Текст книги "Красный дракон. Китай и Россия в XXI веке"

Автор книги: Андрей Девятов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Западная демократия

Что же такое западная «демократия», широко оперирующая понятиями «средний класс», «высший класс», «буржуазия» и т. д.?

Так вот, там граница в "высший класс" действительно открыта. Но лишь для меньшинства населения. Такова природная норма рождения: 10 % "активных" особей на 90 % "пассивных" в любом обществе. Лидеры же всегда составляют лишь около 5 % от общего числа любой устойчивой группы. Та же цифра, согласно наблюдениям биологов, характерна и для видов животных, живущих в стае. Доминантное меньшинство у шимпанзе и волков всегда составляет 5 %.

Среди "активных" (ян) примерно половина рождается волевыми, сообразительными, работящими, деловитыми, бережливыми, коммуникабельными и нахрапистыми. Сметливый, прижимистый, рисковый и несгибаемый выходец из трудовых масс, как правило, может добиться накопления и наращивания капитала, открывает свое дело, становится хозяином и поднимается наверх. Одаренные талантом, упорные и настойчивые в получении научных знаний и навыков высоких технологий умники ныне добиваются сколачивания "капитала знаний", пускают его в оборот и также поднимаются наверх.

Другую половину активных и напористых составляют самодовольные, бесхозяйственные, расточительные, лишенные делового чутья наивные мечтатели. В хозяйственной деятельности они бестолковы и бесплодны, добиться в жизни финансового успеха не могут, а выброшенная вхолостую энергия сбрасывает их в разряд неудачников и озлобленных завистников. Именно в силу данных от рождения деловых и личных качеств внутри буржуазии быть успешным предпринимателем "по блату" нельзя, и накопление капитала отцов сплошь и рядом сопровождается разорением бездарных и нерадивых наследников. Они, если денег папаш остается совсем мало, переходят вниз в средний класс, освобождая место наверху новым "активным". Подвижность границ классов снимает напряжение в обществе, обеспечивая "активным" возможность проявить себя и подняться вверх.

Впрочем, среди "активных" есть еще одна очень небольшая группа. Это – бескорыстные, неприхотливые, невзыскательные к житейским благам " святые праведники".

Остальные 90 % общества составляет пассивное большинство (инь), не имеющее выдающихся качеств, неустойчивое в своих настроениях, следующее за активными, примыкая к одной из вышеупомянутых групп в зависимости от давления материальных условий их жизни и распространения в обществе той или иной идеи счастья.

"Человек разумный" в той части, где он животный человек, часть природы, подвержен влиянию среды обитания (жизненного пространства), а в той части, где он разумный (образ Бога?!), – влиянию идей. Сознательная история человечества – история борьбы идей (великих, малых и совсем ничтожных).

В наше время на Западе восторжествовала идея, что не надо никаких идей. Новый идеал – жирное счастье, сон наяву с облегченным до предела мыслительным процессом пассивных масс, занятых безмерным "производством-потреблением". Активные лидеры Запада из "группы хозяев" стремятся убедить весь мир, что идеалы – это опасные заблуждения, которые вообще мешают счастью, а оное суть удовлетворение одних только потребностей. Уровень же удовлетворения потребностей напрямую связан с количеством денег. А силу денег (при столкновении потребностей индивидов) в обществе регулирует закон. Писаный закон – единственный критерий правильности поведения индивидов в обществе.

Здесь нужно заметить, что со средой обитания обществу Запада сильно повезло. Зимних холодов, бесплодных пустынь и суровых высокогорий там нет. Что касается идей, то активисты из "святых праведников" в свое время дали обществу Запада пресловутую "протестантскую этику", которая мотивировала индивидуализм, накопление капитала и разрешала кредит (другие ветви христианства тогда были непримиримы к ростовщичеству). Движимые убеждением, что личное материальное благополучие, богатство, есть признак праведности и угодности Богу и сделавшие упор на кредитную деятельность, активисты из группы "хозяев" в комфортных для экономики природных условиях Запада тяжким трудом и тяжкими войнами разбогатели.

