Текст книги "Традиция. догмат. обряд"
Автор книги: Андрей Кураев
Жанр:
Религиоведение
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)
Предание и Писание
По слову апостола Павла, “Никто не может положить другого основания, кроме положенного, которое есть Иисус Христос” (1 Кор. 3:11). Основание Церкви и христианской жизни – именно Христос, а не Библия. Протестанты не без оснований отмечали, что некоторые стороны церковных преданий при чрезмерной увлеченности ими могут заслонить собою живого Христа.[57]57
"Проповеди посвящались главным образом таким несерьезным и ненужным делам как перебиранию четок, почитанию святых, монашеской жизни, паломничествам, правилам о постах, церковным праздникам, братствам и т. д. " – Аугсбургкое исповедание, Артикул 20. Вообще-то это и не столь уж «несерьезные и ненужные» вещи, но действительно говорить о них нужнло, лишь когда Евангелие уже проповедано и усвоено.
[Закрыть] Но не произошло ли с самим протестантством чего-то подобного? Не заслонила ли Библия им живого Христа? Пишет же баптистский учебник догматики: “Священное Писание достаточно для полноты духовной жизни человека.”[58]58
Догматика. Заочные библейские курсы ВСЕХБ. М., 1970. С. 10.
[Закрыть] Это в корне неверно: для полноты духовной жизни нужен живое общение с Христом, а не слово о Нем.
Есть ли Писание единственная форма присутствия Христа в Церкви, в людях, в истории? Что толкуют подлинно христианские богословы? Писание – или Опыт? Экзегетами чего они являются? Текста или сердечной глубины, обновленной Христом в них самих? Поколения протестантских проповедников обречены век за веком только пересказывать прочитанное? Но ведь при каждом повторном пересказе Весть все более тускнеет… Что же способно вновь и вновь зажигать сердца? Ответ один: Дух Святой. Значит, чтобы апостольская проповедь – даже в том виде, в каком она записана в Писании – вновь и вновь звучала, апостолы должны были оставлять в учениках нечто некнижное: Дух и Радость Христову. Предание не только пояснение Писания. Оно является новым и живым опытом присутствия Христа в Церкви. Опыт жизни в Нем рождает новое и новое свидетельство – “О том, что было от начала, что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали и что осязали руки наши, о Слове жизни, – ибо жизнь явилась, и мы видели и свидетельствуем, и возвещаем вам сию вечную жизнь, которая была у Отца и явилась нам” (1 Ин. 1:1–2). Только потому, что Предание берет исток в живом общении с Богом, оно несет вечно новую и радостную весть. Где собраны двое или трое во имя Христа – там Он посреди них. Просто религиозные или культурные традиции сами собой не реставрируются. Здесь требуется возвращение к тому, откуда берет свое начало всякая традиция, то есть не к навыкам сложившейся культуры, а к живому духовному опыту.
Чтобы понять сказанное – человек должен уже прикоснуться к этому Несказанному. А Оно-то не может быть втиснуто в страницы текста. Чтобы человек Предания мог приступить к толкованию его главной Книги, Предание должно свершаться в его сердце. “Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, и не может разуметь. Но духовный судит обо всем. Ибо кто познал ум Господень? А мы имеем ум Христов” (1 Кор. 2:14–16). Библия боговдохновенна – значит, понять ее и расслышать ее основную весть о Слове, ставшем плотью, о Любви Отца, явленной в Сыне, может лишь человек, уже коснувшийся Духа.
Предание – это непрерывный с апостольских времен опыт Богообщения. Святой Василий Великий в девятой главе своей книги “О Святом Духе” снова касается темы предания: “исследуем теперь, каковы наши общие понятия и о Духе, как собранные нами о Нем из Писания, так и занятые из неписаного предания отцов – ek tois agrafon paradoseos ton pateron.”[59]59
Святой Василий Великий. Творения. СПб. 1911. Т. 1. С. 595.
[Закрыть] Предание, которое итожит святой Василий, говорит о действии Духа на человека, об опыте “обожения” (это небиблейское слово прямо употребляет святой Кесариец): “Освоение же Духа с душою есть устранение страстей. Отсюда – предведение будущего, разумение таинств, раздаяние дарований, пребывание в Боге, уподобление Богу и крайний предел желаемого – обожение.”
