Текст книги "Красный дракон. Китай и Россия в XXI веке"

Автор книги: Андрей Девятов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Предварительные выводы

Если известную мне практику бизнеса с китайцами рассматривать как взаимодействие активных и пассивных сил и подвести под общий знаменатель принципов достижения успеха, то получится следующая схема шести способов изменить связку сил в свою пользу и одолеть китайского противника. Три из них предусматривают принятие активной позиции Ян(1) и три – пассивной Инь (0).

Способ № 1 (Ян). Прямое действие с целью переломить противника заведомо большей силой.

Способ № 2 (Ян). Фантастически завышать планку и противиться тому, с чем разумно было бы сразу согласиться. Китайцы все одно заподозрят обман. Поэтому нужно дать китайцам поторговаться, выиграть бой и понизить планку до уровня, который изначально был приемлемым. Иначе китайцы все равно снизили бы планку, но до неприемлемого для вас уровня.

Способ № 3 (Ян). Выдвигать дикие требования, противные истинным намерениям, чтобы китайцы, противоборствуя, вывернули направление на то, что и подразумевалось в тайном замысле.

Способ № 4 (Инь). Поддаваться силе и, перехватив вектор китайской силы на конечном отрезке витка, выворачивать ее в безопасное направление.

Способ № 5 (Инь). Искренне говорить китайцам все, что думаешь, и все, что намереваешься делать. Все одно – китайцы вам не поверят, ваши предложения отвергнут, а тем самым проявят действие и выйдут из неделания.

Способ № 6 (Инь). Ждать "не делая". Заставить китайцев проявить активность и тем самым подставиться.

Для выбора и успешного применения того или иного способа требуется собрать данные о партнере и оценить ваши и его позиции в сделке в категориях сил Ян(1) и Инь (О). Затем, в случае тупика, памятуя, что перемены следуют в связке не двух, а трех сил, заполнить недостающую позицию для достижения просчитанного результата.

Здесь искушенный читатель может заметить, что такой метод, как надувательство путем введения "третьего", можно, конечно, увязать при желании и с "Книгой Перемен", но ведь он был описан, скажем, Ильфом и Петровым в "Золотом теленке". Мои рассуждения насчет схем "Инь-Ян" и связок "трех сил", конечно, отчасти могут напоминать, как в ходе китайской "культурной революции" конкретику жизни подгоняли под цитаты Мао Цзэдуна. Например, шахтер говорил, что выполнил или перевыполнил свою норму потому, что прочел статью Мао "Юй Гун передвигает гору", а парикмахер – что хорошо стрижет потому, что прочел статью "Служить народу". При желании можно было бы под "Инь-Ян" подогнать и трюки с оффшорными счетами в банках или с фиктивными компаниями, практикуемыми в Америке…

Однако я подчеркну: та или иная подмена тезиса, подгонки, оффшоры и подставные компании – это всего лишь разбивка схемы действия своей силы против другой противной силы, а не введение третьей силы с самостоятельным вектором интересов, самостоятельной энергией и желанием действовать. Иными словами, это разные законы бытия и мышления.

Что же касается приведенных примеров, то они, так или иначе, говорят об особой модели китайского бизнеса (частного предпринимательства при государственном социализме и протекционизме, т. е. "экономического национализма"), предназначенной специально для "экономического космополитизма" либеральной России.

Товарооборот Китая со всеми странами мира растет – и только с новой Россией (в денежном выражении) нет! Происходит это не столько из-за того, что товара продается мало или он плох, сколько из-за целенаправленного и умелого занижения цен китайцами. Именно на этом направлении сконцентрированы самые отъявленные китайские авантюристы, выражающие скоординированные государством интересы своих многочисленных кланов. А партнеры-россияне перед ними разрознены и часто беззащитны, ибо в условиях предельной рыночной либерализации не имеют ни опоры на клан, ни практической поддержки своего государства. В результате – обогащение и усиление общества в КНР, и – разорение, ослабление и подрыв общества в России.

"В ситуации поражения рецептов западного беспочвенного космополитизма в экономической жизни России мне представляется полезным для россиян спрятать подальше былые амбиции "старшего брата" и учиться, где это уместно, специфике национальной политической экономии, ее житейскому пониманию и применению у китайцев.