После продолжительной борьбы в XIX веке между идеей частной собственности, опиравшейся на заразительный пример активных из группы "хозяев", и коллективистской идеей бродившего по Европе "призрака коммунизма", который проповедовали на Западе активисты из групп "мечтателей" и "святых праведников", пассивное большинство западного общества примкнуло к идее частного капитала как критерия богатства и общественного статуса. Сделав ставку на накопление через частный капитал овеществленного труда и знаний предшествующих поколений.

Наращивание капитала и становление буржуазии как правящего класса шло успешно прежде всего в протестантских Голландии, Англии, Германии, Швейцарии. Швейцария – родина банков. В католической Франции слом аристократии проходил тяжело, через Великую революцию, а укоренение в обществе буржуазных отношений прошло испытание Парижской коммуной. Сословное общество переросло на Западе в классово-гражданское. Самый гражданский класс общества – буржуазия. В сравнении с другими классами она более образована и организована. Она оперирует идеями и механизмами их внушения массам.

Замечу, что капитал – это не только и не столько деньги (оборотные или свободные), сколько оборудование, сырье, технологии и нематериальные активы: квалификация (знания и навыки) персонала, авторские права, деловые связи, репутация. А капитализм – это деятельность в первую "голову по сохранению продуктивного капитала (возмещению из прибыли его убыли), затем по наращиванию его оборота (а не "проедание"), и лишь потом по оплате потребления. Городской по сути производственный капитал Запада, правда, теперь двинулся в поиски более выгодных районов мира (прежде всего по дешевизне оплаты труда и издержкам за безжалостную эксплуатацию природы), а на самом Западе осталось в основном экологически чистое и секретное производство вооружений, сложной техники и уникальные технологии. Кредит же развивался, и банковский капитал Запада (прежде всего американский), как самый близкий к цели общества демократии – стяжанию денег, стал доминировать не только у себя, но и в мире, собирая гигантский "урожай" процентов с заемщиков денег. Прибыли от продажи сложной техники, продукции высоких технологий и интеллектуальных информационных продуктов, а, главное, сверхприбыли банковского капитала Запада, получаемые от торговли деньгами с остальным миром, позволяют перераспределять их в высокий уровень жизни для своего общества. Свое продуктивное сельское хозяйство вынужденно дотируется государством (еда, тем более парная и свежая, должна быть своя). В обществе потребления бешено развивается продажа услуг (они должны быть на месте, их нельзя импортировать).

/Государственное устройство богатого капиталом и живущего в комфортных природных условиях общества было "упаковано" в популистские формы демократии.)

"'Демократия возможна только в сытых странах, это – роскошь богатых, как "роллс-ройс". Экономика только там может заменить политику, где она могущественная экономика и может, накормив народ досыта, погрузить его "в жаркий сон после обеда", – подмечает Э. Лимонов, цитируя В. Шекспира.

Только около 10 % работоспособного населения Запада имеют очень низкие доходы или содержатся на "диете" пособия по безработице, что есть необходимое условие процветания для остальных 90 %.

Люди с низкими доходами живут в неподобающих среднему уровню условиях и этим своим положением морально давят на "средний класс", укрепляют его соревновательный дух, не позволяя расслабляться. Профессионалы среднего класса кнутом и пряником выдрессированы для того, чтобы упорным результативным трудом обслуживать высший класс постиндустриального западного общества.

Девиз западного общества: "традиция (национальная) – демократия (представительная / права человека) – капитализм".

Традиция (то есть история) подвергнута моральной ревизии (вчерашнтй день истории был ужасен бедностью, страданиями и войнами). От прошлого (докапиталистического, варварского, достойного презрения) она отодвинута в благополучный сегодняшний день. И окрашена в один эмоциональный цвет национальной гипергордости за достигнутый сейчас (талантом и трудом трех-четырех последних поколений соотечественников) уровень техники, потребления и комфорта. Кульминация истории! Ничего другого на дорогах и в музеях истории Англии, Канады. Австралии я не видел.