В его ссылках нет речи об эзотерическом учении, якобы составляющем суть предания, а идет речь о подлинно таинственном Таинстве христианства – “Таинстве обожения,” “Таинстве нашего спасения.” “Таковы наши понятия о Святом Духе, какие из самых словес Духа научились мы составлять.”[60]60
Святой Василий Великий. О Святом Духе… С. 596.
[Закрыть] И вновь мы видим, что Предание – это не человеческая прибавка к Божественному Писанию, но непрервавшееся действие Духа в Церкви.
Это значит, что “незаписанный” опыт Отцов, о котором говорит святой Василий Великий, записан был не в книгах, но в сердцах христиан. Теперь понятными становятся слова святого Иоанна Златоуста, которыми он начинает свое толкование Евангелия от Матфея: “По настоящему, нам не следовало бы иметь и нужды в помощи Писания, а надлежало бы вести жизнь столь чистую, чтобы вместо книг служила нашим душам благодать Духа, и чтобы, как те исписаны чернилами, так и наши сердца были исписаны Духом.”[61]61
Святой Иоанн Златоуст. Беседы на Евангелие от Матфея. М., 1993. Ч. 1. С. 5.
[Закрыть]
Вопрос о соотношении Писания и Церкви возник раньше реформаторских споров 16 века. Учеником апостола Иоанна Богослова был святой Поликарп Смирнский. Духовным чадом последнего был святой Папий Иерапольский, чей опыт церковной жизни сказался в его словах, сохраненных первым церковным историком – Евсевием Памфилом: “Я полагал, что книги (ta ek ton biblion) не принесут мне столько пользы, сколько живой, остающийся в душе голос.”[62]62
Цит. Евсевий Памфил. Церковная история. 3, 39. // БТ. N. 24. С. 117.
[Закрыть]
Уже тогда попадались поддельные “книги.” Чем же должно было различаться церковное Евангелие от его гностической подделки? – Только “живым и вечным голосом,” – учил Папий, – то есть тем живым преданием, которое он искал у апостолов, учеников самого Господа.
Церковь живет в Предании – ибо она хоть и стремится жить по Евангелию, но жить в Евангелии не может просто потому, что жить нужно в Боге, но не в книге. Проводя это различение, надо, однако, помнить, что соотношение Предания и Писания не сводится к противопоставлению.
Вопрос первичности.
Во-первых, противопоставление Писания и Предания, укоренившееся в протестантской литературе (а оттуда – и в нашей школьно-семинарской), возможно только в том случае, если они в чем-то едины. Этот закон диалектики напомнил, применительно к данному вопросу, Владимир Лосский: если не найдено что-то общее, единящее Писание и Предание, полемика о первичности бессмысленна. И, значит, устное предание и записанное – лишь различные способы выражения одного и того же Откровения.
Кроме того, вопреки достаточно распространенному мнению, устное предание исторически первично по отношению к Писанию. Церковь могла бы существовать, если бы никогда не были написаны Павловы послания, но она не могла бы существовать, если бы не было устной и живой апостольской проповеди.
Но самое главное – Предание не сводится ни к устной, ни к письменной проповеди. По выражению Владимира Лосского, “учение изменяет Преданию, если хочет занять его место: гностицизм – поразительный пример попытки подмены.” Евангельское слово не вмещается в слова.
Отсюда два вывода важны для нас. Первый: поскольку христианство есть образ Богопричастия, а не просто “вероучение,” перспективы экуменического движения безнадежны. Удивительна легкость, с которой некоторые православные сторонники экуменизма утверждают, что единство всех христиан в наличии – раз перечень догматических определений общий для всех. Такую богословскую позицию можно охарактеризовать словами из “Постановления об экуменизме” 2-го Ватиканского Собора: “ложный иренизм” (гл 2. пар. 11). Это – стремление к такому “миру,” который жертвует полнотой истины. По мнению сторонников экуменизма надо лишь признать, что все христианские деноминации одинаково спасительны, поскольку содержат одинаковое учение о Христе. Поистине надо очень сильно верить в то, что христианство есть некая философская система, чтобы уверять, что вся духовная разница христианских конфессий ничего не значит по сравнению с единством нескольких догматических формул. И так легко кажется достичь соединения: “Подавляющее большинство христиан не принимает близко к сердцу (а многие даже не знают) деталей догматического учения, свойственных их Церкви. Основа христианского учения для всех едина, а вероучительные отличия остаются уделом богословов.”[63]63
Русская мысль, 2. 9. 1993.
