Текст книги "Красный дракон. Китай и Россия в XXI веке"

Автор книги: Андрей Девятов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

– 1913-15: правление Николая II (1894–1917) при котором держава пришла к катастрофическому состоянию;

– 1997-99: правление Ельцина (1991–1999). Падение ознаменовалось "перестройкой", а подъем внутри фазы дисгармонии уже начался.

Благополучие / неблагополучие для Китайской цивилизации, как уже изложено выше, – есть этапы перемен добродетели в государстве.

Пики благополучия государства в фазе торжества добродетели приходятся на:

– 1683 (±3): правление императора "Канси" (1662–1723);

– 1851: установление "Небесного государства великого благоденствия";

– 2019 (±3): цели программы "модернизации и наращивания" Дэн Сяопина, принятой в 1978 году на 40 лет, должны быть достигнуты.

Пики неблагополучия в фазе недостатка добродетели в обществе:

– 1767 (±3): правление императора "Цяньлун" (1736–1796);

– 1934-36: поражение Китайской Советской Республики и Великий поход, марионеточная империя Маньчжоу-го (1932-45), развал в гоминьдановских районах. Выправление неблагополучия началось при Мао Цзэдуне и перевалило в фазу возвышения добродетели в 1976-78 годах.

Благополучие для Западной цивилизации – это фазы экономической мощи с бумами накопления богатства, а неблагополучие – фазы стагнации и разорения.

В XX веке пик неблагополучия пришелся на 1932–1935 годы: конец всемирного экономического кризиса и Великой депрессии. Баланс был пройден в 1962–1963 годах ("карибский кризис"). А пик благополучия выпал на 1991 год: триумф экономической и военной мощи Запада над вконец ослабевшим Востоком (рухнувшей Советской империей и поверженным исламским Ираком). Падение внутри фазы мощи уже началось и перевалит в фазу разорения в 2019 году.

На нижнем графике наложения периодов – годы указывают точки их сопряжения в синфазе и противофазе, отстоящие на 74 года – три "солнечных круга" по 28 лет.

Зов сердца и голос крови

В глубинах человеческой природы гораздо больше общего, чем различного. Однако яркие факты китайской инаковости позволяют говорить о специфике китайской души и анализировать эту специфику.

Поскольку люди разумны, они соединяются в общество не только и не столько инстинктами тела, сколько умом и сердцем. В конфуцианской традиции за тело ответственно Инь, а за сознание – Ян.

Ум – это интеллектуальное сознание, производство идей, искание и открытие новых мыслей, рациональное постижение. Ум связан с душой. Помрачение ума – это душевная болезнь.

Сердце – это эмоциональное постижение. Понятие "сердца" занимает центральное место в мистике, в религии и поэзии всех народов. В Библии "сердце" упоминается очень часто; это орган духа, того, что побуждает к действиям, и всех чувств вообще. Оно же – орган воли, который принимает решения. В сердце помещается такая функция сознания, как совесть, "инстинкт правды", "закон, написанный в сердцах". Из сердца исходят как желания ("я хочу"), так и страх ("я должен"); как добро, так и зло; как ненависть, так и любовь. Сердце может быть и бесстрастным. Из сердца же исходят внутренние чувства стыда, жалости, справедливости, зависти, гордости…

Ум и сердце составляют единство сознания, целостность и стержень личности, неповторимую душу. Душа единична по существу и троична в проявлениях доступных восприятию: ум-мышление; память – слово – чувства; дух-воля. В разуме – познавательная способность души, в слове – запечатлевающая и оценивающая, в воле – желательная.

От того, как люди мыслят и как соединяются сердцем в своем общежитии, зависят их взаимоотношения друг с другом, их поведение, их целеполагание, производительность их труда, дисциплина, организация и результаты хозяйственной деятельности.

Цель мобилизует колеблющуюся волю, заставляет принимать решения исходя из перспективы, оправдывает усилия и жертвы на преодоление трудностей. Человек размышляет, взвешивает, колеблется и решает по велению души и влечениям тела. Слушает "зов сердца" и "голос крови".

В соответствии с христианской доктриной, "душа тела в крови" (Лев 17,11), и этим объясняется "голос крови" на генетическом уровне.