Глава 4. КИТАЙСКАЯ СПЕЦИФИКА

Человеческий фактор

Самый простой, по-русски неожиданный и вместе с тем очевидный ответ на вопрос: «почему для России не годится китайский путь?» – состоит в том, что китайцев много, тогда как русских мало! И разница эта составляет один порядок – десять раз. В бескрайней России просто нет того числа рабочих рук, интенсивным трудом которых можно было бы так же, как в Китае, приумножать национальный продукт. Более того, в Китае, где раздолья совсем нет, – около 70 % населения сельское, скученное и плотное как в ином городе, но жить может без малого самодостаточно в почти натуральном хозяйстве двора. А в России те же 70 % населения сосредоточено в городах, где самодостаточность невозможна, требуется продуктообмен и больше половины стоимостей создается в сфере услуг, торговле, на транспорте, в складском хозяйстве и связи.

Если Россия самая холодная страна в мире, то Китай – самая многонаселенная. Огромное количество и преимущественно сельский состав населения определяют китайскую специфику в том, что касается экономики китайского пути (внутренних источников накопления и способов распределения национального богатства). Источник стартового, без внешних займов, накопления капитала народного хозяйства страны в Китае кроется, по сути, в добровольной (мобилизованной интересами семьи) интенсификации труда громадного сельского населения, а также в климате, дающем до трех урожаев в год.

В России состав источников накопления другой. – Во всяком случае, дополнительный налог "на климат и расстояния" для финансирования экономического чуда в городе с куда менее продуктивной и совсем теперь малолюдной русской деревни явно взять не удастся.

Китайское руководство каждый раз, когда примеряло на себя "городские" иностранные идеи; конечно, видело всю реальность своего огромного сельского населения, а потому, когда было разумно и не поддавалось на иностранные соблазны универсальных, якобы применимых для всех времен и народов принципов, шло своим собственным, китайским путем.

[Другой резон состоит в том, что Китай – это национальный монолит. 95 % населения – китайцы (хань), тогда как Россия – конгломерат народов, где русских хотя и 80 % от численности населения, но правящей доминанты по крови нет. В Китае именно ханьская национально-культурная доминанта определяет китайскую специфику в политике, а именно: сплошную вертикаль власти единой ханьской бюрократии. В России же принципиальный характер имеет национально-культурное разнообразие, что в конструкции власти определяет аристократический принцип отбора и удержания людей в составе правящей знати. В Китае аристократии нет, и бюрократия всегда остается бюрократией, поднимается по прямой лестнице рангов и должностей, дисциплинированно служит государству, деспотично в лоб продавливает исполнение приказов, и даже взятка подталкивает процесс к назначенной высшим начальством цели. ^В России же державный прогресс делают, как правило, обходным маневром подвижники-аристократы, опирающиеся на ближний круг свояков и ставленников. А от командной вертикали бюрократов для ускорения общего дела большого толка нет. Созидание всегда обременительно. И на местах российские бюрократы либо гасят порыв благого приказа статьями, пунктами, параграфами других нормативных актов, либо, завидуя успехам аристократически "лично годных", уравниваются с ними за счет взяток. Работая на себя, разрешают или запрещают все, отклоняющееся от вектора, заданного приказом сверху. И так не столько мобилизуют и концентрируют, сколько распыляют, поглощают и тормозят деловую активность.

Важную особенность китайского пути всегда составляла демонстрация силы, серьезности намерений действовать, как фактора и острастки направленной вовне и духовной мобилизации внутри китайского общества, его сплочения вокруг власти. Собственно действия с применением силы – вторичны. "Винтовка рождает власть", – любимый лозунг Мао Цзэдуна. Китайский "контрудар в целях самообороны" по Вьетнаму 17 февраля 1979 года – врт с чего начались на практике реформы Дэн Сяопина.

В России же меры не знают, и сила не столько демонстрируется, сколько применяется, причем, как правило, чрезмерно и лишь после очень долгого сосредоточения.

Мао Цзэдун, сам выходец из горной деревни, должно быть, хорошо понимал крестьян и в своей деятельности был прежде всего китайцем, а уж потом марксистом. Мао расширил европейское, западное учение Маркса, добавив концепцию построения социализма в полуколониальной и полуфеодальной стране. Свою теорию "демократической революции" и "диктатуры народа" (а по сути, диктатуры компартии) он построил на четком понимании национальных реалий и традиции аграрного Китая, что привело к успеху на практике.

