Текст книги "Традиция. догмат. обряд"

Автор книги: Андрей Кураев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

Открытие этой возможности и составляет мистериальность христианского Предания.

В центре Предания – Евхаристия.

Что же известно нам о предании ранней Церкви? – Вот ключевой текст апостола Павла, трижды говорящий о Предании: “Ибо я от Самого Господа принял то, что и вам передал, что Господь Иисус Христос в ту ночь, в которую предан был, взял хлеб…” (1 Кор. 11:23).

Таинство Церкви – это Евхаристия, участие в Тайной Вечери. Им Церковь живет, и – его скрывает. Им живет, потому что только в таинстве Тела Христова Церковь создает себя: “Он поставил одних апостолами, других пророками, иных пастырями и учителями, на дело служения, для созидания Тела Христова, дабы мы истинною любовию все возвращали в Того, Который есть глава Христос, из Которого… все тело получает приращение для созидания самого себя в любви” (Ефес. 4:11–16). Это и есть то таинство, которое дает соединение с Богом, ибо “Не духом одним угодно было Христу соединиться с верующим, но и телом и кровью.”[31]31
  Хомяков А. С. Сочинения… С. 42.


[Закрыть]

И именно это Общение христиане соделали таинством и скрывали от поругания язычниками. Таинства нельзя было давать в руки языческих мистиков, которые с готовностью стали бы повторять их внешние формы сами, истолковывая святыню по-своему, со свойственной им “широтой.” Апостолы проповедовали в мире, настроенном весьма плюралистично. Грек или римлянин, узнав о новой мистерии, с радостью принял бы в ней участие, а после этого с не меньшей радостью пошел бы “подзарядиться” в мистериях Диониса или Митры. Этот мир был готов подхватить любую молитву, чтобы использовать ее в очередном “заговоре” (как это и делают нынешние знахари).

И поэтому мы видим, что вся проповедь апостолов сводится к трем тезисам. Первая керигма[32]32
  КЕРИГМА (греч. kуrugma – провозглашение, проповедь), новозав. термин, близкий по смыслу к понятию Евангелие (не как книга, а как Благая Весть; ср. Рим 14:24; 1 Кор 1:21). Этимологически слово К. восходит к слову, имеющему значение – публично проповедовать, возвещать к.-л. важное учение. В Септуагинте глашатай К. понимался обычно как светское лицо, вестник царской воли, хотя там встречаются и исключения (напр., Ион 1:2). Согласно НЗ, К. есть не просто изложение истин веры, а один из аспектов сотериологич. процесса, совершаемого через харизматич. посланников Слова. В их лице действует Дух Христов, ставя человека перед тайной спасения и выбором пути. Обычное человеческое слово не может породить веры, но керигматич. проповедь обладает особой силой, к-рая способна преобразить душу («вера, – говорит апостол, – от слышания», Рим 10:17). На этой сверхчеловеч. силе К. зиждется и авторитет проповедующего (1 Фес 2:13). Он есть «соработник у Бога» (1 Кор 3:9) и, т. о., его К. входит в искупительный замысел Божий.


[Закрыть] – пасхальная. Вторая – нравоучительная (участие человека в Церкви и ее таинствах не дает ему права на безнравственность) и третья – запретительная: не может быть общения Чаши Христовой с чашей бесовской.

Отсюда в древней Церкви развилась литургическая дисциплина, которая с самого начала исключала возможность присутствия при евхаристии лиц, не возрожденных в таинстве Святого Крещения. “Никто же не вкушает, ни пиет от вашей Евхаристии, кроме крещеных во имя Господне” (Дидахе:9).

Не могло быть и речи о широком распространении “служебников” и текстов “Литургий” – ибо “молчанием охраняется святыня таинства.”[33]33
  Каноны или книга правил. Монреаль, 1974, С. 273.


[Закрыть] Единственное подробное и полное описание раннехристианской Литургии содержится в “Апостольских постановлениях” святого папы Ипполита, но сам автор так говорит о своей книге: “Это же мы передали вам вкратце о святом крещении и о святом приношении, ибо вы уже наставлены о воскресении плоти и о прочем, как написано.”[34]34
  Святой Ипполит Римский. Апостольское Предание. // БТ. М., 1970. № 5, С. 290.