[Закрыть] Но откуда все же такая ошибочная уверенность, что христианство – это всего лишь набор теоретико-учебных формулировок?
Предание – не формулы, а дух.
Во-вторых, Предание нельзя отождествлять с теми или иными конкретными формулировками или действиями, почерпнутыми из него.
Именно на этом отождествлении строится полемика протестантов и католиков. 2-й Ватиканский Собор так определил католическое понимание Предания: “Священное Предание – слово Божие, вверенное Христом Господом и Духом Святым апостолам” (О Божественном Откровении гл. 2, пар. 9).
К сожалению, и в нашем школьном богословии утвердилось представление о том, что Предание – это некие устные наставления, которые потом время от времени Церковь вспоминает и излагает письменно. Дескать, апостолы записали не все свои проповеди, но память о них оставалась, и “вот это-то Божественное учение, которое осталось не записано и передавалось апостолами устно, и называется Священным преданием” – говорит один преподаватель Московской семинарии.[64]64
Талызин В. И. Церковное предание. // БТ. М., 1968. № 4. С. 222.
[Закрыть] Соответственно, он убежден, что Предание содержится в таких-то позднейших книгах. Но действительно ли Предание – некоторое параллельное знание, идущее рядом со свидетельством Писания? Не ограничивает ли такое понимание пространство нашей возможной встречи со Христом лишь пространством текста? Есть ли Предание – лишь “источник вероучительных формул” или же оно – живая реальность, струя животворящего опыта? Состоит ли призвание богословия в том, чтобы обратить человека к тексту (евангельскому или святоотеческому) – или к Богу?
А потому вполне справедливо упомянутому преподавателю возразил проф. Н. Успенский: “У Талызина чувствуется склонность кодифицировать Предание в исторических документах. Не следует все сводить к документам Предания, – все внимание надо обратить на его сущность.”[65]65
Успенский Н. Д. Реплика на богословских собеседованиях между членами РПЦ и Евангелической Церкви Германии. // БТ?М., 1968. № 4. С. 205.
[Закрыть] Вопреки католической формулировке, Предание – это не слова.
Если бы Предание можно было вместить в книгу – оно рано или поздно было бы исчерпано. Предание было бы канонизировано и четко определено. Но Предание не есть второе, дополненное издание Нового Завета. Это не слова, которые добавляют к словам же. Священное Предание нельзя кодифицировать; его содержание нельзя определить и исчерпать.
В. Сарычев пишет: “Под водительством Духа Церковь извлекает из сокровищницы Апостольского Предания то, что нужно для ее пребывания в тех или иных исторических условиях.”[66]66
Сарычев В. Д. К критике и продолжению… С. 267.
[Закрыть] Это верно, но эта формула не отвечает на вопрос: кто и где хранит это нечто, что спустя века можно при необходимости извлечь?
Сначала не было нужды обосновывать иконопочитание. Затем появилась иконоборческая ересь. Как и чем воспротивилась ей Церковь? Что, защитники икон нашли секретные апостольские поучения? Или перелистали творения древних Отцов? Но там нет четкой аргументации преподобного Феодора Студита! Значит, Предание из сокровенного переходит в керигму и догму не через воспоминание, а через творчество. Человек с помощью Того же Духа вновь и вновь ищет слова и формы для своего выражения. А где хранится этот Дух?
Развитие предания.
Только одно есть в церковном Предании нерукотворное Действие – Литургия. Развитие Предания – устроение жизни вокруг Литургии. Это все! Правда, в своем историческом воплощении в местные предания, Предание принимает признаки местных национальных и культурных условий. Но само Предание есть суть того, что воплощается, а не форма воплощения.
Что же входит в состав Предания? Только Библия? Или еще и догматы, а, может, еще и каноны и церковные установления, писания Отцов? Все ли, или только некоторые? Или весь церковный быт вообще? – спрашивает протестантский богослов Шлинк.[67]67
Шлинк Э. Тезисы к диалогу между православными и евангелическими богословами о проблеме Предания. // БТ. М., 1968. № 4. С. 245.
[Закрыть] Если искать ответ на него в сфере информатики, если полагать, что Преданием транслируется лишь некое знание, то это поведет дискуссию по неправильному пути.