Демократическая система выборности власти прямым голосованием полностью соответствует интересам 10 % активных. Она позволяет "высшему классу" удерживать власть, с помощью денег управлять информационным механизмом и внушать готовые мнения и соблазнительные идеи массам пассивных избирателей. Она позволяет активистам из "среднего класса" и даже из самых низов проявить свою свободную волю и за счет личных качеств выбиться наверх. Обновление выборной власти при демократии происходит каждые 4–8 лет. Это стимулирует прогресс и не стимулирует застой, так как позволяет замечать и исправлять тенденции упадка несколько раз в пределах активной жизнедеятельности одного (в наше время, примерно 25 лет) поколения. Если историю мерить поколениями (а именно так ее меряет Библия) и считать началом прихода на Западе какого-то поколения к власти от крупных потрясений и, соответственно, смены идей, то в XX веке было три заметные перемены. 1929-33 год – мировой экономический кризис в странах капитала (упадок). 1962 год – карибский кризис (фаза баланса). 1991 год – крах европейского социализма (пик величия демократии как власти капитала). Фазы перемен при демократии примерно совпадают со сменой поколений. По меркам истории капиталистическая демократия очень молода. Ей всего два века. Полный цикл "перемены богатства" в демократии пока не очевиден. Войны, как разрешение противоречий власти (война есть продолжение политики, а политика – это вопрос власти в редакции: "кто враг?"), не могут быть в цикле перемен ни пиком подъема, ни пиком упадка. Если же посмотреть назад, в XIX век, и считать середину 50-х годов до начала гражданской войны в США – (1861 год) за первую фазу баланса сил;

80-е годы XIX века – за первую фазу подъема (противоречия везде разрешены в пользу капитала, войн у крупных стран нет); первое десятилетие XX века за вторую фазу баланса; а 30-е годы XX века за первую фазу упадка (мировой кризис), то (см. выше) все же можно проследить цикл, который, наверное, равен четырем поколениям.

' Основным рычагом управления пассивной массой при демократии стал соблазн – инструмент гордого либерализма. Контроль же власти над человеком через поощрение его слабостей провоцирует малодушие (цинизм, зависть, лицемерие, самолюбие, алчность), расширяет границы "дозволенного" (бессовестность, разврат, содомию).

Крайние эмоции восторга или отчаяния в уютных условиях комфортно устроенной жизни масс редки. Официальный эмоциональный климат – скука (ничего экстраординарного не происходит). Эмоции обязательной поп-музыки и математические символы процентов, цифр статистики противопоставлены понятийному мышлению. Культ жертвы, пострадавшего (в силу внушаемого морального комплекса вины, особенно за "холокост") выше культа героя (победителя открытой схватки, поединка)^ Трудозанятость и законопослушность – основные социальные достоинства. Потеря работы воспринимается как трагедия, а вовсе не "радость свободы" жить на вполне сносное пособие. Понятие свободы выдыхается. Старые демократические свободы (слова, печати, собраний) достигнуты и обеспечены, но в условиях неравенства циркуляции идей в обществе, прежде всего доступа к телевидению, с очевидностью теряют смысл и заменены "правами человека". Соблюдение же последних без противоречий и взаимных столкновений прав множества человеков выливается в постоянное наращивание ограничений и запретов.

Информационные технологии ("промывание мозгов") позволяют мягко насаждать стереотипы сознания и поведения, управлять "течением мысли". Навязанная обществу в потоках избыточной информации целесообразная модель восприятия мира слишком сложна для отдельных людей, которые все чаще оказываются беспомощными при самостоятельном принятии даже самых простых житейских решений.

Общество все более подпадает под поголовный, отнюдь не либеральный, контроль расходов граждан через систему расчетов по кредитным карточкам (даже уличные счетчики оплаты за стоянку автомашины переводятся с наличной монеты на кредитную карточку).

Психологию общества "активных/пассивных" выражает и американская примитивная, быстрая еда (только во Франции при аристократии кухня поднялась до изысканности), и произносимое при выпивке единственное пожелание: "взбодрись" (не унывай). Индивидуализм не способствует вниманию к другим и тосты, как правило, не произносятся. В узком месте уступают, пропускают и маневрируют одиночно.

Русская аристократия

Теперь о России. До февральской революции 1917 г. устройство жизни в империи оставалось сословным [1]1
  Православие поощряло аристократию в самом предмете ее духовной гордости: иметь не деньги и не власть, а подвиги служения, свои или славных предков («слуга царю, отец солдатам»). И Царь должен был служить славе: «Царствуй на славу Царь православный! Царствуй на славу, на славу нам», – пелось в гимне. Соответственно, и девиз веками был такой: «самодержавие – православие – народность».