[Закрыть] Итак, в том, что “написано,” то есть в истинах Евангелия, читатели “Апостольского предания” уже наставлены. Поэтому им можно уже открывать Таинство. Им можно доверить Предание.

И позднее, хотя храмы стали открыты для всех, перед самым совершением таинства из храма просили удалиться непосвященных: “Целуйте друг друга лобзанием святым, и те из вас, которые не могут причаститься сего Божественного таинства, да выйдут за двери” – предупреждает диакон на Армянской литургии,[35]35
  Цит. Воронов Ливерий, протоиерей. К вопросу о так называемом «тайном» чтении священнослужителем евхаристических молитв во время Божественной Литургии. // БТ. М., 1968. № 4. С. 172.


[Закрыть] а в нашей он и поныне возглашает: “Оглашенные изыдите.”

Первые священные книги христиан появились около 20-ти лет спустя после Вознесения Господня, тогда как Вечеря Господня совершалась с первых же дней после сошествия Святого Духа на апостолов. Не все апостолы оставили после себя писания. Остались ли их проповедь и их труд бесследны и бесплодны? Если нет – то как и что было передано бесписьменными апостолами их ученикам? И можно ли при изучении истории христианства не принять во внимание факта существования апостольских литургий – апостола Иакова, апостола Марка, апостола Петра и других?

Тексты этих Литургий, очевидно, подвергались позднейшим обработкам, но с древнейших времен они связывались именно с этими именами. Не придать значения апостольскому литургическому преданию – значит не расслышать прямых слов Христа: “Я хлеб живый, сшедший с небес, ядущий хлеб сей будет жить вовек; хлеб же, который Я дам, есть Плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира” (Ин. 6:49–51).

Древние Литургии – несомненный голос Предания. Отрицание их оценивается святым Василием как повреждение Евангелия “в главном,” как “сокращение” христианской жизни до христианских словес.[36]36
  Каноны или книга правил. Монреаль, 1974, С. 272.


[Закрыть]

Но вот что удивительно: тексты древних Литургий мало в чем согласны между собой. Святой Ипполит, приведя образ молитвы римской Церкви, тут же говорит: “Нет никакой необходимости, что бы он повторял те же самые слова, которые мы говорили раньше и заучивал их наизусть, вознося благодарение Богу.”[37]37
  Святой Ипполит Римский. Апостольское Предание. // БТ. М., 1970. № 5, С. 286.


[Закрыть] Значит, Предание и не в словах Евхаристического канона, но в самой Евхаристии. Общее всех древних Литургий – это их плод. Разнятся молитвы. Но едина реальность Таинства – и потому едино восприятие евхаристического Хлеба как Хлеба Жизни, как соединения со Христом.

Больше всего искушений в народе вызвали слова Христа о преломлении Его плоти (Ин. 6:52). Апостол Павел видел источник многих бед в недостойном, “без рассуждения,” причащении Плоти Христа. Болезни и даже смерти христиан апостол приписывал недостойному Причащению (1 Кор. 11:28–30).[38]38
  Опять же, если бы в понимании апостола Евхаристия была бы лишь «символом», лишь «воспоминанием» – мог бы он столь радикально оценивать последствия безрассудного Причастия?


[Закрыть]

Так не дает ли вновь это наблюдение нам повода к заключению о том, что именно о Евхаристии и созидании Церкви как Тела Господня шла речь в тех беседах Воскресшего Спасителя, о которых столь скупо говорит Писание: “В продолжение 40 дней являясь им и говоря о Царствии Божием” (Деян. 1:3). Не литургические формулы Он передавал им – но говорил о самой реальности Богообщения, о тайне причастия Богу.

Совершение Литургии и есть главное содержание Предания. А, значит, “только тот понимает Церковь, кто понимает Литургию.”[39]39
  Хомяков А. С. Сочинения. С. 49.


[Закрыть]

Предание, догмат – это именно и есть тайна православия. Некрещеного можно научить вере в Троицу и во Христа; его нельзя научить лишь самому главному – правильной молитве ко Христу и жизни во Христе. Недаром самые радикальные различия православия и протестантизма, выпавшего из предания – в построении молитвы, в ее интонации и напряжении…

Причастие – не символ, а реальность.