Предание не есть ни пересказ апостольских слов (ибо тогда оно есть лишь повторение Писания), ни четкая традиция их толкования, ни добавочные сведения к новозаветному кодексу. Предание – это усвоение каждому человеку того всечеловеческого дара Спасения и обожения, который был дан человечеству в евангельскую “полноту времен.” Предание – это Христос, в Таинствах возвращающийся к людям. Так и говорит об этом последний византийский богослов Николай Кавасила: “Таинства – вот путь, вот дверь, которую Он открыл. Проходя этим путем, и этой дверью, Он возвращается к людям.”[68]68
цит. Evdokimov P. L'Orthodoxie. – Desclee de Brouwer. 1979. p. 196.
[Закрыть]
Апостольское наследие состоит не только из посланий и учений. Данный Тимофею залог апостол Павел увещает Тимофея “хранить духом Святым, живущим в нас” (2 Тим. 1:14). Какой же залог, нуждающийся в постоянной синергии, оставил Павел Тимофею? – Рукоположение: “Напоминаю тебе возгревать дар Божий, который в тебе через мое рукоположение” (2 Тим.:1:7). Священство, в которой человек входит через апостольское рукоположение – это литургическое служение. Возможность нести это служение здесь, на земле – величайший дар. Итак, “Держись вечной жизни” (1 Тим. 6:12) – той жизни, которая дана нам. “Ибо дал нам Бог духа не боязни, но силы и любви и целомудрия” (2 Тим. 1:7). Бог, любящий мир, отдал Сына Своего Единородного нам. Напомню, что и поныне при рукоположении священника епископ, вручая ставленнику дискос с частицей литургического Агнца, частицей Тела Христова, говорит ему: “Приими залог сей…”
Отец Софроний (Сахаров) писал: “Предание как вечное и неизменное пребывание Духа Святого в Церкви есть наиболее глубокая основа ее бытия, и потому Предание объемлет собою всю жизнь Церкви настолько, что и самое Священное Писание является лишь одною из форм ее… Писание не глубже и не важнее Предания, но одна из его форм… Если предположить, что по тем или иным причинам Церковь лишается всех своих книг, то есть, Ветхого и Нового Заветов, Творений святых отцов и богослужебных книг, то Предание восстановит Писание, пусть не дословно, пусть иным языком, но по существу своему, и это новое Писание будет выражением той же веры, единожды преданной святым (Иуд. 1:3), выявлением все того же Единого Духа, неизменно действующего в Церкви, являющегося ее основой, ее сущностью. Но если бы Церковь лишилась своего Предания, то она перестала бы быть тем, что есть, ибо служение Нового Завета есть служение Духа, написанное не чернилами, но Духом Бога живого, не на скрижалях каменных, но на плотяных скрижалях сердца (2 Кор. 3:3).[69]69
Софроний (Сахаров), иеромонах. Старец Силуан. Париж, 1952, С. 39.
[Закрыть]
Дух Святой Действует в Церкви и по сей день.
Писание содержит все знания, необходимые для нашего спасения, но оно недостаточно для того, чтобы мы познали смысл этих знаний. Писание должно читаться через дар того же Духа, который вдохновил сами Писания. Дух внес смысл в человеческое слово. Кто же может вынести этот смысл из слов и донести их до сердца читающего человека? Бог дает постижение Своего слова. Благодаря новому действию Бога мы познаем смысл Его Откровения. Так были открыты глаза эммауским путникам и на Христа, и на смысл Моисеева закона… Иисус один может снять покрывало с наших глаз, чтобы мы могли понять написанное.[70]70
Ориген. Entretien avec Heraclide. // Sources chretiens. vol. 67, Paris, 1960, p. 91. – Ориген. Entretien avec Heraclide. // Sources chretiens. vol. 67, Paris, 1960, p. 91.
[Закрыть] Чтобы понять слово Господа к апостолам, надо почувствовать действие Духа в нас. Писания никогда не было единственным источником, через который Церковь познавала Свою Главу. Скорее Церковь использовала Писания лишь как способ оправдания своей проповеди, проповеди о своем опыте. Тот же Дух, который говорил в пророках, который есть “автор” Писания, живет и оживляет Церковь – и потому церковная экзегетическая традиция единородна с Писанием.