Для удобства уяснения различия цивилизаций через их сопоставление я составил таблицу некоторых приоритетов или характерных векторов приверженности тела, ума и сердца на Западе, в Китае и России. Что называется: "душой и телом", "плотью и кровью", "умом и сердцем". Таблица субъективная, поверхностная (доступна для проверки) и преднамеренно форсированная в направленности особенного.

С опорой на координаты китайской традиции западную цивилизацию следует подвести под символ образа "Тигра" (энергия), китайскую – под символ образа "Дракона" (сила). А российскую – под символ образа "Змеи" (воля). На долю остальных цивилизаций планеты приходятся оставшиеся девять традиционных китайских символов-образов животных (суть качеств натуры).

Если же названные 42 характеристики китайской инаковости подвести под обобщающий, единый, наивысший математический символ, то это будет число пять. Число пяти фаз мирового цикла по-китайски.

– Это и число элементов (стихий) картины мироздания, созданной китайской мыслью (дерево, почва, вода, огонь, металл);

– и число нот, на которых строится симфония внутренних чувств в китайской музыке – пентатоника;

– и число костяшек в пятеричной системе китайских счетов;

– и число китайской градации чистого цвета (синий, красный, желтый, белый, черный);

– и число черт, кодирующих информацию слов в иероглифическом виде (горизонтальная, вертикальная, наклонная влево, наклонная вправо, точка);

– и число внешних телесных чувств (света, звука, вкуса, запаха, осязания);

– и число вкусовых ощущений (сладкий, кислый, горький, острый, соленый).

Иными словами, вся китайская специфика, расположенная под рубрикой духовного – Ян, пятеркой сознательного в консонансе совпадает с пятеркой телесного – Инь. Здесь и зарыт корень китайской срединности и постоянства.

Загадочная же русская душа резонирует числом три (принцип некратности небесной первопричины), а рациональная душа Запада – числом четыре (земной квадрат). Их музыка построена на общем основании семи нот, а живопись – на семи цветах спектра солнечного света. Семерка в симфонии внутренних чувств диссонирует с телесной пятеркой внешних чувств. Этот диссонанс и проявляется, соответственно, в правом (небесном) и левом (земном) смещении характерных векторов устремлений "души и тела" людей русской и западной цивилизации от сбалансированной человеческой середины, занятой китайцами.

По части ума душа открывается через символы математики, а в части сердца – музыки.

Специфика китайского ума – это поиск третьего в рациональном постижении пути к цели.

Специфика китайского сердца – это стремление следовать в лад добродетели, как смысл пути.

Если бы у меня было хоть какое-нибудь музыкальное образование, то я продолжил бы попытку описать трепет китайского сердца в символах музыки, как наиболее адекватных сложности избранного предмета описания, но – увы!

"Было бы нелепо играть свадебные мелодии на похоронах", – замечал Конфуций. Неоконфуцианцы полагали, что музыка через резонанс с душой должна упорядочивать поведение людей. Как и что должно быть, объяснял конфуцианский Канон музыки, но текст его утрачен. Поэтому мне остается лишь порассуждать о "зове китайского сердца" в понятиях психологии.

Общество приучило нас опираться на определенные понятия и ценности, и кросскультурные проблемы возникают потому, что "опоры" разные. Более того, понятия универсальны, тогда как представления, кроющиеся за ними, индивидуально различны, да еще и ограничены в опыте словарем языка. Поведению нетрудно подражать, до некоторой степени можно имитировать некоторые особенности речи, но ход мысли и приоритеты воли – это совсем другое дело. Их нельзя увидеть, невозможно услышать; обычно нам, если и приоткрывают их, то с явной неохотой или с притворной искренностью.

Итак, наипервейшая характеристика психологии китайцев – это осознание "лица", суть – чувство собственного достоинства и достоинства других. "Лицо" – то глубоко личное, что идентифицирует душу. Ведь личное можно "уловить" только в личном общении, "лицом к лицу". "Лицо" уникально, и поэтому в любой ситуации взаимоотношений с другими людьми нужно "сохранять лицо", а "потеря лица" – недопустима!

"Лицо" держится на добродетелях сердца, которых у китайцев пять: гуманность, справедливость, долженствование, мудрость и верность.