Те секты, которые сейчас активно борются с Православием в России, отрицают реальность Литургии. Для них “хлебопреломление” – просто “воспоминание.” “Мы не признаем таинства превращения хлеба в Тело Христа и виноградного вина в Кровь Спасителя, и того, что верующие якобы вкушают не хлеб и вино, но истинное Тело и Кровь Христа” – утверждает баптистский учебник догматики.[40]40
  Догматика. Заочные библейские курсы ВСЕХБ. Москва, 1970. С. 262.


[Закрыть] Баптистские же комментарии к Евангелию со всей решительностью настаивают: “Не заблуждайтесь и не думайте, что жизнь вечную можно приобрести через вкушение хлеба и вина в Вечере Господней! Слова “Ядущий,” “есть,” “пища” в стихах 50–58 Евангелия от Иоанна просто изображают веру, принимающую Господа Иисуса Христа как личного Спасителя. Уверовавшему в Господа Иисуса Христа как в своего личного Спасителя, надлежит постоянно участвовать в Вечере Господней (1 Кор. 11:23–34), в общении с другими верующими, но не для получения спасения, а в силу того, что спасение уже получено, а также и вообще во исполнение заповеди Господней.”[41]41
  Евангелие от Иоанна с пояснениями. Ответы на вопросы о спасении. The Bible league. South Holland. б. г. С. 33.


[Закрыть] Итак, отказ от онтологического понимания Таинства Евхаристии приводит баптистов к чистому юридизму: зачем Христос установил столь странное таинство своей Крови – мы не знаем, но раз уж нам повелено, то мы будем его изображать.

Но если причастие есть лишь символ, то разрушается сам смысл Тайной Вечери. Дело в том, что в своей полемике с православным почитанием икон протестанты говорят: зачем вам нужен символ, если можно прямо обратиться к Богу Живому?! Раскрытие богословия иконы сейчас не входит в мою задачу. Но неужели протестанты не чувствуют, как их иконоборческий запал разрушает их же понимание Хлебопреломления?! Ведь если там, в Сионской Горнице, Чаша была лишь символом, и вино, находившееся в ней, никак не было причастно Крови Христовой – то зачем Христос, в то время непосредственно стоявший перед учениками, предлагает им еще и символ Своего присутствия?! Если Чаша – лишь символ, то я привожу протестантский же аргумент: в непосредственном и живом Присутствии Христа символ богообщения излишен. Поэтому и не могу я найти оправданий для аллегорического умягчения резких и ясных слов Спасителя: “Сие есть Тело Мое… Сие есть Кровь Моя… ”

Если Причастие – лишь символ, то не растворяется ли в символизме вообще весь смысл Евангелия? Если уже здесь, в нашей земной жизни мы не можем встретиться со Христом и соединиться с Ним онтологически и реально – значит, “Евангелие было бы только пророчеством, а Христос пророком,”[42]42
  Василий (Кривошеин), архиеп. Преподобный Симеон… С. 267.


[Закрыть] но не Спасителем и Обновителем нашей жизни.

А если Причастие только символ – как объяснить поведение абилитинских мучеников? В гонение Диоклетиана в Абилитине (город в Африке) была замучена группа христиан, которые на суде показали, что они знали, что за ними следят имперские сыщики и что они будут обнаружены и казнены, но они, из-за долгого отсутствия их епископа, так истосковались по Евхаристии, что решились больше не прятаться, вызвали пресвитера, который и совершил им Евхаристию. За это они заплатили жизнью.[43]43
  Успенский Н. Анафора. // БТ. М., 1975. № 13. С. 69.


[Закрыть] Неужели за воспоминание они так заплатили?! Неужели лишь по проповеди они так соскучились? – Или по Самому Христу? По действительному Таинству?

Тем-то и отличается вера Церкви от всех других вер, “что она конкретно, физически причастна своему объекту.”[44]44
  Успенский Л. А. Богословие иконы православной Церкви. Париж, 1989. С. 416.


[Закрыть] К этой Личности, составляющей предмет всего христианского упования, и обращена главная, евхаристическая молитва Церкви: “ТЫ еси воистину Христос… сие есть Тело ТВОЕ”…

Христос преобразует верных в Себя. Верующий приводится не к созерцанию и не к убежденности, не к озарениям, передаваемым небесной иерархией, но к Самому Христу.