[Закрыть]. Граница же в правящее сословие закрыта. Права и обязанности в сословиях передаются по наследству вне зависимости от деловых и личных качеств. У «высших» (дворянство) из поколения в поколение передаются привилегии, а у «низших» – обязанности. Проявить себя, изменить свое положение и подняться в правящее сословие человеку из числа от природы «лично годных», но не «благородных» очень трудно. Даже богатейшее купечество в своем социальном положении было ущемлено по сравнению с дворянством. Легальный путь наверх при царях лежал через карьеру чиновника. Так, если дед и отец в табели о рангах за срок службы смогли подняться до личного дворянства, то внук имел право испрашивать для себя и последующих поколений дворянство потомственное. В потомственности привилегий российского чиновничества (при советской власти – партийной номенклатуры) состоит его коренное отличие от классической бюрократии. В народе из-за этого витает неприязнь к «верхам». Длительный мир, гармония в обществе удерживаются общинной идеей доверия, жизни по совести, справедливости. А естественная замена «пассивных» на «активных» происходит скачком, решительной акцией, путем переворота внутри аристократии, и протекает быстро (как чудо).

Сознание в России традиционно православное. Внутри значения "правильно славить Бога" идея православия подразумевает и причастность к Божественной славе, которой удостаиваются подвижники. У православных на Небе – "Царствие", то есть аристократия, а не демократия. "Славны" у русских и люди духовного, нравственного подвига (мученики за идею), и герои мирского служения, прежде всего среди воинства. Участие в Божественной славе для православных – средство спасения души. Если мерить душу на душу, то православной меркой будет именно слава. Слава – Божия благодать.

Если же мерить души деньгами или властью, то у русских, по словам Достоевского, возникает "не то что зависть, – тут является какое-то невыносимое чувство нравственного неравенства, слишком язвительного для простонародья".

Деньгами могли гордиться только те, кто их сделал сам, – купцы. Но и здесь, в отличие от Запада, православный купец, по словам представителя знаменитого рода купцов-староверов, Вл. Рябушинского, осознавал себя "лишь как Божьего доверенного по управлению собственностью", а вовсе не абсолютного распорядителя своего собственного богатства всецело и исключительно в личных интересах. Единоличный предприниматель-протестант на Западе (англичанин, немец, голландец, американец) не был скован в предприимчивости чувством ответственности перед Богом. Рискуя, он видел только наживу, только себя и свое богатство. Русский же хозяин, думая о деньгах, оглядывался на славу Божью и не мог особо суетиться. Недаром русское купечество титуловалось "степенством". Вл. Рябушинский по собственному опыту свидетельствует: "Англичанин в душе всегда игрок, даже если он серьезный деловой человек, а наши совсем не игроки, а очень осторожны и медлительны, решение принимают не сразу, а выжидая, но раз оно принято, гнут линию упорно и тягуче, несмотря на неудачи". И еще: "С детства нам внушали: "дело"; тут было нечто большее, чем нажива. Это говорилось так, как потом солдатом я слышал: "Служба Его Величества". И на ней и чины, и ордена, и выгода, но не в них суть для человека с совестью и пониманием".

В России сначала шел идеал, а потом потребности. Ценностная ориентация православия не на благоденствие на земле, а на приобщение к славе Божьей, как идеалу счастья и признание обществом лишь славы как достойной меры отличия, ограничивали размер богатства нравственным пределом довольства и достатка (удовольствия).

Великие подвижники старообрядцы, единственные на земле, кто сумел органично соединить благочестие с богатством, предпочитали перемене идеалов – самосожжение всей семьей и целыми селами. Сильного же побуждения к медленному накоплению прибыли, к ее сохранению и приумножению православный кодекс поведения не давал, а чувство личной ответственности перед людьми (другое дело Бог) снижал.

Идеал, символ веры, через совесть умерял потребности. "А без православной веры русский человек просто дрянь", – здесь я опираюсь на авторитет Ф. М.Достоевского.

В сословном обществе служения общему делу, где есть идеал, отношения регулирует не закон, а целесообразность (закон, что дышло, но зато и милосердие может приостановить жестокость закона).