Китайский путь "реформ и открытости" Дэн Сяопина в 1979 году тоже начинался с деревни. Начало предусматривало самодостаточность, "опору на собственные силы". Ни государство, ни частные инвесторы ничего по началу никуда не вкладывали. Лишь идея и практика коммун-монстров с "железной чашкой риса" для всех, введенные Мао Цзэдуном, были заменены в деревне на идею и практику "семейного подряда" с результатами для своих. Бережно, с сохранением всех возможных привилегий и синекур, заменили и руководящие кадры "революционеров старшего поколения" в партии и армии на подошедшее по возрасту активное и желавшее перемен поколение участников уже не героического "Великого похода", но бесславного "Большого скачка". После "трех лет упорного труда" обещанных Мао Цзэдуном "десяти тысяч лет счастья" не наступило. Дэн Сяопин же обратился к конфуцианскому понятию "малое изобилие" ("сяокан": мира в государстве и безбедной жизни народа). Так от безграничного смыслового ореола коммунистических символов был осуществлен переход к конкретному образу накопления в видимой перспективе. Отдали "железным винтикам" желанную команду: накапливать (а китайцы склонны копить "на черный день", "бережно сберегать бережно сбереженное") – и, что называется, "процесс пошел".

Реформы начинались с того, что в деревне китайская крестьянская семья (живущие вместе поколения кровных родственников) на основе коллективного (малый клан), реже индивидуального, подряда получала в хозяйственное использование сроком на 50 лет землю, и очень часто в виде горы (80 % территории Китая – горы). Если на горе есть хоть какая-то почва, то ее можно уступами террасировать, сооружать горизонтальные площадки полей и выращивать зерновые. По законам геологии, на склонах гор часто бывают источники питьевой воды, необходимые для людей и домашнего скота (монастыри в горах везде устроены при таких источниках). Полив полей – естественными осадками, которых хватает. Если почвы мало, одни камни, то террасы засаживаются плодовыми деревьями. Если с почвой совсем плохо, то террасы не делаются, а склон засаживается лесом. Поскольку деревья вырастают до возможности их хозяйственной заготовки примерно за 20 лет, то пятидесятилетний срок подряда открывал крестьянам перспективу даже в самом худшем горном варианте двум поколениям семьи, получившей землю в-подряд, достичь хоть каких-то, но гарантированных результатов от хозяйственной разработки горы. Все китайцы еще при Мао Цзэдуне на политзанятиях в ходе "Большого скачка" и "культурной революции" учили наизусть его работу "Юй-гун передвинул горы" с идеей не бояться трудностей и возможности достижения результата кропотливым трудом нескольких поколений семьи. При Дэн Сяопине были созданы условия семейного (именно в нескольких поколениях кровных родственников) хозяйства. Дело реформ в сельском хозяйстве пошло, так как у массы крестьян появился интерес работать интенсивнее с видами на будущее. Был включен и "административный ресурс" китайской бюрократии, силой загонявшей крестьян в подряд наподобие советской коллективизации.

Сначала действительно только интенсивный и рачительный личный, ручной труд семисот миллионов китайских крестьян, получивших перспективу улучшения своей жизни и жизни своих детей, без оборотных денег, без механизмов, без химических удобрений, без помощи науки, примерно к середине 80-х годов позволил деревне накормить и себя, и городов китайской деревне появились хоть какие-то тощие накопления для потребления современных городских промышленных товаров.

В результате реформ коммуны распустили, но земля в Китае осталась государственной и лишь была отдана в семейный подряд на 50, а под некоторые цели даже на 70 лет] В благодатном теплом и влажном климате, где живет большинство китайцев, подряд стал почти повсеместным. Где местные условия умеренного климата, бедных почв и низкой плотности населения требовали широких коллективных усилий для товарного производства, там были сохранены большие производственные бригады. А в холодных, малолюдных и малопродуктивных степях Внутренней Монголии и Синьцзяна сохранили крупные госхозы с машинной обработкой полей и производством зерна в государственные резервы (мобилизационный запас на случай стихийных бедствий, беспорядков, войны и т. д.).