Суть добродетели состоит в том, чтобы делать то, что правильно, а не то, что логично. В этом же состоит и приверженность китайцев к традиции.

Правда, способная "загнать в угол", причиняет зло личности, означает "потерю лица", что равносильно гражданской смерти, – ведь с этим "лицом" придется жить дальше в окружении своего клана, друзей и врагов. Поэтому ритуал уважения для китайцев предпочтительнее Рационального поиска истины.

Я это особенно сильно прочувствовал, когда китайские власти внезапно лишили меня вида на жительство и вынали из страны. Они сделали так, чтобы я не ощущал "потери лица" и не озлобился. Разбирательства деталей моей деятельности в КНР и поиска правды не было. Просто мне было формально объяснено, что спустя восемь лет после роспуска СССР китайские власти не признают моего советского дипломатического паспорта (а другого загранпаспорта у меня в 1999 году не было). Но, тем не менее, не привлекают меня ни к административной, ни к уголовной ответственности за нарушение паспортного режима и пассивное пользование дипломатическими преимуществами и привилегиями в бизнесе. Я был объявлен "персоной нон грата" и был изгнан из Китая с полным почетом и уважением старого статуса (который и послужил поводом для изгнания).

Со смыслом "сохранения лица" связана и такая особенность китайцев, как склонность к безличному характеру дискуссий, непроницаемости и отсутствию контакта глаз. Примечательно, что русские в личном общении привержены к местоимениям, а на Западе в той же ситуации принято использовать имена.

Образец правильного поведения – семья, которая выступает основанием китайского общества. Приоритет большой семьи и клана над личностью запечатлен в китайских именах, где фамильный иероглиф предшествует имени. Семья держится на соблюдении "пяти постоянных". Отец умудрен жизнью и должен быть справедлив. Мать – источает милосердие и верность. Старший брат должен заботиться о младшем. Младший брат должен слушаться старшего. Все дети должны почитать родителей и уважать всех старших. Наихудшее наказание для китайцев – не иметь потомства, то есть быть лишенным родительского почитания. Патриархальной традицией является стремление обязательно иметь наследника мужского пола. А лучшая награда – долгая жизнь в кругу многочисленной семьи и естественная смерть в глубокой старости.

Достижение гармонии во взаимоотношениях лиц в семье, клане, обществе (слаженности различного, соразмерности неравновеликих частей целого); обходительность и достижение консенсуса, а не реализация амбициозных личных целей в противовес всем, – вот смысл и главная ценность бытия китайцев. Представления же об индивидуальности вне человеческих отношений бессмысленны.

Второй характеристикой психологии китайцев выступает чувство иерархии, которая упорядочивает положение "лица" во взаимоотношениях с другими "лицами" и образует семейные и клановые связи ("гуаньси"), снизу доверху связывающие "лица" круговой порукой сообразно с занимаемым в иерархии местом. Общество-паутину со строгой иерархией моральных и социальных обязанностей как по вертикали, так и по горизонтали составляют связи, образовавшиеся в семье, потом в средней школе, университете, учреждении или компании ("даньвэй"). А возраст и старшинство в этой паутине имеют не только привилегии, но и обязанности. Структура "общества-паутины" при "работе в сети" своей страны дает китайцам преимущества над иностранцами-индивидуалистами, не имеющими подобной опоры и не способными "тянуть связи", уходящие на разные уровни общества.

Китайское понимание непременной ответственности не только отца за сына, но и покровителя – за рекомендуемого я очень хорошо прочувствовал, когда китайцы серьезно требовали от меня выполнения финансовых обязательств по сделке, к которой я юридически не имел никакого отношения. Требовали только на том основании, что эти обязательства по сделке с китайской стороной не выполнил мой младший партнер (другое по отношению ко мне юридическое лицо).