Когда Христос сказал “ядущий Мою плоть и пиющий Мою кровь пребывает во Мне” (Ин. 6:56) – многие соблазнились и отошли. Но Христос не бросился увещевать отошедших: понимайте символически, а не буквально – но обратился с жестким вопросом к оставшимся ученикам: “Не хотите ли и вы отойти?” Как жаль, что протестанты оказались в числе “отшедших,” в числе не вместивших этой главной тайны Евангелия.

“В тайне сей для язычников, которая есть Христос в вас, упование славы, Которого мы проповедуем, вразумляя всякого человека” (Кол. 1. 27–28). Здесь мы видим и уже знакомое нам – “тайна… есть Христос в вас,” но еще видим и удивительное сочетание: “тайна,” которой мы “вразумляем всякого.” Это не таинственность в смысле малопонятности, тайна христианства не относится к виду “неясного и нерешенного,” и любителю экзотических дурманов нечем от нее поживиться. В сути своей она предельно ясна, ибо предлагает однозначный выбор: ты со Мною или против Меня; ты приемлешь Мою Чашу или желаешь подменить ее другой, более понятной и рукотворной?

Живое соединение со Христом.

Недостаточно просто рассказывать людям о Христе, не допуская их в Сионскую горницу. В ту горницу, в которую вводит нас церковная Литургия, чтобы дать нам место рядом с апостолами и вместе с ними подойти к той точке, с которой начинается Церковь и ее Предание: “Иисус, взяв хлеб и благословив, преломил, и, раздавая ученикам, сказал: приимите ядите; сие есть Тело Мое. И, взяв чашу и благодарив, подал им и сказал: пейте из нее все, ибо сие есть Кровь Моя нового завета, за многих изливаемая во оставление грехов.”

Баптисты, отведя “хлебопреломлению” место изредка совершаемого символического обряда, по своей важности бесконечно уступающего значению проповеди, не приблизились к древнехристианскому образу жизни, а удалились от него. В древней Церкви, как известно, считалось необходимым ежедневно приобщаться Святым Дарам. Тертуллиан, увещая христианку не выходить замуж за язычника, предупреждает, что в присутствии неверующего мужа вряд ли она сможет ежедневно причащаться: “Неужели муж не заметит, что ты тайком съедаешь перед каждым приемом пищи? А когда он узнает, что это всего лишь хлеб, то что он в своем невежестве подумает о тебе?” Кстати, этот трактат Тертуллиана доносит до нас одно из самых ранних свидетельств об употреблении первохристианами крестного знамения: “Сможешь ли ты тайком крестить постель и свое тело?”[45]45
  Тертуллиан. Избранные сочинения. – М., 1994, С. 342.


[Закрыть] Нынешняя православная практика тоже далека от первоначальной, но, по крайней мере, в своем богословии и богослужении Церковь не перестает видеть в проповеди не более чем приглашение к Трапезе Господней, а участвовать в этой Трапезе предлагает как можно чаще. Баптисты же и в богословии своем утратили евхаристическое измерение духовной и церковной жизни. Однако проповедь и научение не может быть важнее мистической Реальности. Протестанты оставили литургию оглашенных и устранили литургию верных – то есть то, подготовкой к чему и является все остальное. Это все равно, как у беспоповцев: остался суточный круг богослужений, который есть не более чем путь к Литургии, а цель убрали… По сути через сведение Таинства просто к учению и проповеди, протестантизм возрождает один из видов древнего гностицизма. Религия сведена к чисто словесной (в данном случае – проповеднической) деятельности.

Впрочем, виноваты тут не только протестанты. Они просто не заметили подмены, произошедшей в церковном лексиконе за много лет до Реформы. Эта подмена заключалась в замене слова “керигма” словом “догмат.”

“Иное догмат и иное проповедь. Догмат умалчивает, а проповедь обнародывает” – писал святой Василий Великий.[46]46
  Святой Василий Великий. Творения. СПб., 1911. Т. 1. С. 632.