Современный библеист о. Михаил Дронов писал: “Если вместе с Писанием не передать опыт богопознания, то невозможно понять, что написано, потому что написано как раз об этом богопознании. Слепому, если он никогда не имел зрения, невозможно объяснить, что такое “красное” или “зеленое.” Все, что написано, обращено к уже имеющемуся опыту, переданному путем Таинств, в которых человек опытно переживает богопознание. В Таинствах передается тот ключ, который откроет смысл написанного, передается то “подобное,” которым человек сможет измерить “подобное” этому в Писании… Особо важно отметить, что это правило веры передается как объективное знание, а не как субъективное ощущение, потому что оно объективно передается в Таинствах Церкви.”[71]71
Дронов Михаил, протоиерей. Писание и Предание. // ЖМП, 1994, N. 1. С. 21.
[Закрыть] [72]72
Кстати, эти слова о. Михаила мне кажутся не вполне согласными с его же утверждением, что «Предание есть способ прочтения, истолкования Писаний» (с. 18). Как нельзя сводить христианство к тексту Евангелия, так нельзя и Предание редуцировать к герменевтической школе. Выработка герменевтической традиции и даже благодатная помощь Духа в постижении Писания суть лишь проявления Предания, но они не тождественны «Преданию Таинств», о котором в согласии со святым Василием Великим так же свидетельствует о. Михаил. Отождествление же Апостольского Предания с герменевтикой, заявленное в цитированной фразе о. Михаила, может быть подкреплено авторитетом прот. Георгия Флоровского: «Апостольское Предание, как оно хранилось и понималось в Древней Церкви, не было скреплено сводом сложных и обязывающих предложений (то есть не принимало вид логической структуры, текста), оно было, скорее видением смысла и силы события Откровения, Откровения о Боге, Который действовал и действует» (прот. Георгий Флоровский. Писание и Предание с православной точки зрения. // Вестник Русского Западноевропейского патриаршего экзархата, 1964, № 45, С. 60). И все же мне представляется, что Предание – онтологическая, а не герменевтическая реальность.
[Закрыть]
Итак, одно Писание не исчерпывает духовной жизни христианина. Предание не сводится к повторению апостольской проповеди, к “правилу веры” или даже к адекватной экзегезе Писания. Оно объемлет одновременно чувства, мысли, надежды и действия. По прекрасному выражению И. Конгара, “Предание – это всё, что нам было дано, чтобы мы могли жить в Завете.”[73]73
Congar Y. La Tradition et les traditiones. Essai theologique. Paris, 1963. p. 75.
[Закрыть]
Писание говорит о Завете, но осуществляет себя этот Завет не в книге, а в таинстве обожения. Служение Духа, составляющее онтологическую суть Предания – это осуществлять в конкретном человеке, в конкретном времени и пространстве то, что для всего человечества было совершено Христом. Традиция осуществляет то объективное обновление человеческой природы, которое дает Христос. Дух усваивает нам плоды Крестной Жертвы.
Живой опыт Богообщения.
Насколько недостаточно протестантское противопоставление Писание дальнейшей жизни Церкви видно из слов апостола Павла к Тимофею: “Держись образца верного учения” (2 Тим. 1:13). Образец здесь – Ypotiposis: набросок, эскиз, общее начертание. Это слово прилагалось к картинам, над которыми еще предстоит работать, к скульптурам, еще не вполне явившим замысел скульптора о себе, к литературным записям, формулирующим лишь самую общую идею задуманного произведения.[74]74
см. Spicq C. Les Epitres pastorales. Paris, 1947, p. 158–159.
[Закрыть] Апостольский дар должен был расти, шириться и преображать человеческое общество. В притче о талантах Христос говорит о дарах Своего Царствия, принятие которых предполагает дальнейшую работу, усовершенствование.
Протестанты говорят, что предание есть не что иное как пересказ Писания, пересказ апостольской проповеди.[75]75
Богословские труды. 1968. № 4. С. 206.
[Закрыть] Древнецерковное понимание Предания говорит о нем, как об опыте Богообщения, который впервые пережили не только апостолы, но и последующие поколения христиан, людей, возрожденных Духом Святым. Их свидетельство, как свидетельство опыта, если оно являет и подтверждает свою идентичность с опытом апостолов – достойно того, чтобы Церковь с доверием относилась к сказанному ими и через них.
Логическое первенство так понятого Предания по отношению к Писанию как одной из форм фиксации опыта Богообщения подтверждается и исторически. Церковь исторически первичнее Евангелий. Сам факт существования четырех Евангелий, различных и по стилю, и по языку, и по богословскому замыслу, и по совокупности сообщаемых сведений о Христе, говорит о том, что у людей должно быть еще и некое средство правильного истолкования разноречий евангелистов. Интерпретация расхождений – того, что свойственно одному из них и остается несказанным в другом – оставлено Церкви, вспомоществуемой Духом. А вне этого Духа книга, предоставленная личному пониманию, становится цитатником, которым легко злоупотреблять, выделяя в нем одни тексты и замалчивая другие, как это делают сектанты.