Справедливость такого требования не укладывалась ни в моей голове, ни в нормы контрактного права, но для китайцев европейская логика моей непричастности не имела значения. Раз партнер – значит клан, а клан связан круговой порукой. Китайцы могли списать финансовые убытки, но не могли стерпеть, что их грубо "надули" иностранцы и они "потеряли лицо" прежде всего перед своим окружением, как простофили в бизнесе. "Сохранить лицо" законным путем через суд было невозможно – не было предмета иска, и тогда китайцы напрягли нужные связи и изощренными ударами по самолюбию иностранцев заставили моего партнера испытать чувство глубокого унижения, а меня – чувство морального дискомфорта, заставившее разорвать с ним все отношения. Так китайцы компенсировали свои финансовые потери и "сохранили лицо".

Чувство иерархии у китайцев составляет суть гуманности. Осознание природного неравенства положения "лиц" обеспечивает стабильность общества точно так же, как и в семье. И иероглифический символ гуманности ('г') объединяет смыслы человека и числа два в иерархии верхней и нижней единиц неодинаковой величины. То есть правильное взаимоотношение людей есть иерархия высших и низших (принцип пирамиды, на верху которой – высший руководитель, император). Так одним иероглифическим символом передается у китайцев сама идея гуманности.

Для сравнения, в римской цифре "два" единицы расположены рядом, вертикально, что подчеркивает их равенство между собой (II). А абстрактная гуманность, которую человек не в силах вообразить и может только понять, толкуется на Западе пространно фолиантами слов, в том числе и такими: "признание ценности человека как личности, его права на свободное развитие и проявление своих способностей, утверждение блага личности как критерия оценки общественных отношений".

Третьей характеристикой психологии китайцев выступает чувство смирения. Китайский символ смирения – человек в лодке без весел. Течение реки времени определяет жизнь человека. То есть традиции, государство, природа определяют путь жизни, поэтому весла человеку особенно и не нужны, достаточно руля. Сколько ни выгребай против течения (а в Китае и Вьетнаме против течения часто гребут ногами), но как только сделаешь передышку, течение обязательно понесет тебя за собой.

Примечательно, что китаец, плывущий вниз по течению реки жизни, сидит в лодке лицом к пройденному пути спиной к предстоящему, ожидаемому. Будущее у китайцев находится со спины, течет им в затылок, на котором нет глаз, и потому оно неизвестно и бесполезно для задач настоящего момента. А зримое, уходящее вдаль и скрывающееся за поворотом прошлое влиятельно, так как у него можно учиться извлекать пользу в настоящем и готовиться к неизвестному. Сам же путь – вовсе не прямая дорога, идущая от наших ног вверх к горизонту. Не путешествие вперед к цели со стремлением сделать так, чтобы будущее в намеченный срок сбывалось. Не прямая линия от начала к "концу жизненного пути", попросту разбиваемая на отрезки для облегчения планирования. Китайский путь – это устремленное вниз по извилистому руслу течение в излучинах, поворотах и изгибах, ведущее человека через местность и обстоятельства, очень похожие на те, которые скрылись за предыдущим поворотом. Кривая реки жизни в форме буквы "S" – это, по сути, развернутый в линию синусоиды цикл.

Люди Запада (особенно американцы) считают время, когда не принимались какие-нибудь решения или ничего не сделано, попусту растраченным. Китайцы же не считают такое время потерянным. Они видят время, скорее, бегущим по виткам пружины, на которых могут возникать те же самые возможности, рискованные ситуации и опасности, что и на предыдущих витках, и сейчас, но к предстоящим временам человек станет мудрее.

Согласно китайскому восприятию, события в большей мере провоцируются ситуацией, чем являются результатом намеченного наперед плана. Время здесь выступает как полезный для практики счетчик регистрации номеров событий в поворотах циклов. Таков традиционный китайский календарь, отмеряющий в циклических знаках не длительность, а порядок последовательности времен.

Наблюдая циклическое время, китайцы менее самонадеянны в своих планах на будущее, поскольку полагают, что будущим невозможно всецело управлять и что люди облегчат себе жизнь, придя в гармонию с законами и циклическими событиями природы. Правда, планирование в общей форме возможно, так как смена времен года, фаз луны, восходов и закатов солнца строго регулярна. Отсюда одинаковое с Западом построение коммерческих структур на основе линейного времени, соотнесенного с ценностями: повременная оплата, рента, кредит, процентный доход, амортизационные отчисления, страховые взносы. Однако для всех людей остается непреложным тот факт, что землетрясения, смерчи, шаровые молнии, восстания, финансовые кризисы, авиакатастрофы и тому подобные проявления стихий и комбинаций случайных факторов по времени события непредсказуемы.