[Закрыть] Керигма – это область публичности, та сфера духовной жизни Церкви, о которой можно говорить “внешним.” Догмат – это внутреннее правило веры. Даже для святого Григория Паламы, в его свидетельстве о различии в Боге сущности и энергий, естественно было признаться, что он высказывает эту тайну лишь по необходимости, понуждаемый невежественным вторжением в нее Варлаама.[47]47
  См. Лосский В. Н. Спор о Софии. Париж, 1936, С. 34.


[Закрыть] Догмат есть некое правило Богообщения (в этом едины и “догматы” святого Василия и догмат святого Григория Паламы), и из этой несказанной сферы оно воплощалось в слова лишь при опасности лжетолкования, возникшего в самой Церкви.

То, что происходит в традиции, нетехнологично. Здесь нет некоего набора действий, которые могли бы быть изложены в инструкции и гарантировать, что человек духовно родится в определенное число шагов.

Связь Преданий с Литургией.

Для нашей темы очень важно отметить, что все предания, открытые древними церковными писателями, относятся к литургической жизни Церкви. Для святого Иринея Лионского пример устного апостольского Предания – запрет на коленопреклонения в день Пасхи.[48]48
  См. Congar Y. La Tradition et les traditiones. Essai historique. Paris, 1960. p. 106.


[Закрыть] Для Оригена устное предание – это крещение детей (На Левит 8:3); обращение в молитве на Восток, чинопоследование крещения и Евхаристии (На Числа 5:1). Для святого Киприана неписаное предание – в том, что в чашу с вином на Литургии добавляется вода (Послание 63:9-13). Для святого Василия Великого также устное предание говорит не о вероучении, а о литургической жизни: крестное знамение, обращение на восток, нестояние на коленях в воскресные дни. И самое главное – эпиклеза: “Мы не довольствуемся теми словами, которые упомянули Апостол или Евангелие, но и прежде и после них произносим другие как имеющие великую силу к совершению таинства, приняв их из не изложенного в Писании учения… ” (О Святом Духе, 27). Кроме того, святой Василий тут же пишет: “Из сохраненных в Церкви догматов (dogmaton) и проповеданий (kerygmaton) некоторые мы имеем от письменного наставления, а некоторые приняли от Апостольского Предания по преемству в тайне.”

Образу благочестия и молитвы был по сути посвящен уже 1 Апостольский Собор, отменивший ветхозаветную ритуальность. Литургический вопрос стал главным и на 2 Апостольском соборе 69 года: Иерусалимский собор 69 г. (о нем упоминает Евсевий Кесарийский) рассматривал вопрос о преемстве апостольского служения в связи с кончиной апостола Иакова Праведного (избрали Симеона, дядю Спасителя). Cвятой Ириней сказал об этом Соборе: “Поступающие согласно со вторыми распоряжениями апостолов знают, что Господь в Новом Завете установил новое приношение. Приношение евхаристии есть не плотское, но духовное.” Святой Климент Римский суть соборных решений передает так: “И апостолы наши знали через Господа нашего Иисуса Христа, что будет раздор о епископском достоинстве” – и по этой причине установили епископское преемство.[49]49
  См. Поснов М. Э. Гностицизм 2 века и победа христианской церкви над ним. Киев, 1917. С. 613–614.


[Закрыть] Здесь надо учесть, что епископское служение в ранней Церкви было не административно-властным, а чисто литургическим – значит и вопрос о преемстве, то есть основной вопрос 2 Апостольского собора был вопрос не дисциплинарный, а литургический: кто будет совершать таинство, кто будет на Трапезе священнодействовать на месте Иисуса.

В утверждении особых полномочий епископа на Вечери Любви видит “апостольский догмат” и святой Игнатий Богоносец (конец 1 века). В его Послании Магнезийцам (гл. 13) мы видим одно из самых ранних в христианской литературе упоминаний слова “догмат”: “старайтесь утвердиться в учении Господа и апостолов” (en tоis dogmasin). Суть же послания в отстаивании прав епископа: “некоторые на словах признают епископа, а делают все без него” (4), а ведь на евхаристическом собрании “епископ председательствует на месте Бога, пресвитеры занимают место собора апостолов.” На эту – тему пять глав из пятнадцати. Остальные – против гностицизма; ибо увещание принять участие в Евхаристии немыслимо без утверждения со всей силой физической, телесной реальности Христа. Структура послания понятна: борьба с гностицизмом была борьбой за Литургию, за Евхаристию. А апостольский “догмат” – созидание Церкви Литургией.