Что касается жизненного пространства, русским людям очень не повезло с климатом. Россия – самая холодная страна в мире. Суровые зимы, большие перепады температур, замерзание водных путей и огромные сухопутные расстояния делают издержки любого производства в России заведомо выше, чем на Западе и других зонах мира. Подробно об этом пишет А. П.Паршев. Для эффективного функционирования экономики страны в целом (чтобы издержки перекрывались доходом), в таких природных условиях требуется государственное регулирование всех сторон применения и перемещения капитала. При свободном перемещении капитала и единых мировых ценах капитал всегда стремится уйти туда, где затраты на производство (издержки) ниже, и тогда сбежавший капитал замещается импортом товаров. Аналогичные же товары на мировом рынке всегда были дешевле наших. От разорения своего неконкурентного по условиям климата и сухопутных расстояний хозяйства нужен протекционизм, государственная защита внутреннего рынка от агрессии мирового рынка. Тоталитарная закрытость общества здесь предпочтительней либеральной открытости. При "свободе торговли" вектор устремлений капитала всегда был направлен центробежно, из России за границу. Свободная конвертируемость рубля вводилась в России дважды. В конце XIX века при золотом рубле из России на Запад утек огромный золотой запас. При свободной конвертируемости рубля в доллар в конце XX века из России на Запад сначала утекли мобилизационные запасы стратегического сырья (точно знаю про уран, титан, ртуть, ниобий, осмий), постоянно текут невозобновляемые ресурсы, а солидная валютная выручка остается на Западе. И тогда и сейчас свое хозяйство рушилось, а иностранные инвестиции в Россию не шли. При издержках в России, заведомо больших, чем вовне ее, и повышенном риске убытков для внешнего инвестора никакой привлекательности для вложений иностранного капитала в нашу экономику нет. Пришел же в Россию только кредит и только под гарантии либо заклада российских ликвидных ценностей, либо государственных обязательств платить проценты и возвратить долг. В результате Запад обогатился.

В условиях открытости, означающей бегство капитала из России и разорительный импорт иностранных товаров, в хозяйстве процветает рвачество, и солидный, с деловой и социальной устойчивостью, капитализм укрепиться, конечно, не может. Пример рвачей, проныр, живоглотов, хамов, выжиг, злостных банкротов и иных "нечестно богатых" активных "дельцов", во многом вынужденно неправедных по отношению к пассивной массе, с точки зрения пользы для общества был отрицательным. Капиталистическое разделение на классы российское общество отвергло и в начале, и в конце XX века, ограничившись временным сломом сословных перегородок. [2]2
  Короткие первые сорок лет советского строя Россия жила солидарным обществом с нарождавшимся новым сословием правящей партийной номенклатуры, но уже в 60-е годы номенклатура стала потомственной, обрела отдельные от народа интересы и сознание своего особого, закрепленного привилегиями, статуса. Возвращается российское общество в сословные рамки и сейчас. Перегруппировка активных произошла. Возвысились бояре-олигархи. Закрепляются права владения хозяйственными «вотчинами». Возобновилась раздача властью орденов и привилегий. Происходит сращивание новых «хозяев» с обновленной номенклатурой в новую знать и ее обособление от народа.


[Закрыть]

Основным рычагом контроля над всеми сословиями общества, "упакованного" в государственные формы аристократии, выступает страх – инструмент смиренного тоталитаризма. Слава же, как традиционный нравственный приоритет в обществе, стимулирует подвиги великодушия (преданность, жертвенность, сострадание, бескорыстие).

В России у православных сохранились подвиги благочестия: личная милостыня и пост. На Западе же у протестантов поста вообще нет, а у католиков пост остался только на два дня перед Пасхой.

Психологию российского общества, живущего в холодных суровых условиях, выражает простая и неспешная еда и большая, чем на Западе, склонность к напиткам, "греющим душу". Тосты, как правило, произносятся и всегда содержат пожелание здоровья всем присутствующим. В узком месте русские сами организуются в очередь.