Смирение китайцев перед течением реки жизни проявляется в их реактивности, в том, что они редко инициируют действия или дискуссии, не торопятся раскрывать свои карты, предпочитая сначала выслушать и выяснить позицию других, затем откликнуться на нее и сформулировать свою собственную. Китайцы думают и говорят не одновременно, то есть думают молча. Поэтому предоставление китайцу достаточного времени для обдумывания ответа является ключом к достижению прогресса, каким бы медленным он вам ни казался.

Это справедливо как для коммерческих переговоров, так и для оперативного управления хозяйственной деятельностью предприятия. Так, мой китайский заместитель по гостинице в Бэйдайхэ всегда слушал мой монолог в полном молчании, как лекцию, и реагировал на какие-то мои организационные предложения и замечания по делу лишь после долгих размышлений на следующий день, да и то лишь после того, как я специально спрашивал о его мнении.

Смирение китайского сердца проявляется и в способности к кропотливой и монотонной работе в мелких формах (например: в создании изящных безделушек), в невозмутимости в жизненных коллизиях, в терпении, позволяющем "пересидеть" невзгоды, трудные или тупиковые ситуации.

В Китае не принято выступать против начальства. И это – бесспорный пример смирения китайской души.

Наверное, "разрядкой" от гнетущей китайцев пяты смирения (Инь) можно объяснить и склонность их к бессмысленным издевательствам над другими людьми как оборотному смирению средству собственного самовыражения и морального удовлетворения в чувстве хозяина положения. В этом же ряду естественных противоположностей смирению находится и порой исключительно острая реакция китайцев в форме бунта (Ян) на эмоционально окрашенные моменты, а также их всплески ничем не оправданной жестокости и насилия.

Четвертой характеристикой психологии китайцев выступает прагматизм как тип поведения, предполагающий ориентацию на практически полезный результат и силу. Однако китайский прагматизм не чета западному. Китайское сердце тянется к богатству. Но если для Запада богатство – это количество денег, то для китайца – качество жизни. Показателем богатства на Западе выступает капитал. У китайцев же в ориентирах качества жизни богатство – это роскошь, а среди роскоши главная – это роскошный гигантский обед. И именно многочасовой китайский обед более всего контрастирует с быстрой и примитивной едой американских миллионеров. Для сравнения, в России человек, если живет в достатке, то и без роскоши или капитала уже ощущает себя богатым.

Прагматизм в бизнесе означает, что китайцы всегда используют все свои карты: и те, что в руках, и те, что в рукаве. Следует помнить, что и китайская вежливость, обходительность, гостеприимство и щедрые угощения, подарки, развлечения и рассудительный, скромный стиль обсуждения вопросов – являются прагматичной тактикой Для достижения при любой возможности непреложного преимущества.

Приземленный в устремлениях прагматизм китайцев пренебрегает возвышенными категориями морали, равнодушен к правде, но всегда принимает во внимание силу. Поэтому лучшая политика во взаимоотношениях с китайцами – это политика с позиции силы, которая не применяется, но демонстрируется. Отсутствие же демонстрации вашей силы приводит, в конце концов, к выказыванию китайского пренебрежения.

Именно прагматизмом я объясняю и то, что очень многие уголовные и гражданские дела в Китае решаются в соответствии не с буквой закона, а с личным пониманием сути этого закона тем или иным чиновником, облеченным властными полномочиями. Причем не только на местах, но и на высоком уровне. Китай – это страна, в которой начальники поступают так, как им прагматически заблагорассудится.

Мне довелось участвовать и на стороне истца и на стороне ответчика в нескольких судах и арбитражах. Из этой личной судебной практики я и вынес названное мнение. Подтверждением же прагматичному подходу судей к тяжбам является обычная в Китае практика бесконечного откладывания рассмотрения дел и оставления их вовсе без какого-либо судебного решения в случаях, если судью не устраивает решение, которое он обязан вынести в соответствии с законом. Часто причиной этого является сила денег, влиятельность связей ответчиков или даже простое патриотическое нежелание выносить решение в пользу иностранца. Так или иначе, в реальной жизни у китайцев сила всегда стоит и выше правды и выше права.