Святой Златоуст в полемике с гностиками,[50]50
  Гностики отвергали страдания Христа – они полагали, что Логос покинул сына Марии прежде страданий или же вместо него был распят Симон Киринеянин.


[Закрыть] как и Василий, обращается к Преданию и прежде всего к таинству Евхаристии: “Когда они говорят: откуда известно, что Христос принес Себя в жертву? – то мы, кроме других свидетельств, заграждаем уста их и самыми таинствами. Если Иисус не умер, то символом чего же служат таинства?”[51]51
  Святой Иоанн Златоуст. Беседы на Евангелие от Матфея. М., 1993. Ч. 2. С. 821.


[Закрыть]

В третьем веке святой Ипполит Римский скажет: “мы подошли к самому истоку предания”[52]52
  Святой Ипполит Римский. Апостольское предание. // БТ. N. 5, М., 1970. С. 283.


[Закрыть] именно перед тем, как рассказать о посвящении епископа, а затем – о совершении самой Евхаристии. Аналогично и святой Киприан Карфагенский к надлежащему исполнению епископского служения применяет характеристику: “Божественное предание и апостольское смотрение” (Послание 67:5).

Почему столь важна апостольская преемственность для послеапостольского века? Дело в том, что Предание не есть сумма знаний, которые можно усвоить, прочитав книжку когда-то жившего человека. Предание – это введение человека в Церковь, которая является “Телом Христовым.” Как может ввести сюда постороннего кто-то, кто сам чужд ему?

Таким образом, не только Церковь хранит Предание, но и Предание сохраняет Церковь. В молитве эпиклесиса молится священник: “ниспосли Духа Твоего Святаго на нас и на предлежащие Дары сия.” Люди, собравшиеся в храм на Литургию, на “общее дело,” и есть первый предмет, подлежащий освящению. Через причастие Телу Господню они сами преображаются в живое Тело Христово. Именно так апостол Павел именует Церковь (Кол. 1:24). Животворящий Дух Божий, Дух Предания через вкушение Хлеба присоединяет нас к Телу Христа. “И уже не я живу, но живет во мне Христос”…

Христос назвал Церковь не “духом Своим,” но “телом Своим.” “Дух” может быть невидим, “тело” же – весомая и зримая характеристика. А потому и протестантское попытка оправдать неисчислимость собственных расколов через теорию “невидимой единой Церкви” – позднейший вымысел. Люди же, близкие апостольскому веку, считали иначе: “Никто да не обольщается! Кто не внутри жертвенника, тот лишает себя хлеба Божия” (святой Игнатий Богоносец. Ефес. 5). По “Учению 12 апостолов” именно открытое, совместное причащение видимому таинственному хлебу и созидает и являет единство христиан, единство Церкви: “Как этот хлеб был рассеян по холмам, и будучи собран, сделался единым, так да соберется Церковь Твоя от концов земли в Царствие Твое” (гл. 9).

Следовательно, там где нет Литургии – нет и Церкви. “Одна только Церковь приносит Создателю чистое приношение, и все сонмища еретиков не делают приношения Богу. Наше же учение согласно с Евхаристией, и Евхаристия, в свою очередь, подтверждает наше учение” – свидетельствует святой Ириней (3 век).[53]53
  Святой Ириней Лионский. Цит.: Успенский Н. Анафора. // БТ. М., 1975. № 13. С. 73.


[Закрыть] В этой перспективе необходимость апостольской преемственности уясняется опасность уклонения в раскол. Можно унести с собою из Церкви Библию. Можно унести учение. Нельзя унести подлинную Евхаристию. А потому – не может быть self-made-Church, самодельной Церкви, воссозданной энтузиастами из исторической и онтологической пустоты. “Один хлеб, и мы многие одно тело, ибо все причащаемся от одного тела” (1 Кор. 10:17).

Литургия – источник духовной силы.

Итак, Церковь созидается Литургией и Таинствами. “Не потому Церковь имеет истинное вероучение, что она берет его из Писания и Предания, а только потому, что она есть именно Церковь Бога Живого как руководимая Духом Святым”.[54]54
  Иларион (Троицкий), архимандрит. Священное Предание и Церковь. // Голос Церкви, 1914, N. 3, отд. отт. С. 16.


