слушать явственно и вразумительно все глаголы живота вечного, которые Он тогда возвестить соизволит. Надлежит при этом быть в полном трезвении и души и тела и в целомудренной чистоте плоти.”[189]189
  Деяние Святейшего Синода (1903 г.) по прославлении преподобного Серафима Саровского. Беседа преподобного Серафима с Н. А. Мотовиловым о цели христианской жизни. «Отечник» или краткое собрание изречений святых отцов о жизни христианской, составленное на основании трудов еп. Игнатия (Брянчанинова). М., 1991. С. 13–14.


[Закрыть]

Главное условие – признать Папу.

Вот книжка, которую бесплатно раздавали в московском магазине католической книги. О. Луиджи Орионе, канонизованный Иоанном-Павлом 2, проповедует в ней: “Нам нужны священники просвещенного духа, имеющие непримиримый характер, преданные Папе. Священники действия, молитвы, самопожертвования! Души и Души! Священники, жаждущие спасения душ, которые отдают все Христу, душам и Папе. Священник этого типа… он борется, он выходит на линию огня, высоко поднимая католическое знамя и готов пасть за священные права Божьей Крови и за свободу Церкви. Враги сплачивают свои ряды и клянутся разрушить камни Ватикана, последнего оплота цивилизации и веры. А мы? Победители в борьбе за Христа, сплотимся у Престола, который более всего подвергается нападкам, и будем бороться до последней крови! Победа будет за нами! Триумф – наш! С нами – Бог! Самопожертвование и победа. Победа Папы и для Папы: вот наш клич, вот путь, вот триумф. Вперед, всегда вперед!” Это он пишет в июле 1892.

Есть священнослужители, формально принадлежащие к православию, которые уверяют своих, что разница между римской церковью и православием – лишь обрядовая, этнографическая. Однако наши отличия более существенны.

Многие сотрудники Отдела внешних церковных сношений Московского патриархата говорят, что они православные просто потому, что родиться им выпало не во Франции, а в России. Крайности, кажется, действительно сходятся. И националисты и крайние церковные либералы заявляют, что они православные только потому, что они – русские. Обе крайности не видят в православии его надэтнографического содержания.

Честная полемика предполагает честное обозначение своей позиции. Католичество должно быть названо католичеством, униатство – униатством, а не “открытым христианством.”

Экзарх католиков восточного обряда в России о. Леонид Федоров так определял задачи католической миссии в нашей стране: “Прозелитизм и обращение отдельных лиц не должны составлять главной задачи нашей миссии, так как это мало поможет унии. Главной целью мы считаем распространение и популяризацию самой идеи Унии, распространение здравых идей о католичестве и сближение с православным духовенством. Не осветивши российскую тьму настоящим пониманием католичества, нечего и думать о крупных успехах. Путем прозелитизма можно приобрести тысячи душ, но эти тысячи будут только новым препятствием между нами и теми десятками миллионов, которые мы должны привести в “единое стало.” Поэтому, когда приходится нам выбирать между эфемерным успехом в приобретении новых душ и основными задачами миссии, мы, не колеблясь, жертвуем первыми для второй цели.”[190]190
  Экзарх Леонид Федоров. Глава русских католиков восточного обряда. // Логос. Брюссель-Москва 1993, N. 48, С. 24–25.


[Закрыть] Итак, “главная цель” католической миссии в России – подчинение миллионов русских римскому папе. Для этого надо убедить эти миллионы в том, что католичество как минимум ничуть не хуже православия. Для достижения же этой цели, в свою очередь, надо подружить с католичеством элиту российского общества. Так действовали и иезуиты, создавая училища для боярских детей. Так действуют и некоторые из современных “миссионеров для племени интеллигенции.”

Римо-католики нам говорят: “Вы слишком слабы, соединяйтесь с нами.”

Наша сила – в хранении чистоты веры.