В традиционном сословном тоталитарном обществе наследуемый характер привилегий развращает высшие сословия (и дворян-чиновников, и купцов-промышленников), приводит их к бесславию, духовной деградации. В благополучное время уже третье (по закону Паркинсона) поколение наследников привилегий некогда "славных предков" жиреет, теряет деловую активность и идеалы общего с народом дела, что приводит их к упадку (конкурентов нет, и количество богатства у знати переходит в качество апатии, скуки и сладострастия). Деградация же знати вызывает у народа уже не просто неприязнь, а глухое, устойчивое омерзение и тоже потерю энтузиазма. В ответ знать платит народу ненавистью. Неизбежно наступает застой в развитии. Вожжи страха ослабевают. В обществе возобладают идеи либерализации, которые проталкивают активные из групп наивных "мечтателей" и "святых праведников" (революционеров, диссидентов). Знать ищет выхода, однако будучи уже неспособной к личному подвигу ради идеи склоняется к реформам в пользу либерализма. Пассивные трудовые сословия примыкают к либеральным идеям "союза завистников и неудачников". Происходит характерный для русских моментальный слом в никем не предвиденной резкой форме. Сословные границы рушатся. У "активных" открываются перспективы. Происходит перегруппировка в "верхах". "Мечтатели" при установлении нормальных деловых условий отсеиваются, а "хозяева" поднимаются и двигают вперед развитие. Народ, хранитель вековой коллективистской традиции и общинного духа, в своей массе не рассыпается на индивидуумов, эмоционально сопротивляется насилию озападнивания. Гармония в обществе восстанавливается в старой сословной форме: "знать/народ".

Лекарством для сословного общества Ф. М.Достоевский считал войну. Лекарством "отрадного для народа" моментального действия, поднимающего "дух народа и его сознание собственного достоинства". "Война равняет всех во время боя и мирит господина и раба в самом высшем проявлении человеческого достоинства – в жертве жизнью за общее дело, за всех, за отечество". Обе отечественные войны, несомненно, были таким лекарством.

Либеральные идеи реформ овладевали умами тоталитарного православного общества в периоды упадка с периодичностью в три поколения. Определяется это природным свойством, называемым в диалектике "отрицание отрицания".

В короткие периоды слома сословных перегородок и перегруппировки активных внутри общества основатели родов (особенно купеческих) первоначально выдвигались за счет выдающихся качеств по аристократическому принципу "личной годности". Через 50–75 лет большинство из родов, представленных уже не блещущими личными качествами внуками родоначальников, сходит со сцены, и возвышаются другие. Средний период процветания рода – три, максимум четыре поколения, то есть – 75, от силы 100 лет.

Одновременность возвышения и деградации аристократии закладывает цикл кардинальной перегруппировки верхов и либеральных реформ общества, "перемены гармонии", тоже раз в три поколения (в среднем раз в 60–90 лет).

На графике колебаний благополучия гармонии в России (рис.№ 3, стр.70) первый упадок, 1662 (±3) год, приходится аккурат на раскол русской православной церкви – апофеоз дисгармонии в обществе и государстве. Упадки и подъемы российского благополучия гармонии следуют в периоде трех поколений.

Так, после "смуты", спустя 76 лет после основания династии в 1613 году, с 1689 года началось правление третьего из Романовых – царя-реформатора Петра I Великого, силой перетряхнувшего общество на западный манер. Через 73 года после начала царствования Петра I в результате переворота к власти (с 1762 года) гвардией была возведена жена его убитого внука Екатерина II Великая, проведшая реформы и оформившая сословные привилегии дворян. Через 63 года в 1825 году "декабристы", аристократы-масоны, пытались перегруппировать общество, но были подавлены и произошло это только в четвертом от Екатерины Великой поколении при либеральных реформах царя-демократа Александра II Освободителя (правил с 1855 года, а отменил крепостное право в 1861 году). Еще через три поколения, в феврале 1917 года также аристократы-масоны по уговору с Западом свергли православного царя. Трехсотлетняя династия Романовых пала. Лавинная либерализация длилась всего восемь месяцев и завершилась Великим "Октябрьским переворотом", когда власть перехватили большевики. Незначительная, но самая активная политическая фракция представительной власти, возвышенные героические идеи и великий замысел которой увлекли массы и обеспечили ей победу в гражданской войне. А еще через три поколения (74 года), в 1991 году сам партийный царь с боярами-партократами под моральным давлением Запада окончательно предали тоталитарную мечту о справедливости для всех и отдали власть либералам. Произошел очередной слом сословных границ в традиционной форме переворота.