[Закрыть] Раз Таинства действительны – значит действительна и Церковь. Раз факт благодатности Церкви дан нам опытно и неопровержимо[55]55
  А тому, кому этот факт и этот опыт не даны – тому и неуместно рассуждать о Церкви и ее природе. Молчание моих восприятий по тому или иному поводу не есть достаточный аргумент для отрицания той или иной полноты самого бытия. Опыт моей личной слепоты не может отрицать наличие Солнца в мире. Моя неспособность видеть Солнце Правды сияющим в потире не есть достаточный аргумент для громогласных заявлений о пустоте самой Чаши.


[Закрыть] – то законны и ее происхождение и ее установления. Литургия у нас та же – и, следовательно, наше свидетельство о нашем литургическом опыте значит не меньше, чем свидетельство древних.

В Библейском мышлении субъект неотделим от его атрибутов. Христос отождествил Себя с тем, конкретным собранием (экклесией). И далее к Церкви можно только присозидаться. К этому уже рожденному Телу можно прививаться, но его нельзя создать заново вне него и помимо него. Живое тело не может начать где-то расти второй раз, оно не может начать новую, отдельную жизнь, разорвав физическую связь с тем телом, которое было дано при рождении. Это верно не только в отношении к человеческому телу. Тело Христово также не растет из пустоты, и отсечение от тела Церкви есть потеря связи с ней. Апостольское преемство – не просто каноническая, но онтологическая реальность, онтологическое требование, условие бытия Церкви как Христова имения, как инобытия Бога.

Иисус был инициатором исторического движения. Он пришел в историю, чтобы приобщить людей к Себе. Протестантизм утверждает, что христианская история не состоялась, христианские общины утратили чистоту учения Христа еще при апостолах или чуть позже. Поэтому в истории действие Иисуса заглохло. Бог расточил Свое тело. Он не смог сохранить Свою воплощенность в человеческой истории (которую Он пытался сделать Своей собственной). Но то, что не смог сделать Он, то могут сделать “реформаторы,” ибо они знают, как из пустоты и без исторического Христа создать “ново апостольскую церковь.”

В отличие от протестантских утопий, Православие – это доверие к Богу, Который сохраняет Свой Завет сквозь человеческие немощи и ошибки. Мы знаем, что мы держимся в Церкви не столько своею верностью, сколько Бог удерживает нас в Завете. Заключение Завета – это Его, а не наша, инициатива. Мы даже не смели надеяться на такое, поэтому расторгнуть Завет может только Он. Но Бог терпит нас. Мы знаем себя, знаем собственную невеликость и неверность – а потому и Бога мы познали как “долготерпеливого и многомилостивого.” Бог согласился взять нас как Свое тело, чтобы оживить нас Своею Кровью. Цена за это Его решение, которое Он проводит в истории. А потому те, кто пытаются вырвать христианство из истории, остаются один на один не с Богом Завета, а с безбрежным морем произвольных фантазий. И именно как богословское оправдание онтологической пустоты своих общин родилось у них “символическое” понимание Литургии. Слова Христа о чаше с Его Кровью, с Кровью Вечности – “пейте от нее все” – они подменяют своим призывом: “вспоминайте о ней все.” “Вспоминайте” – ибо связь между Голгофой, Тайной Вечерей и новыми хлебопреломлениями не более чем символическая, “воспоминательная.” “Вспоминайте” – ибо мы уже не чувствуем себя Телом Владыки. “Вспоминайте” – ибо лишь человеческим собранием мы ощущаем себя.

Однако душа чувствует, что одними воспоминаниями ее голод не может быть утолен. Не поэтому ли умирающий Лютер – первый протестант, но все же протестант, признававший реальность Евхаристии – свою последнюю “Песнь Любви” посвятил Церкви: “Пусть никто не думает, что он в должной мере узнал Писание по той причине, что читал его… Без Церкви мы – нищие.” Это были последние строки, написанные рукой Реформатора…[56]56
  См. Кречмар Г. Предание древней Церкви в Церкви Евангелической. // БТ. М., 1968. № 4. С. 227.


[Закрыть]