Но мы и не рассчитываем на всемирную победу православия в рамках земной истории, которая, как известно любому человеку, читавшему Евангелие, кончится не всемирным православным царством, но глобальным господством антихриста. Нам не дано, чтобы истина восторжествовала во всем мире, но наша обязанность – это свидетельствовать о ней. Во-вторых, мы уже видели, сколь “усилила” уния православный мир: от заключения унии до падения Константинополя, ради спасения которого уния, собственно, и заключалась, прошло 13 лет. Византия же в награду за отречение от православия получила от Рима помощь в количестве 300 солдат и двух галер!

От Византии мы унаследовали ответственность за судьбы Вселенского Православия – Вселенского не в смысле всемирного, но и в смысле – всевекового, ибо соборность Церкви осуществляется не только в пространстве, но и во времени. Семен Франк однажды написал, что при важнейших референдумах о судьбах России надо было бы спрашивать не только живых, но и усопших – тех, кто Россию собирал и строил.[191]191
  «Мертвые молчат. Бесчисленная их армия не встает из могил, не кричит на митингах, не составляет резолюций. И все же эта армия мертвецов есть великая политическая сила всей нашей жизни, и от ее голоса зависит судьба живых, быть может, на много поколений. Для слепых и глухих, для тех, кто живет лишь текущим мгновением, не помня прошлого и не предвидя будущего, для них мертвых не существует, и напоминание о силе и влиянии мертвых есть для них лишь бессмысленный бред суеверия. Но те, кто умеет видеть и слышать, кто сознает настоящее не как самодовлеющую, отрешенную от прошлого жизнь сегодняшнего дня, а как преходящий миг живой полноты, насыщенной прошлым и чреватой будущим, знают, что мертвые не умерли, а живы. Какова бы ни была их судьба там, за пределами этого мира, они живут в наших душах, в подсознательных глубинах великой, сверхличной народной души… Их души внятно говорят об одном – о родине, о защите государства, о чести и достоинстве страны, о красоте подвига и позоре предательства. В этой глубине народного духа они глухо ропщут против умышленных и неумышленных измен, против демократизированного мародерства, против бессовестного пира на их кладбище, против расхищения родной страны, обагренной их кровью. Мертвые молчат. Но наш долг – чутко прислушиваться к таинственному, то благодетельному, то грозному смыслу их молчания». Франк С. Л. Мертвые молчат // День, 1992. № 19. Аналогичная мысль посетила однажды и Г. Честертона. Он по этому поводу подметил, что могильные кресты очень похожи на крестики, которые надо проставить в бюллетене для голосования. Наконец есть одно четверостишие, уже из послереволюционного времени, откликающееся на слова Франка, сказанные им в августе 1917 года: «Нам пращуры работу дали, Собравши Русь своим горбом: Они Россию собирали – А мы Россию разберем» (Стихи Муретова, цит. по: Алпатов М. А. Огонь и дым. – Париж, 1927. С. 35.)