В 1997 году я участвовал в переговорах российского завода "Ростсельмаш" с китайцами на предмет продажи в Китай зерновых комбайнов. Российские комбайны рассчитаны на обширные поля и имеют ширину жатки 8,5 и даже 11 метров. Развернуться с такой жаткой в Китае почти негде. Так вот, покупали их китайцы, и то очень мало, только для степей Внутренней Монголии и Синьцзяна. На зажатых горами полях северного и центрального Китая, в конце 90-х годов, кроме ручного труда стали использовать маленькие зерновые комбайны собственного китайского производства с шириной жатки 2–3 метра. Такие комбайны я видел регулярно, дважды в год на шоссе Пекин – Бэйдайхэ, когда их срочно перегоняли своим ходом для быстрой уборки первого урожая из одной производственной бригады в другую. Использовали комбайны группами, по несколько машин, на принципе передачи техники полеводческим хозяйствам во временную аренду. В относительно равнинном и самом урожайном восточном и южном Китае в рисовых чеках я видел только буйволов, малую механизацию и сверхинтенсивный ручной труд. Этот пример показывает, что чем суровее климат, тем меньше урожайность, меньше численность населения, больше обобществления средств производства и больше техники на полях, а где климат самый мягкий, там самая высокая урожайность, больше всего населения, там нет госхозов, меньше используется техника. Справедливости ради нужно заметить, что рост урожайности в Китае даже при ручной обработке полей допотопными орудиями труда в ходе реформ во многом (до 30 % прибавки урожая) был достигнут за счет селекции высокопродуктивного семенного материала и массового внедрения на поля лучших в мире по продуктивности сортов риса и других злаковых культур. Огромную роль сыграло и почти повсеместное, регулярное повышение плодородия истощенной китайской почвы минеральными удобрениями. При этом по мочевине Китаю за 20 лет удалось на иностранном оборудовании создать достаточные мощности собственного производства и к 1998 году почти полностью свернуть импорт. А по хлористому калию провести геологоразведку и обнаружить скромные запасы на своей территории, позволяющие говорить о какой-то степени независимости от российского (и другого зарубежного) импорта в перспективе. В перемещениях по стране я наблюдал, как редкие и скудные, чернеющие то тут, то там, кучки навоза и другой органики на полях постепенно были заменены внушительными штабелями мешков, откуда растекались белые ручейки минеральных удобрений (к поставкам которых в Китай и я прилагал руку).

Таким образом, не только и не столько выставленный властями напоказ интенсивный труд в условиях семейной организации сельского хозяйства (как адекватного с традицией пореформенного типа осмысленной занятости подавляющего большинства нации), сколько оставленный в информационной тени высокопродуктивный семенной материал на хорошо удобренных почвах стали первоосновой "китайского чуда". Достигнутый Китаем достаток зерна – важнейший фактор стабильности для общества с уже почти полутора миллиардами едоков и культом еды.

Если пища – это один из природных факторов, взаимосвязанный с психофизиологическими особенностями нации, то любопытны следующие наблюдения. На Западе пища во французской кухне поднялась до изысканности удовольствия, а в американской быстрой еде опустилась до примитивного обжорства, даже уровень американского ресторана перешел на быструю еду. У созерцательных русских еда простая и неспешная. У китайцев же еда медленная и изощренная на всех уровнях социальной лестницы. Даже самый бедный крестьянин где-нибудь в провинции Шаньдун будет за чашкой риса без ничего долго обсасывать личинки цикад и разгрызать хитин скорпионов, выбирая совершенно неведомые европейской кухне пресно-сладкие и горько-кислые нюансы вкусовых ощущений. Кстати, реформа дала большинству китайцев прежде всего возможность нарастить в своем повседневном рационе "железную чашку риса" без ничего (по-китайски "основная еда") так называемыми "вспомогательными" продуктами (мясо, рыба, сахар и пр.).