Пятой характеристикой чрезвычайно исторического самосознания китайцев выступает чувство снисхождения, а порой и презрения к иностранцам. Неравенство лежит в основе картины мира у китайцев, в которой они занимают центр. Срединное государство – страна не только самой большой численности населения в мире, но и самой древней из ныне живых цивилизаций не планете, изумительные достижения которой по многим параметрам не имеют себе равных в мире. Поэтому в глубине души китайцы убеждены в исключительной самобытности центра, одна из сторон которой – интеллектуальное, моральное и культурное превосходство над жителями окраины.

Китайцы за глаза считают иностранцев вообще неполноценными беспринципными, нетерпеливыми, грубыми, продажными и вероломными. По существу – "дьяволами" с белыми лицами (в китайском театре белое лицо – символ порока) При этом в Китае очень хорошо относятся к конкретным людям из-за рубежа. Китайцы вежливы и гостеприимны к ним и даже в современном термине "иностранец" ("лаовай") употребили смысл "почтенный обитатель окраины", признавая превосходство иностранцев в технологии и сноровке. Однако смысл полного китайского термина "иностранец" (вай го жэнь) обычно трактуемый некитайцами, как "человек извне", в логике противоположностей должен был бы иметь контрсмысл "человек изнутри" (нэй), но в жизни-то самоназвание китайцев другое: "человек из центра" (чжун). Смыслу "центр" противоположен смысл "окраина", и так в китайской душе формируется легкое ощущение возвышенного превосходства как бы "столичного жителя" над жителем провинции "этой планеты".

В ключе чувства морального и культурного превосходства китайцев над иностранцами и отмщения за "потерю лица" предков можно воспринимать и всеобщее ликование нации по поводу возвращения Гонконга в состав КНР, названного в материалах отдела пропаганды ЦК КПК "избавлением от столетнего позора".

В этом же ряду находится и факт обособленности китайских общин за рубежом. В Монреале, Нью-Йорке или Москве китайцы не читают местных канадских, американских или российских газет, они живут в рамках своих землячеств и читают издающуюся в стране пребывания иероглифическую прессу, всегда освещающую и события в Китае и дающую китайскую оценку событиям за рубежом. И если китаец при этом смеется, то его смех чаще всего выступает проявлением недоумения или презрения к иностранному, ибо другой источник смеха – иностранный юмор – для китайца совершенно невозможен.

Китайцы обычно очень стремятся получить иностранный вид на жительство. Выходцы из привилегированных слоев, имеющие определенный уровень образования и связей в обществе, решают эту проблему путем брака с иностранкой, но характеризуют это не иначе как "патриотическое действие", как использование иностранцев в китайских целях. Другой популярный способ приобретения иностранного гражданства – через получение статуса беженца, пострадавшего от нарушений "прав человека" в Китае. Однако тех китайцев, кто искренне и последовательно выступает с критикой существующего в Китае положения в области прав человека, большинство "беженцев" называют "предателями Родины".

Получив иностранное гражданство, китайцы очень активно получают образование и быстро продвигаются в структуре бизнеса и в общественных стратегических организациях. Однако практически любой китаец – это такой человек, который может жить за границей, честно платя налоги, всю жизнь, но когда Родина попросит, он сделает для нее все, что сможет.

Я был свидетелем, когда, уйдя на покой, американские миллионеры китайской национальности, родившиеся и разбогатевшие в США, приезжали в Китай, покупали недвижимость и обосновывались заново с тем только, чтобы умереть на Родине предков. А состоятельных китайцев, на закате жизни перебирающихся на жительство на китайский материк из стран Азии, – тысячи.

И в деятельности китайских христианских общин, по свидетельствам самих китайцев, слова священников и прихожан часто расходятся с делом. Видимо, отчасти это можно объяснить тем, что искренне усвоить духовные ценности иностранного происхождения китайцам не так-то легко.