Причина приверженности российского общества к аристократии, его сопротивления и полной чиновной бюрократизации, и сплошной выборной демократизации, на мой взгляд, состоит в том, что холодная Россия представляет собой еще и уникальный конгломерат народов, где русские не составляют господствующую доминанту крови. Русская цивилизация принимала всех, кто овладевал русским языком. Таких племен и народов сейчас 120 или более. В России населяющие ее многочисленные народы и этнические группы сплочены в национальные острова и архипелаги среди моря русских и участвуют в государственной власти по аристократическому принципу. Что же касается моря русских, то среди них, благодаря суровым российским условиям, расстояниям и просторам, на местах воспроизводится тоже аристократия (выбиваются наверх "лично годные", их доверие ограничено самым ближним кругом, место при деле сохраняется в поколениях через родство).

А от бюрократической вертикали власти в России большого толка нет. Чиновник, из присущего чувства зависти к аристократически "лично годным", от личных жертвенных подвигов во имя высокой цели уклоняется и гасит благой порыв приказов. Российский аппаратчик ни шагу ради идеи не сделает, а уж защищать ее, рискуя собственной жизнью, – тем более не станет. Другое дело – аристократы духа, движимые волей, предваряемой представлением цели. Аристократов духа, у которых идея определяет желания, а желание превращается в волевой акт действия. В этом плане характерно замечание Верховного. правителя России времен гражданской войны адмирала Колчака. Он писал: "Скажу Вам откровенно: я прямо поражаюсь отсутствию у нас порядочных людей. То же самое у Деникина – я недавно получил от него письмо; то же и у большевиков. Это общее явление русское: нет людей. Худшие враги правительства – его собственные служащие". Вспомним и о трагической кончине самого Колчака, и многих других подвижников равно как белой, так и красной идеи среди русских.

; У истоков русской государственности стояли варяги-скандинавы. И потом, во все времена, правящая знать в России была во многом не русской. В XVII веке после монголо-татарского ига и польско-литовского нашествия, русская аристократия насчитывала 156 семейств татарского происхождения, 168 семейств Рюриковичей (30 %) и 223 семейства польско-литовского происхождения. После широкого онемечивания верхов во времена империи, процент русских родов в российской аристократии стал еще меньше (в Европе русские и немцы – это две самые многочисленные, сильные и биологически здоровые нации, которые по национальным характерам могут дополнять друг друга). При царях соблюдалась "черта оседлости", и евреям путь в аристократию был закрыт. После 1917 года это препятствие было устранено, и в российскую правящую элиту мощно вошли колена Израилевы.

В 1917 и 1991 годах в условиях скачков в развитии техники (соответственно, промышленной и информационной) сковывавшая рывок технического прогресса аристократическая конструкция власти в России разрушалась до основания (полного краха прежней идеологии, смены идеалов) и носила характер революции. В 1917 году – Великой социалистической революции (открывала надежду на проявление способностей и лучшую справедливую жизнь для всех), а в 1991 году – либеральной контрреволюции (только для 10 % активных).

Сталин, поверх формально выборной и легитимной советской власти, создал аристократическую партийно-номенклатурную систему и страхом держал и ее, и народ в состоянии бодрости и свежести в борьбе за идеал. После его смерти партократия ("каста проклятая") потеряла революционность и в своем сословном сознании отделила насущные потребности своего благоденствия от далеких целей благополучия всего народа. Возник конфликт между сознанием правящего сословия и официальной идеологией государства.

Коммунистическая идеология, накладывая моральные ограничения на аппетиты верхов, напоминая об их обязанностях перед народом, раздражала номенклатуру, на словах продолжавшую проповедовать идеалы для всех, но на деле погрязшую в своих потребностях и бесцеремонном карьеризме. В народе же на третьем поколении после Великой революции накопилось отчаяние исторического ожидания коммунистической справедливости, понимаемой, прежде всего, как равенство.

Пример достигнутого благополучия богатого Запада со свободой частной инициативы на фоне ущербного монополизмом и весьма скромного достатком советского хозяйства, где критериев успешности не существовало и, что бы ни делали, все изображалось превосходным, давил и на знать, и на советский народ неким комплексом неполноценности собственной системы. На явную полноценность общества в науке и технике (космической, ядерной, авиационной, атомной подводной), электроэнергетике, спорте, культуре закрыли глаза. "Зато мы делаем ракеты, перекрываем Енисей, и даже в области балета мы впереди планеты всей", – пел А. Галич, но бревном-то в глазу стояла отсталость в гражданских технологиях и дефицит хорошего ширпотреба.