[Закрыть] Так же и при решении судеб всей Православной Церкви надо интересоваться не мнением только своего поколения, но спросить тех, кто прежде нас жил и создал нашу Церковь: верно ли мы понимаем, не слишком ли большое место в нас занимают те наши настроения, которые возникли по причине нашей утраты духовности. “Не передвигай межи давней, которую провели отцы твои” (Притч. 22:28).[192]192
  В истории нашей Церкви уже была подобная ошибка. 16 декабря 1969 года Синод Русской Православной Церкви принял решение о восстановлении евхаристического (то есть собственно церковного общения) с католиками. «В порядке разъяснения уточнить, что в тех случаях, когда старообрядцы и католики обращаются в Православную Церковь за совершением над ними святых таинств, это не возбраняется» (ЖМП. 1970. № 1. С. 5.) Это постановление московского Синода вызвало законное недоумение Вселенского Патриарха, и из Константинополя попросили разъяснений. Ответ Синода поразителен: "Поскольку этот вопрос относится ко внутренней церковной жизни Московского Патриархата и не имеет отношения к компетенции Константинопольского Патриаршего Престола, синодально отклонить настоящий вопрос" (ЖМП. 1960. № 10. С. 1.) Что касается вопроса отношений Московской Патриархии с русскими старообрядцами – это действительно преимущественно наш внутренний вопрос (хотя и в нем есть законный повод спросить мнение Константинополя: самый многочисленный толк русских раскольников – «белокриницкое согласие» – получил свое начало от епископа Константинопольского Патриархата, который к моменту перехода к старообрядцам был уже запрещен своим Синодом в священнослужении). Но раскол с католиками официально начался с того, что папские легаты анафематствовали именно Константинопольского Патриарха. И споры православных и католиков – это споры, разделившие не Москву и Рим, но все восточные Церкви и римского епископа. Утверждать, что вопрос соединения с католиками может быть решен на уровне одного лишь Московского Синода (семь членов которого, кстати, и не подумали посоветоваться при принятии столь важного решения хотя бы с другими епископами Русской Церкви), или же считать, что разделение многомиллионных Церквей может быть преодолено вообще частным решением одного человека (скажем, церковного публициста) – значит забыть о всякой церковной соборности. Спустя 15 лет (после кончины ленинградского митрополита Никодима) московский Синод исправил свою ошибку и отменил прежнее странное решение. Кстати, II Ватиканский Собор предупреждает об опасностях слишком поспешного восстановления «интеркоммюниона» на уровне частных инициатив: «Общение в таинствах, наносящее ущерб Церкви и предполагающее формальное присоединение к заблуждению или опасность заблуждения в вере, соблазна или безразличия, запрещается Божественным законом» (Декрет о восточных католических церквах, 26).


[Закрыть]

Умаление Святого Духа.

Поставь Восток в IX или даже XI веке вопрос о Filioque всерьез – у него хватило бы интеллектуальных и духовных сил переубедить Запад (при условии, что Запад признавал бы за собой возможность ошибки).[193]193
  Сомнение в непогрешимости своих предшественников, кажется, только однажды проявило себя в действиях римских пап: через четыре года после официального разрыва только что избранный папа Стефан IX, сопровождавший кардинала Гумберта в той печальной поездке 1054 года, направил в Константинополь посольство, которое «было, как кажется, выражением сознания самого папы Стефана, что кардинал Гумберт жестоко оскорбил греческую Церковь и что, во всяком случае, если на ком, то на папе, личном свидетеле горестного разрыва между двумя половинами христианского мира, лежит обязанность возобновить прерванные между ними отношения» (Катанский А. История попыток к соединению Церквей греческой и латинской в первые четыре века по их разделении. СПб., 1868. С. 44.) Впрочем, пока посольство еще было на пути в Константинополь, папа Стефан скончался и послы были отозваны…


[Закрыть] Иоанн Скот Эригена (самый яркий западный мыслитель IX века и единственный западный богослов этого времени, действительно хорошо знавший восточное богословие), как сын Западной Церкви полагал, что отказываться от Filioque не стоит – но лишь в надежде, что отцы, внесшие эту прибавку в символ, смогли бы вполне разумно обосновать свое новшество, будь они об этом спрошены. “Может быть, они и были спрошены, а только нам не удалось встретить их ответ,” – говорит Эригена, свидетельствуя тем самым, что доводы Августина и его учеников в пользу Filioque он не смог признать удовлетворительными с точки зрения тех требований к богословской работе, которые предъявляло классическое греческое богословие.[194]194
  Бриллиантов А. Влияние восточного богословия на западное в произведениях Иоанна Скота Эригены. Спб., 1898., С. 279.


[Закрыть]

А ведь – насколько мы можем судить уже задним числом – Filioque действительно не просто “частность.” Владимир Лосский в своих лекциях выводит все болезни западного общества и все особенности католичества из Filioque (в чем Оливье Клеман, французский православный богослов, бывший учеником Лосского, видит, однако, лишь “блестящую систематизацию, которая совершенно не выдерживает кропотливого и тщательного экзамена истории”[195]195
  Clement O. Orient Occident. Deux passeurs. Vladimar Lossky, Paul Evdokimiv. – Geneve. 1985. p. 82.