Для сравнения замечу, что тогда как китаец, где бы он ни был, всегда остается китайцем, то русский не везде остается русским, в эмиграции он уже зачастую другой. Только особенно крепкие духом православные староверы где-нибудь в Бразилии, как и китайцы, живут замкнутой общиной и внешне подчеркнуто сохраняют ношение русской окладистой бороды и сарафана. Однако глубокая разница русских с китайцами заключена именно в отношении к иноверцам и инородцам. Русский извиняет их инаковость, а китаец к ней снисходителен.

Глубоко укорененный на Западе европоцентризм исходит из уверенности в том, что Запад есть единственная цивилизация, а все остальные культуры – это недоразвитый Запад ("развивающиеся страны"). При этом "на вершину развитости" возведена жизнь индивидуума, которая, якобы, есть высшая и абсолютная ценность. В русской же цивилизации идеи центризма нет потому, что для православных важнее спасение души, чем земная жизнь. У русских оправдано самопожертвование, геройская гибель ради спасения чего-то более ценного (коммунистической идеи, веры Православной, "нашей советской Родины", товарищей). Идея самопожертвования присутствует и в нравственно-исторических традициях китайцев. Именно в этой идее русский с китайцем противоположны западному индивидуализму, и потому слова из песни Мурадели "русский с китайцем братья навек" не режут ухо диссонансом (в такой мере, как если бы кто-то вздумал говорить о "братстве" русских с американцами, британцами и прочими носителями западных ценностей).

Итак, гармония в "сохранении лица"; гуманность неравенства в иерархии связей; смирение перед судьбой в цикличном времени; прагматизм; высокомерие к некитайскому – вот те пять нот, на которых строится вся музыка, весь трепет китайского сердца. Музыка "коллективного программирования" мыслей и поступков китайцев, образования устойчивого нейрофизического макрорезонатора (формата) для нации в целом.

Чтобы завоевать сердце китайца или хотя бы иметь с ними дела на взаимовыгодной основе, нужно учиться этой музыке, столь непохожей на нашу. Практика же убеждает, что попытки найти в китайском сердце отклик на ноты, не входящие в китайский душевный ряд, как правило, не только абсолютно безрезультатны, но и зачастую противоположны замыслу. На семи нотах чуждой китайской душе октавы – идеалы, сантименты, прямота, юмор, логика, жертвенность, размах – симфонии с вышеназванными пятью нотами созвучного китайскому сердцу ряда на практике достичь не удается.

Под конец этой главы приведу очень точный, с моей точки зрения, рисунок паутины китайских плановых связей и взаимоотношений из книги Р.-Д. Льюиса "Деловые культуры в международном бизнесе".

Рис. № 4

Наверное, в описанной мною "китайской душе" может ощущаться некая оторванность от современной жизни. Может показаться, что сказанное здесь было справедливо для XIX века, времен духовной миссии отца Иакинфа (Бичурина).

Действительно, не описанный выше "абстрактный китаец", а тот гражданин КНР, который сегодня вовлечен в массовые миграционные процессы, вынужден руководствоваться курсом "одна семья – один ребенок", активно (если не взахлеб) вестернизуется. К тому же у китайской нации, как чрезвычайно многочисленной, и в китайской истории, как чрезвычайно продолжительной, есть все, включая тенденции социального утопизма, бунты "младших" против "вышестоящих", детей против отцов, искателей нового против традиционалистов и прочее. Но тем не менее даже сейчас о подавляющей китайской крестьянской массе нельзя сказать, что это "общество людей, лишенных чувства Родины, почвы, веры предков и живущих интересами потребления и зрелищ, которые несет им теле– и видеоэкран".

Подтверждением сказанному для меня выступает работавший со мной в совместном предприятии китаец, выбившийся в управленцы из поваров. Выходец из деревни, окончивший только местную школу в годы культурной революции, он поражал меня глубочайшим знанием китайской традиции, и сам являл образец китайского духа. При проведении специальных экскурсий в музеи китайской мифологии в Бэйдайхэ он был способен в деталях комментировать то сокровенно китайское, что пожилая интеллигентная китаянка из Пекина, получившая высшее образование за границей, ранее служившая редактором в журнале "Китай" и работавшая в нашем СП переводчицей, почти не понимала.

Слова можно опровергнуть словами, но что может опровергнуть опыт жизни человеческой?