Я совершенно точно помню разговор с молодым китайским крестьянином летом 1978 года. Тогда, отнюдь не в горах, а на равнине с поливным земледелием под Пекином, где снимают два урожая и растет даже такая теплолюбивая культура, как хлопок, денежные доходы в пригородной сельскохозяйственной коммуне составляли 8 фэ-ней на трудодень, или меньше чем два с половиной юаня в месяц. Помидоры в то время в Пекине стоили 5 фэней за цзинь (полкило), носки стоили около юаня, а комплект простой зимней одежды – около сорока юаней. Рентабельность продуктивного сельского хозяйства держалась близкой к нулю, и бедность в китайской деревне была ошеломляющей для европейца.

За годы реформ деревня в пригородах, где сбыт рядом, и на равнине, где тепло, вдоволь воды и много рабочих рук, интенсивным трудом разбогатела, приоделась, отстроилась новыми домами с городской мебелью и спутниковым телевидением. Особенно заметно поднялась деревня в равнинных восточных и южных районах, где по условиям климата снимают до трех урожаев, а водный транспорт по многочисленным рекам и приморский каботаж своей дешевизной обеспечивают выигрыш над накладными расходами в любых сухопутных и, тем более, горных перевозках.

Шаг за шагом

Курс «четырех модернизаций»: модернизации сельского хозяйства, промышленности, обороны и науки, – был принят в декабре 1978 года на третьем пленуме ЦК КПК одиннадцатого созывав Но только после того, как был сделан задел накоплений в сельском хозяйстве, получили настоящее развитие остальные направления этого курса. Когда же через 9 лет успехи модернизации были налицо, качественные характеристики четырех модернизаций стали дополняться количественными, а также определены сроки исполнения великого замысла Дэн Сяопина: учетверить объем валового национального продукта (за 20 лет, к 2000 году) и выйти на уровень ведущих мировых держав (за 40 лет, к 2020 году).

Реформы в грроде начинались в 1984 году с общественного питания и сферы услуг, не требовавших особых инвестиций (в массе – тот же семейный подряд, что и в деревне). Серьезное же промышленное производство требовало серьезного стартового капитала, а современное производство – современных технологий.

Смею заметить, что, приступая к модернизации промышленности, науки и обороны, китайское руководство опять было самодостаточным, ибо сделало упор не на чужие абстрактные мозги иностранцев, а на советы своих, мыслящих по-китайски конкретно, этнических китайцев, проживающих за границей.

Сначала на самом высоком уровне китайское руководство посоветовалось с успешной китайской эмиграцией из азиатских и западных стран капитала. Советовалось же оно на предмет того, какие направления развития они, этнические китайцы, живущие за рубежом, по имеющемуся у них достоверному опыту, считают перспективными, а какие – тупиковыми. Визиты именитых в мировой науке и зарубежном бизнесе этнических китайцев в Пекин в 80-е годы шли непрерывной чередой. Параллельно десятки тысяч китайских студентов с материка за государственный счет были отправлены на учебу в страны Запада.

Примечательно, что эмиграция из Китая никогда не считалась в китайском обществе изменой Родине. И подавляющее большинство китайцев на чужбине сохраняют чувство сыновнего долга перед Родиной и оказывают помощь своему "срединному государству" вне зависимости от личных политических и идеологических симпатий и чувств к действующей на материке бюрократии, полагает это долгом, обязательным для исполнения.

Серьезные инвестиции в серьезные проекты модернизации промышленности КНР первыми сделали соотечественники из Гонконга и Макао, с Тайваня, а также этнические китайцы из Сингапура, стран Юго-Восточной Азии и Запада. Крупномасштабные вложения внешнего китайского капитала в КНР в 90-е годы – по существу и, даже, вероятно, во многих случаях формально, это возврат долга с процентами. Ибо и в 60-е, и в 70-е годы китайское руководство способствовало развитию китайского капитализма в Гонконге, в странах Юго-Восточной Азии и, возможно, в США. Экспорт китайских товаров из КНР по бросовым ценам через китайские фирмы-посредники в Гонконге и других третьих странах тогда способствовал накоплению стартового капитала зарубежной китайской диаспоры.