Писание неотделимо от Предания.
Вне Церкви и ее Духа Библия теряет (как показывает история протестантской “библейской критики” 19 века) свою святость. Реформаторы похитили у Церкви ее Библию. Однако, оказалось, что унесенная, она по дороге превратилась просто в “книги,” в старинные записи или “письмена,” разной относительной ценности и достоверности. Но признание того, что “историческая Церковь” 3–4 веков была единодушна с апостолами, внушает доверие к сделанному ею в этот период окончательному отбору новозаветных книг. “Подобное познается подобным,” – гласит древний принцип познания. Если протестанты утверждают, что с началом Константиновской эпохи историческая Церковь утратила первоапостольские дары – то с помощью чего же смогла она отличить апостольские писания от апокрифов? Только святая Церковь могла узнать книги, завещанные ей Духом Святым.
Фундаментальный факт церковный истории свидетельствует в том, что книги Нового Завета включены в Библию на вне библейской основе. В самой Библии мы не найдем указаний на то, что Боговдохновенность Ветхозаветных книг распространяется и на апостольские тексты. Действительно, когда апостол Павел говорит “все Писание Богодухновенно” (2 Тим. 3:16), – то он имеет в виду ветхозаветные книги, и мы не видим, чтобы в конце каждого своего послания он утверждал: “включите и это мое письмо в Священное Писание.”
Так почему же апостол Павел читается наряду с Моисеем, почему он даже считается авторитетнее его? Почему послания Павла читались и в тех общинах, к которым они не были направлены? Почему частное письмо (например, Послание к Тимофею) должно считаться общецерковным? Это – акт самой Церкви, а отнюдь не непосредственное следствие самого текста. Это – решение Предания, а не требование записанного Откровения.
Протестантский проф. Э. Шлинк говорил на одном экуменическом собрании: “Апостол Павел писал свои послания не с целью создания новозаветной Библии, а исключительно в качестве замены своего присутствия… Лишь около 200 года устанавливается значение такого же авторитета Новозаветного Писания, как и авторитет Ветхозаветного Писания.”[76]76
Шлинк Э. Тезисы к диалогу между православными и евангелическими богословами о проблеме Предания. // БТ. М., 1968. № 4. С. 244–245.
[Закрыть] Слово “устанавливается” здесь, похоже, исполняет ту же роль, что ходячий эвфемизм советских архитектурных искусствоведений: “Храмовый ансамбль такого-то монастыря не сохранился.” Вот, так сам взял – и не “сохранился” (может быть, в знак протеста против советской власти?). За безличным оборотом Э. Шлинка исчезает собственно автор такого установления. Сами ли собою канонические Евангелия вытеснили апокрифы? Или канон был установлен конкретным субъектом? А кто же автор этого канона?
Искони церковные апологеты в полемике с ересями указывали на первичность Церкви по отношению к Евангелию. Уже Тертуллиан спрашивает: кому принадлежит Писание?[77]77
Тертуллиан. Избранные сочинения. – М., 1994. С. 114
[Закрыть] Если Библия – книга Церкви, то люди, отвергшиеся Церкви, теряют право на апелляцию к Евангелию. Хотите по-новому толковать Евангелие – вопрошает сектантов Тертуллиан – что ж, “пусть докажут, что они – новые апостолы: пусть возвестят, что Христос снова сошел, что снова учил, что снова распят, снова умер, снова воскрес…”Впрочем, если какие-нибудь ереси осмелятся отнести себя ко времени апостольскому, дабы выдать себя тем самым за апостольское предание, то мы можем ответить: но тогда пусть покажут основания своих церквей, раскроют нам чреду своих епископов, идущую от начала через преемство – так, чтобы первый имел наставником и предшественником своим кого-либо из апостолов (или таких, которые постоянно пребывали с апостолами)”.[78]78
Там же, С. 121.
[Закрыть] Итак – “если, верно, что Церковь получила Правило Веры от апостолов, апостолы – от Христа, а Христос – от Бога, то сохраняется и смысл нашего утверждения, что еретиков не должно допускать к прениям о Писании, ибо мы и без Писания доказываем, что они не имеют отношения к Писанию.”[79]79
Там же, С. 124.