[Закрыть]). А. Лосев также вполне радикально пишет о различиях католичества от православия: “я настаиваю, что все они имеют своим основанием Filioque.”[196]196
  Лосев А. Ф. Очерки античного символизма и мифологии. С. 866.


[Закрыть]

Действительно в глубине многих наших разноречий с Западом обнаруживается умаление им Святого Духа. Отсутствие эпиклезы в латинской Литургии, совершаемой по католическому средневековому учению: не схождением Духа, а силою полномочий священника. Закрытая антропология схоластики, считающая природной нормой человеческого бытия жизнь вне Бога, а Святой Дух относящая к числу “сверх природных даров” в отличие от православной “открытой антропологии,” считающей, что вне Бога, вне веяния Духа заболевает и искажается сама человеческая природа. Паламитский спор, латинофильствующие участники которого полагали, что непосредственное прикосновение к Божеству и познание Его невозможны, а “благодать,” касающаяся человека, есть нечто “тварное.”[197]197
  Филиоквистская триадология исходила из понимания личности как отношения – по формуле Фомы Аквинского «persona est relatio». Отсюда естественно было заключить, что любое сущностное отношение, возникающее в Боге, есть личность. Если Божественная природа проявляет себя как-то помимо Трех Лиц – значит число лиц Троицы умножается с каждым новым сущностным проявлением Божества. Отсюда вывод: благодать не может считаться сущностной энергией Божества, ибо иначе придется признать, что каждая Божественная энергия есть новая Божественная Личность. Говоря строго, у Бога с миром вообще не может быть «отношений», «реляций». А, значит, нет благодати собственно божественной, а есть лишь «тварная благодать». С точки зрения западного понимания личности утверждение православных исихастов о том, что через Божественные энергии человек может приобщиться к самой сути Божества, не могло не восприниматься как ересь. "В филиоквистской теологии действительно было трудно обосновать реальное участие в Божественной жизни, потому что Бог представлен в ней как природа, внутри которой находятся личности как «природные отношения». Личный Бог не может выйти за пределы своей «субстанции», чтобы сообщить нам Свою славу" (O. Clement. Orient-Occident… P. 86.)


[Закрыть] Юридическое понимание первородного греха, в котором по православной терминологии мы потеряли Богонаполненность, а по католической – приобрели виновность. Понимание папы, а не Святого Духа в качестве викария, заместителя Христа (который все-таки обещал послать ученикам Утешителя, а не папу).[198]198
  Даже для Тертуллиана «Викарий Христа» – Дух. см. Congar Y. La Tradition et les traditiones. Essai historique. Paris, 1960. p. 52.


[Закрыть] Догмат папской непогрешимости, который обязывает Духа (“дышащего где хочет”) пребывать в некоем человеке только в силу его должности: “Бог излил Дух на тех, кому Он даровал должность” (Эразм Роттердамский).[199]199
  Эразм Роттердамский. Философские произведения. М., 1986. С. 227.


[Закрыть] Наконец, по интересной мысли Лосева, “в силу Filioque существует догмат о беспорочном зачатии Девы Марии: рождение Христа Девой от Духа Свята для католиков мало обоснованно, в виду приниженного значения Духа Святого, для восполнения чего требуется позитивно-эмпирическое очищение человеческого естества Девы Марии (причем лже-догматическое ослепление не видит тут дурной бесконечности: чтобы был вполне чист Христос, надо признать непорочное зачатие Его матери; чтобы признать непорочное зачатие Его Матери, надо признать непорочное зачатие ее родителей и т. д. и т. п.).”[200]200
  Лосев А. Ф. Очерки античного символизма… С. 866–867.


[Закрыть]