Вслед за китайскими эмигрантами за прибылью от дешевизны рабочей силы, низких требований по экологии, близости сырья и умеренности затрат на строительство в Китай потянулся основной, неэмигрантский иностранный капитал. Однако редко кто из иностранцев внутри Китая сам способен один на один успешно работать в бизнесе против китайцев, и все серьезные иностранные представительства в Китае имеют в своем штате граждан китайского происхождения. Этап вложения капитала в Китай проходит на ура. Трудности у иностранцев возникают на этапе попыток самостоятельно и в лоб реализовать западные схемы возврата капитала и вывоза прибыли (если, конечно, перед походом в Китай у иностранцев изначально не была предусмотрена добротная предпринимательская авантюра). Этим я хочу сказать, что модернизацию промышленности китайцы сделали за иностранные деньги, но, по большей части, мозгами и руками этнических китайцев, что уникально.

Говоря о реформах в городе, следует упомянуть и специфику китайского криминала. Традиционно китайцы решают теневые вопросы между собой, не втягивая в разборки иностранцев. Причиной тому, возможно, является непоколебимая уверенность в духовной ущербности и умственной неполноценности белых и, тем более, черных. В неспособности иностранцев воспринимать всю систему китайских ориентиров ритуала, обычаев, векторов воли. Шантаж иностранца в обычных китайских формах умолчания и образного намека не достигает цели. Иностранец, как бы" он хорошо ни знал язык, все одно в "китайских церемониях" бестолков. Его, конечно, можно примитивно ограбить, но подобный способ действий в отношении "недоумков с окраины" явно ниже достоинства организованной преступности и остается на совести активистов криминала, действующих индивидуально. За семь лет моей практики предпринимательства в Китае и в крупных торговых сделках и в среднем бизнесе (а я, помимо прочего, руководил гостиницей и рестораном на курорте, где априорно есть теневая выручка), – у меня не было ни одного личного и прямого столкновения с китайским криминалом. Не смешивается китайский криминал и с иностранным криминалом. Никакого сращивания или даже согласования действий "русской мафии" с китайскими триадами в Китае я не видел. Попытки русских "братков" собирать долю с мощного потока наших соотечественников, едущих в Китай за мелкооптовыми закупками, и проводить разборки на китайской территории не имели серьезной (прежде всего предоставлением оружия на месте) поддержки от местного криминала и были быстро пресечены китайской полицией. Такова китайская специфика в части личной безопасности иностранцев как одного из факторов, благоприятствующих притоку в Китай иностранных денег.

Особо следует упомянуть о специфике китайской коррупции. Коррупция в Китае, как и проституция, вроде бы и записаны в состав зла, с которым надлежит бороться, но никакой решительности в борьбе я не замечал. Скорее, это сфера взаимоотношений между людьми, которая управляется без поощрения, одним только наказанием. Взятка выступает средством закрыть глаза на то, что в действительности есть, но не укладывается в рамки норматива. (Своего рода инструментом для работы в сфере, которая не регулируется законами. Китайская бюрократия изначально признает, что жизнь шире предусмотренного властями и ее стихия превышает человеческие возможности. Непротиворечиво предусмотреть все разнообразие жизни невозможно, поэтому власть преднамеренно оставляет пути решения проблем, которые по закону решить нельзя. Со времен Писания "закон не сделал совершенным никого" (Евр. 7, 19). Молчаливое согласие властей с реализацией всего того, что не запрещено, значило бы – снять тормоза. От подобной перспективы "ухода вразнос", который в России наблюдался в 1991-92 гг., спасает как регулятор, своего рода турникет, взятка. Взятка, позволяющая действовать, забирает примерно столько же затрат, сколько пришлось бы заплатить по закону, если бы разрешающий закон был. А взятка как откуп от притеснения властями – это своего рода штраф в ситуациях, когда есть пострадавший, но по суду доказать вину и наказать нельзя из-за отсутствия запрещающего закона. Кроме всего прочего, коррупция есть всегдашний повод для избирательного наказания чиновника любого ранга в случаях его чрезмерного выхода за рамки согласованных клановых интересов. В ходе реформ были наказаны (вплоть до расстрела) сотни высокопоставленных лиц второго плана: вице-губернаторы, заместители председателей, мэры, прокуроры. Самым высоким наказанным чиновником оказался член Политбюро ЦК ЦПК, мэр Пекина Чэнь Ситун, которого приговорили к 16 годам тюрьмы.

 Конечно, процессы коррупции в Китае принимают параметры морального разложения и загнивания общественного организма: социалистические идеалы все больше подвергаются осмеянию и попираются, нарастает лихоимство чиновников и влияние мафии, растет преступность, немыслимая при торжестве ортодоксальных идей Мао Цзэдуна.