[Закрыть]
Именно Церковь восприняла Писание и отстояла его от теософских фантазий, от сонма гностических сект и более поздних еретиков. Более того, Писание формируется именно в Церкви. Такие люди, как Марк или Лука, пишут Евангелия как члены новой общины, нового народа Божия. Не Иисус призвал их к этому – но Церковь. И пишут они не просто частные “воспоминания о пережитом,” но выговаривают тот опыт восприятия таинства Христа, который хранила в себе апостольская община. Бог заключил некогда Завет не с Моисеем, но с народом Израиля. Христос заключает Новый Завет не с Иоанном, Петром, или отдельными людьми – но с новым Израилем (“некогда не народ, а теперь – народ…”). Прежде, чем записать слово Божие на пергаменте, его надо было воспринять сердцем. Библия – это Слово Бога, услышанное людьми. Отделять Библию от Церкви – значит отдирать это Слово от людей, принявших Святого Духа и родивших Писание. Так вот, по удивительно точному замечанию митр. Антония, “Библейский народ – это не тот народ, который читает Библию, верно хранит ее и возвещает ее. Подлинный народ Божий, народ библейский, подлинный народ евангельский должен быть такой общиной, которая могла бы сама написать Священное Писание, из собственного духовного опыта дать ему начало, родить его. Если мы – не такая община, то Библия и Евангелие чужды нам.”[80]80
Антоний, митр. Сурожский. Проповеди на темы Нового Завета. // Альфа и Омега. Ученые записки Общества по распространению Священного Писания в России. N. 2, 1994. С. 6.
[Закрыть]
В истории израильского народа подобная утрата Библии однажды произошла: книги Моисея были забыты и восстановлены лишь после вавилонского плена, “обретены” Ездрой. Слушая Ездру, народ “вспомнил” Моисея. Духовная память народа, память Израиля воссоздала Тору. Если протестант не доверяет Церкви Новозаветной – то тем меньше у него оснований для доверия Церкви Ветхозаветной. Вот и ставит он себя перед неприятной дилеммой: или он соглашается с элементарными доводами разума и признает, что библейский текст имел свою историю, – но при недоверии к духовному опыту Ветхозаветной Церкви он неизбежно скатываться в беспредельность критицизма, все более и более отнимая святость (десакрализуя) и профанируя Священное Писание. Или же для того, чтобы избежать пропастей “библейского критицизма,” ему приходится исповедовать, что Библия как бы “пришла с небес” в библиотеку какого-нибудь уважаемого пастора. Если же, подобно православным, исходить из первичности народа Божия по отношению к священному Тексту, то при признании духовной подлинности Церкви разных эпох сама собой отпадает проблема историчности Откровения.
При последнем выборе протестантам-фундаменталистам затруднительно ответить на вопрос: почему, бунтуя против Церкви, они сохраняют созданную ею Книгу? Вот адвентисты логично поступили, когда откололись от баптистов под лозунгом антицерковной последовательности: раз мы отвергаем всё учение исторической Церкви, то мы должны перестать праздновать воскресный день и вернуться к соблюдению ветхозаветной субботы. Почему бы не последовать этим путем дальше – вплоть до отвержения вообще всего новозаветного кодекса, раз произошел он от “полуязыческой” Православной Церкви?! Ведь Библейский канон есть часть Предания.
Там, где нет доверия к Церкви – неуместно и доверие к составленной ею книге. Без церковного авторитета канон Библии не существует.
Вопрос канона Библии.
Еще одна особенность вытекает из отрицания протестантами церковного Предания: при определении библейского канона они больше доверяют иудеям, чем христианам. Ведь именно иудейский канон ветхозаветных книг они признали как границу Ветхого Завета. Книги, которыми не пользовались евреи средневековья, но которые считали Боговдохновенными античные христиане, протестанты вычеркнули из Библии. Сегодня по рукописям Кумрана достоверно известно, что “неканонические” ветхозаветные книги употреблялись в дохристианских израильских общинах. Пишет о них и святой Афанасий Великий в своем знаменитом послании, определяющим библейский канон IV века: “Для большей точности присовокупляю, что кроме этих (общепринятых) книг есть и другие, не внесенные в канон, которые однако же установлено Отцами читать вновь приходящим и желающим огласиться словом благочестия.”[81]81
Святой Афанасий Великий. Творения Т. 3. М., 1994. С. 372.
[Закрыть] Обидно поэтому, что протестанты, которые весь упор делают на миссионерство, отринули именно те ветхозаветные книги, которые так полезны новообращенным христианам… И еще более обидно, что авторитет средневековых раввинов оказался для них важнее авторитета древнецерковных Отцов Церкви.
По слову Хомякова, без признания Церкви “Библия превращается в сборник сомнительного состава, которому люди приписывают авторитет только потому, что не знают, как без него обойтись.”[82]82
Хомяков А. С. Сочинения. Богословские и церковно-публицистические статьи. Пг., б. г., С. 100.
[Закрыть]
Надо отметить, что в серьезной протестантской литературе встречается признание неразрывности церковной традиции и Библейского канона. О. Кульман (O. Cullmann), однако, он так толкует роль Церкви в этом вопросе: “Установив принцип канона, Церковь признала, что с этого момента традиция перестала быть критерием истины. Этим актом смирения Церковь подчинила свою традицию высшему критерию апостольской традиции, кодифицированной в священных Писаниях. Выработать канон значит признать: отныне наша церковная традиция нуждается в том, чтобы быть контролируемой, и этот контроль будет осуществляться – с помощью Святого Духа – апостольским преданием, фиксированным в текстах.”[83]83
La Tradition. Probleme exegetique, historique et theologique. (Cahiers theologiques. 33) Paris, 1953, p. 44.
[Закрыть]
Это уже не просто попытка отделить Писание от Церкви, а дерзкая попытка отделить церковную традицию от Церкви. Замечательно, кстати ее полное методологическое соответствие одному из основных постулатов псевдо-православного фундаментализма: эпоха вселенских соборов и догматического, богословского и канонического творчества Церкви остались позади, завершившись 7 Вселенским Собором. Если 8 Собор и будет – то это будет собор антихриста… Здесь также предполагается, что в какой-то исторический момент Церковь потеряла дар различения духов и дар формулирования истины и “смирилась” перед однажды и окончательно кодифицированной ею истиной. Любая попытка замкнуть живое Предание в прошлом (апостольском или святоотеческом) оборачивается мертвящим книжничеством.
Является неправильным из даров Святого Духа, которые Господь обещал в Своей прощальной беседе, приведенной в Евангелии от Иоанна, исключать Церковь, предполагая, что это обещано только апостолам. В 14 и 16 главах Евангелия от Иоанна многократно говорится “вы,” “вам.” Входят ли в это “вы” люди послеапостольских поколений? Церковь – это и есть то “мы,” которое получило Дары, обещанные Христом “вам.”
Христос все совершил единожды: единожды воплотился, единожды пострадал, единожды освятил и послал апостолов. Заглохло ли это движение в истории? Христос заключил с человечеством Новый Завет. Из истории Ветхого Завета мы познаем, что неверность людей не уничтожает верности Бога. Бог готов терпеть непокорных детей. Завет не теряет своей силы от неверности и непостоянства человеческой стороны. Лишь Бог властен разрушить или дополнить Свой Завет. Протестанты, полагая, что христианская Церковь как новый народ Божий изменила Христу, расточилась в песках истории и испарилась в “невидимую Церковь,” свидетельствуют о своем поверхностном представлении о Божией любви. Бог – Тот же. Он – верен. А потому и Завет не разрушен, и Дух Господень, обещанный нам в этом Завете Крови, продолжает дышать в Церкви.
Кульман говорит: “определить канон это значит сказать: мы отныне отказываемся рассматривать как норму другие предания, не зафиксированные письменно апостолами.”[84]84
La Tradition. Probleme exegetique, historique et theologique. (Cahiers theologiques. 33) Paris, 1953, p. 45.
[Закрыть] Однако мы не видим ничего подобного в церковной литературе эпохи установления “канона.” Мы, напротив, видели, что святой Василий видит и иные, литургические апостольские предания, отнюдь не зафиксированные в новозаветном кодексе. Кульман постулирует идентичность апостольского предания и апостольских писаний. Он отождествляет высшую норму с единственной нормой. О том, что существовали и иные нормы веры, нам часто напоминает святой Василий Великий: будем веровать так, как мы крещены; правило молитвы да будет правилом веры. Наша молитва обращена к Троице – Отцу, Сыну и Духу Святому – так и признаем как апостольскую веру Их единосущность и равнобожественность.