Однако в Китае, в отличие от зарубежья, именно представители власти играют в формировании мафиозных структур решающую роль, а китайская мафия в своей деятельности опирается, по сути, на конфуцианскую клановую традицию. Очень отчетливо я это видел на примере проституции. В Пекине и на курорте в Бэйдайхэ проституция умело управлялась и пользовалась негласным покровительством каких-то чиновников местных партийных и государственных органов и полицейских, которые рассматривали ее как источник личного и корпоративного обогащения. Однако в 1996 году, на время проведения в Пекине третьего всемирного форума женщин, на всю проституцию в столице был наложен согласованный двухмесячный мораторий, который неукоснительно соблюдался. То есть, пока Центральное правительство, однопартийная диктатура в сфере права и преданные партии органы безопасности держат в руках рычаги контроля за ситуацией на местах (прежде всего экономические), "простые" уголовники не имеют никаких шансов на то, чтобы самостоятельно стать мафиози и противостоять государственной машине. Справедливости ради, здесь нужно отметить усиление репрессий центральной власти по отношению к коррупционерам-чиновникам на местах, что сопровождается соответствующим информационным обеспечением и вызывает поддержку народа.

Ярким примером направляемой китайской коррупции выступает история с ввозом в страну дорогих автомобилей иностранных марок. Очевидно, что если бы все китайцы пересели с велосипедов на автомобили, то в мире могла бы случиться экологическая катастрофа. Процесс же автомобилизации Китая неудержимо нарастает. Для его сдерживания с одновременной денежной выгодой для государства используется механизм регулирования через цены и ввозные пошлины на машины. После начала реформ и до 1994 года пошлина составляла 210 % – и не к свободной цене в контракте покупки, а к фиксированной стоимости, установленной государством в таможенном перечне для автомобилей того или иного класса. Если дорогой автомобиль ввозился в Китай по этим правилам, то он становился супердорогим. Но зов китайского сердца тянет к роскоши. И властью был предусмотрен путь, по которому закон можно было обойти, а именно: через создание совместного предприятия с участием иностранного капитала. Для СП ввоз автомобилей был беспошлинным, так как иномарка ввозилась не сама по себе, а вместе с иностранным капиталом. При этом, конечно, можно было создать и фиктивное СП с единственной целью беспошлинного ввоза дорогих автомашин. Но и в случае фиктивного СП все равно нужно было пройти долгую процедуру. Зарегистрировать иностранный капитал. Затем, после ввоза машин, увести капитал из СП и оформить много других формальностей. Сделать это совсем без взяток было очень трудно. Пошлина не платилась, но затраты на оборот иностранного капитала фиктивного СП через Китай и неизбежные взятки решали ту же задачу, правда с меньшими денежными показателями. В 1994 году порядок был изменен. Льготы для СП были отменены, но и пошлина на автомобили была сокращена до 150 %. Для дорогих автомобилей опять был предусмотрен боковой путь. От пошлин освобождались армия и полиция. Через связи и взятки теперь на иномарки стали вешать военные номера. В 1998 году власти провели перерегистрацию военных номеров и опять взяли взятки на легализацию беспошлинных машин при замене номерного знака с военного на гражданский. Казалось бы, после 1998 года никаких лазеек в этом вопросе остаться уже не должно. АН нет, знаю это по собственному опыту замены дипломатического номера на своем "мерседесе". У полиции крупных городов оказались полученные из Пекина квоты для регистрации иномарок, ввезенных в Китай беспошлинно (в моем случае, по дипломатическому каналу). Легально ни путей ввоза, ни квот не было. Но если находились нужные связи, обходные пути можно было найти и дело провернуть без очевидного криминала. При этом учет и контроль были, но приходные ордера и расписки в получении денег на легализацию машин, естественно, не выдавались. В результате оставленных лазеек улицы крупных китайских городов украшает роскошь дорогих иномарок. Если бы лазеек не было, то улицы выглядели бы очень скромно, и показатель успеха реформ был бы не столь заметен китайскому глазу. А если бы взятки не сдерживали напор желаний, то узкие лазейки расширились бы до неконтролируемого, нарастающего и чреватого катастрофой безудержного потока.